Мясо

Глава 13

Магнус наблюдал за тем, как дрожит в стакане водка.

Он попытался вспомнить, когда впервые обратил внимание на то, что его рука уже не так тверда, как раньше, но ему это не удалось. Во всяком случае, было это недавно. Он со злостью поставил стакан на стол. В другой руке предательски дрожала грубо скрученная сигара. Пепел с нее сыпался на крышку стола. Магнус в бешенстве раскрошил сигару и тут же прикурил следующую. Иногда водка снимала дрожь, и он сделал еще глоток. Горло до сих пор было воспалено, и глотание лишь усилило боль. Вот уже неделю он не ел ничего, кроме супа. Вытянув руки вперед, он проследил за состоянием пальцев. Дрожь не проходила.

А все началось с этого тощего ублюдка, Коллинза.

Все угрозы Магнуса, обещания кровавой расправы обернулись тем, что он сам оказался побитым в своем собственном доме.

Должно быть, у меня размягчение мозгов.

Ему не в первый раз пришло это в голову. Еще задолго до «пленения» пророка Джона Коллинза Магнус стал замечать, что ему бывает трудно сосредоточиться. Особенно когда он пытался вникнуть в цифры производственных показателей. Он легко читал цеховые сводки, но не всегда мог их осмыслить. Цифры указывали на наличие проблемы, причем давно: излишки мяса увеличивались. Должно быть, здесь не обошлось без Коллинза. Но хуже всего было то, что Магнус, в руках которого были сосредоточены практически все финансы города, не мог придумать стратегию увеличения спроса.

Он мог быть сосредоточенным лишь в течение нескольких минут. И это время неумолимо сокращалось. Так же, как и его память. Магнус на своем веку повидал немало врагов и соперников, хитрых и коварных, жестоких и алчных. Но никому из них не удавалось запугать его и довести до такого состояния, в каком он пребывал сейчас. Магнус не мог винить Коллинза в том, что тот наслал на него болезнь, — он не верил в подобную чушь, так же как не верил ни единому слову из Книги даров, — но точно знал, что его недомогание усилилось с тех пор, как он очнулся после того рокового удара в шею. А может, это болезнь сделала его слабым и уязвимым.

Никто особо не распространялся об этом недуге, тем более в «Велфэр», но Трясучка стала нередким заболеванием в каждом районе Эбирна. Было много лекарств, в основном из субпродуктов его производства, но насколько они помогали, он не мог сказать. Говорили, что лучше всего лечит телятина. Хотя ни одного случая полного выздоровления так и не было отмечено. Болезнь прогрессировала постепенно, год за годом, или развивалась стремительно, в течение нескольких месяцев, превращая свои жертвы в дрожащие желатиноподобные существа. Больные утрачивали способность ухаживать за собой — есть, одеваться или справлять нужду без посторонней помощи. Со временем они начинали ходить под себя. А потом ложились умирать. Некоторые выбирали смерть через повешение, кто-то перерезал себе глотку, не дожидаясь финальной стадии.

Магнус предполагал, что и его ждет такой конец.

Если только… если только это была не Трясучка. Вполне возможно, что у него была легкая лихорадка — тоже не редкость в городе. А уж с ней он мог бы справиться, в этом он не сомневался.

Он снова глотнул водки, морщась скорее от боли в горле, чем от обжигающего спирта. Коллинз должен был заплатить самой изощренной пыткой, которую только мог придумать Рубщик. Уж он бы постарался, чтобы процесс растянулся на дни — чтобы части тела Коллинза гнили и обгладывались крысами, а сам он, еще живой, наблюдал бы все это.

Магнус снова посмотрел на свои руки. Дрожь утихла.

Хорошо. Чертовски хорошо. У меня обычный грипп, и я его одолею. Мне уже лучше. К концу недели я буду наслаждаться агонией Коллинза.

Он развалился в кресле и крикнул:

— Бруно!

