Навь

Глава 9

А прилетели мы на частный аэродром, затерянный где-то в глуши. Насколько я мог полагать, мы где-то в провинции на северо-западе от Питера, какая-то частная компания с летным полем и несколькими ангарами в его начале.

Нас уже ждали — здоровый черный «Лесснер Пригород» стоял у посадочной площадки.

— Не слишком приметный? — прикинул я на глаз размеры черного джипа.

— Нормально, — бросил мне Козьма и полез в салон

Ну нормально, так нормально. Я устроился поудобнее на заднем кожаном сиденье, на котором можно было спокойно усадить пятерых меня или четырех дедов, и еще место бы осталось.

Козьма спокойно и расслабленно сидел на сиденье, смотря в одну точку перед собой. Я выбрал место у окна, стараясь не зыркать по сторонам — все-таки люди вокруг серьезные. Джип вез нас по дороге, движения на которой почти не было — за полчаса попалось пара встречных машин, и все.

Фух, слава богу, наконец приехали! Тоже какой-то очередной коттеджный поселок городского типа, вот и остановились возле неприметного скромного домика, ну ничем не привлекающего к себе внимание.

— Точка два. Запоминай, вдруг придется обратиться не дай бог. Здесь конспиративная квартира. Как только войдем — я разговариваю, ты слушаешь, не наоборот. Понял?

— Так точно. Если спросят?

— По обстоятельствам. Люди мои, но слишком многого им знать не положено. Пошли!

Ну пошли так пошли. Я спрыгнул с высокого порожка двери на землю и пошел к коттеджу за дедом.

Дверь открылась, как только мы к ней приблизились. Открыла ее молодая женщина, лет тридцати, одетая, как и положено дачнице — джинсы, мужская клетчатая рубашка ковбойка, на ногах — кроссовки. Волосы собраны в кулю и никакой косметики.

— Здравствуй, Марта, — приветствовал ее дед. — Собрались?

— Здравствуйте, Козьма Иванович. В комнате все.

— Ну веди.

Марта повернулась к нам спиной, закрывая дверь, и я увидел «Глок», заткнутый за пояс джинсов сзади.

В комнате, куда я прошел за дедом, сидели четверо мужчин среднего возраста, сразу вскочившие на ноги при появлении Козьмы. Ну вот ничем не примечательные, пройдешь мимо такого и не заметишь — идеальные сотрудники наружки.

— Здравствуйте, господа. Докладывайте, — дед подошел к столу с расстеленной на нем картой.

— Дом в пригороде, на отшибе. По документам принадлежит купцу Каретину. Подозрительная активность была замечена местным городовым Николаевым, который случайно опознал среди приезжих студента Лопатина, находящегося в розыске. Будучи человеком умным, городовой сообщил не в управу, а сразу напрямую в службу охраны. Было установлено наблюдение и выявлен круг лиц, посещающих данный объект, — усатый мужчина, видимо старший, разложил веером фотографии оперативной съемки.

— Никого знакомого, — Козьма подвигал фотографии пальцами.

— Все здесь, — усатый подал Козьме список. — Трое — в списках установленных террористов, один — бомбист.

— Хорошая у нас пошла молодежь, — пробурчал себе под нос Козьма. — Что показали результаты наблюдения?

— Кружок анархистов-революционеров. Политические сборища, подрывная работа. Как раз собрания по вторникам, то есть сегодня.

— Может просто чисто модные собрались, а крамольные идеи возбуждают их не хуже кокаина? Для остроты ощущений перед партийно-патриотическим сексом?

— Никак нет. Вот кое-какие платежные документы. Некто Чуваев приобрел мешок селитры.

— Ну, огородник он. Это не доказательство.

— Вот доказательство. Удалось снять случайно, — усатый подал Козьме фотографию. На ней один из студентов был занят сборкой какой-то электронной схемы.

— И?

— Нам удалось проникнуть на участок. Помимо электронных схем найдены детонаторы и немного пластита.

— Что, эти идиоты хранили их в доме? — хмыкнул Козьма.

— Нет, тайник был в огороде.

— Ладно. Насколько я помню Лопатин каким-то боком косвенно засветился в деле покушения на Голицына?

— Так точно. И эта ячейка готовит покушение на какую-то крупную фигуру.

