Наследник огня и пепла. Том Х

Глава 17 Деньги и Закон

Проезжая через мост, я бросил в кожаную кружку волочилы сольдо, заранее взятое у Сперата.

— Дам второе, если обещаешь выпить во славу Императора, — крикнул я, так чтобы все услышали. Смысл был тут не в том, чтобы он выпил за Императора, которого в Долине почитали весьма условно, сколько в показной щедрости.

— Император и так славен, — тут же нашёлся волочила. — А вот выпить за здоровье Итвис, и чтобы у вас было ещё детей десять, так это я и без платы с удовольствием!

Хорошо сказал. С умом. Второй ребёнок у нас с Адель оказался девочкой. Это… не очень хорошо. В идеале нужно минимум двое сыновей. Основной и запасной. Но он пожелал мне сына в очень обтекаемой форме — молодец. Я отправил второе сольдо вслед за первым и двинулся дальше. Люди почтительно расступались, давая дорогу, и я не забывал улыбаться и кивать с оттенком благодарности.

— Кожевенник Четвертак Дерьмо, вы с ним говорили насчёт кожи для… — шептал тихонько Сперат. И я радостно называл по имени «знакомых». Как ему удавалось удерживать в памяти сотни имён? Это не переставало меня поражать. Я величественно кивнул человеку по имени Дерьмо и улыбнулся.

— Сеньор Четвертак? Как ваши дела?

Пришлось остановиться, чтобы выслушать его сбивчивый рассказ. Он собирался на юг Долины. Не в Устье, а ещё дальше, к одному из лагерей у захваченных мостов через Башенную реку. Он был уверен, что каждый такой мост охраняет не меньше сотни храбрых воинов, а уж для кожевника всегда найдётся работа в армии Джевала. А то тут люди совсем стали жадные, гнилые и тупые… Я перебил его, пожелал удачи и, сославшись на то, что негоже мне перегораживать дорогу, двинулся дальше.

Что мне нравилось в этом мире, так это то, что тут было трудно быть мудаком. Не знаю, что там за отклонения у этого Четвертака, но прозвище ему дали не за то, как он выделывал шкуры, а за его грязный язык. Этакий интернет-тролль, который оказался в реальном мире, но никак к этому не привыкнет. К нему не шли подмастерья, даже жена развелась. Суд дважды оправдал людей, которые его избили, и наложил штраф на него за оскорбление суда. Четвертак, впрочем, всё же не был лишён инстинкта самосохранения и пока не зашёл в своей ругани слишком далеко. И всё же, дела с ним я иметь передумал.

Мы миновали речные порты и квартал бурлаков, где теперь жили «таэнцы». И я в очередной раз поразился обилию деревянных конструкций всевозможных видов. Хотел бы я сказать, что эта деревянно-механическая революция произошла благодаря мне — но нет, просто после более чем года очень потной возни по расчистке Южного канала в тяжёлых условиях Великой Топи караэнцы здорово прокачались в прикладной механике.

Мы уже ехали мимо стен Караэна — наверху копошились долгобороды. Около двух сотен. Они тесали прямо тут камни и возводили из них выступающую над стеной стрелковую галерею — и делали это не по-долгобородски быстро. Караэн не мог нарадоваться на них и с нетерпением ждал, когда они возьмутся за Большую Стену — и уже даже изъяли или выкупили участки земли, где она должна будет пройти.

Но, увы, долгобороды были нарасхват. Их и так вытягивали из-под их гор сотней за сотней — умелые каменщики, они быстро переучились с привычной им подгонки камня под место, когда получается полигональная кладка, на выдачу немыслимого количества — по меркам дорогущих бродячих гильдий каменщиков — солидных, в полметра, блоков белого камня. И ловко складывали из них стены — строили новые казармы за Военными воротами, возводили укрепления в Устье, не меньше сотни бородачей перехватили Маделар для расширения своего замка.

Дело было в том, что они просили оплату за своё время, а не за конкретно выполненную работу. Сначала это всех настораживало. Но вскоре выяснилось, что в основном долгобороды работают быстро и качественно. Даже если где-то начинаются задержки — они весьма обоснованы.

Ушлый Вокула уже прикинул, что каменный мост с крепостной башней, вроде тех, что строила Башня на Башенной реке, обойдётся нам вчетверо дешевле, чем самой Башне. Не потому, что долгобороды дешевле, а потому, что они работали быстрее. Пожалуй, с сотней бородачей Горящий Пик строился бы не двадцать лет, а всего пять.

