Мятежник (СИ)

Глава 43

Два фиалковых глаза посмотрели на меня с мольбой.

— Ты же знаешь. Я не умею… так.

Лёгкий отрезвительный шлепок. От обиды, злости, отчаяния и неверия.

— Не умеешь или не хочешь?

Эолис приложил ладонь к своей горящей щеке и с наслаждением потрогал. Он любил, когда я так обращалась с ним, мне же сейчас было не до игр.

— Ты несправедлива ко мне, моя королева. — дроу медленно поднялся с колен и посмотрел с высоты своего роста. — Но твой приказ не обсуждаем, верно?

Печальная улыбка тронула его губы, а меня — только разозлила. Я зарылась пальцами в пепельный хвост, с силой потянула на себя, заставляя наклониться. Поцеловала грубо и требовательно. Надавила, стискивая в объятиях, и почувствовала, как в нём нарастает ответная ярость.

Распаляясь, мы не чувствовали холода.

Рывками я выправила тунику из его брюк, оцарапала ногтями антрацитовую кожу, и он зашипел как раненый зверь. В ответ подхватил меня на руки, заставив обнять ногами торс, и грубо прислонил к шершавой стене. Терзал губами губы, вторгался языком в рот, покусывал, оставляя багровые следы на плечах и шее.

Эхо пещеры разносило мои вздохи и всхлипы, утяжеляло стоны, делало звонче звуки поцелуев. Где-то неподалёку фыркнула лошадь, невольный свидетель нашей прощальной литании.

— Эолис, — задыхаясь шептала я. — Мой. Ты мой, а я твоя.

— Твой, — рычал он, обжигая поцелуями кожу. — Всегда.

Он поставил меня на ноги. Наклонился, чтобы провести языком по ушной раковине, легонько прихватил зубами острый кончик.

— Ты сказала, не думать о тебе, любовь моя? — ещё раз спросил он. — Только о себе?

— Да, именно так. О себе.

Эолис улыбнулся мне в губы. Подчиняясь просьбе, резко развернул и прижал к холодной, неровной поверхности стены. Мои руки уперлись в шершавый камень, задница призывно оттопырилась. Дроу приспустил штаны и оголил мои ягодицы. Его дыхание обжигало шею, руки ласкали бёдра. Прижимаясь ко мне всем телом, шептал слова любви и раскаяния. Вопрошал хорошо ли мне, не больно ли…

Он вошел резко, без подготовки, и я вскрикнула от неожиданности. Мы купались в этой безумной страсти, в животной ярости, но не забыли о горечи расставания. Были вместе здесь и сейчас.

В последний раз.

Я лихорадочно запоминала его ласки, поцелуи, запах, толчки внутри меня. Руки с прожилками вен. Хриплое дыхание, смешавшееся с моим. Тепло его жилистого тела.

Занималась любовью и беззвучно плакала.

Время, пожалуйста, остановись. Не беги так быстро, не утекай сквозь пальцы, будь милосердно!

Когда агония достигла пика, я вцепилась в щербатый уступ и прокусила губу до крови. Эолис издал утробный рык, вторя моим ощущениям, и резко вышел.

Его семя пролилось на молчаливые камни.

Когда он снова развернул меня к себе, мы стояли обессиленные и опустошённые, прижавшись друг к другу. На месте бешеной страсти осталась ноющая боль и пустота. Эолис медленно выпрямился, все еще удерживая меня у стены, и нежно поцеловал в макушку. Затем бережно вытер мои слезы тыльной стороной ладони.

— Прости, любовь моя, — его голос дрожал. — Я не хотел причинить тебе боль. Только не тебе.

Время не услышало моей мольбы. Не замерло, не покрылось льдом, не сделало остановки. Наш сладкий миг закончился. Настала пора двигаться дальше.

Любимый завязал мне глаза, чтобы я не запомнила дороги, и мы снова отправились в путь.

Где-то в глубине пещеры находился подъёмный механизм. Габариты его были значительны, поскольку на платформу мы взошли вместе с лошадью. Раздался скрип рычага, скрежет троса, и платформа пришла в движение.

Поднимались долго, в кромешной тьме, ощущая лишь влажное дыхание лошади рядом. Эолис молча стоял за спиной, его тепло согревало, но не рассеивало леденящий страх. Наконец, платформа остановилась и любимый помог мне сойти, заботливо придерживая за локоть. В лицо ударил свежий, прохладный воздух, холодная снежинка упала на нос.

— Сейчас ночь? — спросила я, поскольку через повязку не бил свет солнца. Даже преломлённый сквозь синюю дымку он оставался ярким и опасным для тех, кто столько времени провёл в подземелье.

— Сумерки, — ответил дроу.

— Могу я уже снять повязку?

— Нет, любовь моя, подожди.

Мы остановились.

Под ногами хрустел снег, воздух был сухим и морозным, но необычайно свежим. Я так скучала по дуновению ветра и так злилась, что за это благо приходилось платить расставанием.

Шеи коснулся холодный хрусталь.

— Твоя подвеска, — шепнул Эолис, застёгивая под моими волосами цепочку. — Кулон с ядом арахны, который твои родные подарили на твою свадьбу. Помнишь, я забрал её когда-то? Теперь возвращаю. Не имею права оставлять его себе.

— Нет, — мотнула головой, — Оставь. На память.

— Не могу, — замок щёлкнул, кулон холодил кожу. — Мне будет спокойнее, если снадобье против всех ядов будет при тебе. Себе я оставлю твой локон. Если позволишь.

Протянув руку, он аккуратно отделил тонкую прядь моих волос и заплёл в косу. Движение было нежным, осторожным и быстрым. Миг, и карманный нож срезал маленькую косичку.

Затем снова тепло его губ и жар языка. Мы целовались на холодном ветру, снежинки падали на лицо и, касаясь кожи, таяли.

— А мне… — шепнула я. — Что мне ты оставишь на память о себе?

— Ничего. Любой предмет, переданный от меня, может быть обнаружен при досмотре.

Мы целовались так долго, что заныли губы. Холод проникал под воротник, пальцы коченели.

— Пора, моя королева. Иначе ты совсем замёрзнешь. Дальше я не могу пойти с тобой, здесь снуют патрульные.

Эолис избавил мои глаза от повязки. Впереди протоптанная тропинка, справа и слева высились деревья со снежными шапками, а вдалеке — главные ворота столицы Вольмонда. Из-за магической дымки снег отливал синим цветом и город, подобно сапфиру, сверкал в свете луны.

— Или прямо по тропе, моя Гвилисс, — прошелестел дроу у меня за спиной. — Я буду здесь наблюдать за тобой и скроюсь в подземелье лишь когда ты окажешься по ту сторону врат.

Шаг, другой, третий. Под обувью хрустел снег и каждое движение причиняло боль, но болело вовсе не тело. Я обернулась — Эолис стоял неподвижно, как статуя. Лунный свет играл на его пепельных волосах, делая их серебристыми, в глазах зажглись две печальных звезды. Они горели ярче любой светочи, рассыпанной по небосклону.

— Я люблю тебя, — сказала на прощание и, услышав в последний раз ответное признание, зашагала прочь.