В память Пэтти Уолд и музыки, отзвучавшей слишком скоро.
Миз Фон, есть у вас время?
Ему не верилось, что она так и не включит свет.
Джарлат Кин выбрал для этого визита самое лучшее из своего гардероба. Ему хотелось выставить напоказ наиболее важные составляющие своей личности — деньги, власть, влияние. Костюм из техношелка от Паолетти, который обошелся ему в пятьдесят пять сотен кредиток, говорил именно об этом, если не большем. Его стратегия, похоже, себя не оправдала. Помещение, в которое он вошел, хотя и было погружено в темноту, создавало ощущение простора, с каким ему прежде не приходилось встречаться в частных апартаментах, особенно если учесть, что оно располагалось в столь непривлекательном здании. Его с трудом удалось найти среди множества подобных на перенаселенном Манхэттене. Кин сразу почувствовал себя маленьким и невзрачным.
Сияния ночного неба сквозь громадные — от потолка до пола — окна особняка на крыше небоскреба было недостаточно, чтобы разглядеть подробности, но роскошь внутреннего убранства в духе декаданса не мог скрыть даже этот призрачный полумрак. Все органы чувств Джарлата, кроме зрения, буквально окунулись в богатство: ковер под подошвами туфель-мокасин из тонкой итальянской подделки под натуральную кожу был таким густым, что пружинил, ноздри щекотали дорогие благовония. Кину очень не хотелось двигаться на ощупь — он наверняка почувствует себя неловко, а значит, попадет в невыгодное положение в предстоявшей сделке. Но деваться некуда, он вытянул руки и пошел. Пальцы то и дело натыкались на обивку мягкой мебели из настоящего шелка и кожи. Он щелкал попадавшимися под руки выключателями, но ни один светильник не зажегся. Многочисленных, но далеких городских огней было явно недостаточно, но глаза мало-помалу привыкли к темноте. Выбора, видимо, нет, и переговоры придется вести в полумраке.
— Мистер Кин.
У нее был тихий, нежный голос, почти шепот, походивший в темноте на шелест падающего шелкового шарфа. Кин сумел взять себя в руки и повернуться с максимальным достоинством, какое можно было продемонстрировать в темноте перед женщиной, выглядевшей не более чем призраком. Он откашлялся:
— Да, мисс… э-э…
— Мина.
— Мисс Мина. Благодарю вас за любезное согласие принять меня. — Чувственность в ее голосе внезапно превратила прекрасно скроенный костюм в очень тесный, слишком теплый, несмотря на безупречно свежий и прохладный воздух особняка. — Я понимаю, что короткая записка…
— Мое время дорого, мистер Кин. Что вам нужно?
Теперь она была в трех метрах от него, на фоне ряда громадных окон. Серебристо-золотистый отсвет огней Манхэттена за стеклом обрамлял чернильно-черный силуэт женщины. Он видел только неописуемо загадочный блеск ее темных глаз. Прямые волосы, не уложенные в высокую прическу вопреки японской традиции, ниспадали до бедер, тускло мерцая. Мина слыла легендой в кругах первых людей Земли, которых судьба одарила миллиардами, знакомство с нею было пределом мечтаний любого из них. Почему она согласилась с ним встретиться?
— У меня… есть предложение, — смог он наконец заговорить. Она ничего не ответила, по Кин легко вообразил вскинувшиеся в сомнении брови. Они рисовались ему тонко очерченными дугами над черными как смоль глазами. — Деловое, конечно. Касающееся одного… общего знакомого. — Он повертел шеей в ставшем вдруг неудобным воротнике тщательно подобранной к костюму рубашки. — Я более чем щедро компенсирую ваши усилия.
Мина не позволила себе рассмеяться над неуклюжим многословием Кина, хотя он почувствовал, что она больше чем удивлена. Его слова повисли в воздухе между ними; ему показалось, что их смысл медленно смешивался с запахом ее духов, но явно не улучшал их букета.
— Усилия? Какое интересное слово, мистер Кин. — Она опустилась в кресло перед окном, напомнив ему этим движением исполнение танца змеи… или настоящую кобру, сворачивающуюся кольцом. Было неестественно тихо, что говорило о полной звуконепроницаемости ее владений. Кин почему-то ожидал услышать приглушенную музыку, что-нибудь романтическое и строгое, исполняемое… вероятнее всего, на арфе.
