Наши танки дойдут до Ла-Манша!

Глава 11. Те, кто на другой стороне-6

Авиабаза Гринем-Коммон. Англия.

Ночь с 21 на 22 июня 1982 г.

Полковник Пирс не переставал поражаться увиденному на месте недавних боёв, подъезжая со своими людьми всё ближе к Гринем-Коммону.

Сначала местные английские командиры вели себя по отношению к американцам надменно и где-то даже по-хамски. В своих разноцветных беретках и армейских свитерах защитного цвета с погонами на плечах, они все до единого, как показалось Пирсу, упорно изображали из себя Монтю, то есть Бернара Монтгомери, легендарного фельдмаршала Второй мировой, который наголову разбил Роммеля при Эль-Аламейне, имея триста с лишним новых «Шерманов» и «Грантов» против четырёх десятков немецких Pz-III и Pz-IV...

Ностальгия по прошлому — страшная вещь, и довольно долгое время английские офицеры с донельзя умным видом что-то отмечали на крупномасштабных картах, демонстрируя, что они воюют по всем правилам тактики и стратегии. Однако невероятное упорство оборонявшихся русских (без лишних слов расстреливавших прямой наводкой всё, что двигалось и шевелилось) и постоянные убийственно точные удары их авиации быстро согнали всю штабную спесь и внешний лоск со всех этих полковников и бригадиров «мирного времени», до войны по большей части просиживавших штаны и подшивавших бумажки в кадрированных территориальных частях армии Великобритании. Все они, увы, не могли должным образом убедить собственных подчинённых в необходимости постоянных и по большей части бесплодных атак на эту чёртову американскую авиабазу (в итоге английские солдаты погибали и получали ранения с чувством глубокого непонимания смысла происходящего), и от этого все эти «сэры и лорды» откровенно растерялись.

Сейчас у командовавшего наступлением на Гринем-Коммон английского генерала МакМиллана (возможно, он даже был каким-то родственником британского премьера из прежних времён) глаза были красными от недосыпа и совершенно безумными, а на его продолговатой, псевдодворянской физиономии отпечатался нескрываемый ужас пополам с раздражением. Когда английский генерал, утирая мокрое от пота лицо, докладывал Пирсу, что, по данным разведки, уцелевшие русские, похоже, наконец улетели с авиабазы на трофейном военно-транспортном самолёте и сопротивление прекратилось, адъютант как раз принёс ему какую-то бумажку. Похоже, это были последние данные о потерях, и МакМиллан натурально прослезился, вчитавшись в текст.

Пирс заявил генералу, что он сам и его люди не могут более ждать и, раз обстановка наконец изменилась в пользу англичан, он немедленно выезжает на место для выполнения главной задачи. Английский генерал согласился, не преминув предупредить американского о трудности (а точнее — практической невозможности) проезда на авиабазу и установленных там минах. Пирс холодно поблагодарил его и удалился из уже осточертевшей ему за последние двое суток штабной палатки.

И действительно, столько подбитой техники сразу полковник Пирс не видел ещё никогда. Десятки вроде бы весьма добротных и выглядевших вполне грозно британских танков и бронемашин были превращены буквально в груды металлического хлама и, чадя, догорали в темноте, среди руин авиабазы. Кроме них вокруг горели остатки строений и остовы подорванных русскими или уничтоженных артогнём самолётов. От этого летняя ночь имела довольно своеобразный вид, заставлявший всё время вспоминать что-то из древних времён — разные костры на полях битв, осады замков и прочую лабуду.

В общем, откровенно говоря, это был какой-то кошмар, к которому действительно должен был очень подходить известный термин «пиррова победа». Однако Пирсу и его людям, для которых было важнее всего ещё оставшееся на базе американское тактическое ядерное оружие, было совершенно некогда скорбеть о понесённых британскими союзниками жертвах. В конце концов, это именно они допустили высадку советских парашютистов на своей территории и теперь, в общем-то, расплачивались за собственные ошибки и просчёты.

Сразу после разговора с МакМилланом Пирс доложил о взятии авиабазы генералу Джонсу, а затем их маленькая колонна, состоявшая из четырёх гусеничных тягачей М-548, пары БТР М-113 и трёх джипов, набитых американскими сапёрами и прочими специалистами по тактическому ядерному вооружению с соответствующим оборудованием начала срочно выдвигаться в сторону авиабазы.