Тем не менее, несмотря на все преимущества — а может, именно благодаря им — долгобороды как насосом качали из Караэна золото и серебро в обмен на то, что складывают нам наш же камень. Впрочем, уже появились смекалистые малые, которые внимательно смотрели за работой бородачей и перенимали у них приёмы. Караэнцы быстро учатся тому, что приносит деньги.

Впереди, среди не особенно оживлённой дороги вдоль стен, показалась странная парочка. Первый — уродливый тип, с редкой в здешних местах лысиной. Морда у него когда-то была наглая и лоснящаяся. И явно толще, чем сейчас. Теперь же он сдал — может, оттого, что тащил на себе здоровенный, размером с его голову, булыжник с грубо выбитыми на нём символами Великой Матери. Когда-то богатая одежда из хорошего сукна теперь выцвела. Такого оборванца в Караэне трудно увидеть — даже землекопы одевались лучше. А за ним следовал человек в домотканой одежде, в тёплой шерстяной куртке, деревянных башмаках и с окованной железом дубиной. С обычным для этих мест смуглым лицом, тёмными глазами и волосами. Но с непривычно злобным выражением.

Лысый выглядел аж серым от усталости. А второй периодически взмахивал дубиной, словно примеряясь. За ними бежали караэнские дети, явно подзуживая человека с дубиной.

Нет, народ здесь был простой, однако вот такие закидоны — да под самыми стенами Караэна? Я был настолько изумлён тем, что редкие прохожие хмыкают, но не вмешиваются, что даже сам забыл вмешаться. Стайка весёлых девиц бегом догнала парочку. И начала кидать в лысого грязью. Тот злобно орал, закрывался руками, угрожал судом — чем вызвал у девок смех. К ним присоединились дети, вызвав одобрительную гримасу на лице у угрюмого с дубиной. Но всё же, они отступили, потому что одна заметила нас и шикнула на остальных.

— Сперат, — сказал я. — Что происходит?

— Я теряюсь в догадках, мой сеньор. Позвольте, я поеду вперед вас и распрошу!

— Можно я, можно я! Я расскажу! — звонко крикнула одна из девчонок. Сперат басил так, что его издалека слышно. И она резво поскакала к нам. Деревянные башмаки расплёскивали воду, и из-под юбки мелькали ноги в одних шерстяных чулках — мне от одного вида холодно стало. Подбежала, на правах слабой женщины схватилась за мою ногу и прижалась девичьей грудью, спрятанной под толстой шерстью. Но даже и без этого между ней и моей ногой была сталь доспеха. А жаль. И с очень знакомым, гвениным прищуром стрельнула в меня глазками, демонстративно откинув со лба чёрную прядь волос. Очень миленькая.

— Фуууф… Устала… — она показала мне матерчатый мешок, который тащила на лямке через плечо. — Вот, за отрезом для платья ходила. А денег только на юбку хватило!

Коровиэль лениво покосился на неё, насмешливо фыркнул и замедлил шаг.

— Ближе к делу, красавица, — вмешался многоопытный Гирен. — Не видишь, сеньор торопится.

Не забывая прижиматься к моей ноге, делая вид, что опирается, девчонка сверкнула белыми зубками и затараторила:

— А так это ж Борсум Лысый! Ферму арендует, что близ Три Дерева! Это на юг отсюда. Я вот у Жёлтого дома живу, это за речкой, если налево от гостевого дома Третьяка Крынки повернуть — то через три поля будет!

Я не удержался и фыркнул. Почти как Коровиэль. Бойкую девку это не смутило.

— Так вот, взял он себе работницу. Там земля плохая, камней много, и холм. Так он затеял там коз пасти. Ну и взял с уговором, что она ему скотницей будет, а через год… — она выдержала прямо таки драматическую паузу. — Коли всё хорошо будет, то пять коз из приплода себе возьмёт, за работу. Так что этот лысый учудил! Взял и соблазнил её!

Последнее она высказала с придыханием, снова старательно навалившись. Коровиэль снова оглянулся. Посмотрел на неё. Но отвернулся — со странным снисхождением. А я уже напрягся, чтобы натянуть поводья, если он её погрызть потянется.

