Музыка смерти

Глава 15

— Ну, вот они, — безучастно бросил Брэнгуин, поставив две клетки на пол возле двери кормушки. Он запыхался от тяжелой ноши и был вне себя от общения с этими болванами в приюте для животных. Какая им разница, что он будет делать с животными, продолжал возмущенно удивляться Майкл, если городу предлагают кормить на две звериные пасти меньше?

Дарси и Эддингтон с любопытством поглядывали, как он снимает зеленую куртку, в которой ходил в приют. Он не полный идиот: они ни за что не отдали бы ему ни кошку, ни собаку, увидев на нем лабораторный халат. Сжав зубы, он лгал, отвечая на дурацкие вопросы. Да, дома есть кому гулять с ними и кормить, нет, я не собираюсь подрезать кошке когти.

— Что вам удалось достать? — нетерпеливо спросил Деймон.

С каждым часом он выглядит все хуже, подумал Майкл. Куда-то подевался задумчивый, ни с чем не сравнимый взгляд, который говорил ему так много; теперь лицо Эддингтона превратилось в маску мрачного отчаяния.

— Кошку и собаку, — выпалил Майкл, — как раз то, о чем мы втроем договорились.

— Я это знаю, — отчеканил Эддингтон, — но какой породы?

Дарси наклонилась и открыла защелку клетки поменьше, затем откинула крышку. Из густого меха апельсинового цвета на нее недоверчиво уставились большие желтые глаза: животное неприятно мяукнуло, когда она доставала его из клетки. Дарси почесала кошке голову.

— Из породы полосатых, — сказала она. — Другими словами, кошка-бродяга.

Взгляд, брошенный Деймоном на кошку, был полон разочарования.

— А собака?

Майкл пожал плечами:

— Кто знает? Пес-дворняжка, может быть, немного крупнее большинства. Шрамов достаточно, значит, бывал в переделках и, вероятно, умеет драться. Взгляните сами.

Он открыл дверцу, сунул руку внутрь и нащупал поводок, оставленный прикрепленным к ошейнику. Несколько секунд усердных усилий, и он вытащил пса на обозрение. Тот вел себя не особенно дружественно: прижал уши, обводя подозрительным взглядом помещение и находившихся в нем людей; удостоверившись, что на руках у Дарси кошка, он нисколько не встревожился, а просто замер, поджав хвост.

— Барахло, — с отвращением прокомментировал Деймон, — вероятно, не весит и двадцати килограммов.

— Девятнадцать, — уточнил Майкл, — но крупнее этого пса у них не бывает. Когда я сказал, что меня интересует животное покрупнее, мне ответили, что собак весом более двадцати килограммов отправляют на живодерню, если хозяева не забирают их в течение двух суток. Крупные экземпляры так редко привыкают к новым хозяевам, что их публике даже не предлагают. Деймон стал осторожно подносить руку к собаке, но пес глухо зарычал и попятился на пару шагов, натянув поводок.

— Как видите, ласкаться к нам он не намерен, — добавил старик, внимательно наблюдавший за обоими.

— Хотя вполне мог бы, — проворчал Эддингтон, — слишком уж он невзрачный, чтобы отказывать себе в этом.

— Можно порыться в газетах, — предложила Дарси, — вдруг натолкнемся на объявление о продаже чего-то получше.

Майкл возразил:

— Думаю, в газетах предлагают только щенков. Большинству тех, кому необходимо избавиться от взрослых собак, обычно небезразлично, куда они попадут. Известный синдром: «Даром в хорошие руки».

— Ну, что есть, то есть, так что пускайте их, и посмотрим, что получится, — прекратил пересуды Деймон. — Возможно, они покажут нам какую-нибудь хитрость.

Он повернулся к ним спиной и направился к стойке звукозаписи, а Майкл бросил взгляд на Дарси. Она ответила на его немой вопрос пожатием плеч и коротким кивком.

Сомневаюсь.

— Порядок, я готов. — Впервые с того момента, когда он ввалился утром в улей и разбушевался, словно сумасшедший, Эддингтон снова стал самим собой — живой, возбужденный и сосредоточенный, он не сводил острого взгляда с блуждавшего по клетке Моцарта. — Можете впускать их в любой момент.