Сразу за жалкими остатками практически начисто снесённого (а когда-то аккуратного и прочного) проволочного забора авиабазы американская колонна встала.

На въезде сгрудились десятки грузовиков, «Лендроверов» и бронемашин. Английские медики вытаскивали к санитарным машинам кое-как перевязанных раненых, рядом на траве рядками лежали трупы в британском камуфляже, так что нормального проезда на территорию авиабазы действительно не было, здесь английский генерал нисколько не соврал. Пирс подумал о том, что раненых куда проще и быстрее было бы вывозить вертолётами, но потом вспомнил, что небо над Англией сейчас было, по большей части, за русскими, и любые полёты оборачивались поистине самоубийственным риском.

Пирс попытался втолковать англичанам, что он и его люди очень торопятся, но местные сапёры только отрицательно качали головами и пожимали плечами. Оказалось, что всё вокруг было заминировано, и двигаться вперёд, особенно ночью, они считали просто невозможным. Американцы не могли ждать рассвета, и задержка вылилась в перепалку по радио с английским командованием. Макмиллан пообещал помочь, но в итоге более получаса полковник Пирс и его люди, сидя в машинах, ждали неизвестно чего.

Затем к въезду на авиабазу наконец подошла инженерная техника, но раздвинуть загромождавшие проезд грузовики, «Скимитеры», «Троуджены» и прочие «Саладины» оказалось непросто. Только после криков и угроз физической расправы (полковнику Пирсу пришлось лично участвовать в этом) англичане начали действовать. В темноте освобождавшая проход техника глохла, сцеплялась и сталкивалась, один грузовик даже опрокинулся на бок.

Наконец, прибывшие в сопровождении английских сапёров четыре инженерных машины «Центурион AVRE» с катковыми минными тралами, дорогу которым показывали уже просочившиеся на территорию авиабазы бойцы британских разведподразделений, двинулись вперёд. За без малого час они с грехом пополам пробили достаточно широкие для подъезда техники проходы к заветному хранилищу ядерного оружия. При этом выяснилось, что тралов хватает очень ненадолго (на считаное число взрывов), и две инженерные машины всё-таки подорвались на минах. Одна из них сгорела вместе с не успевшим выбраться экипажем, а второй страшно исковеркало переднюю часть — перебило обе гусеницы, оторвало ленивцы и бортовые экраны. И произошло это уже практически перед самым хранилищем.

Подъезжавшие американцы видели, как английские солдаты вытаскивали из подбитого «Центуриона AVRE» окровавленного механика-водителя, которому взрывом выбило глаза и переломало обе ноги.

— И чем это, интересно знать, русские здесь всё заминировали? — спросил Пирс у встречавшего их английского сапёрного капитана, вылезая из джипа и поправляя на голове великоватую каску в камуфляжном чехле.

— Это же наши мины, сэр, — ответил офицер. — На здешних складах их были тысячи. Хуже всего, что многие из них в пластиковых корпусах, и, поскольку от миноискателей мало толку, их невозможно так просто обнаружить, особенно в темноте, когда нельзя работать щупами. А, к примеру, специально подготовленных собак у нас нет совсем....

Что верно, то верно — мин вокруг, похоже, действительно было полно, а изрытая окопами, воронками и просто ямами земля ещё больше усугубляла нерадостную картину. И там и сям всё время слышались характерные, глухие взрывы.

Двое пехотинцев из числа йоркширских йоменов Её Величества подорвались насмерть прямо на глазах у Пирса, попытавшись открыть верхний рубочный люк брошенной русскими подбитой самоходки. Оказавшийся поблизости английский сапёрный сержант, срывая голос, заорал, чтобы они этого не делали, но его то ли не услышали, то ли не стали слушать...

Ещё один английский капрал-сапёр подорвался в десяти метрах от Пирса, входя в то самое хранилище ядерных зарядов...

— Мы вошли, — доложил наконец Пирсу командир американских сапёров капитан Ремсен. — Но, чтоб мне провалиться, сэр — здесь же темно, как у негра в ж...

Это было чистой правдой, электричества на авиабазе, как и на прилегающей территории, не было уже давно. Причём электрохозяйство уничтожили не столько русские, сколько англичане во время своих суматошных артобстрелов базы.