— Все это наши предположения, — хмыкнул Козьма, — Но и этого нам хватит для производства ареста. У нас есть приказ — брать живыми или мертвыми. Выдвигаемся вечером.

Взгляды присутствующих скрестились на мне. Нехорошие такие взгляды, оценивающие, волчьи. От Козьмы это не укрылось.

— Знакомьтесь, это мой личный стажер. Позывной — Навь. На сегодняшнюю операцию он идет с нами, — представил меня дед. — Вопросы?

Вечер-то вечер, а как будто легкие сумерки — знаменитые питерские белые ночи. Что самое примечательное в них? Да вой кошек и собак, которые никак не привыкнут, что на месяц не заходит Солнце, и считают, что наступил апокалипсис. Ну и для нашего дела это совсем нехорошо.

Дом стоял на отшибе, видно купцу когда-то был нужен отдаленный домик для любовных утех или чего еще он там удумал. Ну и совсем плохо — не запустишь дрон или штурмовую группу, засекут сразу при свете-то. Вот и караульный на крыльце думал так же, расслабился, бедолага. Стоит себе, прислонившись задницей к стене, курит.

— Цель вижу отлично. Жду указаний, — послышался в наушнике голос Марты, снайпера группы.

— Огонь! — негромко сказал дед.

Выстрела слышно не было, просто плеснуло красным на стену, и студент с пробитой головой сполз вниз.

— Наблюдение?

— Все тихо, они там так галдят, что ничего не слышат, — наблюдатель с лазерным микрофоном засел в густом кустарнике метрах в двухстах. Если бы не видел, что он там есть — ни за что бы не поверил, так замаскироваться мог только профи.

— Мой выход, — дед тихонько встал и внезапно… исчез. Морок навел, наверное. Вроде как и пытаешься посмотреть прямо на него, где видел его в последний раз, а взгляд соскальзывает сам.

— Я на месте, — раздался в наушнике голос деда. — Приготовились!

Бам! Это разлетелась входная дверь и дед скользнул внутрь дома. Мы рванули кто откуда из своих укрытий и бросились за дедом. Все, добежали! Я влетел одним из первых и застал картину маслом — дед стоял посреди комнаты, а в ней валялось полтора десятка тел.

— Мертвы?

— Да какое там, — поморщился как от зубной боли дед. — Очухаются. Поэтому вяжите их, пока в себя не пришли.

Споро и быстро оглушенных и еще не пришедших в себя людей примотали скотчем к стульям в комнате. Почему к стульям? А вы попробуйте с него встать, не меняя положение тела. А если тело тоже примотано так, что сменить положение нельзя? То-то.

Наша команда начала обыск, благо вещей в этом домике было совсем немного.

— Тайники?

— Есть, два в огороде.

Дед удовлетворенно кивнул, закрыл глаза…

— Здесь, под половицами.

Двое опустились на карачки и, откинув ковер, нашли крышку тайника.

— Посмотрим, что тут у нас, — опустился на карачки дед, и зашарил рукой внизу. Улов оказался приличный — небольшой сундук и мешок из прорезиненной ткани, похожий на армейский водолазный.

Дед вытряхнул содержимое на пол.

— Ого, — не выдержал один из наших. Да, на это стоило посмотреть. Полный набор диверсанта.

— Клейм нет, — усатый поднял с пола боевой нож в ножнах.

— Английский. Боевой нож пловца-аквалангиста. Только вот моря здесь нет. Ладно, допросим, все скажет.

Судя по недоброму огоньку в глазах деда, сомневаться я бы не стал.

— А тут что, партийная касса? — дед откинул крышку сундука.

— И документы, и деньги. Английские фунты, доллары САСШ, золотые червонцы, — усатый пошарил в сундуке. — А вот это уже интересно. Узнаете?

— Ожерелье Марго? — дед осекся на мгновение. — Так вот кто ее убил. Ну, ладно. Все несите в машину, разбираться будем потом.

— Вот еще интересная находка, — один из обыскивающих подошел, и показал ладони. На одной был полицейский жетон тайного агента, на другой уместился короткоствольный револьвер.

— Где нашли?

— У вон того, — палец уперся в Лопатина. — С собой таскал.

— Ну с него и начнем. Приводите всех в чувство, нам есть о чем поговорить.