— Начали, — сказал Майкл. Он кивнул Дарси, и она на прощание дружески погладила кошку по голове. Последние десять минут животное не переставало мурлыкать, и, хотя выражение лица Дарси, как всегда, было холодным и бесстрастным, Майкл не сомневался, что она чувствует себя предательницей.

Но работа прежде всего; она наклонилась и подтолкнула эту несчастную из породы полосатых в малый лоток подачи корма Моцарту, из которого дороги назад не было.

— Прощай навсегда, пушистый шарик.

Не дав себе даже задуматься, Майкл точно так же обошелся с собакой, чудом избежав укуса, когда хлопнул пса по крестцу. Автоматически закрывшаяся дверца не позволила животному броситься на него.

— Пес внутри, — доложил Майкл.

— Пошевеливайся, Моцарт, — ласково сказала Дарси, становясь на колени возле стеклянной стены и всматриваясь в происходившее в клетке чужого, — у тебя пара гостей.

Майкл видел, что сидевший за пультом Деймон напрягся и ткнул пальцем в кнопку «Запись», как только Моцарт заметил животных и направился к ним. Старика охватило мимолетное ощущение сочувствия композитору, и он затаил дыхание. На что будет похож вопль чужого? Таким ли он окажется красивым, как думает Деймон? Из динамиков послышался голос чужого, но его звучание совершенно разочаровало пожилого биоинженера: Моцарт издал один из мрачных глухих звуков, которые Майкл до сих пор слышал только в записях из фильмотеки; Деймону и Дарси он, несомненно, напомнил то же самое… шипение раскаленного докрасна железа, когда его погружают в воду. Внезапно взвизгнула кошка, и тут же послышалось поразительно свирепое рычание пса, заставившее Майкла вытаращить глаза: неизвестно, чему еще научила жизнь бродячую собаку, но она оказалась докой по части демонстрации голоса более грозного животного, чем была на самом деле.

Но Моцарт… вряд ли он воспринял это как вызов. Неуловимое движение чего-то иссиня-черного, и все было кончено. Моцарт раздавил обоих животных, как человек раздавил бы муравьев. Так опускается длань Господня, чтобы стереть с лица земли того, кто не внял предостережению. Четыре секунды гробовой тишины, затем плечи Деймона поникли, и он нажал кнопку остановки записи.

— Мало, — заговорил он удрученным голосом, — эти животные… они ничто. Ничто. Вы что-нибудь слышали? Боже правый, да он смеется над нами. Кошки, собаки — для него это лишь ничтожная забава. — Он спрятал лицо в ладони и стал скрести пальцами щеки, затем опустил трясущиеся руки и тупо уставился на них. У Майкла возникло подозрение, что Эддингтона одолевают галлюцинации. — Нам надо достать более крупное животное. Боже мой, пусть это будут овцы, коровы, быки. Если ему не подсунуть такое, что он сам найдет достойным соперником, мы не услышим от него ничего другого. Только шипение, не больше.

Оба биоинженера промолчали, но глаза Дарси сузились, и она отвернулась от Майкла. Он вспомнил их безмолвный обмен взглядами.

Сомневаюсь.

С коровой все вышло так же бессмысленно, как и с овцой, но Майкл ни с кем не стал делиться тайным недовольством тем, что в улье стало пахнуть, как на скотном дворе, а записанные Деймоном звуки он мог бы получить и на бойне скота. Пожилого биоинженера очень беспокоило, что прохожие обратят внимание на деревянные клети возле грузового подъезда и станут интересоваться, с какой целью в концертный зал понадобилось привозить животных, но оказалось, что до этого никому не было дела. Оставленные порожние клети наполнили улей запахами пота и навоза животных. Несколько дней и от них троих исходили те же запахи, пока служба безопасности не нашла наконец рабочих, которые вынесли из помещения громоздкие вонючие ящики. Майкл видел, как Дарси, манеры которой всегда отличались хладнокровием и невозмутимостью, понюхала рукав своего жакета и брезгливо поморщилась, поняв, что запахом животных пропиталась вся ее одежда.