— Хорошо, капитан, — ответил Пирс, глядя, как сапёры таскают в хранилище из тягачей дополнительные осветительные приборы и прочее оборудование. — Теперь уже займитесь главным!

О том, как именно они будут вывозить отсюда заряды и на чём, Пирсу пока не хотелось даже думать...

Привезённое с собой освещение помогло американским сапёрам не очень. В хранилище тоже нашлось полно взрывоопасных сюрпризов, и в течение следующих полутора часов трое американских сапёров (вроде бы отчётливых спецов) подорвались на поставленных с поистине садистской оригинальностью минах-ловушках и растяжках. Один сапёр погиб сразу, второй, которому разворотило живот осколками американской же клейморовской мины, умер через двадцать минут, так и не дождавшись медиков, а третьего, полумёртвого от кровопотери и с почти начисто оторванной правой рукой, англичане успели увезти в госпиталь. Довезли они его или нет — уже другой вопрос...

От всего этого у Пирса шла кругом голова. Почти полтора часа он, даже не имея возможности снять бронежилет, сидел в джипе или торчал около него, а сапёры, похоже, так и не могли решительно ни в чём разобраться. Лица у тех, кто время от времени выходил из хранилища перекурить, были откровенно растерянные.

Наконец из хранилища вылез подчинённый Ремсена, лейтенант Маскоги.

— Плохо дело, сэр! — доложил он Пирсу, — Иваны вытащили часть зарядов ближе к выходу и соединили все боеприпасы в единую, подготовленную к подрыву систему, этакий очень большой ядерный фугас. А уходя, они запустили часовой механизм. И мы не знаем, как его отключить, сэр. Он будет тикать ещё часа четыре, но вряд ли нам это что-то даст. Мы ничего не можем понять, сам прибор часового механизма совершенно незнакомой нам конструкции, да ещё и с русскими, мать их, буквами. А система, которая соединяет ядерные заряды, слишком сложна. Кое-кто из наших даже думает, что это вообще фальшивка и заряды в любом случас не взорвутся...

— Тогда что считаете нужным предпринять?

— Можно попробовать пойти по стандартному пути — обрезать провода и отсоединить часовой механизм от источника питания. В проводах мы частично всё-таки разобрались. Конечно, у них там явно установлена какая-нибудь хитрая резервная система подрыва, кроме часового механизма, так что риск взлететь на воздух всё равно есть, и немалый. Но других вариантов мы, откровенно говоря, не видим. Так как поступим, сэр? Приказывайте...

— Чёрт с вами, лейтенант. Режьте, раз другого выхода нет...

Маскоги козырнул и скрылся в хранилище. Сидевший за рулём полковничьего джипа мастер-сержант Торкович при этих словах отбросил в сторону недокуренную сигарету и как-то подобрался, явно собираясь в случае чего разворачиваться и валить отсюда куда глаза глядят. Он, как и большинство тех, кто оказался этой ночью в данном месте, даже приблизительно не представлял, какая именно тут мина запрятана...

Пирс всмотрелся в сильно пахнущую горелым порохом, железом и топливом предутреннюю темноту и глубоко вдохнул.

Как оказалось, это было последнее, что он видел и делал в своей жизни...

По иронии судьбы в момент, когда сапёры перекусили показавшийся им главным провод, было 4 часа 08 минут утра по местному времени, 22 июня 1982 года.

Над хранилищем ядерных боеприпасов авиабазы Гринем-Коммон вспух огненный шар диаметром километра в три, и все те, кто находился на авиабазе и около неё, испарились прежде, чем успели вообще что-либо понять.

Впечатляющий оранжево-красный гриб поднялся в предрассветное небо километров на восемь. Взрыв был сильный, 8–9 мегатонн — это неслабый термоядерный заряд. Даже в 1950-е на атомных полигонах по обе стороны Атлантики взорвали не особо много бомб такой мощности...

В радиусе 35–40 километров разрушения были катастрофическими. Ньюбери, Рединг, Олдершот, Виндзор, Слау и ряд других лондонских предместий за считаные секунды практически перестали существовать, а ударная волна неудержимо понеслась дальше...

