На пересечении

Глава VII–I

В какой-то момент на старом городском кладбище, у ограды которого выстроились вооруженные всадники, воцарилась привычная тишина. Все смолкло, как по волшебству, и только щебетание птиц рассыпалось в воздухе дразнящей веселой трелью. Ветер колыхал листву, путался в лошадиных гривах, словно не понимая, отчего возникло столь гнетущее напряжение.

Солдаты ждали приказа своего командира. Их взгляды были прикованы к Склепу прощания, в котором затаился враг. Все эти мужчины, обученные проливать кровь в бою, впервые чувствовали себя нерешительно, даже подавленно. Они не до конца понимали, с кем им предстоит сражаться, и, если этот колдун настолько силен, насколько его описывают, стоит ли вообще надеяться на победу. Нет, конечно же, новый смотритель города сказал, что его маги гораздо сильнее чернокнижника, однако почему-то эти слова не показались солдатам достаточно убедительными.

Страх, липкий, холодный и пронизывающий, проникал в сердце и мысли, уничтожал боевой дух. Собравшиеся здесь воины готовы были погибнуть, но не за Родона и уж тем более не за Элубио Кальонь: они готовы были умирать за свои семьи. Доктор Эристель сотворил в городе чудовищные, непростительные вещи, за что обязан поплатиться собственной жизнью. Вот только северянин расплачиваться не торопился.

Когда новый начальник стражи потребовал, чтобы Эристель сдался, северянин не вышел из своего убежища. Он ответил тихо, но его слова звучали в сознании каждого присутствующего, отчего солдаты в тревоге начали переглядываться. В тоне колдуна не было ни злобы, ни угрозы, ни насмешки, лишь поразительное спокойствие. Казалось, он попросту констатировал факт.

— Вы еще можете позволить мне уйти, — произнес Эристель. — Для вас это будет самым правильным решением. Я хочу, чтобы вы понимали, что в противном случае я уничтожу вас, ваших жен и ваших детей, а затем сотру с лица земли весь этот город. Зачем вам умирать, исполняя бессмысленный приказ чужеземца, которого даже нет среди вас? Снимите с ворот защитное заклинание, и все закончится прямо сейчас.

Хаод Вергер молчал, как молчали и остальные солдаты. Гнетущая тишина вновь обрушилась на старое кладбище, быть может, еще более страшная, нежели крики и звон мечей. Колокольчик испуганно вжимался в стену, словно мечтал слиться с ней, а его глаза неотрывно смотрели на равнодушное лицо Эристеля. Его поражало хладнокровие человека, который четыре года жил с ним в одном городе, здоровался с теми, кто сейчас выстроился у ограды кладбища, и теперь с легкостью выносит всем смертный приговор.

Вергер бросил на колдунов Элубио нерешительный взгляд, словно ища у них поддержки. Наверняка эти двое понимают, что чернокнижник, будучи загнанным в угол, попросту блефует, но ни Рикид, ни Баркал не произнесли ни слова. Они напоминали собак, которые учуяли медведя, и теперь не сводили настороженного взгляда с того места, откуда он мог напасть.

Не ожидая такой реакции, Хаод обернулся на свое войско, пытаясь прочесть на их лицах выражение той решимости, которую утратил он сам. Но и его солдаты выглядели испуганными. Даже Файгин Саторг, обычно уверенный и бесстрашный, сейчас казался потерянным.

— Мы должны защитить наших близких! — произнес Хаод, обратившись к своему войску. — Пусть чернокнижник знает, что мы его не боимся. Сразимся за наш город! Вперед!

— Вперед! — нестройным хором подхватили солдаты, несколько воспрянув духом. Они не знали, смогут ли выбраться с этого кладбища живыми, но были уверены в том, что сражаются за благое дело. В первую очередь за своих родных.

Рикид в тревоге озирался по сторонам, словно ожидая кого-то, кто до сих пор не явился в назначенное место. Его глаза искали человека, который мог с легкостью закончить сражение, даже не начав его. Но вместо этого на ветку дерева опустился внушительных размеров ворон. Он открыл клюв, словно хотел расхохотаться в голос, но так и не издал ни звука. Третий колдун семьи Кальонь к кладбищу так и не пришел, как на то надеялись Рикид и Баркал, и, словно в насмешку, прислал вместо себя бестолковую птицу. Он явно желал понаблюдать за сражением со стороны.

