Муля, не нервируй... Книга 2

Глава 9

Сидор Петрович Козляткин на меня дулся и не хотел не то, что разговаривать, но даже замечать. К примеру, когда он заглянул в наш кабинет, то сказал так:

– Здравствуйте, Мария Степановна и Лариса! – а на меня даже не посмотрел, словно меня здесь и не было.

Когда он дал им задание и ушел, так и в упор не заметив меня, Мария Степановна укоризненно посмотрела в мою сторону и покачала головой. А Лариса сказала:

– А я же говорила!

Я уже точно не помнил, о чём она там говорила, но с женщинами спорить никогда нельзя, особенно если они уверены в своей правоте.

Поэтому я сказал:

– Ты, как всегда права, Лариса, – и добавил, – я в соседний отдел, на минуточку.

И отправился в соседний отдел, где работала кареглазка с подругами.

– Муля! – обрадовались мне девушки и даже бросили свою работу, – а сегодня в актовом зале на какую тему лекция будет? Или в Красном уголке?

– Лекции не будет, – сказал я и хмуро добавил, – ни в актовом зале, ни в Красном уголке.

– Но комсорг…

– Вот пусть комсорг лекции и читает, – ответил я категорическим тоном.

– Ну как же так? – расстроились девушки, и принялись уговаривать меня.

И тогда я «поддался» на уговоры:

– Ну, ладно, если вы так хотите, то я проведу с вами одно занятие. Но это не на общих комсомольских началах, а только потому, что я не умею отказывать таким красивым девушкам. Считайте, моя личная инициатива.

Девушки заахали, захлопали в ладоши. А я добавил:

– Если надумаете привести своих подруг, то проверните всё так, чтобы никто не знал. Вы понимаете о ком я.

Девушки понимали. Одна из них спросила:

– А на какую тему будет лекция?

– Думаю, вряд ли вам интересно будет слушать о социально-политической истории Туркменской СССР и об урожайности хлопка, правда?

Девушки смущённо захихикали, а я сказал:

– Лекция, точнее занятие, будет о том, как внешний вид влияет на успех человека и как с помощью внешнего вида влиять на мнение людей о себе.

Девушки обрадованно зааплодировали, а кареглазка пискнула:

– Но в Красном уголке будет сами-знаете-кто.

Я аж вздрогнул.

Но она имела в виду всего лишь комсорга.

И тогда одна девушка сказала:

– А можно же собраться в библиотеке. Там все на обед уйдут, и читальный зал будет свободен. И его не запирают на обед, чтобы люди могли зайти и почитать газеты или журналы в своё личное время.

Мы договорились встретиться в обед, я взял с девушек страшную клятву, что они никогда и никому не расскажут об этом даже под самыми ужасными пытками (так я был уверен, что через десять минут о моей лекции будут знать все), и мы разошлись по рабочим местам.

Читальный зал библиотеки в Комитете по делам искусств СССР был хоть и небольшим, но довольно уютным. Сотрудницы библиотеки даже салфеточки вязанные на столах разложили. И пахло там так вкусно – свежими журналами и почему-то мятой. Но мне нравилось. Как у бабушки в деревне.

Мне кажется, что за всю историю существования читального зала, туда одновременно столько народу не набивалось никогда. В основном это были женщины, но среди них я увидел нескольких, словно совершенно случайно, затесавшихся мужчин.

Занятие я вёл в виде игры с элементами страт-сессии.Начал с простого вопроса:

– Как вы определяете, кто перед вами?

Девушки замолчали и смущённо переглянулись.

– Хорошо, я немного переиначу вопрос, – усмехнулся я, – если вы видите перед собой мужчину в пожарной каске. Как вы определите, кто перед вами?

– Пожарный, – ответила одна из девушек, невысокая. С задорным таким носиком и смешной чёлкой.

– Правильно, – кивнул я, – а если в форме милиционера?

– Это милиционер! – уже хором сказали девушки.

– А если в белом халате?

– Врач! – выкрикнула Наташа (она тоже пришла, хоть и дичилась меня, очевидно испытывая чувство вины за ту стенгазету).

– Правильно, – похвалил я, – а кто ещё может быть в белом халате?

– Лаборант, учитель химии… – начали перечислять девчата.

– Отлично! – подытожил я, – вижу, что основной принцип вы поняли. А теперь смотрите, если я вижу перед собой девушку в строгом деловом костюме, в туфлях и чулках. Кто она?

– Служащая, секретарь…

– Директор завода! – хихикнула кареглазка.

– Всё верно, – кивнул я, – а если в платочке, спецовочном синем халате и калошах?

– Доярка! Маляр! – захихикали девушки. Игра им понравилась.

– Ну, замечательно, – кивнул я, – основную суть вы поняли. А теперь кто среди вас самый храбрый? На чьём примере мы рассмотрим первый образ?