— И? — это, внезапно, подал голос Волок.

Девка пронзила его взглядом. Оценила. Ловко отцепилась от меня и прилипла к Волоку. Типичная деревенская дура. Скорее всего, она даже толком не понимает, кто тут главный. И чем обычный рыцарь отличается от закованного в латы всадника.

— Так я ж и говорю! — конь Волока тоже был с крутым нравом. Но не настолько умудрённым опытом. Он попытался откусить девке лицо, но Волок успел среагировать, заставив того отвернуть морду. Обращаться с конями он умел. С девками, похоже, нет — судя по пунцовому лицу. Девка, похоже, даже не заметила, что едва не лишилась всей красоты, которая делала её столь самоуверенной. — Соблазнил? Знаете, что это значит, сеньор? Это когда люди раздеваются все целиком…

— Я знаю! — почти взвизгнул Волок.

— Он видел, — пробасил Сперат. Он явно наслаждался представлением. Как, впрочем, и остальные в свите — я слышал смешки.

Волок насупился и промолчал. Правильный ход.

— Ну так она и понесла. А потом родила. А он, Лысый этот, так жена у него! В двух днях живёт! Ну и он взял ребёночка-то! И закопал! А скотница-то — в крик, а он как давай говорить: «Убью тебя, мол», представляете?

— И его что, не убили? — поразился Волок.

— Так нет! Он же виру выплатил. А скотница-то не смогла терпеть. Ну и бросилась в канал с камнем — вон тем, что он в руках тащит. И утоплась. Сама! Представляете? Люди видели.

— Тоже виру выплатил? — догадливо предположил Волок.

— Не-е-е… За что? Она ж сама! А вас как зовут, молодой сеньор? У вас глаза такие красивые.

— Так кто же тот, что следует за ним с дубиной, и отчего люди ему не препятствуют? — прервал её ловкий заход Сперат.

— Так брат же! Той, что утопилась. Судья как сказал? Сказал: «Виру выплати, как положено, за детей половинную». А это аж пятнадцать сольдо, представляете! Ну, а потом, говорит, возьми этот камень, и, из рук не выпуская, иди в порт, сядь на первую же баржу — и плыви отседова в самое Устье и дальше.

— А меня зовут Дукат, — бархатно сказал подъехавший поближе Дукат. — А как твоё имя, красавица?

— Тебе не скажу! — фыркнула та, бросив на его лицо один быстрый взгляд. — И имя твоё мне без надобности!

— Так значит, брат скотницы ждёт, когда Лысый уронит камень? — Волок мужественно попытался вернуть себе трезвость мыслей. Или хотя бы отвлечься.

— Или же, если ему на первой барже откажут, так он в воду должен войти. Судья сказал: «Чтоб ноги твоей на берегу не было». Или же — если в Устье не поплывёт. Так вот ему сказал, а вам скажу. Меня все Вертлявкой зовут, но мама Вьюнком называла. А вас-то как?

— Значит, он ждёт, чтоб Лысый преступил закон. И если то случится — то он сможет отомстить. Ведь тогда Лысый окажется вне закона, — подытожил Сперат. — Это он хорошо придумал. До Устья путь неблизкий, и наверняка такой случай ему представится.

— Так-то да, — отозвалась Вертлявка. — Но вот только судья ничего не говорил, чтобы Лысый после Устья-то камень выпускал.

Мы поравнялись со странной парочкой. Лысый смотрел на нас с душераздирающей молчаливой мольбой. Человек с дубинкой нас словно не заметил — со звериной свирепостью буравил лысую макушку. Лысый упал на одно колено, прямо в холодную грязь. Перекатил туда камень — явно этот вес давался ему тяжело. Достал из сумы на боку кувшинчик, одной рукой и зубами откупорил его и присосался. Стараясь не видеть конец дубины, что так и сновала перед его носом.

Вертлявка отцепилась от ноги Волока и присоединилась к своим подружкам.

— Адреан! — буркнул ей вслед Волок.

— Заходи в гости, молодой сеньор! — весело отозвалась она и залилась весёлым смехом.

Ну что сказать. Чувство справедливости у местных не отнять. Хотя и были уже строгие законы — вроде твёрдой цены за жизнь человека в тридцать сольдо, — но и творческий подход к наказаниям тоже присутствовал. Приговор судьи — тоже закон. Понятно, что для людей благородных суд был свой. Как, впрочем, и для университетских. Но для остальных — он работал. Вот только неизвестно, сколько это ещё продлится.