Услышав приказ Хаода Вергера, Эристель устало вздохнул. Уже не скрывая своего разочарования, он тихо обратился к Колокольчику:

— Вот видите, как получается, господин Стагр. А потом ведь скажут, что это чернокнижник устроил кровавую резню…

Бард снова вздрогнул, поняв, что некромант разговаривает уже с ним, и поспешно кивнул.

— Негодяи! — выпалил он, боясь, как бы колдун не решил начать выполнять свое обещание прямо с него. То, что Эристель собирался уничтожить город, уже не казалось Колокольчику настолько жутким. Куда страшнее было понимание того, что именно Лин может первым узнать, насколько хорошо некромант умеет держать свое слово.

В тот же миг стены склепа задрожали, с потолка посыпалась каменная крошка. Колокольчик вскрикнул и закрыл голову руками, чувствуя, что убежище вот-вот развалится и погребет его под собой. Трещины избороздили мрамор, словно глубокие морщины, отчего казалось, что склеп сейчас рассыплется, точно мозаика.

И так действительно должно было произойти. Сильнейшее магическое заклинание, произнесенное Баркалом, с легкостью разнесло бы постройку, однако в этот момент защитные руны, созданные Эристелем, сработали, отчего убежище уцелело. Символы начали кровить, а склеп наполнился запахом сырой земли.

Глаза некроманта побелели, и Лин чуть не вскрикнул вновь, наблюдая это жуткое преображение. Кожа Эристеля стала едва ли не прозрачной, отчего барду показалось, что кости некроманта стали просвечивать. Что-то происходило вокруг, но у Колокольчика не хватало духу выглянуть наружу. Несмотря на теплый сухой день, воздух внезапно сделался сырым, словно на юг пришла осень. Лину был знаком этот запах: так пахла промозглая стужа на западных землях, откуда он уехал в возрасте восемнадцати лет в поисках хорошей жизни. Это ощущение заставило мужчину зябко поежиться, и в этот момент он услышал испуганные крики солдат.

Войско сражалось с чем-то непостижимым, о чем Стагр мог лишь догадываться. Невидящий взгляд Эристеля смотрел куда-то в стену, в то время как за пределами склепа один за другим из могил поднимались мертвецы. Кто-то полуистлевший, но большинство из них были скелетами. Сплошной стеной они направлялись к солдатам, толпой атакуя их поодиночке. Мертвецы стаскивали воинов с лошадей, срывали шлемы и вгрызались зубами в беззащитное горло. Но как только несчастный погибал, он уже через несколько минут поднимался вновь, сжимая в руке меч, и нападал на своих бывших товарищей.

Солдаты изо всех сил пытались отразить атаку, однако враг превосходил их численностью. Кто-то узнал среди оживших мертвецов недавно забитого насмерть кучера, Лагона Джиль. Когда его поразили мечом, он мгновенно поднялся вновь и с яростью набросился на своего противника.

Зная, что его силы не безграничны, Рикид предпочитал выжидать, отбиваясь только в случае крайней необходимости. Баркал, напротив, растрачивал свою энергетику, стремясь уничтожить как можно больше мертвецов, окруживших его плотным кольцом. Когда к захороненным на кладбище стали добавляться убитые солдаты, вооруженные и закованные в доспехи, войско Хаода Вергера начало отступать. Тогда Баркал повторил свою попытку разрушить склеп и снова потерпел неудачу.

Чувствуя, что один из магов практически выдохся, Эристель покинул свое убежище, оставив Лина благодарить небо за то, что судьба оказалась к нему настолько великодушна. Некромант обратил взгляд к Баркалу и беззвучно прошептал заклинание. Смертельный недуг должен был сбросить жертву с лошади, но Баркал выдержал, лишь амулет на его шее разлетелся на осколки, глубоко оцарапав мужчине подбородок.

Тогда Баркал попробовал атаковать в ответ. Он понимал, что его силы на исходе: магический перенос войска, сражение с мертвецами и попытка разрушить склеп существенно ослабили его.

Перед тем, как Эристель вновь произнес заклинание, Баркал крикнул Рикиду:

— Чего же ты ждешь? Помоги мне!

Однако вторую атаку некроманта Баркал вновь отбивал один. Теперь уже с трудом. Он едва удержался на лошади, сильно закашлявшись. Во рту появился металлический привкус крови, и колдун в ужасе осознал, что заклинание Эристеля достигло цели.

