На пересечении

VI

Вечера в маленьких городках приходят незаметно, напоминая карманников, которые подкрадываются со спины и осторожно выуживают остатки солнца. Темнота медленно растекается по крышам, будто кто-то перевернул чернильницу, и невольно хочется ускорить шаг, чтобы поскорее оказаться дома. Единственной, кто никогда не спешил удалиться с рыночной площади, была Матильда Жикирь. В это время суток она была занята тем, что изо всех сил сражалась с торговцами за каждую монету.

Ближе к вечеру пекари, мясники и молочники несколько понижали цены, чтобы продать как можно больше, так как на следующий день люди куда менее охотно покупали черствый хлеб или мясо, лежавшее весь день на солнцепеке. Именно в такие моменты в стремлении заполучить заветный кусок сыра или говядины Большая Ма становилась особенно беспощадной. Она могла выхватить свиную ногу прямо из рук другого покупателя, растолкать локтями любые препятствия и даже поколотить буханкой хлеба особо упрямого продавца. Последнее, правда, произошло лишь единожды, но тот случай торговцы запомнили навсегда.

Всех продавцов Матильда знала в лицо и к каждому имела свой подход: одних она бранила на всю площадь, обвиняя в том, что они торгуют червями да плесенью, перед другими, напротив, плакала, сетуя на свою голодную жизнь. В любом случае и те, и другие, стремясь отвязаться от надоедливой дамы, шли на уступки, и в такие вечера Большая Ма пребывала в отличнейшем настроении.

Своего мужа Лукио Матильда посылала на рынок крайне редко: в ее глазах он был конченым болваном, который безропотно отдаст последний медяк любому хапуге, стоящему за прилавком. Она же была достаточно изворотлива, чтобы оставить наглецов в дураках, да еще и в убытке.

В этот день Большая Ма прогуливалась по рыночной площади под руку со своей закадычной подругой, Амбридией Бокл. Женщины делились впечатлениями по поводу сказанного Родоном Двельтонь, а также обсуждали внешний вид других горожанок.

— Что это она напялила себе на голову? Ни дать ни взять кормушка для птиц! — хихикнула Амбридия, заметив, как одна из дам поправляет новенькую шляпку.

Но едва «кормушка для птиц» заметила госпожу Бокл и поприветствовала ее, как Амбридия растянула губы в сладенькой улыбке и промурлыкала:

— Какая шляпка, моя дорогая! Как она тебя украшает! Прическа выглядит богаче, а цвет лица… Залюбуешься!

Матильда немедленно подхватила заданный тон и тоже не поскупилась на комплимент, правда, с таким видом, словно ей только что отдавили ногу.

— От Корше нет вестей? — поинтересовалась Большая Ма, когда они распрощались с дамой в шляпке.

Амбридия лишь закатила глаза.

— Не продолжай! Я сделала ему столько добра, а этот неблагодарный щенок попросту сбежал от меня, и неизвестно, в каком городе теперь ютится. Надеюсь, перед тем, как он подохнет где-нибудь в канаве с крысами, он вспомнит, как ему было хорошо со мной. Такой же, как и его никчемный папаша!

— Бедная Амбри, — грустно произнесла Матильда, но глаза ее при этом вспыхнули так радостно, словно она только что нашла кошелек с деньгами. — Ну ничего. Зато лишний рот из дома пропал. Можешь жить для себя и во имя себя, а не жертвовать всем ради неблагодарного отпрыска. Брюхо набивают, как барабан, а толку для семьи — ноль. Способны лишь истреблять урожай, словно поганая саранча! Единственное, что успокаивает меня в такие моменты — это мысли о докторе Эристеле. Становится не так обидно.

— А что тебе этот доктор? — полюбопытствовала Амбридия, начиная улыбаться.

— Ну как что? У него же живет двуглавый человек, а, значит, он и ест за двоих. Представляешь, у тебя в доме жил бы такой уродливый обжора!

— Фу! Лучше тысяча тараканов, нежели такое! — Амбридия наигранно поежилась, и обе женщины весело рассмеялись.

В тот же миг они услышали торжественный звук рога, ознаменовавший приезд почтенного человека, и обе, не сговариваясь, бросились вперед, чтобы поглазеть на интересного гостя.

