На пересечении

IV

Маленький городок, привыкший к спокойной и размеренной жизни, за несколько минут изменился до неузнаваемости. Обычно в это время на рыночной площади велась оживленная торговля, дети играли на улицах, а взрослые занимались своими привычными делами. Где-то обязательно шатался пьяный нищий, приставая к прохожим. Где-то прогуливались молодые девушки, сжимая в руках зонтики, чтобы скрываться от солнца. Но сегодня город как будто подменили. По улицам, точно кипящая смола, разливалась паника.

Люди врывались в свои дома, обезумевшие от страха, и хватали своих ничего не понимающих детей, чтобы поскорее увести их из города. Кто-то собирал самое необходимое, заталкивая свои пожитки в тканевые мешки. Кто-то в спешке седлал коня, кто-то усаживался в карету. Но всех этих людей гнала прочь одна и та же причина — чернокнижник наконец открыл свое лицо.

У горожан не было времени задумываться, справедливо ли была сожжена Акейна Окроэ, что теперь ждет семью Двельтонь и доктора Клифаира. У них даже не было возможности остановиться и пересказать своим близким события, произошедшие у ворот замка. Тот, кого горожане считали тихим и совершенно безобидным, внезапно предстал в совершенно другом обличье. И, пока овцы бодались между собой, настоящий хищник лежал в тени незамеченным.

В обеденном зале замка Двельтонь царило гнетущее молчание. Чувствуя, что он теряет контроль над ситуацией, Элубио не нашел ничего лучше, чем приказать присутствующим хотя бы замолчать. Ему нужно было подумать, что делать дальше, а бесконечные выкрики и союзников, и врагов заставляли его путаться в мыслях и колебаться.

В первую очередь хотелось понять, почему северянин не предпринял никаких попыток, чтобы спасти своего хозяина? Быть может, потому, что Родон никогда ему таковым не являлся? Или потому, что подле семьи Двельтонь сейчас находились Рикид и Баркал? Элубио не раз видел этих магов в действии, и они в разы превосходили большинство колдунов юга. Эти двое практиковали как светлую, так и темную магию, совершенствуясь и развиваясь под покровительством семьи Кальонь. Рикид обладал хитростью, Баркал — силой, и вместе они могли уничтожить практически любого противника.

Элубио мерил шагами зал, пытаясь абстрагироваться от пристальных взглядов, направленных на него. Нужно успокоиться и мыслить трезво! Если Эристель отступил, у него были на то свои причины. Теперь бы еще понять, как реагировать на такое решение. Если он отступил из страха, самым правильным будет догнать его и уничтожить. Северянин знал только о двоих колдунах среди союзников Элубио, поэтому, когда к делу подключится третий, Эристель будет обречен.

С чернокнижником, которого прислал в город Дарий Кальонь, юноша был не незнаком: знал только то, что он — наемник, который за деньги выпотрошит даже ребенка. Жестокий и беспринципный, он называл свою цену и всегда отрабатывал ее, отчего сам Верховный Хранитель обещал целый город тому, кто уничтожит этого колдуна. Дарий Кальонь решил действовать иначе и, вместо того, чтобы убить опасного мага, предложил ему деньги и свое покровительство. Верховный Хранитель пообещал за голову чернокнижника город, в то время как Дарий собирался с помощью живого мага захватить сразу несколько.

Вспомнив об отце, Элубио почувствовал, как по телу пробегает нервная дрожь. Если Дарий узнает, что произошло в городе, то никогда не простит его. Кальонь-старший дал ему деньги, магов и небольшое войско, а он не смог даже уследить за тем, что здесь действительно обитает какой-то жалкий чернокнижник. Если бы Эристель что-то из себя представлял, он бы, определенно, атаковал своего врага, а не бежал, как крыса с тонущего корабля.