— Рикид! — опять закричал мужчина, в отчаянии посмотрев на своего друга. Баркал никак не мог понять, отчего колдун до сих пор ни разу не попытался атаковать Эристеля. Но уже через миг ему стало понятно, что его друг даже не собирался этого делать.

Поспешно прошептав заклинание, Рикид направил все силы на то, чтобы пройти через защитный барьер и переместиться за пределы города. Ему это удалось. Оказавшись по ту сторону стены, мужчина упал на землю, энергетически истощенный. Осознав, что Эристель куда сильнее, чем казалось на первый взгляд, Рикид решил не рисковать своей жизнью ради молодого дурака, который никак не мог удержаться на троне, и так поднесенном ему буквально на блюдечке.

Лёжа далеко за стеной города, мужчина долго смотрел в небо, наблюдая за тем, как скользят облака, а затем тихо рассмеялся. У него получилось сбежать. Все-таки получилось…

Баркал рухнул замертво, и его тело несколько минут лежало неподвижно. Окровавленный рот так и остался раскрыт в безмолвном крике, но вот мужчина медленно поднялся с земли и произнес какое-то слабое заклинание, отчего приблизившийся к нему Файгин Саторг начал задыхаться. Солдат судорожно хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Лицо его посерело, и Файгин непременно бы погиб, если бы в этот момент начальник стражи не срубил Баркалу голову.

То, что один колдун убит, а второй исчез, вызвало у оставшихся солдат панику. Их ряды заметно поредели, в то время как мертвецов становилось все больше. Стрелы, пущенные арбалетчиками в сторону Эристеля, рассыпались, так и не достигнув цели, благодаря все тем же защитным рунам на стенах склепа.

— Отступа…, - начал было Вергер, но договорить он уже не успел. Взгляд некроманта обратился к нему, и мужчина почувствовал, как рот наполняется кровью. Эристель убил его тем же способом, что и Баркала. Затем перевел взгляд на заместителя начальника стражи. Тот вскрикнул и, выронив магический свиток, рухнул на землю. На пергамент брызнули алые капли крови.

В это время Файгин медленно пятился назад, видя, как оживший Хаод Вергер поднимается и замахивается на него мечом. Завязался короткий бой, а затем сталь вонзилась глубоко в плечо Саторга. Солдат вскрикнул, и от боли у него потемнело в глазах. Он упал на землю без сознания, так и не узнав, успели ли оставшиеся в живых отступить.

Живых не осталось. Убитые всадники вскочили в седла своих умерших лошадей, ожидая, когда их новый предводитель приблизится к ним верхом на своем черном коне. На кладбище вновь воцарилась тишина, теперь уже не нарушаемая даже пением птиц.

Эристель в последний раз оглядел поле битвы, а затем, пришпорив коня, направил свою армию в сторону западных ворот. Безмолвные мертвецы следовали за ним подобно тени: сначала всадники, затем шли остальные. Эта битва несколько измотала лекаря, но у него все еще оставалось достаточно сил, чтобы выполнить свое обещание. Чернокнижник, которого Эристель опасался, принял решение не вступать в бой, а Рикид попросту сбежал, что позволило северянину почувствовать себя увереннее.

Однако защитный барьер вокруг города все еще оставался, и теперь лекарь задавался вопросом, стоит ли тратить силы на то, чтобы разрушить барьер и выбраться за пределы города, совершенно обессилев, или лучше вернуться и поквитаться с молодым ублюдком, который не позволил ему закончить интересную работу.

Тем временем Колокольчик, оставшись в полном одиночестве, по-прежнему не смел выбраться из склепа. Кровавые символы на стенах потускнели, но мужчина боялся даже разогнуться, несмотря на то, что его спина затекла. Угол, в который он забился, теперь казался ему едва ли не священным, и бард решил не покидать его до тех пор, пока не стемнеет.

«Небо, защити меня!» — мысленно повторял мужчина.

У него не хватало смелости выглянуть из склепа, чтобы хотя бы понять, что произошло за его пределами. Лин не хотел рисковать жизнью, которая все это время висела на волоске и которую некромант почему-то не стал обрывать. Колокольчик подумал, что во всей этой суматохе Эристель попросту забыл о своем соседе, и теперь надеялся, что колдун так о нем и не вспомнит.

