Мясо

Глава 9

— Что ты там говорил людям, Коллинз?

Ответ прозвучал без колебаний:

— Правду.

Магнус закрыл глаза и мысленно сосчитал до десяти.

— Ты не улучшишь свое положение, если будешь и дальше строить из себя умника. Что именно ты говорил им?

— Я говорил, что совсем не обязательно есть мясо, чтобы выжить.

Для Магнуса это не было новостью. Вот уже многие месяцы он получал доносы о деятельности проповедника Джона. Поначалу он им не верил. Посмел бы кто нести такую чушь — уже на следующий день был бы выставлен на посмешище. Но слухи и разговоры становились все более настойчивыми, и Магнус разослал по городу своих шпионов. Его люди вернулись и рассказали о сборищах в заброшенном гараже, куда стекаются толпы, о том, что по городу распространяются слухи, будто мясо, основа всей жизни, оказывается, совершенно не обязательный продукт в рационе. Но даже и после этого Магнус отказывался верить в серьезность проблемы. Подумаешь, нашелся какой-то псих, который диктует людям, что можно есть, а чего нельзя. Тоже мне, придумал! Никто бы и не поддался на его идиотские провокации.

Но они поддались. И их было много.

Впервые в истории мясоперерабатывающего завода Магнуса, в истории Эбирна, поставки мяса превысили спрос. Немало сырья осталось нераспроданным. Мясо сохло, серело, портилось. Магнус не помнил такого. Чтобы бифштексы гнили в витринах мясных лавок, в то время как бедняки по всему городу голодали.

И чем же питались эти противники мяса? Овощи и зерно, что выращивали и продавали местные фермеры, были, мягко говоря, плохого качества. Некоторые горожане вели собственное хозяйство, хотя и неохотно, и обходились своими продуктами. Но чего все они жаждали, так это мяса. Только мясо могло сделать их сильными и трудоспособными. Мясо помогало их детям выжить и стать взрослыми. Если ты мог позволить себе питаться мясом, значит, ты обладал статусом, и значит, ты сам не был мясом. Горожане ели мясо, чтобы оставаться людьми. Вот почему поведение какого-то выскочки, который пытался убедить людей в том, что мясо не нужно, что питаться мясом неправильно, Магнус счел возмутительным и в высшей степени оскорбительным. И ведь кто-то из горожан проглотил эту чушь, как еще совсем недавно глотал фарш и жаркое.

Джон Коллинз посеял смуту. И должен был за это ответить.

Слухи, при всей своей невероятности, все-таки оказались правдой. Магнусу пришлось поверить, когда спрос на мясо со стороны владельцев мясных лавок и переработчиков пошел на спад. Он не хотел, чтобы рабочие узнали об этом, поэтому держал скорость конвейера на прежнем, высоком уровне и сообщил менеджерам, что спрос, как всегда, растет. А потом тайно отправил грузовики с нераспроданным мясом на городские окраины, чтобы его закопали на пустыре, где никто бы его не увидел и не учуял запаха.

Слухи несли в себе и элемент сверхъестественности. Если идея отказа от мяса казалась бредовой и невероятной, другой аспект слухов был равносилен самоубийству. Магнус все не мог понять, как умудренные жизненным опытом люди могли верить в такую разрушительную ложь. Но такова была природа человека. Люди были слабы. Люди были глупы. Люди были доверчивы. Люди были подкупны. Собственно, на этом он когда-то и построил свою империю.

И вот теперь, когда этот человек был здесь, и прежде, чем избить его в кровь и переломать ему кости в бессмысленной драке, к которой он призывал, прежде, чем изрезать его на куски, Магнус хотел знать, как много мерзости успел распространить этот Коллинз.

«Может, я устрою ему публичную бойню, — размышлял Мясной Барон. — Какой Эбирн еще не видывал». Он улыбнулся. От этой мысли на душе стало легче. Эта экзекуция была бы незабываемой. Она могла бы стать городской легендой, и нынешние обитатели Эбирна передавали бы ее своим детям, а потом и внукам. Коллинз превратился бы в мясо на глазах своих почитателей, а Магнуса боялись бы вечно.

Люди стали бы с радостью есть мясо. Послушно. Как и должно быть.

Время от времени Шанти заглядывал в коровник, где содержались отелившиеся коровы, чтобы проведать БЕЛУЮ-047 и ее новорожденного теленка. Это был бычок, и, как у потомства СИНЕГО-792, у него были хорошие шансы остаться в числе производителей и не попасть в мясное стадо. Чему Шанти был очень рад. Это вполне укладывалось в его фантазии о телятах, которые растут как дети. Конечно, реальность была куда более суровая, и бычка ожидали ужасы увечий, которым подвергались молодые самцы, за исключением кастрации. Впрочем, вместо отправки на бойню у нового производителя впереди были вполне комфортные годы успешного спаривания. Это было лучшее, что мог ожидать любой Избранный, и Шанти радовался хотя бы такому милосердию.