Эти мысли еще больше убеждали юношу в том, что нельзя попросту отпустить северянина восвояси. Если отец узнает, что, имея в распоряжении трех сильнейших магов юга, Элубио не справился с одним приезжим, он придет в ярость. Нельзя допустить, чтобы слухи вообще дошли до Кальонь-старшего раньше, чем Элубио вернет контроль над ситуацией. Перепуганные люди наверняка попытаются покинуть город, и поэтому первое распоряжение юноши прозвучало следующим образом:

— Рикид, Баркал, свяжитесь с нашим Другом. Сообщите ему, что я уплачу двойную цену, если он убьет лекаря Эристеля и принесет мне его голову. Если же никто из горожан при этом не покинет города, цена возрастет вдвое. А еще я награжу каждого солдата на стене десятью золотыми монетами.

Затем юноша обратился к охранникам:

— Сообщите заместителю начальника стражи, что Инхир Гамель убит. Пусть собирает войско. Скажите, что я, Элубио Кальонь, брошу все силы на то, чтобы уничтожить чернокнижника и защитить горожан. Пусть люди знают об этом! Пусть не боятся и не бегут из города, тем более что покинуть его нельзя. Солдатам на стенах отдайте приказ, что если кто-то попытается выбраться за ворота, его следует немедленно расстрелять. Мне не нужна проклятая паника.

— А что делать с пленниками? — спросил один из стражников, указав на Родона и остальных.

Элубио замолчал, прикидывая, как правильнее поступить. Убить их на месте было бы самым правильным, однако, если допустить, что Эристель все-таки каким-то чудом одержит верх, именно Родон и его семья могли послужить Элубио в качестве прикрытия. Кто знает, быть может, Двельтонь сохранит ему жизнь, так как он в свое время пощадил его детей? В любом случае перерезать пленников можно в любую минуту, благо это несложно.

Теперь осталось решить, где их держать. Отправить обратно в комнаты было бы самым простым, но где гарантия, что стражники, которые будут их охранять, не испугаются мести северянина, и, чтобы обезопасить себя, сами не помогут им выбраться из замка. Нет, рисковать нельзя: даже самые преданные могут продаться или, в конце концов, дать слабину. Уже поговаривали, что не все готовы сторожить тринадцатилетнюю девочку и ее старшую сестру, чтобы те, упаси небо, не избежали смертной казни. Иными словами, все пленники должны оставаться подле самого Элубио, и этот обеденный зал был самым подходящим местом.

— Пленники останутся со мной. Чтобы мне было не так скучно, пока вы ловите появившуюся здесь крысу, — произнес юноша.

Он опустился на стул и бросил взгляд в окно. Безоблачное небо не предвещало никакой беды, так почему же все случилось именно так, как случилось? Что вообще известно о некоем лекаре, приехавшем сюда с далекого севера?

Слушая, что говорит Кальонь, Родон смотрел на него, как на безумца. В голове почему-то возник образ больного изможденного старика, который, дрожа всем телом, выкрикивал:

«Не преследуй! Не преследуй! Не преследуй!»

Тогда господин Двельтонь не понял этих восклицаний, но теперь они пульсировали в мыслях, приобретая какой-то устрашающий смысл. Мужчина не знал, как правильно поступить: позволить Элубио действовать по его усмотрению и втайне надеяться, что чернокнижник уничтожит его, или сказать о пророчестве и попытаться остановить этого глупца от, возможно, роковой ошибки и тем самым подставить под удар собственную семью.

Судьбы озлобленных и прогнивших до костей горожан, жизни солдат, которые станут всего лишь пушечным мясом, мертвое тело юнца, отдавшего столь неверный приказ? Или жизни дочерей, которые оборвутся сегодня вечером в пламени костра, если Элубио позволит чернокнижнику беспрепятственно уйти?

И все-таки у Родона не было гарантий, что Эристель вернется в замок с целью расквитаться с юным Кальонь. Быть может, погибнут солдаты, мирные жители, даже Рикид и Баркал, после чего северянин попросту покинет город, оставив семью Двельтонь все в том же плену.