Я глянул в сторону. Печи с огненными знаками, нанесёнными на камни, позволяли экономить дерево в десятки, если не в сотню раз. Вот только делать их пока могли только лекторы и деканы. Я был уверен — пусть и хуже, но и студиозы на это способны. И если таких печей будет побольше, то в Караэне хотя бы частично снимется вечная проблема с дровами. Даже у меня этой зимой умерло от переохлаждения несколько слуг — что говорить о бедняках?

Но тут вступали в дело законы рынка. Такая печь всё равно будет стоить как трёхгодовой запас дров. А те, у кого есть такие деньги, просто не захотят заморачиваться и купят себе привычные дрова на год. А всякие аристократы, как я уже знал по примеру самозакипающих котлов и чайников, может, и заведут себе магическую диковинку — но на остальных это не повлияет.

Надо было сделать так, чтобы это не просто экономило деньги, но и приносило их. Идея пришла с неожиданной стороны — однажды я устало пожаловался, что не люблю местный пресный хлеб. А его постоянно мне подсовывают. И Адель засмеялась и горячо меня поддержала. Оказывается, в Королевстве пекут обычный хлеб, на дрожжах. Как и почти везде. Только в Долине Караэна и Таэне — этот надоевший мне плоский лаваш. По сути — это экономия. Можно прилепить к стенке печки или просто обжечь тесто, пока печь горячая после готовки. И эта экономия настолько въелась в культуру, что местные просто разучились использовать дрожжи.

И тогда мы открыли хлебопекарню. На первых порах там заведовал Бруно, повар Адель. Место мы подыскали в контадо, недалеко от стен. Он всегда хотел своё дело. Понятно, что кроме хлеба он пёк и всякое другое. Но хлеб он исправно поставлял к столу, умудряясь управиться с делами в хлебопекарне и успеть готовить нам. Думаю, у него уже было наготове пара сообразительных помощников.

И дурманящий аромат хлеба многим быстро пришёлся по вкусу. Настолько, что на прошлой неделе носильщик с корзиной, полной хлеба, попал в засаду — его серьёзно отлупили палками и забрали весь хлеб. Хаст подозревал соседей, но пока, даже обход потенциальных свидетелей с Кинжалом Истины ничего не дал.

Это, вкупе с всё повторяющимися кражами из повозок, усадеб и даже кошельков на ярмарке, — заставляло меня подозревать самого Хаста. Я даже подумывал сходить и проверить его Кинжалом. Но если он всё же работает, то дело даже хуже, чем я ожидал. Похоже, он всё-таки прозевал зарождение «воровской гильдии». Или, как говорят у меня на родине, организованной преступности.

Но отказывать себе в удовольствии потыкать его Кинжалом я всё же не стану.

У Южных Ворот было полно народу. Как и всегда. Да и улицы там будут забиты. Я решил, что лучше сделать небольшой крюк и заехать в город рядом с Военными Воротами. В это время года Древний Тракт, ведущий в Отвин, был пустынен — Отвинское море знаменито своими зимними штормами. Корабли с товарами в Отвин начнут пребывать месяца через два. Некоторые раньше — но это отчаянные команды, готовые рискнуть, чтобы собрать все сливки первого рейса.

Военные Ворота встретили меня уже почти привычным зрелищем — очередными военными играми. Великая Топь отступила так далеко, что Синий Холм оказался в глубине относительно сухой земли. Вдалеке землекопы и големы ковырялись в болоте — не столько расчищая канал, сколько грузя в корзины носильщиков и в телеги окрестных фермеров плодородный ил и торф, который сейчас слегка подмёрз, и его было удобно перевозить. Все торопились до весны. Город постановил, что ил будут давать бесплатно… только тем, кто есть в Серебряной книге.

Так что Караэн умудрился сделать неплохие деньги даже на грязи.

На не очень высокой земляной насыпи, оставленном после очередного турнира как уловитель стрел для стрелков, равно как и скамьи для зрителей, стоял Фрозен. Едва я его увидел — не раздумывая направил Коровиэля к нему. Я всё равно уже опаздываю, и ещё десять минут не сделают ярость Адель сильно больше. А вот поболтать с Фрозеном я уже давно хотел.