Чужой быстро покончил с коровой, которая лишь замерла на месте и скорбно мычала, пока Моцарт не выпотрошил ее. Овца была проворнее, по крайней мере заставила Моцарта погнаться за ней, но конец оказался скорым, запечатленным в звукозаписи Деймона всего лишь жалобным блеяньем обезумевшего животного.

Все трое с трудом выносили компанию друг друга в течение трех бесконечных дней, пока не прибыла наконец клеть с животным из Индии. Оно было значительно крупнее предыдущих и явно обладало дикой силой, не в пример всему, что они выставляли до сих пор в качестве противника этой форме жизни с Хоумуолда. Какими бы отвратительными ни выглядели бесконечные убийства животных и зрелище грязного, но методичного пиршества Моцарта после победы, атмосфера ожидания оказалась заразительной, и Майкл ничего не мог с собой поделать, нетерпеливо предвкушая предстоявшее сражение, хотя его возбуждение не шло ни в какое сравнение с тем, как был наэлектризован Эддингтон. К тому времени когда клеть затащили в помещение улья, музыкант превратился в лишенный способности двигаться куль, который едва ли воспринимал обращавшихся к нему Майкла и Дарси; пытаясь отвечать, он запинался на каждом слове, не договаривал фразы, терял нить мысли. Хорошо еще, что оба биоинженера уже достаточно поработали с Эддингтоном и сами знали последовательность предварительной подготовки к записи.

— Приготовьтесь впускать, — пронзительным голосом крикнул Эддингтон и начал отсчет: — Раз, два, три… пошел!

Он хлопнул ладонью по кнопке «Запись» и замер, уставившись вытаращенными глазами на клетку, прислушиваясь к малейшему шороху в словно приросших к его голове наушниках.

Рабочие аккуратно придвинули клеть к входу в клетку Моцарта и наладили синхронизацию запорных механизмов, поэтому Дарси оставалось только нажать рычаг, чтобы одновременно поднялась вверх передняя стенка транспортной клети и скользнула вбок задвижка самого широкого входа внутрь загона чужого. Моцарт приближался к новому гостю, почти не таясь, убаюканный покорностью пускавшихся к нему прежде животных, предвкушая еще одно легкое убийство и вознаграждение за него сытной кормежкой.

Тупоумный, но раздражительного нрава дикий гяур тряхнул головой и захрипел, затем наклонил голову и неуклюжей массой ввалился в клетку. Бык увидел чужого, его глаза налились кровью, из глотки вырвался рев. Он был громким и долгим, похожим на звучание мощного гудка в пустом помещении. Рев нарастал и падал, перемежаясь с грозными хрипами дыхания. Бык покачивался из стороны в сторону и скреб копытами по грубой фактуре пластика пола; его движения были удивительно быстрыми для животного таких размеров и веса.

Все еще не подозревая опасности, Моцарт, немного присев, продолжал приближаться, а гяур низко, насколько позволяли плечи, опустил голову. Новый взрыв рева вырвался из динамиков, еще более мощный и на этот раз явно предупреждающий. Моцарт придвинулся еще ближе, никак не реагируя на поднятый животным шум, очевидно продолжая считать, что перед ним такой же не воинственный противник, с каким пришлось встретиться на прошлой неделе. Это было серьезным заблуждением, и чужой оказался неподготовленным к могучему броску тяжелой туши быка и удару его длинного кривого рога, который пронзил ему левый бок, угодив точно под защищенные панцирными пластинами ребра.

Инерция атаки быка всей массой тела отбросила чужого назад, но брызнувшая из раны кровь-кислота залила морду гяура. Он бешено дернулся от боли, зашатался, внезапно передние ноги быка стали выглядеть слишком слабыми для такой огромной туши — казалось, что они вот-вот подкосятся. Его рев рвался из динамиков, усиливаясь, превращаясь в непрерывный вопль обезумевшего животного. К нему присоединились крики боли и ярости Моцарта, который принялся наносить быку сокрушительные удары когтистыми лапами. Он быстро разорвал его толстую шкуру в десятках мест.