Эта неопределенность сводила с ума. Если бы только знать, что предпримет Эристель, все стало бы куда проще, куда очевиднее. Непредсказуемость чернокнижника делала его схожим с бешеным псом, чьи действия невозможно было предсказать. Некий колдун — Родон уже не сомневался, кто это мог быть — уничтожил два города с общим населением почти в тысячу триста человек. Майарк стерла с лица земли снежная лавина, Ливирт сгорел в белой лихорадке, а из живых не осталось никого.

Родон вспомнил предсказание о пыли, что заметет весь город, и, не выдержав, произнес:

— Элубио, ты спрашивал меня о значении записки, которую прислал тебе полоумный Игша. Я расскажу тебе то, что этот старик сказал мне при личной встрече. Он повторял одну единственную фразу: «Не преследуй!». Не посылай за ним войско, слышишь? Ты не знаешь силы этого колдуна. Вероятнее всего, именно он уничтожил Майарк и Ливирт. Ты попросту похоронишь сотни людей, желая остановить того, кто тебе не по зубам. Мой город не готов к подобной войне.

Юный Кальонь бросил на Родона недоверчивый взгляд, словно пытался проникнуть в его мысли. Слова мужчины несколько пошатнули его решительный настрой, но теперь уже заговорило упрямство. Не хватало, чтобы еще этот Двельтонь давал ему советы, как управлять городом.

— Ты глупец, Родон! — резко произнес он. — Я нисколько не рискую городом, так как в моем распоряжении целых три мага, о последнем из которых ты даже не догадывался. То, что несет чокнутый старикашка, меня не интересует, так как никто по-настоящему не знает, на что я способен. Будущее не может быть предопределено, так как любой поступок в настоящем может изменить его. Разве что твое будущее остается неизменным, поэтому этот город больше не твоя забота. Идти на трусливые уступки, вестись на требования черного мага — это твое правление. Я же уничтожаю тех, кто пытается перейти мне дорогу.

С этими словами Элубио вновь посмотрел в окно. Теперь под окнами замка стало тише, практически все люди успели разбежаться, остались только те, кто попали под ноги обезумевшей от страха толпы.

Город и впрямь изменился до неузнаваемости. Кто-то пытался выбраться за стены, кто-то, напротив, старался скрыться в собственном жилище.

Элестиа и Катэрия Гамель еще не знали, что Инхир убит, поэтому заперлись в доме, с волнением ожидая, когда глава семьи наконец вернется. То, что кричали горожане, напоминало дурной сон, от которого никак не удавалось проснуться. Говорили о чернокнижнике, но в этот раз вместо доктора Клифаира почему-то упоминали Эристеля, тихого и незаметного врача, у которого лечились преимущественно бедняки.

Элестиа слышала о нем от матери Лагона Джиль. Женщина отзывалась о нем едва ли не с нежностью. Молодой врач излечил сильные боли в спине ее супруга, отчего старик даже начал подниматься с постели и выходить на улицу. Сама Элестиа видела северянина лишь издалека, когда он суетился над девочкой, провалившейся в колодец во время праздника города. Он не показался ей каким-то особенным, разве что его молочно-белые волосы выглядели на юге необычными.

Еще Сантария Крэвель рассказывала, что Найалла Двельтонь интересуется этим мужчиной, и в тот момент обе женщины весело посмеялись, обсуждая странную хворь хитрой девчонки. Также Элестиа видела Эристеля подле Родона на последнем празднике, и Амбридия Бокл выставила лекаря в своей сценке полнейшим дураком. Последним, что всплывало в памяти, были Двуглавый Точи, который тенью ходил за своим спасителем, да ворчливый хромой старик Джером.

Но то, что выкрикивали на улице сейчас, совершенно не вязалось с образом этого лекаря.