Дверь отворилась, и на пороге возник его верный слуга с жирными волосами.

— Мистер Магнус?

— Прикажи повару принести мне три телячьи отбивные. С кровью. Еще шипящие. Понял?

— Так точно, мистер Магнус.

— И пусть нарежет кусочками — как для ребенка. Я не хочу подавиться.

Бруно кивнул и повернулся, чтобы уйти.

— Постой. Мне еще кое-что нужно. Три горничные. Сразу после еды. Скажи им… скажи им, что мне нужно помыться. Хорошо?

— Конечно.

— Это все. А теперь пошел к черту.

Снова оставшись в одиночестве, Магнус испытал облегчение.

Три отбивные. Три горничные. А потом чудесный долгий отдых. И завтра я снова буду молодцом.

Он нахмурился.

Черт возьми. Забыл самое главное.

— Бруно, вернись!

Послышался топот на лестнице. Бруно вернулся, не успев дойти ни до кухни, ни до комнаты горничных. Он услышал, что Бруно остановился под дверью, и улыбнулся. Приятно было сознавать, что человек хочет собраться с духом, прежде чем войти к нему в кабинет.

Бруно появился, не запыхавшийся и не всклокоченный.

— Да, мистер Магнус.

— Расскажи, что там происходит. Вы еще не нашли его?

— Мы послали две бригады патрулировать границу Заброшенного квартала, следим за всеми входами и выходами. Время от времени отлавливаем путников и напоминаем им, почему так опасен Заброшенный квартал. Хотим послать правильный сигнал. Наши люди дежурят и в самом квартале. Они держат ухо востро. Есть подозрительные местечки, которые сосредоточены на дальней границе. Ходят слухи, что Коллинз скрывается под землей и с ним его сторонники. Мы не знаем, сколько их, как не знаем и точного места, где он может прятаться. Но с каждым днем мы все ближе к нему. Еще немного, и мы сможем послать группу захвата, чтобы выкурить его из убежища. Коллинза и так называемых последователей. Тогда вы сможете сделать с ними что захотите. И с ним тоже.

Магнус устремил взор в окно.

— Все это очень медленно, Бруно. Я не хочу ждать еще день. Еще час. Еще минуту.

— Мы делаем все возможное, мистер Магнус.

— Я знаю, Бруно. Только делайте еще больше. Иначе это очень плохо отразится на твоем резюме.

Магнус прикурил очередную сигару от той, что докуривал, и раскрошил окурок. Взгляд Магнуса стал рассеянным. Он не заметил, что Бруно разглядывает его руку, державшую сигару.

— Будут еще указания, мистер Магнус?

— Нет. Но поторопи с телятиной. Я чертовски голоден.

Чем лучше он понимал Избранных и их язык, тем длиннее казался каждый день на заводе.

Но Торранс — обычно его самый верный помощник и защитник, оберегавший его от насмешек скотников, когда те издевались над его упорным нежеланием ездить на автобусе и привычкой таскать на себе рюкзак, весящий как туша убитой коровы, — изменил свое отношение к нему. Если раньше он наблюдал за его работой с гордостью и удовольствием, то теперь его взгляд был неодобрительным или скептическим. Он как будто ждал, что Шанти допустит ошибку, даже желал этого. И еще кое-что в поведении Торранса беспокоило Шанти — появившееся пренебрежение.

Торранс и Шанти стояли на балконе наблюдательной вышки, откуда просматривались все участки конвейера. Торранс перегнулся через перила, разглядывая, что творится внизу, и беседовал с Шанти, не оборачиваясь. Его слова уносились в пустоту, но звучали достаточно громко, чтобы они оба их слышали.

— У тебя падает скорость, Рик. Ты что, заболел?

— Нет, сэр. Я в порядке.

— Нет, не в порядке. Это не порядок. У меня здесь данные по прошлому месяцу. — Он протянул ему планшетку с цифрами, но так и не повернулся. — Хочешь посмотреть?