В эту ночь окончательно впавший в прострацию диссидент и проповедник западного образа жизни Аверьян Вяземский (он же Андрей Дулясов) в очередной раз тщетно пытался уснуть в своей квартирке с закрытыми оконными ставнями, прикрывавшими выбитые стёкла, вставить которые в ближайшее время было совершено нереально.

Вяземский уже и не пытался что-либо понимать, почту не доставляли, телефонной связи не было давно, не стало и электричества, а значит, не было и абсолютно никаких новостей — японский радиоприёмник на батарейках ловил только какие-то обрывочные сообщения (часть которых была, как это ни странно, кодированными командами на русском языке), которые не проясняли решительно ничего. Людей на улицах практически не было, все попрятались, ближайшие магазины и лавки были закрыты — питался Вяземский исключительно консервами, вроде свинины с бобами или тунца, несколько банок завалялось у него на кухне, да и то по чистой случайности, поскольку идейный борец с советской угрозой в последнее время жил один и не любил готовить.

Особо нервировала бившая по ушам канонада, уже третий день и третью ночь слышимая на западе, да такая сильная, что от неё мелко тряслись полы и мебель и осыпалась штукатурка с потолка. Русские танки на окрестных улицах больше вроде бы не появлялись, а вот английская техника иногда проезжала мимо, лишний раз мешая его попыткам заснуть лязгом гусеничных траков по мостовым. Кроме канонады сильно досаждал рёв чьей-то авиации на горизонте (отличить по звуку советские самолёты от натовских он был не в силах), иногда сопровождавшийся особенно сильными и особо близкими взрывами.

В эту ночь авиация поначалу старалась особо громко и усердно, но потом, в какой-то момент, пальба и рёв неожиданно стихли.

Измученный диссидент сел на, мягко говоря, несвежей, мятой постели, пытаясь что-либо понять и прислушиваясь. Но, как это ни было удивительно, стрелять действительно перестали, до его ушей с запада долетали разве что какие-то отдельные, редкие и негромкие взрывы.

От этого Вяземский несколько успокоился, повалился на бок и даже задремал.

А потом в какой-то момент его разбудил сильный гул. И последнее, что он успел увидеть, — ослепительный свет за закрытыми оконными ставнями. Это было странно, учитывая, что часы показывали пятый час утра. Ну а далее он уже ничего не успел понять, поскольку его буквально накрыло потоком чего-то твёрдого и пахнувшего горелым — ударная волна ядерного взрыва вбила внешнюю стену дома, где снимал квартирку Вяземский, внутрь постройки, и здание сложилось за пару-тройку минут. Конечно, борец с кровавым режимом в СССР никогда не предполагал, что ему когда-нибудь придётся умереть именно так сгореть заживо посреди большой груды битого кирпича, в который превратился рухнувший дом. Но, увы, в этот нерадостный день подобная смерть стала уделом многих британцев.

Ударная волна от взрыва дошла до центра Лондона, снеся верхушку почти двухсотметровой телебашни BT Tower и выбив стёкла не только в Сити, но и в восточных районах британской столицы — Хаверинге, Ребридже и Бромли. Западным районам Лондона, таким как Хиллингдон, Хаунслоу, Илинг, Барнет и Харроу, повезло меньше, поскольку пожары, порождённые световым излучением, охватили там целые кварталы — старая полудеревянная застройка сильно поспособствовала этому. Огонь, который почти никто не тушил, распространился дальше, и уже через несколько часов пожары проникли на большую часть английской столицы. Так Лондон не горел даже в 1940-м от немецких зажигательных авиабомб. Да и таких потерь, как сегодня, его жители в те годы тоже не несли.

И никто во всей Англии ещё не в силах был осознать всю тяжесть и непоправимость произошедшего, даже если бы он этого очень захотел...

Захваченный советскими ВДВ

аэропорт Остенде-Брюгге.

Р-н г. Брюгге. Бельгия.

22 июня 1982 г. Утро

Уже светало, когда наш «Геркулес» наконец сел в Бельгии, в том самом месте, откуда мы начинали свой английский вояж. И вот теперь вернулись — без танков и далеко не в полном составе.

Ольга Смыслова сумела притереть шедший на трёх движках «С-130» к бетонке местного ВПП, а потом нетвёрдой походкой вышла из самолёта и, кинув рядом с собой сумку и СВД, в изнеможении села на траву рядом с взлётной полосой. Что называется, уработалась....