Майкл бросил взгляд на Дарси, затем посмотрел на Эддингтона. Музыкант был предельно сосредоточен, его пальцы порхали над головками и рычажками настройки пульта стойки звукозаписи.

— Прислушайтесь к его пению, — ухитрился вставить слово Эддингтон. Он поднял одну руку, растопырил пальцы, затем сжал их в кулак. — Оно удивительно… это голос пойманной руками молнии!

Из динамиков полился хрип агонии. Майкл снова повернулся к стеклянной стене клетки и увидел, что Моцарт охватил длинными острыми пальцами рога противника.

Внезапно чужой повернулся так, что хвост оказался под прямым углом к его телу, и ударил всей длиной этого многозвенного хлыста по мускулистому боку быка. Словно завороженные, члены бригады «Синсаунд» не могли оторвать взглядов от гяура, который заревел еще громче и попытался вырваться, но хвост чужого надежно охватил его могучие плечи.

Наконец Моцарт оторвал быку голову, и череда громоподобных всплесков рева из динамиков смолкла.

На несколько секунд установилась полная тишина. Чужой отшвырнул свой трофей в сторону и попятился от обезглавленной туши, словно желая посмотреть, не исхитрится ли противник подняться и снова вызвать его на поединок. Дарси и Майкл уставились на забрызганную кровью стеклянную стену, вглядываясь в просветы между красными пятнами, которые странным образом напоминали… веснушки.

Затем послышался вздох Эддингтона, сопровождавший щелчок кнопки на панели стойки звукозаписи; красное табло с надписью: «Идет запись» — мгновенно погасло.

— Потрясающая, — провозгласил Эддингтон, — но чертовски короткая запись. — Он снова сжал руку в кулак и прижал его к груди, словно пытался таким образом унять слишком гулкие удары сердца. Мрачная ухмылка на его лице то исчезала, отражая ход размышлений о только что слышанном, то вновь вспыхивала надеждой. — Теперь мы знаем, что ему нужно, вернее, как заставить его петь по-настоящему. Необходим кто-то равный ему, способный сделать ему больно, заставить почувствовать себя жертвой, а не охотником.

По общему согласию обязанность обращаться к Ахиро в случае необходимости лежала на Дарси, и теперь она отправилась к нему без колебаний. Она не имела представления, что и как намерен сделать Ахиро, чтобы осчастливить Деймона, но это его проблема. У нее был единственный аргумент: они с Майклом могут работать только с тем, что у них есть. Если Ахиро не справится с поставкой необходимого материала, они не могут нести ответственность за неудачные результаты.

Подозрения Дарси относительно состояния Эддингтона буквально с каждым часом все более укреплялись, но, когда она высказала свои соображения Майклу, он отмел их все.

— Не берите в голову, — сказал Майкл. — Вероятно, вы правы, более чем вероятно, что он давно имеет пагубную привычку к тому или другому наркотику. Ну и что? Вы знакомы со статистикой. К ним прибегает восемьдесят процентов художников и музыкантов. Они употребляют все — от желе до марихуаны, хотя растительные материалы теперь почти невозможно достать. Большинство этих людей умирают, не отпраздновав сорокалетия.

— Я не хочу работать с наркоманом, — холодно возразила Дарси. — Не думаю, что этим людям можно Доверять. В них нет ничего основательного.

— Между нами, Дарси, показался ли вам Деймон Эддингтон основательным хотя бы в чем-то? Сама эта программа — бред сумасшедшего. — Майкл пожал плечами. — Этические нормы имеют право на существование, Дарси, но в «Синсаунд» большинству из них вряд ли есть место. Поберегите разговоры на эту тему для обеда с близкими…

— Я не поддерживаю контакт с семьей.

— Речь не о том, — возразил пожилой коллега. В тоне его голоса появилась резкость, и Дарси поняла, что вывела из равновесия этого покладистого человека. — Тут не церковь. Если вы этого не знали, соглашаясь здесь работать, значит, жили в каком-то экологически чистом коконе. Черт побери, основную часть доходов этой корпорации, вероятнее всего, дают наркоманы, которые день-деньской всюду таскают с собой диск-плейеры. Наушники едва ли не имплантированы прямо в их проклятые мозги. Кроме того, как вы можете возражать против работы с принимающим наркотик, если мы все вчетвером приложили руки к смерти этого Петрилло?