Матерей и их детенышей держали вместе, пока не наступало время, когда телят можно было без последствий отлучить от материнского молока и перевести на обычный корм. Матери затем воссоединялись со своим стадом — разумеется, если после отела были здоровыми. Теленок БЕЛОЙ-047 должен был расти в отдельном загоне для быков. Другие бычки отправлялись взрослеть и жиреть в мясные стада, где их подготавливали к забою. Телочки шли в молочные стада или селекционные, но уже по прошествии нескольких сезонов и сами попадали в предубойные загоны.

Самая короткая жизнь, если не считать слабых или больных, была у телят, откармливаемых на убой. Этих малышей отбирали наугад из числа новорожденных и уносили на темный склад, где стояли маленькие клети. Там телят откармливали специальным кормом, а их движения были ограничены размерами клеток. Постоянная темнота в помещении гарантировала, что к моменту готовности телят для забоя они совсем ослепнут. Телят держали в клетях, где они могли только лежать или сидеть, но встать в полный рост было невозможно. Очень скоро каждый теленок узнавал, что пытаться встать — это бесполезная трата сил, и с тех пор предпочитал оставаться в лежачем положении. Когда телята подрастали, их относили на бойню на холщовых носилках, потому что сами они идти не могли — у них не было сил.

Забивали телят в малом цехе и при очень низких скоростях конвейера, поскольку этот скот был слишком большой ценностью. Этот участок был единственным на заводе, куда Шанти, к счастью, не посылали. Его мастерство требовалось на главной бойне, где было необходимо поддерживать высокую скорость конвейера.

В течение первых недель Шанти наблюдал за развитием новорожденного и его матерью, БЕЛОЙ-047. Теленок выглядел сильным и жадно сосал вымя матери. Постепенно телята становились жертвами ритуалов для Избранных: им укорачивали пальцы, удаляли большие пальцы ног, кастрировали. Когда у телят появлялись молочные зубы, их тут же вырывали, так же обходились и с коренными зубами. Перед началом каждой операции матери заметно волновались, и их вздохи и шипение звучали особенно громко. Скотники забирали телят на обработку и вскоре возвращали обратно, обезображенных инструментами. Пришло время для клеймения, и Шанти с интересом ждал, какой номер получит теленок БЕЛОЙ-047.

Однажды он проходил по коровнику и заметил, что БЕЛАЯ-047 нянчит своего теленка, прижимая к вымени. Теленок попеременно вздыхал и сосал. Его грудная клетка вздымалась и опускалась, когда он втягивал воздух, а потом шумно выпускал его, и Шанти знал, что, если бы у теленка был голос, то сейчас были бы слышны крики. Слезы вперемешку с молоком растекались по его сморщенному красному лицу. Тонкая струйка крови еще сочилась из его правой пятки, на которой Шанти наконец увидел, какая теленку предназначена судьба, скрепленная стальным болтом и цветным клеймом.

БЕЛАЯ-047 заметила, что он наблюдает за ними, но не отвернулась. Как ни странно, она единственная из сотен других коров поймала его взгляд. И немного наклонила голову. Шанти огляделся, убедился, что его не видит никто из скотников, и ответил ей. Он улыбнулся, несмотря на страдания ее ребенка, и ему показалось, что ее губы тоже дрогнули.

Клеймо было ярко-синим. Не таким тусклым и потрескавшимся, как у его отца. И на клейме стоял номер: 793.

— Не надо. Только не сейчас.

— Я принес тебе все, что ты просила. И даже больше. Смотри.

Майя заглянула в сумку, увидела упакованные отбивные и кровяную колбасу. И не только. В сумке были также домашние пироги и еще теплая выпечка. У Майи потекли слюнки.

— Девочки скоро придут из школы.

— Как скоро?

— С минуты на минуту.

— Разве ты не хочешь мяса? Я знаю, что очень многие хотят мяса.

Страх голода держал ее на крючке. Сейчас, когда девочки начали прибавлять в весе, когда она видела иx розовеющие щеки, страшно было даже подумать о том, что они снова могут похудеть. Она должна была обеспечить им достойный уход. В этом была ее миссия. Ее прямая обязанность. Единственное, что мать могла дать своим детям, — это любовь и пищу, и Майя никому не позволила бы ей помешать. Она любила своих девочек. Ради них она была готова на все. Какую бы цену ни пришлось заплатить.