Нашатырь и пощечины привели оглушенных дедом в чувство. Чихание, охи, недоуменные испуганные взгляды… Ну еще бы, говорить о возвышенном, о радении за чаяния народа — и вдруг оказаться в центре вихря, а потом очнуться качественно примотанными к стульям и среди непонятно кого. Да еще и рты заклеены скотчем, не выказишь свое благородное негодование.

— Ну что, мальчики и девочки, накрылась ваша подрывная работа медным тазом, — дед прохаживался взад-вперед, наслаждаясь злобными взглядами четырнадцати пар глаз. В нем умер великий актер. Сидели бы дома с маменьками и папеньками, играли бы со своими богомерзкими смартфонами и занимались бы подростковым сексом, ан нет, в политику потянуло.

Дед ласково погладил по головке одну из девушек, яростно отдернувшую голову.

— Что-то хочешь сказать, милая? Кот, освободи ей рот.

Усатый сдернул скотч.

— Да как вы смеете? Да мой па…

— Кот, убери звук, — спокойно сказал дед. Усатый, ловко увернувшись от щелкнувших зубов, опять залепил рот девушки.

— Хорошо зафиксированная девушка в предварительных ласках не нуждается! — заявил Кот. Девушка залилась пунцовым цветом.

— Ах Кот, Кот, ну разве так можно? — попенял дед подчиненному. — Ну разве так можно, с рэволюционэрками-то? Они натуры тонкие, возбуждаются только от Маркса с Энгельсом. Твоя грубая жандармская натура вызывает у нее только «фи». Ну или желание прирезать тебя во сне.

— Или взорвать, — еще один подчиненный деда приволок обувную коробку и, сняв с нее крышку, показал нам. Дед взял коробку, взвесил ее на руке, раздвинул пальцем проводки адской машинки, понюхал…

— Или взорвать, — согласился дед. — Аммонал, солярой пованивает. Научили на свою голову и задницу… Говорил я редакторам политехнического словаря убрать эти статьи от греха подальше, так нет, это ваша чертова сеть. А болты какие хорошие, большие, в скобяных товарах таких нет. В автомагазине что ли покупали?

Я наблюдал за кружком спаленных революционеров. Хомячье, шататели режыма… Дед прав, какого хрена этих, с чистыми лицами и еще более девственно чистыми мозгами потянуло искать на свою пятую точку приключений? Причем пока они еще не осознали, что это не игра, не доходит это до куцых мозгов. Думают, что сейчас приедет полиция, деток заберут, подержат в камере пару суток, главных отдадут под суд, а их, белых и пушистых, раздадут обратно маменькам и папенькам. Если бы не докатились до терроризма — может быть, так бы оно и было. И приехала за ними бы полиция, максимум пару раз по почкам дали бы, в хате с уголовниками бы подержали, исключили бы из института с «волчьим билетом». Но за ними приехала не полиция, а неофициальный эскадрон смерти императорской охраны, не страдающие гуманностью по отношению к террористам. Так что революционеры были уже мертвы, только они еще об этом не подозревали.

— Рык, Гром, тащите этого в соседнюю комнату, — дед указал на побелевшего как смерть Лопатина. Клиента даже не стали отвязывать от стула, так вместе с ним и внесли в проем. — Кот, на улицу, наблюдение. Навь, остаешься здесь, сторожишь этих…

— Есть.

Я продолжил наблюдение за переглядывающимися и мычащими членами кружка. Вдруг из соседней комнаты раздался такой крик, что вздрогнул даже я. Понятно, дед решил не заморачиваться и провести экспресс-допрос на месте. Ну, разошлись… Крики, рыдания и вой оказывали благотворное влияние на членов кружка, вот уже и свежачком потянуло, и кое-под кем натекло… Ага, наконец-то вы поняли, что спектакля не будет, что все всерьез, то-то глазки совсем выпуклые стали…

— Тащите его сюда, он нужен здесь, — дед вышел из комнаты, брезгливо вытирая руки салфеткой. За ним волоком за ноги, оставляя за собой широкую красную полосу на полу, агенты протащили то, что некогда было Лопатиным. Теперь, похоже расслабление сфинктеров настигло всех.

— Как воняет… — сморщился дед. — Запомни, Навь, так пахнет революция. Дерьмом и кровью. Причем самые идейные льют кровь, а всякая шелупонь срется и ссытся.

Дед взял коробку СВУ в руки.

— Где оставшийся пластит?

— Вот, — агент подал ему полиэтиленовый пакет.