Жители города увидели отряд, состоящий из тридцати всадников, среди которых был не кто иной, как Элубио Кальонь. Ехал он верхом на молочно-белом жеребце, облаченный в ярко-красные одежды цвета знамени своего города. Люди с восхищением наблюдали за этой процессией, которая направлялась к замку Родона Двельтонь. Яркий флаг с изображением пегаса развевался в руке одного из всадников, и горожане, подавшись какому-то необъяснимому порыву, начали приветствовать гостей аплодисментами.

Элубио махал горожанам с таким видом, словно был освободителем рабов, и довольная улыбка не сходила с его красивого лица. На фоне солдат, облаченных в черное, господин Кальонь казался необычайно ярким и вызывающе прекрасным. Длинные черные волосы обрамляли его лицо, карие глаза светились дружелюбием, а белозубая улыбка казалась особенно притягательной. Молодые дамы зачарованно смотрели на лицо приезжего красавца, не в силах отвести от него взгляда.

— Я приехал, чтобы помочь вам! — крикнул Элубио, несколько опьяненный столь теплым приемом. — Я спасу ваш город от любой нечисти, и добро снова восторжествует! Вы заживете куда лучше, чем сейчас. Клянусь именем семьи и своей честью!

— Защитник! Защитник! — скандировала толпа, радостно хлопая в ладоши. Торговка цветами даже бросила под копыта лошади несколько белых роз, отчего Элубио отвесил ей грациозный поклон.

Родон не мог различить слова, которые доносились с площади, однако появление представителя семьи Кальонь удивило и даже несколько насторожило его. Обычно отец Элубио заранее присылал письмо, в котором сообщалось о предстоящем визите, но в этот раз молодой Кальонь прибыл без предупреждения.

— Отец, вы знали о приезде Элубио и не сообщили мне? — услышал Родон голос Найаллы и на миг оторвался от созерцания процессии. Старшая Двельтонь выглядела настолько взволнованной, что даже забыла постучаться, врываясь в кабинет отца. Следом за ней появилась Арайа.

— Я не получал такого известия, — задумчиво произнес Родон, заметно мрачнея. В этот раз появление сына Кальонь в городе не казалось ему чем-то радостным, напротив, этот приезд мог быть опасным. Двельтонь не относился к тем людям, кого легко ввести в заблуждение, и в его глазах решение Элубио приехать именно сейчас не выглядело невинным проявлением соседского дружелюбия. С гостем прибыло как минимум тридцать солдат личного войска семьи Кальонь, и, учитывая накалившуюся ситуацию в городе, нельзя было это игнорировать. Была, конечно, вероятность, что Родон ошибается, и в свете недавних событий заговоры мерещатся ему повсюду, но господин Двельтонь в этом сильно сомневался.

— Быть может, послание потерялось? Впрочем, это неважно. В любом случае наш долг — встретить его с радостью и принять в замке надлежащим образом, — продолжала Найалла, с интересом выглядывая в окно.

Приезд Элубио показался ей весьма удачным. В замке как раз гостит доктор Эристель, и он сможет лично убедиться, что Найалла — крайне желанная невеста. Младший Кальонь испытывал к ней симпатию, и девушка сама была не прочь пококетничать с ним, однако всерьез она своего ухажера не воспринимала. Несмотря на его удивительную красоту, Найалле постоянно казалось, что мужчина этот больше увлечен собой, нежели женщинами. Старшая Двельтонь однажды не удержалась и сказала своей сестре, что она обречена встречать неправильных мужчин. Один едва ли не танцует с бубном при виде зеркал, другой — при виде засушенных листьев.

Арайа радости сестры не разделяла. Услышав ответ отца, она строго нахмурилась, словно желала изобразить мрачное настроение Родона на своем юном личике.

— Если этот Кальонь не сообщил о своем приезде, пусть размещается на постоялом дворе. Это не его замок, чтобы являться сюда, когда вздумается. Давайте запрем двери и уляжемся спать. Пусть стучатся, пока не отвалятся руки — мы не обязаны их услышать, — голос Арайи прозвучал так гневно, что Родон невольно усмехнулся, а сестра несильно толкнула ее в бок.

— У тебя вместо головы — тыква! — прошептала Найалла.

— А у тебя даже тыквы нет! — немедленно огрызнулась Арайа.