— Нет.

— Я так и думал, что ты не захочешь. Потому что знаешь, что они показывают, не так ли?

— Да.

Торранс помолчал. Он оглядывал помещение цеха, но, казалось, ничего перед собой не видел.

Паузу заполняли привычные для скотобойни звуки: вздыхали и шипели в загонах Избранные, бились коленями и локтями о металлические панели; глухо выстреливал пневматический пистолет; грохотали цепи; горячо дышали шпарильные чаны; пилы со свистом вонзались в плоть; вращались подшипники в полозьях подвесного конвейера; хрустели суставы; глухо падали на резиновую ленту бесчувственные тела; рабочие точили ножи на точильных камнях. Это были звуки, сопровождающие процесс превращения жизни в мясо.

— Почему бы тебе не взять отпуск?

Шанти лучшего и придумать не мог, но он не мог себе позволить так раскрыться перед Торрансом. Ему с трудом удалось изобразить потрясение и даже обиду на такое предложение.

— Я не хочу, сэр. В этом нет необходимости.

— Необходимость есть, что бы ты об этом ни думал, Рик. — Торранс повернулся к нему, и Шанти не понравилось выражение его лица. — Я не могу допустить снижения скорости конвейера в то время, когда спрос на мясо Избранных так высок. Кроме того, существуют стандарты, которые мы должны поддерживать. Нельзя снижать планку. Но если говорить начистоту, мы не можем допустить, чтобы такой работник, как ты, Ледяной Рик, сбился с пути. Ты здесь легенда, Рик. Ты служишь примером для других рабочих. Это не зависит от твоих привычек — каждый из нас имеет свои слабости. Но у меня нет иного выбора, кроме как отстранить тебя от работы на забое, пока твой рейтинг относительно высок. В этом случае тебя будут помнить за твои добрые дела. Мне бы не хотелось, чтобы было по-другому.

— Что вы хотите сказать, сэр? Вы меня… увольняете?

— Нет, Рик. Я бы не посмел этого сделать с тобой. Ты один из лучших скотников на моей памяти. Ты делаешь честь заводу, и я хочу сохранить твою репутацию. Я предлагаю лишь постепенно перевести тебя со стрессовой работы на менее опасные участки. Видит Бог, на моем веку столько забойщиков потеряло хватку, Рик. Я бы не хотел увидеть, что это случилось и с тобой.

— И что будет?

— Я начну переводить тебя на другие участки и буду двигать, пока не найдется для тебя ниша, в которой тебе будет так же комфортно, как было все эти годы здесь, на скотобойне.

Шанти был поражен собственной реакцией. Несмотря на то что он ненавидел свою работу с самого первого дня, а теперь пришел к новому пониманию, которое наполняло каждую рабочую минуту отвращением, он вдруг обнаружил, что чувствует себя обиженным, отвергнутым, расстроенным. Его как будто понизили, превратили в маленького человека. В его глазах стояли слезы.

— Господи, Роберт… я… я… ушам своим не верю.

Он вгляделся в лицо Торранса, и ему показалось, что Торрансу не все равно, что случилось с ним. Была ли это жалость? Или сострадание?

— Послушай, Рик. Если бы это был кто-то другой, я бы отослал его домой искать новую работу. Но ты — особый случай. Ты свой среди этих стад, ты творишь чудеса в работе с ними, и со временем мы найдем для тебя место, где ты сможешь трудиться так же хорошо, как и на бойне. Я спасаю тебе жизнь, Рик. Другого на твоем месте я бы не стал держать на заводе. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Шанти кивнул, у него сдавило горло, он не мог говорить.

— Я отправляю тебя домой, отдохнешь пару дней. Никаких возражений. Это официальный приказ. Я подам рапорт, что тебе нездоровится. Когда ты вернешься, я назначу тебя на другой участок. Мы подыщем тебе место получше.