— Отлично, — дед положил пакет в центр стола, и начал колдовать с миной. — Ну блин народ пошел, как они раньше не подорвались, затейники хреновы… Кто ж так детонатор подсоединяет? Рык?

— Да?

— Канистры с бензином принесите.

— Есть! — хлопнула входная дверь, и Рык исчез на улице.

На хомячков было страшно смотреть. Они наконец поняли, что пришел их последний час.

— Не переживайте, — дед ласково потеребил волосы одного из студентов. — Вы положите свои жизни на алтарь революции, сказано же в ваших цитатниках, что дерево свободы нужно поливать время от времени кровью патриотов и тиранов, это для него естественное удобрение. Правда сказал это Джефферсон и по другому поводу. А я больше поддерживаю Карлейля — революцию замышляют романтики, осуществляют фанатики, а плодами её пользуются мерзавцы. Так что героического и мученического вам конца, чего вы так страстно желали в своих патриотических речах. А также сейчас вы узнаете на своем опыте, что испытывали те люди, которых вы убивали на улицах, многие из которых были невиновны, вся вина их была в том, что они служили на благо Империи и не разделяли ваших взглядов воинственного быдла, продавшегося за иудины серебреники. Ах, да, вы же не знали… Лопатин работал на англичан, на эту их МИ-6, сам признался.

Стукнула входная дверь, и в комнату ворвались запыхавшиеся Кот и Рык с канистрами бензина в руках.

— Разливайте, — дед кивнул им, и начал нажимать кнопки дешевых часов адской машинки, отзывавшихся пиканьем. Ну точно лохи, я понял по этому пиканью. Так можно и раньше времени взлететь на воздух самому, уточнять не буду.

Остро запахло бензином, щедро лившимся на пол, стены, и самих кандидатов в мученики.

— У вас — десять минут. Кто верует — помолитесь, кто не верует — гордитесь собой. На этом императорская служба охраны прощается с вами и желает приятного путешествия в рай. Ну или ад.

Дед поставил коробку в центр стола, на кулек с пластитом.

— Пошли!

Мы вышли из дома и быстрым шагом направились к машинам.

— Жестоко? Осуждаешь? — спросил меня дед на ходу.

— Мне трудно ответить на этот вопрос. Тут слишком много переменных, — уклонился от прямого ответа я. С одной стороны, конечно, жестоко, а с другой… Иногда самому хотелось свершить справедливый суд по принципам САС — те никогда не брали пленных, даже опустивших оружие.

— А мне — нет, — дед повернул голову в мою сторону. Запомни — нельзя никогда жалеть врагов государства. И никогда не оставляй за спиной хвостов, которые потом рано или поздно аукнутся.

— Есть не оставлять.

Когда мы сели в наши неприметные машины и уже достаточно отъехали от обреченного дома, сзади раздался оглушительный взрыв и в воздух поднялся красно-черный огненный шар, оставивший за собой грибовидное облако дыма.

— Упокой господи души их, — перекрестился Кот. Дед покосился на него, но смолчал.

Так мы и доехали до явочной квартиры, после чего нас подкинули до вертолетной площадки, и уже утром вертолетик деда доставил нас обратно к нему на отселок.

— Ну а теперь тебе надо выбрать свой путь. Кем ты хотел бы быть — жрецом-воином или витязем? — дед вперил в меня пронзительный взгляд своих серо-голубых глаз.

— Я вроде бы наследник рода. Я так понимаю, что жрец-воин семьи не имеет?

— Ну не всегда, но в общем так. Волкодлаки или характерники — не просто воины, они воины непобедимые и работают на другом энергетическом уровне. Мы и ведуны, и предсказатели, и целители, и инструкторы. Мы умеем и создавать астральных двойников, и наводить морок, и возвращать к жизни, да много еще чего. Но цена этого одна — полная самоотверженность. Мы принадлежим не себе, а богам и нашим братьям, вот отсюда и все эти истории про семью — ну подумай сам, захочешь ли ты, возвысившись до уровня жреца — служителя богов, заводить семью?

— Я уже давно понял, что вы жрец-воин, причем не из простых. А правда ли, что волкодлаки могут менять облик?