В конце концов Дарси перестала возвращаться к этому разговору, хотя ее подозрение превратилось в полную уверенность однажды ранним вечером, когда она увидела Деймона в парке Грамерси; он вышел за его ворота на Ирвинг-плейс и сразу же юркнул в переулок. Выглянув из-за угла здания, она увидела его увлеченно беседующим с безвкусно одетым огненно-рыжим парнем в темных очках, с жемчужным ожерельем на шее, настолько тугим, что бусины врезались в дряблую кожу. Ей не составило труда определить, кто он такой, а когда Деймон протянул ему пачку банкнотов и получил взамен два стеклянных пузырька, все стало предельно ясно.

Нравилось ей это или нет, но сомневаться, что Эддингтон — наркоман, больше не приходилось. Хотя сколько-нибудь… заметно… на его работе это не отражалось. Неважно, давно ли он начал употреблять желе, неважно, сказалось на нем его действие или еще нет, обходиться без этого вещества Деймон больше не мог. С другой стороны, он никогда не путал диапазоны, работая за пультом стойки смесителя, не терял контроля над мыслительным процессом, во всяком случае настолько, чтобы принимать неправильные решения или путаться в органах управления оборудованием. Так и не найдя объяснения этим двум взаимоисключающим обстоятельствам, Дарси окончательно пришла к заключению, что лучше всего помалкивать. Музыканты — темпераментные люди, они склонны к уединению, ими движет свободный творческий порыв.

Эддингтону наверняка не понравилась бы ее попытка поставить вопрос ребром, и Майкл прав: кто она, в конце концов, такая, чтобы указывать ему, что делать? Кроме того, всем известно, что, однажды попробовав королевское желе, люди привязываются к нему до конца дней, нравилось ей это или нет. В конечном счете ей нет дела до того, что он курит, принимает внутрь или вводит в вены, — пусть делает с собственным организмом все, что хочет. Она просто чувствовала, что на него нельзя положиться, но и желания показывать ему спину у нее не было.

Эддингтон стал проводить в наблюдении за Моцартом столько же часов, сколько Дарси, и ей оставалось только удивляться, глядя, как он стоит возле стеклянной стены и бормочет, до побеления прижимая растопыренные пальцы к стеклу, словно желая прикоснуться к Моцарту, иногда обращаясь к нему, но чаще разговаривая с самим собой.

— Я научился чувствовать тебя, — шептал Эддингтон, — твою злобу, твой голод. Но почему я не слышу твою музыку? Спой мне, чтобы и я мог спеть тебе. Дай мне больше, Моцарт, больше.

Его монотонное бормотание напоминало молитву и ужасно утомляло Дарси. Поскорее бы возвращался Ахиро.

Дарси уже уходила домой, когда прибыли наконец Ахиро и его два помощника с новым животным. Ахиро тащил спереди, а двое других подталкивали сзади тележку-платформу, на которой стояла клетка. Деймон, направлявшийся в ванную, которая находилась в заднем торце наружного помещения улья, замер при виде закрытой брезентом клетки. В выражении его лица смешались ожидание и недоверие. В своей обычной манере Ахиро не стал утруждать себя ни улыбкой, ни какими-то заранее приготовленными словами, а просто сказал:

— У нас есть животное, которое с ним сразится.

Не дожидаясь ответа, они втроем стащили клетку с платформы и поставили ее возле двери кормушки чужого.

— Что… что там в клетке? — Глаза Деймона расширились, в них разгоралась безумная надежда.

— Исключительно проворное животное, — ответил Ахиро, — с клыками и когтями, способное постоять за себя.

Без дальнейших слов он ухватился за край толстого зеленого брезента и сбросил его с клетки. Из нее вырвалось зловещее рычание, и Дарси открыла рот от изумления, невольно обхватив горло руками. Однако любопытство заставило ее вместе с остальными подойти поближе. Внутри сидела лоснящаяся блеском меха красивая черная пантера, ее глаза искрились золотом. При виде людей пасть животного оскалилась острыми белыми зубами.