Шанти смотрел на своего босса с нескрываемой злостью. Слезы стекали в его бороду и там терялись. Выражение лица Торранса стало жестким.

— Иди домой! Сейчас же.

В перерыве между двумя дневными дойками, после того как были промыты стены и полы, у дояров появлялось много свободного времени, когда они могли посидеть, поболтать, сыграть в карты, покурить. Разговор неизбежно перешел на их первый ночной выход в город.

— Бетти серьезно сдвинулась на моем члене, — заявил Роуч.

Они слышали это уже десятки раз. Мейдвелл не дал Роучу возможности развить тему, сказав:

— Мне она другое говорила, Роуч. После того как ты отрубился, она мне сказала, что ищет настоящего мужика.

Роуч стал пунцовым.

— Я… когда это я отрубился?

— А помнишь, как облевал заднее сиденье автобуса?

— Нет, — возмутился Роуч.

— Так это потому, что отрубился.

Роуч посмотрел на Гаррисона и Парфитта, потом снова перевел взгляд на Мейдвелла. Все закивали.

— О, черт, — произнес он, проводя ладонью по волосам.

— Да ладно, забудь, Роуч. Всех тошнило. Нам просто удалось сдержаться и не уделать заводской транспорт. Девчонки, конечно, молодцы, отдраили салон, но в автобусе все равно воняет. Теперь все называют его Рвота.

— Да иди ты.

— А что, круто звучит, — сказал Мейдвелл.

Парфитт ухмыльнулся, но промолчал. Вечер с Торрансом до сих пор его тревожил. И ему казалось, что не его одного. Никто из ребят не упоминал о боях быков, и он не думал, что исключительно по причине их противозаконности.

— Во всяком случае, — продолжил Мейдвелл, — главное, что мне удалось дать Бетти то, что она хотела. Она… энергичная дамочка.

— Она не дамочка, — заметил Гаррисон.

Роуч заерзал на стуле и сделал вид, будто изучает колоду карт. Он был так близок к сексу с Бетти, и так опростоволосился. Впрочем, и любопытство его распирало. Хотелось выяснить все до конца.

— Ну, и… ты трахнул ее, Мейдвелл?

— Конечно. Считай, оказал тебе услугу. Я просто дал ей то, чего не смог дать ты. Надо же друга выручать, а?

Все захохотали.

Роуч снова покраснел.

— А ты… ты будешь с ней еще встречаться?

— Господи, нет, конечно. Для чего?

— Ну, я просто подумал, что, может быть… я не знаю…

— Послушай, Роуч, я не вижу никаких причин встречаться с Бетти во второй раз.

— Разве ты не хочешь еще раз ее трахнуть? — спросил Гаррисон. Он озвучил то, о чем все думали.

— Еще чего. Если Джефф Мейдвелл трахнул женщину, этого удовольствия ей хватает на всю оставшуюся жизнь.

Парфитт оставил троицу, включая Роуча, загибаться от хохота, а сам вышел на улицу покурить.

Он прислонился спиной к стене и только успел прикурить, как увидел Боба Торранса, который направлялся прямо к нему из цеха скотобойни. Парфитт невольно отделился от стены и выпрямился. Торранс приветственно помахал рукой.

— Как дела, Парфитт?

— Все хорошо. А у вас?

— Стреляться пока не собираюсь. Послушай, у меня есть работенка для тебя. Получишь весьма приличные сверхурочные.

— Что за работа?

— Ты только не волнуйся. После смены жди меня у погрузки. Надень какую-нибудь спецовку и настройся на достойную работу. — Торранс осклабился, обнажив коричневые зубы, и хлопнул Парфитта по плечу. — Только не говори никому, понял?

Парфитту ничего не оставалось, как кивнуть в знак согласия.

— Вот и молодец. До вечера.

Торранс отошел и вскоре исчез в дверях скотобойни. Парфитт затянулся, но вкус у сигареты стал отвратительным.