Наследники. Любовь под запретом

Глава 3. Моя глупость не знает границ

Бель положила голову мне на плечо и обняла за талию.

– Почему так несправедливо устроен мир? – спросила она, глядя на ухоженный цветник, раскинувшийся внизу. В ответ я только вздохнула.

Когда служанки накрыли стол на веранде и удалились, мы вернулись к прерванному разговору.

– Нет, на самом деле? В чем мы провинились? – не успокаивалась подруга. – Я люблю и не могу выйти замуж из-за старой вражды. Желаю я того или нет, мне придется отправиться в Вышку, хотя я ненавижу учиться. Ты не любишь барона, но тебя принудят, хотя ты с удовольствием зубрила бы математику и географию в какой-нибудь академии.

– Знаешь, твой папа поступает мудро, – я отпила пахучего чая. – У вас с Георгом будет время испытать вашу любовь. Четыре года разлуки – большой срок. Может, однажды ты скажешь отцу спасибо.

– И ты смиришься со своей судьбой? – Аннабель посмотрела прямо в глаза. – Тоже скажешь отчиму спасибо за жабу?

Я пожала плечами.

– А ты? – я надеялась, что наша беседа пошатнула желание подруги творить глупости.

– Я? Ни за что! – Бель гордо вздернула нос.

Больше мы к разговору о женихах, Вышке и желанию сбежать не возвращались. Болтали обо всем и ни о чем: вспоминали годы в пансионе, делились сплетнями – моя переписка с другими подругами помогала быть в курсе их жизни. Много смеялись. Я отвлеклась, и вскрытое письмо отчима уже казалось далеким дурным сном.

Не выдержав приступов любопытства, к нам заявилась целая компания тетушек. Позже к ним присоединились дядюшки, и притащилась, опираясь на клюку, бабушка Аннабель. Когда нас стало слишком много, и на веранде сделалось тесно, мы перешли в музыкальный салон. Нас уговорили продемонстрировать способности играть в четыре руки на рояле и даже спеть. Мы не раз пели дуэтом в пансионе и даже получали похвалу за тонкий слух и нежные голоса, поэтому с удовольствием вспомнили былое.

– Девочки, а вы знаете, что вы удивительно похожи? – заявила после очередной песни одна из сестер герцога. – Если бы я не присутствовала на родах матери Аннабель, решила бы, что она родила двойню, и одну из девочек у нас украли.

Мы с Бель переглянулись и рассмеялись. Одинаковое воспитание в течение многих лет выхолостило из нас домашние привычки и индивидуальные особенности. В классе и на прогулке мы – все двадцать девочек, едва ли были различимы. Единая форма, туго заплетенные косы, спрятанные под чепцами, и даже манера поведения, вымуштрованная нашими учителями, делали нас похожими. Мы были словно солдатики на плацу. Вряд ли кто-то вглядывается в лица военных, когда они маршируют.

Лишь к окончанию пансиона, когда мы повзрослели, и у нас начали формироваться фигуры, мы хоть как-то стали отличаться друг от друг, но платья и фартуки скрывали и эти изменения. Когда у Бель начала расти грудь, а у меня еще нет, пришло время слез и сомнений, что она вообще у меня появится. Я налегала на еду, что привело к прыщам на лице и потери талии. Домой я уехала розовощекой пышкой.

Мои волосы всегда были на тон темнее, хотя нас обеих смело можно было назвать блондинками. Но после смерти матери я сильно изменилась. Похудела. Мои золотистые прежде локоны словно покрылись пеплом. Утончились черты лица, кожа сделалась прозрачной и гладкой. И, наконец, у меня появилась талия.

– У Аннабель глаза голубые, как и у Анны, но более светлые, – нашел различие кто–то из дядюшек.

– Родинка! У Анны над губой нет родинки! – возразил другой.

– А если нарисовать, то чистая Бель! – заявила бабушка Аннабель, хлопнув об пол клюкой.

– Да что вы такое говорите! – привлеченная музыкой и разговорами, в залу вошла герцогиня. – Вам всем нужно выдать очки. Прости, милая Анна, ты прелестна, но у моей дочери и волосы погуще, и губки попухлее, и ресницы длиннее.

– Я не спорю, – улыбнулась я, приседая перед герцогиней в низком поклоне. – Аннабель и в пансионе была признанной красавицей.

Каждая мать видит в своей дочери идеал красоты. Если бы здесь была моя мама, она тоже включилась бы в спор, не желая проигрывать герцогине. И тогда в ход пошли бы такие аргументы, как мои более высокий рост, нежный овал лица и ямочки на щеках при улыбке, аккуратный прямой носик, ведь у Бель он был уточкой, чего она страшно стеснялась.

Глупая! Я не видела более милой девушки, чем моя подруга. Но я была согласна с бабушкой Бель: если не изучать нас с лупой, то со стороны мы могли показаться сестрами.

– Лорд Джозеф Берн! – проорал дворецкий, отправляя всему замку сообщение, что явился мой отчим. Улыбка слетела с моего лица, а Бель посмотрела на меня сочувствующе.

Вся компания дядюшек и тетушек пошла меня провожать. Прежде чем отпустить гостью к улыбающемуся во весь рот опекуну, каждый из родни Аннабель обнял меня. По мне так тщательно водили руками, похлопывали по спине, плечам и едва не заглядывали в вырез платья, что я поняла – меня обыскивают.

Конверт Бель непременно обнаружили бы, можно не сомневаться, поэтому я порадовалась своей стойкости. Как пришла ни с чем, так ни с чем и отправилась под крыло своего опекуна.