— Должно быть, вы утащили ее из зоопарка в Бронксе! — воскликнула Дарси. — В каком другом уголке земли можно было бы найти эту красавицу?

— Мы делаем все необходимое, чтобы доставить удовольствие мистеру Эддингтону и завершить программу, — заверил ее Ахиро, не считая необходимым отвечать на вопрос.

Тем временем его люди с помощью шестов двигали и поворачивали клетку, пока не придвинули ее вплотную к запертому входу во владения Моцарта. Когда выдвижная передняя дверца была поднята, Ахиро кивнул двум своим помощникам, которые ответили легкими поклонами и выскользнули из улья.

— Надеюсь, вас не засекли, — с тревогой в голосе сказал Майкл.

— Кого заботит, откуда этот зверь появился? — возбужденно заговорил Деймон. Подходя к тыльной стороне клетки с пантерой, он хихикал, словно школьник, и дикая кошка предостерегающе зарычала. — Наконец-то у нас появилось что-то, с чем Моцарт сразится по-настоящему. Это будет удивительно, я — то знаю!

Он еще раз удовлетворенно хихикнул, затем буквально отпрыгнул от клетки к стойке звукозаписи и весело расхохотался, когда пантера зашипела ему вслед, высунув лапу между прутьями. Радостно потирая руки, он устроился в кресле перед пультом и спустя полминуты объявил:

— Я готов.

Казалось, все затаили дыхание, когда Ахиро снова набросил брезент на клетку, чтобы животное не поцарапало его, затем наклонился и стал открывать последнюю преграду, отделявшую пантеру от огороженного для Моцарта пространства. Старательно не выказывая никаких эмоций, Дарси наблюдала за маниакальной улыбкой на лице Деймона, который, ударив по кнопке «Запись», привычно расположил пальцы над дюжиной органов управления аппаратурой звукозаписи. Прищурив глаза, Ахиро приковал свой внимательный, беспощадный взгляд к открывшемуся входу в клетку Моцарта. Майкл хмурился, широко раскрытые глаза выглядели на побледневшем лице вылезшими из орбит, словно он заранее знал судьбу грациозной черной кошки. Но… разве она не известна и всем остальным?

Когда дверца начала открываться, чужой инстинктивно припал к полу и разинул пасть, обнажив второй эшелон острых зубов. Ничего таинственного и опасного в этой кошке не было, да и разделяло их достаточно большое пространство.

Пантера прыгнула.

Из динамиков вырвалось свирепое рычание, а Моцарт удивленно попятился, затем метнулся вбок, почувствовав, что странное животное летит на него по воздуху. Пантера обрушилась на спину чужого и вонзила когти всех четырех лап под лепестки его панциря.

Зубы пантеры рассекли затылочную долю его пластинчатой головы, и Моцарт яростно взвыл. Этот рев прозвучал смесью рева вырвавшегося из перегретого котла пара и взбесившегося слона.

Чужой бешено вертелся, пытаясь сбросить с себя кошку, и хлестал хвостом по воздуху, пока колючка на его конце не царапнула бок пантеры, разорвав кожу.

К резким крикам боли Моцарта присоединились кошачьи вопли, пантера убрала когти и отпрыгнула в сторону, прежде чем Моцарт успел схватить ее; не колеблясь, она напала снова, на этот раз прокусив жесткий панцирь чужого и вырвав блестящими резцами клок черной узловатой плоти сантиметров пять длиной.

Дарси ахнула и подскочила вплотную к стеклянной стене.

— Пантера готова убить его! — крикнула она, стараясь перекричать включенные на полную мощность динамики, но Эддингтон даже не шелохнулся, чтобы уменьшить громкость. Более того, казалось, он ощущал себя скачущим верхом на волнах звука, покачиваясь в ритме сотрясавших улей вибраций.

Ей ответил Ахиро, стоявший где-то позади, но она не обернулась, не в силах оторвать взгляда от сражения внутри клетки:

— Ни единого шанса.