Торранс набросился на нее прямо в кухне, прижал к раковине, повернул спиной к окну, в которое она так часто поглядывала, поджидая свою семью. У него изо рта пахло полупереваренным бифштексом и гнилыми деснами. Зубы были обломанные и желтые, и от поцелуев с ним тошнило. Он прижался сильнее, выпятив потрескавшиеся губы, обрамленные неухоженной бородой, и зловоние его желудка и рта ударило ей в нос.

Но поцелуи не были обязательны. Главное было удовлетворить его. Она знала: чем быстрее она это сделает, тем быстрее он уйдет. Прежде чем он успел впиться в нее губами, она опустилась на колени и расстегнула молнию на его брюках. Просунула руку в трусы и высвободила пенис. Торранс уже часто дышал. Прежде чем взять пенис в рот, она наспех его оглядела. Ничего особенного. В каком-то смысле он был очень похож на жирную короткую сосиску. Разве что в окружении волос, от которых исходил мускусный запах, да с дырочкой на конце. Но все лучше, чем целовать его в губы.

Если, конечно, можно было сравнивать.

— Не закрывай глаза, дашь мне знать, если увидишь, что они идут. Девочки не должны ни о чем догадываться. И тем более видеть меня за таким занятием.

Торранс, промолчав, пихнул ей в лицо свой член. Он легко вошел в ее рот. И несмотря на то, что он толкал его со всей силой, так и не уперся в гортань. Ей самой практически нечего было делать, раз он хотел руководить. Так что она позволила ему излить сперму прямо ей на лицо и даже открыла рот. Самое неприятное было то, как билась ее голова о дверцы кухонных шкафов.

Но это была слишком малая плата.

По большому счету, жизнь у быка была гораздо легче, чем у скотника.

И легче, чем у большинства обитателей Эбирна. Если не считать горячки планового осеменения раз в три месяца, которая изматывала быков — скотники еще шутили, что вот бы им так выматываться, — больше им и делать-то нечего было, кроме как есть и спать. Шанти взял за правило регулярно подходить к стойлу СИНЕГО-792, особенно в обеденный перерыв, когда поблизости никого не было.

Поначалу он прятался от быка, чтобы тот не догадался, что за ним наблюдают. Со временем Шанти стал позволять быку разглядывать себя сквозь щели в загоне. Иногда он шептал быку:

— Я видел твоего сына. Он красивый.

Или:

— Он будет племенным быком. Особенным, как ты.

Понимал ли его СИНИЙ-792? Избранные каждый день слышали болтовню, ругань и крики скотников. Может, они уже и научились понимать некоторые слова, хотя не могли их произнести. Шанти было все равно. Он просто хотел сказать быку то, что сам о нем думал. Сказать, что он наблюдает за ним. Заботится о нем.

Это были мысли и чувства, которыми Ричард Шанти не мог ни с кем поделиться, если только хотел остаться в живых и сохранить свою работу. Он знал, что иметь подобные взгляды небезопасно, но он не боялся.

Пугало его на самом деле другое.

Иногда, когда СИНИЙ-792 отдыхал, Шанти тихо постукивал по стенке стойла. Потом заглядывал в щель или даже вставал на видном месте прямо перед воротами. Бык смотрел на него, но и только.

Утро было парадом прощальных взглядов.

Чтобы прицелиться быстро и четко, требовалась максимальная концентрация. Треск пробитого черепа и разрываемых тканей заглушался звуком выстрела пистолета. Воздуховод, похожий на черную змею, петлей свисал с потолка за спиной у Шанти. Пневматическая змея выстреливала свое огненное жало каждый раз, когда Шанти спускал курок. Ее укус был смертельным.

— Ледяной Рик! Какая скорость?

Шанти слышал восторг в голосе Торранса. И этот восторг был вызван тем, что Ледяной Рик, Ричард Шанти, уничтожал Избранных как машина.

— Один тридцать один, сэр.

— Супер, Рик. Знаешь, чем порадовать старика. Никто не останется голодным, пока ты стоишь на забое. Эй, ты только не отвлекайся на беседу со мной, а то еще затормозишь.

Он не тормозил.

В то же время он знал, что рано или поздно ему придется замедлить темп, и это не имело никакого отношения к тому, что сказал Боб Торранс.

До него стали долетать обрывки их разговоров. Он и сам не знал, как вышло, что он научился понимать их язык — наверное, так же в детстве он учился понимать язык своих родителей, только потому, что это было необходимо.

Поднялась заслонка, и он на долю секунды встретился взглядом с Избранным.

— Господь превыше всего. Плоть священна.