— Когда вернется отец? — воскликнула Катэриа, заставив мать на миг отвлечься от своих мыслей. — Неужели он не видит, что творится в городе? В любую минуту начнутся погромы. Куда все бегут?

— Не знаю, дорогая, — ответила Элестиа. — Я думаю, нам лучше остаться в доме и не выходить на улицу. Уверена, что твой отец скоро придет и объяснит, что случилось.

— Люди говорят, что убили кузнеца, Намхара Яно. Чернокнижник разорвал его тело, как старую тряпку! Этот проклятый Эристель уничтожил его одним взглядом!

— Еще недавно говорили, что у доктора Клифаира ведь дом завален черными предметами, — усмехнулась Элестиа. — Я уже не знаю, во что верить. Одно знаю точно: поддаваться общей панике никак нельзя. Подождем еще немного.

— А если на нас нападут? Если чернокнижник начнет уничтожать всех, мы что, будем сидеть и дожидаться? Отец — не ребенок. Сам разберется. Я же хочу немедленно уехать из города. Слышишь, матушка?

— Катэриа, я прошу тебя успокоиться! Твой отец говорил, что на время разбирательств город будет закрыт. Люди наткнутся на ворота и разойдутся по домам. Как ты не понимаешь, что суета в данном случае бесполезна!

Катэриа сжала кулаки в бессильной ярости, а затем решительно удалилась в свою комнату. Элестиа устало вздохнула. Она изо всех сил пыталась скрыть свою тревогу, но крики горожан раз за разом разбивали ее маску, и женщина почувствовала, как слезы текут по ее щекам.

«Инхир, пожалуйста, где бы ты сейчас ни был, вернись домой!» — думала она, поспешно вытирая лицо тыльной стороной ладони. Это ожидание казалось ей мучительным, оно сводило с ума, отчего каждая минута растягивалась на долгие часы. Элестиа чувствовала себя в маленькой лодочке, которая вот-вот могла перевернуться, в то время как вокруг бушевало голодное море.

Происходящее в городе затронуло каждую улицу, каждый закоулок, каждый незначительный уголок. Опустел трактир «Подкова», где всегда находилось множество выпивох, дымоход пекарни господина Ронди больше не затуманивал небо над ее крышей, а в кузницах больше не грохотало железо. Большинство торговцев побросали свой товар прямо на рыночной площади, боясь, как бы чернокнижник не напал на них во время сборов.

В доме Матильды Жикирь и ее «бестолкового мужа» все было вверх дном. Лукио настаивал на том, что нужно немедленно покинуть город, в то время как его рыдающая супруга изо всех сил пыталась собрать как можно больше вещей.

— И еще эти стулья, — всхлипывала она, указывая навьюченному мужчине, что нужно еще унести. — Четыре стула уж можно дотащить, ничего с тобой не сделается. Они сделаны из очень хорошего дерева и достались мне еще от отца. В соседнем городе можно будет продать их и выручить неплохие деньги.

— Я не унесу все это! — не выдержал рыбак. — Единственное, что можно взять, это мои рыболовные снасти: они хотя бы прокормят нас какое-то время, если придется ночевать на берегу реки.

— Снасти ты так и так возьмешь! — на миг женщина отвлеклась от своих причитаний, и в ее голосе прозвучала откровенная ярость. — Что же это делается-то? Что делается? Чем я, приличная добропорядочная женщина, заслужила все это? Жила себе тихо, мирно, никому ничего дурного не делала, а меня то грабят среди бела дня, то чернокнижники преследуют! И вдобавок ко всем моим несчастьям самый близкий и дорогой человек, которого я любила и обхаживала всю свою жизнь, оказался ленивой скотиной, который даже стулья унести не может. Горе мне! Горе! Из-за таких, как Амбридия Бокл, мне приходится бежать из родного дома, нажитого непосильным трудом, а мой собственный муж даже помочь не хочет. Кабан бестолковый, ишь как разжирел от хорошей жизни. У других мужики как мужики, чем больше, тем сильнее. А у тебя вся сила только в брюхе, которое слона переварит вместе с бивнями и хвостом! Живо выноси стулья, пока я тебя ими не треснула!

