Мы всякую жалость оставим в бою…

Полковник Всеволод Соколов. Лондон 1941

Я стою на башне своего тринадцатого в позе картинного пирата, расставив ноги, покуривая папироску. Ветер слабый, волны низкие, но наша баржа идет вперед быстро, и в лицо мне летят соленые брызги. Я сжимаю в зубах мундштук папиросы и изо всех сил вглядываюсь в бинокль. Чуть-чуть виднеется далекий берег.

— Что, адмирал, на горизонте вражеский флот?

Это веселится капитан нашей десантной баржи, лейтенант флота Кузьмин-Караваев. Он перегнулся через ограждение мостика и, улыбаясь, машет мне рукой.

— Прикажете готовить пушки правого борта?

Вот ведь хулиган!

Мы — передовой отряд могучей армии вторжения. Сейчас над нашими головами пройдут транспортные самолеты и выбросят десантников Родимцева, прямо на Лондон. Мы с бригадой Одинцова будем высаживаться в устье Темзы, у Грейс-Гаррок или еще западнее.

Мы уже второй день болтаемся на судах. Основные силы выйдут из Кале, Булони, Дьеппа и Гавра. Наш же корпус «схитрил». Имея собственную транспортную флотилию, под надежной защитой торпедных катеров и малых мониторов, вчера мы вышли из Амстердама. Считается, что мы пойдем вместе со всеми, на Дувр или Брайтон, но это не так. Только очень немногие знают, что наша основная цель — Лондон и что если Родимцеву повезет, то мы высадимся прямо на набережную Сити. Все-таки светлые головы у Шапошникова и его первого заместителя Василевского! Такого нахальства не ждет никто, и, скорее всего, нашим союзникам останется только кусать себе локти, когда они обнаружат наши танки вокруг Букингемского дворца и Вестминстерского аббатства.

— Господин адмирал, есть сигнал! — продолжая дурачиться, сообщает Кузьмин-Караваев. — Ноль! Ноль!

Ну, держись, водоплавающий, ты сам напросился!

— Вас понял! Вольно, юнга!

Довольно гляжу на лейтенанта. Позади него давятся от смеха матросики: еще бы — капитан, царь и бог на корабле, и вдруг — юнга. Но Кузьмин-Караваев не обижается. Он принадлежит к той счастливой породе людей, которые органически не способны обижаться на кого-либо. Он смеется вместе со всеми и едва ли не громче всех.

Сигнал «ноль» означает «начали». Баржи и мониторы устремляются к берегу. Несколько малых тральщиков резко уходят вперед. Их задача расчистить нам дорогу. А над головами уже проходят полки штурмовой авиации. Это не Моспанов: он вступит в игру позже, когда нам понадобится его помощь. Штурмовики Ил-2 и пикировщики ИЮ-87 м идут в плотном строю, чуть в стороне от них чертят небо истребители сопровождения. Ну, значит с Богом!..

Через два часа мы уже входим в устье Темзы. Справа от нас пылает Саутенд-он-Си, над которым, точно коршуны над падалью, кружат бомбардировщики. Там когда-то, очень давно, часов пять назад, еще были две береговые батареи. Сейчас там ничего нет и ничего не может быть. Там — ад, спустившийся на землю.

Мы идем дальше. Вот вроде оживает какое-то орудие, бьющее по нам из развалин форта. Но оно успевает сделать только два выстрела. С двух малых мониторов отзываются башенные орудия, а с небес молниями мчатся штурмовики и пикировщики. Небо перечеркивают дымные следы «эрэсов», «штукасы» бросают бомбы. «Орудие приведено к молчанию». Мы опасались серьезного противодействия, но авиация сделала все что могла. Даже если здесь и была мощная оборона, то теперь уже ничего не осталось. Прямо по курсу перед нами идут самолеты, которые бомбят русло реки. Это называется «разминирование по-летному». Столбы воды встают как фонтаны в Петергофе. Ах, дьявольщина, все-таки мины еще остались! Одна из барж бригады Одинцова начинает заваливаться на бок, с борта горохом сыплются бойцы. Туда устремляется катер-тральщик, подобрать уцелевших.