— Правда, — вместо деда передо мной сидел волк. — Да морок это. На самом деле перекинуться в оборотня и обратно невозможно, существуют законы природы. Изменить фенотип не изменяя генотипа невозможно. Но используя биоэнергетику, можно и лечить своих, и убивать врагов. От этого и пошли легенды про нас.

— Боюсь, я не подхожу для этой роли. Да и энергетика слабовата.

— Да, средняя, — признался дед. — Можно конечно раскачать…

— Ну вот, сами говорите, что я недостаточно силен для жреца. Зачем тогда предлагаете?

— Чтобы ты сам выбрал свой путь. Я лишь учитель, я лишь могу его показать. А дальше — только ты сам. Это не ваши новомодные компьютерные игры, где ты растешь дискретно, уровень за уровнем. В мире Яви все происходит плавно и без рывков, ты либо постоянно совершенствуешься, либо скатываешься в ничто. Реперных точек не существует, как и уровней. И очков тебе никто не начислит. И потом, ты необычен, мягко говоря. Было только несколько случаев подобного воплощения.

— И чем они закончились?

Дед помедлил. Видимо, с этим были связаны не особо приятные воспоминания.

— Один попал в скорбный дом. Второй стал настоящей навью во плоти — душегубом, каких мало, много людей погубил. Третий — сильным ворогом, то есть злым колдуном. Но то было очень много лет назад. А четвертый — ты. И я вижу на твоем пути много разного, предстоящего тебе. Но зла от тебя в будущем не вижу.

— А если бы видели?

— Было бы что со вторым и третьим, — пожал плечами дед.

— А что с ними было? — задал я глупый вопрос, о котором пожалел.

— Тебе отец не говорил обо мне?

— Ну в общих чертах, что генерал и бывший разведчик…

— Не совсем разведчик. То есть конечно и это, но моя основная специализация — ликвидатор. И не только обычных людей. Ведьмы, вороги, нави, оборотни — в общем все, кто обладает сверхъестественными способностями и использует их не в ту сторону. Убил я их, второго и третьего, — спокойно сказал дед. — Первый преставился в дурке сам. Так что на Земле ты сейчас такой один, по крайней мере про других мне неизвестно. А одержимые — это не по нашей части, ими больше Ватикан занимается. И как правило, это люди, которые занимались эзотерическими практиками без нужной защиты в силу шарлатанских учебников. Выйти в астрал — все равно, что пройтись по темным переулкам ночью, подсвечивая себе модным телефоном. Если у тебя есть зашита — выживешь, если нет — твое тело захватит примитивная астральная сущность, работающая на уровне рефлексов, и тогда кто из вас окажется сильнее, но как правило это оказывается тварь. Ну и по дуркам таких сидит предостаточно.

— Ясно. Но меня это не прельщает. Я не готов отказаться от обычной жизни ради служения богам. И боюсь, такой самоотверженности во мне нет.

— Ну нет так нет. Это действительно не для всех. Но спросить тебя я был обязан. Значит, быть тебе витязем.

— Согласен. Будет какой-то экзамен или нет?

— Экзамены — для дураков. Твой экзаменатор — Явь, а оценка — жизнь. Я скорректирую твое обучение, хотя в принципе ты уже и так для начала неплохо подготовлен.

— Для начала?

— А что ты хотел? — усмехнулся дед. — Я же говорил, что в жизни нет уровней. Пошли, займешься основами жречества. Хоть и не твой путь, но вдруг придется оказаться лицом к лицу с какой-нибудь нечистью, а ты не будешь знать, что делать?

— Понятно, буду волхв-лайт.

А еще через неделю меня забрал папа, прилетевший как тот волшебник, только не в голубом вертолете, а в черном. И выглядел он раздосадованным, втихомолку бросая на меня слегка косые взгляды. Что случилось? А кто его знает, что. То ли граф не одобрял моего участия в операции по ликвидации гнезда революционеров, то ли я не оправдал еще каких-то его ожиданий. А может и что-то, не зависящее от меня. Ладно, до дома доберемся — пояснит.

Мы сидели в кабинете папА, от вида которого я давно отвык.

— Мне Козьма все рассказал, — папа вперил в меня взгляд своих волчьих глаз. И что же он тебе рассказал, интересно? Или это уже профессиональная привычка следователя, говорящего на допросе «Мне все известно, так что рассказывай.», хотя на самом деле ему ни известно ни хрена? Ну полно, папА, по одним и тем же методичкам учились, мне-то можно не парить репу.