Затем мысли Лина переметнулись к тому, с какими надеждами он покидал западные земли, как обустраивался в этом городе, как нашел свою первую работу у пекаря Ронди. Несмотря на то, что поначалу начальник был очень добродушным, уже на третий день он уволил своего помощника. Лин никак не мог проснуться после гулянок в «Подкове», поэтому так ни разу и не растопил печи и не замесил тесто вовремя, чтобы Ронди сразу принялся за дело. В результате все эти три дня хлеб поставлялся на рынок не раньше полудня, отчего торговцы приходили в ярость и обещали отказаться от услуг столь безалаберного партнера.

В итоге Ронди нанял какого-то другого парнишку, а ему, Лину, велел больше никогда не показываться на глаза. Правда, Колокольчик не сильно расстроился. Ему всегда казалось, что работа в пекарне может повредить его нежные руки, предназначенные только для струн, поэтому юноша решил посвятить себя одному лишь искусству.

В трактире «Подкова» его песни пользовались успехом у пьяных купцов и приезжих, однако не настолько, чтобы жить в достатке. Лин арендовал комнатку на чердаке у обнищавшей семьи, которая жила неподалеку от Эристеля. В каком-то смысле Колокольчик и лекарь всегда были соседями, и судьба, словно поиздевавшись, решила не разлучать их до самого конца, столкнув напоследок еще и в склепе.

«Ужас какой!» — подумал Лин и поежился. Благо с уходом Эристеля сырая стужа тоже исчезла, и бард постепенно отогрелся. Но мысли о некроманте по-прежнему вызывали у него дрожь.

Внезапно барду почудилось, что он слышит слабый стон, доносящийся откуда-то с кладбища. При мысли о том, что нужно выглянуть и посмотреть, что там происходит, Лину снова сделалось не по себе. Он ведь поклялся, что не сдвинется с места до наступления темноты. И спустя какое-то время Лин искренне обрадовался своему решению: жуткие крики испуганных горожан донеслись до него со стороны западных ворот, и бард вновь закрыл голову руками.

«Я не могу им помочь», — убеждал себя Колокольчик. «Они сами разозлили чернокнижника. Если бы все действовали, как я, были вежливыми и почтительными, и к тому же позволили ему спокойно уйти, ничего бы этого не случилось!»

Но почему-то совесть продолжала терзать его, и Лин зажал уши ладонями, не в силах слушать крики, наполненные ужасом и отчаянием.

У западных ворот действительно происходило нечто страшное, хотя в первые минуты собравшиеся там люди даже не догадывались о своей судьбе. Когда до них донесся шум сражения со стороны кладбища, горожане почувствовали себя спокойнее. В их сердцах появилась надежда, что Элубио Кальонь наконец заставит некроманта заплатить за содеянное. Все это время новый смотритель города показывал себя не с лучшей стороны, но теперь его действия получались оправданными. Элубио закрыл город, чтобы Эристель не смог уйти, и сейчас городская стража загнала чернокнижника в угол. Мысли людей обратились к тому, что уже совсем скоро они вернутся в свои жилища и постараются как можно быстрее восстановиться после пережитого. Славную битву с чернокнижником воспоют барды, а имена героев-солдат высекут на городской стене.

Когда звуки сражения затихли, людей вновь охватила тревога. Но вот вдалеке наконец показались всадники, облаченные в доспехи, которые ярко блестели на солнце. Они шли стройным рядом, уверенные и непоколебимые, и, глядя на них, люди испытали своего рода трепет. Было в этих воинах что-то величественное, и даже отсутствие знамен не умаляло этого впечатления.

Вскоре один из горожан заметил среди всадников беловолосого колдуна и радостно воскликнул:

— В плен взяли! Смотрите, везут его, проклятого!

— Чудится мне, сегодня на площади разожгут знатный костер! — с ликованием подхватил другой горожанин.

Ощущение радости захлестнуло людей, и они невольно заулыбались, встречая победителей. Обманулись даже стражники, что стояли на стенах. Сверху они могли разглядеть не только всадников, но и идущих за ними горожан, видимо, спасенных от злодеяний чернокнижника. Скелетов среди них не было, потому что Эристель посчитал, что лучше растрачивать силы на конницу, нежели на «ходячие кости».

— Да здравствует Элубио Кальонь, наш отец и защитник! Да здравствуют бесстрашные воины нашего города! — закричал один из собравшихся, и люди хором подхватили эти крики.