Над Темзой — страшный суд. В воздухе вдруг объявились истребители RAF. Откуда они свалились — неизвестно, но пара наших, дымя, идут к земле. А это еще что? Один из «Спитфайров», похоже, решил проштурмовать наши баржи! Ну, скотина, это тебе даром не пройдет! Со всех десантных барж, со всех кораблей поддержки открывают зенитный огонь. А мы что — рыжие?! Я бросаюсь к радисту:

— Связь! Связь! Немедленно! Я — Утес! Всем, всем: воздух! Отразить атаку противника!

Немедленно с башен вверх устремляются трассы крупнокалиберных пулеметов. Самолет окутывается дымом, и вдруг исчезает в облаке взрыва. Вот тебе, сученок. Долетался?!

Грохот зениток и пулеметов стихает. Теперь над нами — огромные транспортники Сикорского. У некоторых на буксире грандиозные планера. Родимцев идет в бой.

Я, разумеется, не вижу, что сейчас творится над Лондоном, но очень хорошо себе это представляю. Сейчас над городом, бывшим столицей империи «где никогда не заходит солнце», распускаются белые купола парашютов, под которыми опускается черная смерть в десантных комбезах. А скоро еще и мы подойдем…

На набережной Сити нам высадится не удается. Чья-то умная голова то ли у нас, то ли у них догадалась взорвать лондонские мосты.

— Фарватер перегорожен! — орет по радио командир флотилии контр-адмирал Кроун. — Выбирай, полковник, где высаживаться.

Так-с. Ну, пожалуй…

— У здания таможенного поста. Сможем подойти фронтом в пять бортов?

— Попробуем! Каким порядком высаживаемся?

То есть как это, каким порядком? Отработано же все давно…

— Наработанным! Рубашевский — первым! Я и Сенявин — вторым! Савчук и Бремер замыкают!

— Понял! Начали!

«Сороковые» Рубашевского плюхаются прямо в воду полным ходом идут к берегу. Есть! Первые уже на суше. А баржи уже откидывают аппарели. Спешат на берег ЛК-13.

Где-то на берегу оживает пулемет и тотчас тонет в ливне крупнокалиберных пуль. Точку в его недолгом существовании ставит «тринадцатый», гулко бухнув своей башенной «KwK 36». В бинокль видно, как взлетает каменное крошево. Готово. Ниже по течению начинает высадку Одинцов. На берег выносятся БТРы, начинается выгрузка автомобилей. Тяжелые «семерки» уже выкатились вперед и теперь, приостановившись, бдят, охраняя мотострелков. Один из них вдруг поворачивает башню. Громыхает 122-мм орудие.

— Савчук! Что у тебя?!

— Снайпера вроде заметили.

И что, ради снайпера стоило сносить дом? Снарядов-то, у «семерки» всего три десятка. Когда-то еще пополнить доведется…

— Охренели в конец?! Прекратить тратить тяжелые снаряды! Савчук, понял?! Разорву, мать твою!!! У самоедов сгною!!!! —

…Через полчаса высадка вчерне окончена. Мы с Одинцовым быстро прикидываем, как пойдем дальше. Наконец, двумя колоннами мы рвемся к Лондону.

Километр за километром, а применительно к местному колориту — миля за милей, пропадают под гусеницами танков и бронетранспортеров. Пока сопротивление носит англичан носит случайный характер, вовсе не похожий на ту организованную оборону, о которой нас предупреждали перед высадкой. Несколько раз нас пытались обстрелять какие-то ополченцы, «отряды территориальной обороны». Бедолаги пытались палить в нас из допотопных винтовок и непонятных устройств, выпускающих не то снаряды, не то примитивные ракеты. Каждый раз по этим наглецам давали пару очередей из пулеметов и все кончалось. Только один раз пришлось шарахнуть из пушки. Вот всегда бы так воевать: во всей бригаде — шестеро раненых и ни одного убитого. Пожалуй, эдак мы в самый Тауэр въедем…

Сглазил! Впереди встает столб разрыва. Ого! Шесть дюймов, не меньше! А то и все восемь! И тут же еще! И еще!!

В наушниках взволнованный голос Рубашевского:

— Утес! Утес! Я — Скала-1! Атака противника! Повторяю: атака противника! До полка танков, до бригады пехоты. Веду бой!