Что касается заклятой подруги Большой Ма, Амбридии Бокл, то она собирала свои пожитки куда более хладнокровно. В первую очередь госпожа Бокл схватила деньги, которые должна была раздать после окончания волнений, и спрятала их на самое дно тканевого мешка. Следом добавились несколько украшений, представляющих из себя какую-то ценность, и только после этого женщина забросила в мешок парочку платьев, чтобы тканью прикрыть свои сокровища. Сверху она положила еды, которая не могла испортиться слишком быстро, и флягу с водой. Затем двинулась к западным вратам, ведущим прочь из города.

Скорее всего, люди попытаются выбраться оттуда, где это проще всего сделать, то бишь минуя главные ворота, в то время как Амбридия хотела пойти туда, где был шанс подкупить кого-то из стражников. До западных ворот нужно было пройти куда большее расстояние, но госпожу Бокл это не пугало. Скрыв свою голову под шалью, женщина направилась прочь, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания.

Если пройтись по главной улице, то можно увидеть роскошный дом господина Агль, вокруг которого толпились горожане, сжимая в руках свои скудные пожитки. Люди, которые первыми добрались до ворот и которых так и не выпустили, в отчаянии просили убежища за мощными стенами дома Пехира.

Наблюдая за происходящим, Дизира Агль пребывала в откровенном бешенстве, но высказывать свое мнение разгневанному мужу во второй раз она уже не решилась. Хватило того, что супруг пригрозил выставить ее из дома, а в ее комнате поселить дюжину самых вонючих стариков и самых вшивых сирот в придачу. Солдаты Пехира помогали людям устроиться в комнатах, но вскоре господин Агль понял, что даже если разместить людей в саду, все равно всех не спрячешь.

Слыша, как снаружи плачут женщины, прижимая к себе испуганных детей, мужчина испытывал бессильную ярость оттого, что его дом даже на треть не такой большой, как замок Родона. Туда люди, разумеется, идти боялись, так как где-то поблизости бродил чернокнижник. Когда Пехир поставил условие, что в дальнейшем приютит у себя лишь женщин и детей, большинство мужчин приняло это в штыки. Они пытались перебраться через стены, при этом напарываясь на высокие пики. Кого-то более везучего в плане лазанья покусали собаки, охранявшие дом. Вдобавок были убиты шестеро охранников Агля, отчего маги, защищавшие жилище Пехира, были вынуждены окружить забор еще и высокой стеной пламени. Отчаявшиеся люди начали расходиться.

Но самое страшное разворачивалось под окнами постоялого двора «Белая Сова». который находился неподалеку от главных городских ворот. О случившемся в замке Двельтонь Пустынные Джинны узнали не от горожан или напуганного трактирщика: сам воздух в городе стал прогорклым и сырым, отчего Старший сразу определил, какого рода заклинание было совершено. Собравшиеся в одной комнате Джинны встревоженно следили за происходящим через окна. Народ спешил покинуть город, но солдаты не открывали ворота, выполняя приказ Элубио — никого не выпускать.

— Сжальтесь! Чернокнижник нас уничтожит! — раздавались крики со всех сторон.

И вновь стражники повторяли, что, если люди немедленно не разойдутся по домам, по ним начнут стрелять. Люди с арбалетами выстроились на стене, готовые в любую минуту атаковать нарушителей. Вот только угрозы ни к чему не приводили: напуганные горожане все так же напирали на ворота, пока солдаты, стоя на стенах, не убили около двадцати человек. Среди них оказался пекарь Ронди и брат Лагона Джиль, Жаок.