— Возможно, — елейным голосом заговорил Кин, — джентльмен, с которым вы связаны, не вполне соответствует вашим потребностям. Существуют более тонкие вещи, чем богатство, которыми определяются взаимоотношения мужчины и женщины. Я располагаю убедительными свидетельствами существования другого джентльмена со средствами, который жаждет вашей компании. — Неплохо, подумал он. Исполнение отрепетированного текста прошло почти без изъяна; язык подвел его только на первом слове «джентльмен» — ничего удивительного, если учесть его личные чувства к мужчине, о котором шла речь, — Я готов гарантировать реальное вознаграждение по вашему усмотрению.
— Понимаю. — Мина отвернулась к окну, и теперь Кин мог видеть лишь очертание ее профиля: высокий лоб, небольшой прямой нос, округлые линии губ над классическим подбородком. — Так что же о мужчине, которого я должна оставить, мистер Кин? В чем вы видите проблему?
Теперь Кин порадовался отсутствию освещения, тому, что даже лунный свет мог выдать заигравшую на его лице лисью ухмылку. В жестокой борьбе с самим собой он победил и не допустил даже намека на игривость в тоне.
— В жизни иногда выпадают несчастливые карты, не так ли? Приходится суетиться и изворачиваться под ударами судьбы. Многие люди верят, что их судьба предначертана от рождения.
— А вы, во что верите вы?
О, этот голос, такой чувственный и сладкий, словно стекающий с ложки теплый темный шоколад. Он таил в себе опасность, повергал в смятение.
— Я… Я верю, что личность в силах управлять собственной жизнью, — сказал он. — Бытие каждого уникально в своем роде, оно формируется миллиардами жизненных экспериментов, из которых и складывается личный опыт, не доступный никому другому.
— Это действительно так.
Мина замолчала. Она не открывала рта так долго, что Кин стал подумывать, не потеряла ли она к нему интерес, не слишком ли стремительным аллюром он приступил к делу.
«Чем ее взять? — задавал он себе вопрос. — Наркотиком? Более солидной суммой кредиток?» За нынешний вечер он еще не выжал себя досуха, но до этого совсем недалеко.
— Хорошо, — неожиданно изрекла она, — я это сделаю. Но абсолютно никто не должен знать о нашем разговоре. Если наша встреча станет достоянием гласности, последствия будут… ужасными для нас обоих.
— Вы можете довериться мне полно…
— И, — прервала она его на полуслове, — упомянутое вознаграждение вы переведете в твердую валюту. Вы будете держать ее при себе, пока я не потребую, но я предварительно сделаю необходимые приготовления. Не обманите меня, мистер Кин, иначе вам придется столкнуться совершенно не с тем, чего ожидаете. И это не доставит вам удовольствия.
— Уверяю вас…
— Теперь вы можете идти, мистер Кин.
Он открыл было рот, но где-то позади распахнулась, дверь, и у него едва не выпрыгнуло из груди сердце.
Яркий прямоугольник света лег на пол и резко замер, словно не осмеливаясь двинуться дальше одного метра от двери.
— Мой помощник покажет вам выход. В нужное время я свяжусь с вами. Доброй ночи, мистер Кин.
Ему хотелось протестовать, потребовать права взглянуть ей в лицо. Он поставил на кон сотни тысяч кредиток — накопления всей жизни. Почему же ему не позволили посмотреть ей в глаза, увидеть, как она на самом деле выглядит?
Джарлату Кину удалось покинуть апартаменты Мины по крайней мере с высоко поднятой головой. Он напоминал себе побитого, но оставшегося в живых гордого дуэлянта. Такое ощущение лишь укрепило его жажду мщения, а лучшего и нельзя было ожидать. Пока Мина — едва заметная трещина в фундаменте, и пролегла она на гораздо более глубоком уровне, чем действуют капканы денег и махинаций в бизнесе. Нынче ночью он будет спать сном праведника: первый шаг сделан.
При неослабном внимании и надлежащем терпении эта крохотная трещина превратится в пропасть.