— Юные дамы, я трачу столько денег на ваше образование не для того, чтобы вы вели такие разговоры, — решительно прервал их отец. — Еще раз услышу, отправлю вас спать в кладовую, где кухарки хранят овощи, чтобы вы к утру поняли, чем отличаются тыквы от ваших голов.

— Простите, отец! — хором воскликнули обе Двельтонь.

— Хорошо. Приведите себя в порядок. Мы встретим Элубио Кальонь, как полагается в приличном обществе. Однако будьте осторожнее и старайтесь тему магии за столом не поднимать. Арайа, тебя это касается в первую очередь.

— Как скажете, — девочка кивнула, и вскоре Родон вновь остался наедине с собственными мыслями.

Элубио и впрямь был принят, как добрый друг, с теплом и радушием. В честь него был накрыт праздничный ужин, дочери Двельтонь нарядились в свои лучшие платья, а сам Родон старался вести себя как можно более гостеприимно.

— Прошу простить меня за столь неожиданный визит, — произнес Элубио, крепко пожимая ладонь Родона обеими руками. — До моей семьи стали доходить ужасные слухи о том, что ваш город подвергся нападению чернокнижников, и я немедленно собрался в дорогу, желая помочь вам разобраться с этой чудовищной напастью. Я привез с собой двух лучших колдунов своего города, и они готовы служить вам верой и правдой. И я лично без колебаний отдам жизнь за семью своей любимой женщины.

От этих слов Найалла слегка покраснела, чувствуя себя польщенной, однако Родон лишь сдержанно улыбнулся.

— Оставьте свою жизнь при себе, Элубио. Она вам еще пригодится. Слухи, которые дошли до вашей семьи, видимо, раздулись от ветра, поэтому, если вы им поверите, то колдуны вам будут мерещиться за каждым углом. Если послушать, о чем болтают горожане, весь мой замок кишит чернокнижниками.

Элубио весело рассмеялся, обнажая ряд ровных белоснежных зубов:

— Я знал, что все это не более чем глупые пересуды. Я бы никогда не поверил, что Родон Двельтонь, которым я восхищаюсь, как собственным отцом, может покровительствовать злу. Наши города являют собой тот хрупкий оплот света, который нужно оберегать всеми силами. Когда наши семьи помогают друг другу, само небо благосклонно наблюдает за нашей добродетелью.

Бровь Родона чуть дернулась, однако мужчина выдавил из себя подобие улыбки. Двельтонь изо всех сил пытался списывать пафосные речи Элубио на юный возраст, но, слушая подобное, он никак не мог побороть раздражение и едва сдерживался, чтобы не сказать что-нибудь резкое.

Когда все заняли свои места за столом, молодой Кальонь представил собравшимся двух колдунов, которые прибыли с ним, а Родон, в свою очередь, познакомил гостей с Ларханом Закэрэль, доктором Клифаиром и Эристелем. Последний заинтересовал Элубио больше всего.

— Эристель… Это имя мне знакомо, — с этими словами Кальонь загадочно улыбнулся и многозначительно посмотрел на северянина, желая получить реакцию на сказанное.

— Неудивительно, — голос лекаря прозвучал откровенно равнодушно. — Имя очень распространено на севере, и в моем родном городе Эристелем не называют разве что девочек.

— О, я не об этом, — Элубио дружелюбно рассмеялся, словно действительно хотел расположить к себе собеседника. — Дело в том, что до меня дошли слухи, будто именно вы на празднике города находились по правую руку от господина Двельтонь. Это меня несколько озадачило, так как в нашем городе считается, что подле смотрителя города может сидеть посторонний человек лишь в одном случае — в случае помолвки с одной из его дочерей. Учитывая, что Арайа Двельтонь еще слишком молода, я почувствовал, что лучше прояснить эту ситуацию прямо сейчас.

— Наши города хоть и связаны торговлей, тем не менее законы и значение некоторых событий у нас разные, — произнес Родон, чувствуя некоторое облегчение. Если Элубио примчался сюда с целью выяснить, в силе ли его брак с Найаллой, то хвала небесам. — Скажите мне лучше вот что, мой дорогой Элубио: сообщили ли вам эти самые слухи, где на момент праздника находилась Найалла?