Он приставил дуло пистолета ко лбу животного, нажал на спусковой крючок.

Шипение, щелчок. Свет в глазах Избранного погас. Он нажал кнопку завершения операции. Заслонка опустилась.

Скорее интуитивно он догадывался, что в начале каждого послания следует своего рода приветствие или называется имя Избранного, а в конце звучат прощальные слова. Впрочем, этим вряд ли можно было объяснить, почему он так легко освоил их язык. Просто он уже слишком долго наблюдал за их перестукиваниями и вздохами, и они стали для него родными.

На подсознательном уровне он улавливал эти звуки каждый день. Как и все скотники. Звуки, издаваемые Избранными, давно уже были неотъемлемой частью жизни завода. Они проникали в мозг каждого рабочего. Шанти не сомневался в том, что требуется совсем немного усилий, чтобы перевести эти звуки и ритмы на человеческий язык. Он проработал на заводе десять лет. И, решив для себя однажды, что Избранные общаются на своем языке, он быстро научился его понимать.

Заслонка поднялась. Новая пара глаз. Те же глаза. Глаза, которые он видел сотни тысяч раз. Менялся их цвет, менялась родословная. Но он знал всех. Он любил Избранных, хотя и не мог выразить эту любовь словами.

— Господь превыше всего. Плоть священна.

Шипение, щелчок.

Кнопка.

Он думал об этом языке постоянно, упорно пытаясь найти связь между постукиваниями и сопровождающими их вздохами и шипением. Но только ночью у него бывали озарения. Ему снилось, что СИНИЙ-792 подает сигналы, а потом проговаривает каждую фразу. Просыпаясь перед рассветом, Шанти мог вспомнить каждый нюанс ночной фантазии и на работу бежал еще быстрее — ему не терпелось проверить свои знания.

Глаза. Красивые глаза.

— …превыше… священна.

Шипение, щелчок.

Красная кнопка.

Но его радостное волнение продлилось всего несколько дней, а потом сменилось ужасом осознания того, чем он занимается. Он не мог разучиться понимать язык Избранных. Более того, смысл многих звуков стал еще понятнее, и Шанти обнаружил, что ему не по себе от того, что он слышит. Пальба из пневматического пистолета — то, за что его все так любили, — стала новым ночным кошмаром. Куда более страшным, чем прежде.

— …превыше…

Шипение, щелчок.

— …священна.

Шипение, щелчок.

Священна.

Шипение, щелчок.

Одного за другим он оглушал Избранных, отправляя их на кровопускание, зная, что в его смену ни один из них не придет в сознание. Он выполнял свою работу, и выполнял хорошо. Но теперь он слышал голоса Избранных повсюду. Казалось, он уже досконально изучил их природу. Они отличались благородством, и мало кто в Эбирне мог это понять. Только Джон Коллинз и его последователи.

В предубойном загоне, перед конвейером, они читали друг другу молитвы. Шанти сотни раз в день их слышал.

Ха, шу. Твое время пришло. Оно не могло не прийти. Встреть его с достоинством. Держи голову высоко перед этими умельцами с их сверкающими ножами и пилами. Пусть для тебя наступит ночь, прежде чем они возьмут у тебя то, что ты должен отдать. Мы, отдающие себя, мы, следующие за тобой, приветствуем тебя. В далеком завтра мы по-новому увидим друг друга. Мы увидимся на земле, где боли нет и в помине, где нас не попросят вновь принести себя в жертву. Ха, шу. Твое время пришло. Отдай то, что ты должен отдать, отдай без колебаний. Мы, приветствующие тебя, идем следом. Ха, шу. Для всех нас время пришло.

Ему было все труднее смотреть Избранным в глаза, спускать курок пистолета. Да и сам пистолет казался более тяжелым, чем раньше, этот пистолет, сделанный из свинца. Все эти годы он считал себя миролюбивым человеком. Призванным исполнить неизбежное с истинным состраданием и мастерством. Он не позволил себе проглотить ни одного куска мяса. И вот он снова на посту, но теперь с полным сознанием того, что делает. Он слышал, как трепетно Избранные готовятся к своей преждевременной и страшной смерти, встречая ее с благородством святых. Ни один проповедник «Велфэр» не мог и приблизиться к такой чистоте сердца. А жители Эбирна даже не догадывались о том, что городом правит зло. Город прогнил, и все в нем, за исключением горстки храбрецов, были червями, питающимися падалью.

Шанти знал, что в этом городе он самый гнилой червь. Он был забойщиком, палачом, которого уважали за его смертоносный талант. Шанти был убийцей, благодаря которому был возможен такой порядок в городе.

Все начиналось с него и на нем же заканчивалось.