Погибших могло быть куда больше, если бы в происходящее наконец не вмешались Джинны. Магическое пламя атаковало стрелков и попыталось уничтожить ворота, однако в тот же миг черная дымка окутала главные врата, отчего пламя стремительно погасло. Новое заклинание, куда более мощное по энергетике, нежели то, что было сотворено в замке, запечатало врата, а те, кто еще касался их деревянной поверхности, немедленно попадали замертво. Кожа их почернела, вены вздулись, а рты так и оставались разинуты в немом крике.

— Отойдите от стен! Они заколдованы! — воскликнул Старший, пытаясь перекричать толпу. Энергетика темного мага буквально обжигала кожу, отчего Джинны попятились назад. Гимиро изо всех сил пытался оттащить от стен людей, чтобы те не погибли. Под градом летящих арбалетных болтов толпа наконец начала отступать. Окровавленные и израненные, люди кричали от боли и страха, но перечить солдатам уже не могли.

Тем временем Старший изо всех сил пытался определить источник заклинания. Чернокнижник был в толпе, но «джинн» никак не мог понять, кто из присутствующих тот самый колдун. Маг скрывался, нарочно рассеивая свою энергетику по собравшимся людям, и, словно издеваясь, то и дело концентрировал ее на убитых.

— Мы не выберемся, пока не убьем чернокнижника, — услышал Старший голос Гайара. Это был тот «джинн», который с легкостью обратился в мантикору на праздника города, молодой мужчина с уродливым ожогом на щеке.

— Энергетика другая, Викард! — продолжал Гайар. — Чернокнижник не один. Их как минимум двое. Даю голову на отсечение, что один из них черный, второй некромант.

— Да знаю я, будь они все прокляты! — выругался Викард. — Ни тот ни другой пока что не атакуют, попробуем помочь людям. Небо, сколько же здесь раненых… Нужно найти кого-нибудь из лекарей.

— Кого именно? Чернокнижника Клифаира или некроманта Эристеля? — ядовито осведомился еще один из «джиннов», кого люди видели в образе феникса. Это был сорокалетний мужчина, на чьем теле тоже было немало ожогов от неудачной магической практики. — Я не собираюсь гибнуть за весь этот скот: они сами устроили облаву на тех, кто им не по зубам, пусть теперь и расплачиваются.

— Ты глупец, Криам! — разозлился Гайар. — Если ты думаешь, что, не помогая другим, выживешь, то спешу тебя разочаровать: нам не перебраться через стены даже по воздуху — над городом защитный барьер! Или ты такой болван, который вообще ничего не чувствует?

— Уймитесь оба! — разозлился Викард. Еще не хватало, чтобы они начали цапаться между собой.

Заметив Гимиро, держащего на руках плачущую маленькую девочку, мужчина дал ему знак, чтобы тот приблизился.

— Ее мать застрелили из арбалета, — произнес Штан, кивнув на ребенка, который прижимался к его груди, беспомощно стискивая в кулачках ткань его рубашки. — Чувствуете энергетику? Второй чернокнижник был в толпе, я это знаю. Наверняка, он знает, что случилось с моей сестрой. Если он убил ее, я его уничтожу!

— А четырехлетний Меккаир тоже должен записаться в ряды мстителей? — взорвался Викард. — Неужели не понимаешь, что сейчас нужно помочь живым!

Гимиро в отчаянии обвел взглядом испуганных окровавленных людей, рыдающих женщин и детей, а затем медленно кивнул.

— Если кто-то из чернокнижников рискнет нас атаковать, попробуем объединить усилия и остановить его, — тихо произнес Гимиро.

— Главное, чтобы чернокнижники не объединились против нас, — нервно усмехнулся Криам. — Энергетика их заклинаний куда сильнее, чем у нас вместе взятых. Не удивлюсь, если скоро вместо Пустынных Джиннов нас будут называть Мертвыми…