Кальонь слегка замешкался, пытаясь понять, не поставит ли он своим ответом себя в неловкое положение, но затем произнес:

— Госпожу Двельтонь не видели на празднике.

— Вот именно. Интересно свидание, на которое является лишь одна сторона, в то время как другая предпочла остаться дома.

— Я приболела, господин Кальонь, — добавила Найалла с теплой улыбкой.

— О, тогда прошу вас простить меня за столь гнусные подозрения! — воскликнул Элубио, в тревоге глядя на свою возлюбленную. — Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, иначе я никогда не прощу себя за свои отвратительные слова.

— Все хорошо, — Найалла кокетливо опустила глаза. — Я окончательно поправилась. Жаль, праздник уже случился, и мне так и не довелось его посетить. Хорошо, что хоть доктор Эристель смог посмотреть выступления наших талантливых горожан, сидя в удобной ложе.

— Я устрою для вас тысячу праздников, — губы молодого Кальонь тронула нежная улыбка, и щеки девушки вновь заалели.

Родон воспринял это восклицание снисходительно, а Арайа и вовсе чуть нахмурилась. Элубио она величала за глаза не иначе как павлином, причем глиняным, так как юноша представлялся ей абсолютно пустым. Девочке постоянно казалось, что она наблюдает за актером, который каждый свой жест делает для того, чтобы привлечь к себе внимание. Речь Элубио звучала так, словно ее написали заранее, а улыбка сверкала настолько приторно, что однажды Арайа даже поинтересовалась у отца, почему на зубы юного Кальонь до сих пор не слетелись все мухи Южных Земель. Если доктор Эристель в ее глазах притворялся потому, что так того требует этикет, то Элубио — чтобы расположить к себе как можно больше людей.

Но вот молодой гость вновь обратился к Эристелю, ласково улыбаясь, но при этом его тон сделался подчеркнуто снисходительным:

— Наверное, здесь вам приходится тяжело. Южане не любят замкнутых и молчаливых людей, и я не раз слышал, что вас здесь считают странным. На севере вы наверняка были неприметны и, если можно так выразиться, безымянным, судя по распространенности вашего имени. Например, мое имя — единственное в своем роде, и никто не имеет права давать его новорожденным, пока я жив. Я являюсь первым носителем этого имени, и только в мою честь родители могут называть им своих детей.

— Потрясающе, — прокомментировал Эристель с долей иронии, отчего Элубио сразу почувствовал себя уязвленным.

— Вот именно, что потрясающе, — с вызовом ответил он. — Редко кто может похвастаться тем, что его имя войдет в историю Южных Земель.

— И впрямь, обычно в историю входят достижения, — не удержалась Арайа, за что отец строго на нее посмотрел, а Найалла и вовсе наступила сестре на ногу.

— Расскажите, как поживают ваши почтенные матушка и отец? Здоровы ли? Не собираются ли погостить в нашем городе? — старшая Двельтонь попыталась спасти ситуацию, благо Элубио немедленно улыбнулся и принялся рассказывать о том, что происходит в его семье.

Доктор Клифаир слушал этот разговор вполуха, больше думая о том, зачем вообще приехал сюда этот хвастливый плут. Мысли о том, что явился Элубио сюда не просто пообщаться, не покидали его с самого начала, поэтому, когда разговор внезапно перешел к семье Окроэ, он ничуть не удивился.

— Мои колдуны могут хоть сегодня вычислить того, кто последним пользовался черным предметом, — теперь голос Элубио зазвучал холоднее. — Давайте после ужина проведем ритуал и выясним, что к чему. Полагаю, никому из присутствующих нечего опасаться, поэтому к чему отлагательства?

— Тем не менее я бы предпочел проводить подобные ритуалы днем, — ответил Двельтонь. — Вы устали с дороги, да и я сам уже не прочь отправиться в постель.

— Это не займет много времени, — настаивал Элубио.

Однако Родон остался непреклонен. В итоге молодой Кальонь выдавил из себя подобие улыбки и продолжал ужин уже молча.

В комнате повисло неприятное молчание. Хозяин замка не мог не замечать недовольства со стороны своего гостя и его колдунов. И всё же не хотел признаваться себе в том, что он попросту боится услышать ту правду, которая может ему не понравиться.