— Держись! Сейчас будем!

Связь с Одинцовым. Его разведка тоже доложила. Обе колонны разворачиваются в боевой порядок. Впереди мы: у противника танки, и нечего гробить своих мотострелков на дурацких британских железках.

— Савчук! Давай вперед быстрее!

Тяжелые ЛК-7 ревут дизелями и убыстряют ход. Я подтягиваюсь к ним и иду следом. Мой командирский «Корнилов» имеет чуть поменьше снарядов, за счет второй радиостанции, но драться мы тоже можем. Особенно, если учесть, что наводчиком у меня — прапорщик Колыбанов! Зиновий отказался от взвода, и сейчас он — мой штабной офицер, а, кроме того, мой личный наводчик! А если кто не знает, Колыбанов это мгновенная смерть для всех, кого он видит в окулярах своего прицела…

Нет, это даже не смешно! Я не верю своим глазам, и высовываюсь из люка с биноклем. Точно: «Матильды!» Вы б, господа британцы, еще «Маленького Вилли» против нас послали! По полю неуклюже ползут десятка три машин, со смешными двухфунтовками, чьи тоненькие хоботки жалко торчат из башен странной формы. А разведка сообщала, что у них что-то новое появилось. Ну, ладно, будем этих уничтожать…

— Зиновий, давай!

— Слушаюсь, господин полковник!

— Начинай!

Колыбанов, ощерив в улыбке зубы, быстро наводит пушку. Удар! Танкист вздрагивает на боеукладке, и шипит, прижав к голове остатки ушей. Есть! «Матильда» останавливается и окутывается дымом. Ого! Кто-то из «семерок» тоже попал. Перун-милостивец, вот это — да! Куда-то медленно улетает кусок башни, а сам танк исчезает в жутком пламени разрыва. Когда все кончается на поле сиротливо стоит… а, что это, собственно, такое? Какая-то ванна на гусеницах… Господь-вседержитель, да это ж низ корпуса. А все остальное где? Нету! НЕТУ!!!

Сквозь боевые порядки англичан мы проходим легко, как камень, брошенный сквозь струю воды. Позади остаются лишь дымящиеся остовы британских машин. Но английская пехота успевает залечь, и теперь Одинцову будет сложновато достать «томми». Если, мы, конечно, уйдем вперед, а не останемся помогать соратникам. Но мы не уйдем…

Через два часа все кончено. Мотострелки сгоняют уцелевших англичан к нашим танкам. Пожалуй, Одинцов прав: стоит допросить первых регуляров, попавших к нам в руки на предмет возможного сопротивления в Лондоне. Эт-то что такое? Один из ротных Сенявина, мой старый знакомец еще по Испании, капитан Булгарин выскочил из танко и теперь вдохновенно лупит какого-то британского офицера. «Прекратить! Немедленно Прекратить!..»

— Господин полковник, да Вы что не видите, кто это?!

Батюшки! Вот уж воистину: не ждали, не гадали… Передо мной, мучительно кашляя, медленно поднимается с земли тот самый майор, которого все мы так хорошо помним по Бильбао. «Сочтемся!» Правда, теперь он — подполковник…

— Я — офицер британской армии и я требую… — начинает он, видя мои погоны.

Я усмехаюсь. Затем беру его за лицо и чуть поворачиваю к свету. Сомнений нет: он!

— Когда-то, расставаясь с Вами после незабываемой встречи в Бильбао, я и все мои люди обещали Вам, майор, что мы еще увидимся. Мы привыкли выполнять свои обещания. Простите, что заставили ждать.

Это сильнее меня, и я, с чувством глубокого удовлетворения, ввинчиваю ему в печень кулак. Он сгибается. Да разогнись, разогнись — я ведь только начал. А чтобы было легче разгибаться — на тебе, сапогом… СТОП! Что это я, в конце-то концов. Хватит, хватит…

— Капитан Булгарин!

— Я, господин полковник!

— Этого больше не бить. Постарайся мне его сохранить целым, чтобы в тайге не сразу загнулся.

Булгарин козыряет. Он настолько любезен, что переводит мои пожелания британцу. «Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом?» Поживем — увидим.