Он стоял у дверей в свете огней и смотрелся блестящим рыцарем, прибывшим спасать юную деву. Раскланивался, слал приветы и благодарил, что к его воспитаннице так благосклонно относятся.

«Какой же он лицемер!» – я едва держала лицо.

Тетушки от его комплиментов плавились, дядюшки, не умеющие складывать такие изысканные обороты, в зависти покусывали усики. Даже бабушка Бель распрямила спину и спрятала в пышных складках платья трость. Одна герцогиня гордо вздернула подбородок и оказалась непроницаемой для похвалы.

Я бегом проскочила мимо Джорджа, выхватила из рук слуги хлыст и запрыгнула в коляску, игнорируя опущенную ступеньку. Хлестнула отдохнувшую лошадь и понеслась в темноту. Я засиделась у подруги. На небе вовсю светила луна.

Я часто навещала Бель и даже при желании не могла бы заблудиться. Пусть бы мне завязали глаза, я все равно попала бы домой. Но моя быстрая езда не понравилась отчиму. Он нагнал меня и потребовал остановиться. Я не послушалась.

– Ненавижу! Как же я вас ненавижу! – выкрикнула я и стегнула лошадь.

Во мне поднялась волна негодования и обиды. Я так и не нашла, как избежать замужества, и чувствовала себя бесправной жертвой негодяя. А Джозеф надувал щеки перед герцогиней и строил из себя заботливого папочку. Мне было так противно, что сейчас я даже не боялась умереть. Я готова была сделать что угодно, лишь бы сорвать его мерзкие планы. Хороший способ угробиться, гоня коляску по темной дороге.

Но отчим показал себя во всей красе. «Хочешь свернуть себе шею? Я тебе помогу». Он просто выстрелил в мою лошадь. Та, еще не понимая, что в нее попала пуля, какое–то время продолжала двигаться, но уже не так быстро, и в итоге споткнулась и упала.

Джозеф за руку выдернул меня из коляски, забросил себе за спину и, поскакал по направлению к нашему дому. Я вынуждена была держаться за него, понимая, если начну артачиться, то он поступит со мной точно так же, как с лошадью. И даже не посмотрит, что теряет приличные деньги.

Я только что убедилась, что мой отчим хладнокровен, невероятно силен и может пойти на любое преступление, если я скажу хоть слово поперек. Он ценит деньги, но наплюет на них, если ему откажутся подчиниться. Он слишком долго был внизу, чтобы какая-то девчонка попрала его право ощущать себя хозяином и главой семьи.

Желание умереть прошло. Я чувствовала себя виноватой. Из-за моей выходки погибло красивое животное.

Нас встретили слуги. Отчим бросил поводья конюху, спрыгнул сам и стащил меня. Погнал в дом впереди себя, крепко держа за плечо. Я была уверена, что завтра найду на теле огромные кровоподтеки.

– Что случилось, господин? – к нам навстречу спешила экономка.

– Прикажите пригнать коляску в усадьбу, – Джозеф давал распоряжения не останавливаясь, поэтому мадам Тильде пришлось бежать за нами. – Мы ее бросили на границе графских земель. Лошадь понесла, и я вынужден был ее пристрелить.

Мадам Тильда вскрикнула.

– А как же барышня? Не убилась?

– Бог уберег, – выдал ей свою версию отчим и втолкнул меня в дом.

Я сорвалась на бег, мечтая только об одном – успеть закрыться в своей комнате. Но Джозеф кинулся следом. Я слышала, как по паркету громыхают его сапоги. И обмирала от ужаса.

Отчим сунул ногу в щель, и я не смогла захлопнуть дверь. Я уперлась в нее руками в надежде, что опекун сдастся, но он просто саданул по ней плечом. Меня откинуло на пару метров.

– Что на тебя нашло? – прорычал он, поднимая меня с пола. Потряс, словно куклу. Я боялась, что у меня оторвется голова.

– Я вас ненавижу, – прошипела я, сделав узкими глаза.

– Что обо мне наговорили в доме Элата? М? – он вперился в меня таким злым взглядом и так близко притянул меня за ворот платья к своему лицу, что я чувствовала его дыхание. Пахло ромом и табаком.

– Что вы бесчестный человек, и мне нужно держаться от вас подальше!

Мне хотелось разбить его мечты втесаться в общество герцога. Я почти не врала. Да, мы с подругой пришли к убеждению, что мой отчим подлец, но пусть он думает, что и остальные в замке Элата такого же мнения.

Мои слова больно ударили по нему. Я даже в свете ламп увидела, как на его лбу от напряжения выступила испарина, и как безобразно скривилось его красивое лицо. Еще бы! Я только что обрушила его надежды найти себе богатую невесту, входящую в круг герцога. И возможно, в любой другой, с кем Элата даже не общались. Слухи, если они появились, быстро расползутся по всему королевству.

Я видела, как мое вранье поколебало уверенность Джозефа, что после смерти матери он остался ровней всем тем, с кем я легко общалась. Я невольно поселила в нем мысль, что он интересен высшему обществу лишь как красивая вещь, которой можно любоваться, но не обязательно хотеть брать ее в дом. И все улыбки тетушек – пустое. Точно так же можно восхищенно замирать перед красивой картиной.

Я сжала зубы. Мне так и хотелось выплюнуть ему в лицо, что теперь его тоже можно продать. Как вещь. Чтобы какая-нибудь стареющая женщина потешила свое самолюбие, держа возле себя молодого красивого самца. Но он никогда не будет ей ровней.

В одно мгновение мне даже показалось, что Джозеф ударит. Но нет. Он отпустил меня. Отцепил руки от моего платья, и я выдохнула. Я не замечала, что все время стою на цыпочках, чтобы не повиснуть на его руках, точно марионетка.