Следом за ней вылезли наружу и остальные участники героического перелёта. Наконец-то мы попали туда, где не стреляли, а воздух приятно пах морем, не воняя пожаром. Уже одно это было непривычно, точнее сказать, мы успели от этого отвыкнуть. У меня подобное было в жизни один раз, в конце ноября 1978-го, когда наш прибывший из Аддис-Абебы «Ил-76» приземлился в Раменском и после африканской жары мы вдруг вышли в морозец средней полосы на присыпанную первым снежком землю...

Оглядевшись, я невольно обратил внимание на лоснящийся от вытекшего масла крайний левый двигатель «С-130» и покрытую рваными пулевыми пробоинами законцовку левой консоли крыла. Как мы долетели и при этом умудрились не загореться и не упасть даже не знаю. Тут действительно следовало сказать огромное человеческое спасибо Ольге. Если бы не она — мы бы все точно полегли на той чёртовой авиабазе...

Далее мы наблюдали, как практически следом за нами на здешнюю ВПП садились, выпуская бело-оранжевые тормозные парашюты, одинокий зелёно-коричневый «Миг-23» и четвёрка серо-голубых, двухкилевых, непривычного вида «Миг-29». Выходит, нас действительно прикрывали, а значит, «Сотка» не обманывала.

А потом к нам подъехало сразу несколько зелёных санитарных «Буханок» с деловитыми медиками в белых халатах. Это было очень вовремя и кстати, поскольку майор Деревянных уже не подавал признаков жизни и, похоже, был почти готовым клиентом для морга, да и пара тяжелораненых бойцов из ВДВ сейчас тоже были без сознания. В общем, всех наших раненых, включая Маргелова-младшего, Маликова и прочих, быстро оприходовали и перевязали, после чего тут же отвезли на другой конец аэропорта, где без лишней волокиты погрузили в ожидавший их санитарный «Ан-26», который взлетел и ушёл на восток уже минут через двадцать после нашего приземления. Как я понял, поблизости крупных наших госпиталей ещё не было, раз уж медики задействовали самолёт.

Вообще в аэропорту Остенде-Брюгге за прошедшие дни изменилось очень многое. Уже не было такого количества начальства и авиационной техники, зато заметно прибавилось наземных средств ПВО. Не наблюдалось здесь и прежнего числа десантников, а все попадавшиеся навстречу солдаты и офицеры были с непременными противогазами на боку. В сочетании с укрытой в окопах техникой это говорило о том, что здесь, похоже, готовятся к самому худшему.

Потом к нам подъехали четыре бортовых «ЗИЛ-131» с неизвестными мне офицерами из ВДВ. На них тут же уехали все прибывшие с нами десантники и сапёры во главе со старлеем Узбековым. В итоге у «Геркулеса» остались только я со своими танкистами, Ольга и Тетявкин.

Сразу же после отъезда «Зилов» появился «уазик», из которого вылез незнакомый капитан в сопровождении двух прапорщиков. Он сообщил, что наш пополненный сводный отряд уже подтянулся сюда и находится километрах в шести от аэропорта. Также он передал нам благодарность командования и сказал, что пока все мы можем отдыхать. Я спросил у лежавших или сидевших на аэродромной травке или прямо на бетонке пацанов, чего они хотят в данный момент. Пожеланий было всего два — чего-нибудь пожрать и поспать минут шестьсот. В итоге один из прапорщиков увёл моих танкистов в сторону местного аэровокзала.

Есть и спать мне почему-то совершенно не хотелось, и я попросил у капитана умыться, а ещё лучше — душ.

Возражений не последовало, и второй прапорщик тут же отвёл меня через ВПП в одно из технических помещений аэропорта. Уходя, я видел, как Ольга Смыслова о чём-то разговаривает с приехавшим капитаном.

Место, куда меня привёл прапор, видимо, было душевой для здешнего техсостава и прочего вспомогательного персонала. Правда, вода была только холодная (точнее сказать — комнатной температуры). Однако напор был хороший, и спасибо местным интендантам за то, что мне дали мыло и полотенце. Бритва, зубная щётка и тюбик пасты «Поморин» были у меня в «сидоре».