Войско приближалось, и теперь присутствующие могли разглядеть кровавые пятна на их доспехах, одежде и лошадях.

— Тяжелая битва была, — пробормотал кто-то. — Ай, тяжелая!

— Слава нашим защитникам! — раздался радостный женский крик, уж больно знакомый окружающим. Амбридия Бокл сжимала в руках тканевый мешок и с улыбкой смотрела на всадников. Ей так и не удалось подкупить стражников и выбраться за стены, но теперь в этом уже не было необходимости. Элубио Кальонь победил.

Заметив среди воинов беловолосого мужчину, она представила, с каким удовольствием плюнет в лицо ненавистного лекаря, а затем еще долгие месяцы будет высмеивать его в своих спектаклях. В них же она откроет истинные лица Родона Двельтонь, Пехира Агль, доктора Клифаира, отшельника Закэрэль и остальных подлецов.

Эристель ехал, опустив голову, словно нарочно решил не разочаровывать горожан раньше времени. На самом деле ему попросту не хотелось, чтобы они разбежались. Их радостные крики несколько забавляли его, а брань в его адрес и вовсе вызывала улыбку.

— Небо, да они же все мертвые! — вскричал один из солдат на стене.

Его слова прозвучали как гром среди ясного неба, отчего радость на лицах собравшихся сразу померкла. Люди увидели, как всадники одновременно обнажили мечи, а затем, пришпорив коней, стремительно бросились на толпу. Позади остался лишь Эристель, чьи белые глаза равнодушно наблюдали за происходящим. Одного за другим мертвецы уничтожали горожан, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей. Группа солдат на стенах еще пыталась отстреливаться от нападающих, но Эристель прошептал заклинание, отчего стражники рухнули вниз, словно соломенные куклы, сбитые сильным порывом ветра.

Амбридия Бокл попыталась было выбраться из толпы, которая теснила ее, не позволяя толком понять, что происходит вокруг. Перепуганные люди умоляли открыть ворота, и кто-то из стражников даже попытался это сделать, но едва он коснулся деревянной поверхности, его тело обратилось в пыль.

В какой-то момент толпа начала редеть, и Амбридии наконец удалось выбраться из этой безумной давки. Не помня себя от страха, женщина попыталась убежать, но какой-то мужчина внезапно преградил ей дорогу. Она не узнавала его лица, так как сильные побои изуродовали его, но одежда этого человека показалась Амбридии уж больно знакомой.

— Лагон? — в страхе пробормотала она, узнав в юноше забитого насмерть кучера. — Нет, ты же умер…

В памяти Амбридии появилась сцена, где этот молодой человек пытался уберечь тело Шаоль Окроэ от сожжения, но толпа набросилась на него, повалила на землю и пинала до тех пор, пока Лагон не испустил дух. Госпожа Бокл вспомнила и свои собственные крики «Бейте пособника чернокнижников!», и ее лицо перекосилось от ужаса.

— Нет, ты не можешь быть живым! Не можешь!

Губы Лагона растянулись в хищной улыбке, и он медленно направился к Амбридии, словно смакуя приближающийся момент расправы. Женщина пятилась назад, чувствуя, что от страха вот-вот потеряет сознание.

— Лагон, родненький, я умоляю тебя, не убивай! — вскричала она. — У меня же сын растет, пропадет без матери. Вспомни, ты же знаешь моего Корше. Ты сам отгонял от него хулиганов. Пощади, родимый!

На миг Джиль остановился, словно прикидывая, как ему теперь поступить. Несколько секунд он смотрел на женщину своими белыми глазами, а затем отрывисто, словно каждое слово давалось ему с трудом, произнес:

— Тогда… На кладбище… Пока меня избивали… Я понял, что… Милосердия… Не существует…

Вскоре крики затихли, и у ворот воцарилась тишина. Она опустилась, точно тяжелое покрывало, и Эристель отчетливо различил, как хлопают на шпилях смотровых башен знамена семьи Кальонь. Лекарь направил коня к воротам, но прикасаться к ним не стал. Он все еще ощущал энергетику неизвестного чернокнижника, мотивы которого ему все никак не удавалось понять.

«Если ты не стремишься меня убить, то почему не позволяешь уйти?» — растерянно думал лекарь. «Неужто тебя это забавляет?»