— А что именно? — я откинулся на прохладную от сплита кожу роскошного кресла, сделанного с глубокой посадкой с двойным умыслом — чтобы сидящий за столом мог наблюдать за тобой сверху, и чтобы ты не успел быстро с него встать, давая запас времени собеседнику.

— Твое участие в операции по нейтрализации марксистского кружка.

— Что-то не так?

— Не так. Запомни, это не твоя работа. Это охранка с их ликвидаторами и прочими эскадронами смерти — отдельная служба, точнее, здесь даже банда. Если будешь в нашей службе — поймешь. Дед дедом, я понимаю, учитель, хранитель и так далее, но при возможности думай своей головой.

— Ладно, усек.

— Дед тебе не все показал, что нашли у этих клоунов, упокой их господи. На, смотри, — папа передал мне через стол кусок плотной бумаги.

Пришлось встать с кресла, чтобы взять его в руки. Фотография, обычная цветная фотография, на которой был изображен я собственной персоной, только вот одежду эту я на себе не помню, и не помню, чтобы я посещал ботанический сад — вряд ли тропическая зелень была заграничной, насколько я знал, дети высших чинов империи не могли выезжать за кордон.

— Не пойму, — я повертел фотографию. — Что-то не помню я этого.

— Да и не можешь помнить, — сказал папа. — Это сделано за месяц до покушения на Сашу. Императорский Ботанический сад, Санкт-Петербург. Я помню, тогда мы выезжали туда втроем, отдохнуть.

Да уж, бывал я там, только в детстве. Многое меня поразило. А еще поразило то, что в городе-музее местные не ходили в эти самые музеи, многие и не разу не были. Я бы на их месте все бы облазил, чем и занимался в краткие поездки.

— Значит, целью были мы?

— Не доказано. Это фотография «одна из», по ней ничего нельзя определить. Но то, что мы в списке целей — это давно известно. Любой из Князевки и вне ее, принадлежащих к нашему кругу может повесить себе на спину мишень.

— Это вполне естественно. Меня только удивляет, что их здесь так много. Террорист на террористе и бомбистом погоняет.

— Это тебе так кажется, потому что ты в нашем круге.

— А почему вы сами не взяли этот кружок? Почему дед с его группой работали сами?

— Было принято решение о показательной порке, — пожал плечами папа. — Кто понял, тот понял, кто не понял — уяснит позже, не дойдет через голову — дойдет через жопу. И потом, там поднялась бы вонь до небес, местечковая дворянская шелупонь и купчишки раззявили бы пачку. Этого допускать было нельзя. И кстати, на, подпиши. Для проформы.

Он пустил мне по столешнице бумагу. Что там, ну-ка? Подписка о неразглашении? Да легко! Сколько я в своей прошлой жизни подобных бумаг подписал. Я бегло пробежал глазами напечатанное.

— Ручка есть? — опа… Папа метнул мне в голову тяжелый в золотом корпусе «Монблан». Я легко поймал его в воздухе.

— Ну зачем же это мальчишество, — покачал я головой. — Реакцию мою проверять не надо, она у меня в порядке.

Я снял колпачок, обнажив перо.

— Да, кстати, — поднял я глаза на папу. — Роспись своя, или образец есть?

— Теперь своя. Которой будешь пользоваться, отработать бы надо.

— Уже, — я встал из кресла, положил бумагу на стол и росчерком вывел замысловатый вензель. — Пойдет?

— Пойдет, — папа спрятал бумагу в папку.

— А расписка о добровольном согласии на работу на Имперскую Безопасность и тэ дэ, и тэ пэ?

— Не паясничай. Я тебя вербовать не собираюсь, и любому, кто обратится к тебе с таким предложением, натяну глаз на жопу. В конце концов, ты мой сын, а человеческого мусора для стукачей у меня достаточно.

— Ну по крайней мере, я доказал, что могу принимать участие в вашей, точнее в нашей работе. Так что можете меня привлекать по мере надобности. Мозг офицера в теле ребенка — вундервафля, которой у противника нет.

— Вундер…что? А, ты опять со своими вульгаризмами… Нет, для дел службы я тебя привлекать не буду. А вот для семейных, о которых посторонним знать не обязательно — попрошу, приказать не могу, сам понимаешь.

— Понимаю, — кивнул я. — И заранее согласен.

— Тогда…