Мылся и брился я довольно долго, а когда закончил, был заметно удивлён. Уж не знаю, ждали нас здесь или это было просто удачное совпадение, но сразу после мытья молчаливый пехотный сержант принёс мне новенький (вроде бы даже отглаженный) комплект офицерского полевого обмундирования с майорскими погонами, а также чистые казённые труселя и майку (правда, запасное бельишко у меня было и с собой, в мешке). Удивительно, но даже фуражка оказалась впору. Только сапоги и ремень с портупеей и кобурой остались мои. Я переложил в карманы чистого обмундирования документы и медаль, которую в последнее время таскал с собой, аккуратно свернул и убрал в вещмешок свой обгорелый и дырявый комбез вместе с танкошлемом, подхватил «сидор» с «АКМСом» и вышел из душевой на улицу.

Прямо у выхода я обнаружил подпиравшую стенку плечиком Ольгу Смыслову (почему-то я этому нисколько не удивился). Тоже умытую и причесанную, в сапогах и новеньком полевом летнем платье с командирским ремнём и капитанскими погонами. Вот только положенной беретки ей, похоже, не нашли, поскольку она была в великоватой пилотке с полевой офицерской кокардой. Интересно, с чего она так вырядилась? Небось у неё в сумке и гражданская одежонка была...

Ольга стояла и улыбалась. При том что где-то в отдалении выли сирены, а мимо нас проезжали ТЗ и прочий автотранспорт, включая БРДМ-2.

— Ну ты как? — спросила Ольга, глядя на меня снизу вверх.

— Я нормально, а что вокруг за шухер?

— Да тревога. По всему здешнему побережью объявили код «Калина Красная» ....

— Что началось?

— Да пока вроде нет...

Может, и нет. Здесь я поймал себя на мысли, что мой длинный и детальный сон, который я видел перед отлётом сюда, в любом случае не сбылся. Раз что-то такое всё-таки начинается, а я со своими бойцами уже не в Англии, события, возможно, пойдут и по-другому. Вопрос только — как именно?

— А чего случилось-то в мировом масштабе?

— Мне сказали, что вчера были ядерные удары по Кубе, — ответила Ольга устало и как-то буднично. — Ну а наши с Кубы, в ответ на это, начисто снесли пол-Флориды. Майами и Джексонвилла точно больше нет...

— Во дают! — только и смог сказать я на это.

— Это ещё не всё. В Англии, в окрестностях Лондона, недавно был термоядерный взрыв. И тревога объявлена в основном, потому что ждут возможных ответок на это. Но сигналов о массированной ядерной атаке, насколько я знаю, пока нет. Уж поверь, нам, о таких вещах докладывают в первую очередь...

— Где рвануло-то?

— А как раз там, где мы были...

— Вот те раз... Нет, всё-таки они шутники, эти сапёры.... И что нам с тобой и моим солдатикам прикажешь делать дальше? Бежать сломя голову ховаться в какой-нибудь блиндаж или подвал?

— Это не обязательно. Мне тут, кстати, выделили для отдыха довольно уютный штабной КУНГ. Он, кстати, такой, ничего себе, вполне двухспальный. И знаешь, чего я подумала — а может, пусть идёт оно всё на хрен, а, Андрей, — сказала Ольга и посмотрела на меня как-то по-особенному. Так, как женщины смотрят на мужиков весьма редко и строго в определённые моменты. Когда хотят только одного и, при этом, уже всё для себя решили. Лично на меня так смотрели всего пару-тройку раз за всю жизнь.

— Это ты про то, о чём я думаю? — уточнил я, глядя ей в глаза. Нет, похоже, она действительно не шутила.

— Да. Именно про то. А ты, я смотрю, понятливый...

— Стараюсь. Только, милая, смотри, не пожалей потом...

— А не пожалею.... Ну и что — так и будем стоять?!

— Отнюдь. Раз так — пошли. И действительно, долбись уже оно всё конём. Ракет в шахтах по обе стороны Атлантики запасено много, целей для них ещё больше, и не факт, что в первую очередь жогнут именно по нам. К тому же это быстро, если что, и в трусы-то натрюхать не успеем... А вот отправить нас на какое-нибудь очередное задание отцы-командиры могут вполне... Так что айда, чего зря время терять?

И мы пошли. Сирены продолжали выть...