Тон его голоса показался ей насмешливым, и она решила, что Ахиро относится к ней слишком высокомерно. Как ей хотелось бы отбрить его за это презрение!

Дарси сжала зубы, заранее нахмурилась и повернула голову.

— Но если убьет? — с вызовом спросила она. — Тогда мы…

— Смотрите, — почти скомандовал Ахиро.

Она резко повернулась к стеклу и съежилась от страха, внезапно почувствовав сострадание к несчастной кошке. Ахиро, конечно, был прав: пантера сильна духом, но не имела реальных шансов на победу. Отделенный стеной из небьющегося стекла, Моцарт был всего в метре от нее, и Дарси во всех деталях разглядела переднюю лапу Моцарта, которой он изловчился схватить противника. Злобно царапавшаяся и кусавшаяся кошка была уложена спиной на пол и выпотрошена, хотя продолжала сопротивляться в тисках когтистой лапы чужого до самого конца. Ее вопль предсмертной муки смешался с голосом Моцарта, звучание которого очень напоминало победный клич.

— Это красиво, это само совершенство! — Деймон говорил очень громко, но его все равно никто не слышал сквозь визг пантеры и пронзительные крики Моцарта. — Прислушайтесь к этой гамме неистовства, оргазма, удовлетворения.

«Я смогу соединить с этими звуками так много, — исступленно размышлял он, — Ханса Хенце, Корильяно, Шостаковича, Онегера, Ховханесса, Нанкарроу — всех этих апостолов гнева и душевной скорби двадцатого столетия». Как легко и покойно, закрыв глаза, вечно слушать Моцарта, воображая величественные композиции, к которым…

Музыка остановилась.

— Нет! — Деймон так быстро вскочил на ноги, что его кресло с грохотом повалилось на пол; остальные наблюдатели вздрогнули. — Куда подавалась музыка, она должна продолжаться! — Его руки с растопыренными пальцами тряслись, словно когти; в отчаянии он готов был вонзить их в собственные щеки. — Проклятие, все кончилось слишком просто! — Пальцы Деймона сжались в кулаки, он зажмурил глаза и запрокинул голову. Жгучие слезы гнева тонкими ручейками потекли по его щекам, грудь тяжело вздымалась. — Этого было недостаточно… мне надо больше.

— Мистер Эддингтон, — спокойным голосом заговорил Ахиро, — вероятно, я смогу достать для вас Другое животное, вы хотите какое-нибудь более крупное?

Деймон опустился на колени перед клеткой Моцарта. Чужой уже начал разделывать труп пантеры, поглощая куски ее мяса с ненасытным аппетитом, который, казалось, всегда оставался неудовлетворенным.

— Другое животное, — прошептал Деймон. — Какое животное? Взгляните на него, Ахиро. Несколько минут назад он получил ранения, пантера разодрала его в нескольких местах, а он как ни в чем не бывало с наслаждением уплетает недавнего врага.

Деймон сокрушенно опустил голову, прижавшись разгоряченным лбом к холодному стеклу. Возможно, это как раз и есть та цель, которую преследовали «Синсаунд» и Кин с самого начала, — унизить его, сломить его неприятие «музыки» в понимании компании, использовать его тонкое композиторское мастерство для своих выгод. Даже если у них иные цели, он еще никогда не был так близок к капитуляции.

— Это бесполезно, мне никогда не добиться успеха в этой программе. Ни черта из этого не выйдет, Ахиро. На свете нет животного, которое оказалось бы настолько злобным, чтобы Моцарту пришлось повозиться с ним достаточно долго и дать мне то, чего я хочу, — то, что мне необходимо.

Вэнс и Брэнгуин молча принялись за обработку данных, записанных на их оборудовании во время схватки, а Эддингтон и Ахиро продолжали наблюдать за Моцартом. Наконец японец достал из кармана пару тугих перчаток и натянул их, а затем заговорил мягким, словно издалека, голосом, прозвучавшим необыкновенно зловеще:

— Я уверен, что одно такое животное есть, мистер Эддингтон. Дайте срок… я поймаю его.