Девушки смущённо замялись. Им и хотелось, и вместе с тем было боязно препарироваться на виду у всех.

– Давайте я? – подняла руку скромно сидевшая девушка.

– Давай, – ободрительно улыбнулся ей я, – не боишься? Что тебя сейчас раскритикуют?

– Зато я точно буду знать какие у меня ошибки и смогу их исправить, – задорно ответила она.

– Кстати, очень правильная позиция, – я внимательнее присмотрелся к девушке. – Тебя как зовут?

– Нина.

– Отлично Нина, – одобрил я и сказал, обращаясь к остальным, – а сейчас все посмотрите на Нину. Нина, встань пожалуйста, на середине. Представь, что ты манекенщица и встань так, чтобы тебя было всем хорошо видно.

Нина встала по центру и попыталась изобразить манекенщицу, получалось явно не очень, но задор был.

– Итак, что вы можете о ней сказать? Только давайте по очереди. Условие такое: вы не знаете кто это и где она работает. Впервые её видите. Охарактеризуйте этого человека.

Подняла руку кареглазка:

– Она в вязанной кофте, платье ситцевое в цветочек, туфли без каблука, по цвету не подходят ни к платью, ни к кофте. Возможно, перед нами библиотекарь сельской библиотеки, – она хихикнула.

– Все согласны? – спросил я.

– Это может быть и воспитатель детского сада, – предположила Наташа.

– И домохозяйка, – выкрикнула со своего места коротко стриженная девушка.

– Нет, домохозяйка не будет носить такой портфель, – заспорили с нею остальные, – это портфель на работу. Вот учитель младших классов может такой портфель носить, чтобы тетради помещались.

– Но учителя в школе не ходят в ситцевых платьях в цветочек! – начали спорить другие.

– Сельские учителя ходят!

– Отлично, – сказал я, прекращая спор, – Нина, ты кем работаешь?

– Я методист в отделе по контролю за репертуаром, – смущаясь, ответила она. От разбора её образа, у неё на щеках выступили красные пятна, но она держалась, разрываясь между негодованием от критики и интересом от разбора.

– Итак, ты работаешь методистом в Комитете по делам искусств СССР, то есть служащим главного учреждения культуры. Как должен выглядеть сотрудник Комитета? А особенно, если этот сотрудник – девушка?

– Носить костюмы! – сказала кареглазка (когда я уже, наконец, узнаю её имя? А то неудобно получается).

– Давайте я чуть усложню пример – шуточно парировал я. – Наша Нина категорически не любит костюмы!

– Я люблю! – пискнула Нина.

– А давай ещё сильнее усложним ситуацию, – подмигнул я ей, – у Нины принципиальная позиция: сотрудник-девушка не должна носить костюмы, и, кроме того, давайте предположим, что Нина очень хочет выйти замуж.

Все девчата прыснули от смеха, но заблестели от любопытства глазами.

А я продолжил:

– Итак, Нина – ответственный сотрудник Комитета, курирует репертуары театров и цирков, не любит костюмы, но хочет, чтобы её воспринимали серьёзно. А заодно хочет срочно выйти замуж, и ей надо не только не выйти из образа советского служащего, но и заинтересовать парня своей внешностью. Как это сделать?

Девчата притихли, задумались.

И тут подняла руку Наташа:

– Может, она наденет блузку и юбку. А на ноги – туфли на каблуках?

– Принято! – кивнул я, – это и строго, и женственно. Хотя и зависит от фасона. Но тут уж, я думаю, вы лучше разбираетесь. А если будет холодно?

– Шерстяное платье, лучше тёмного цвета, – подсказала девушка слева.

– А кофту можно?

– Это упростит образ… – загомонили девушки, а я добавил:

– Хорошо. Вижу, что основной принцип вы поняли. Я добавлю, что если Нина ещё и причёску сделает высокую, чтобы открыть свою красивую шею, то этим она добавит себе ещё баллов. Все эти хвосты и косички – несерьёзно.

Несколько девушек покраснели, так как они были с хвостами или косичками. Я дипломатично сделал вид, что не заметил.

Мы ещё долго разбирали их образы, потом я давал им основы брендирования, и, когда обед начал приближаться к концу, девчата расходились оживлённые, довольные. Спорили. Обсуждали занятие.

Я тоже был доволен.

Как потом сказала мне кареглазка, в Красный уголок к комсоргу не пришел никто.

Что и требовалось доказать.

А дома меня ждала Дуся. И была она сердитая:

– Муля! – возмутилась она, – это что такое?!

– Что? – спросил я.

– Это! – она обвела рукой опустевшую комнату.

– Моя комната, – ответил я.

– Я знаю, что это твоя комната! – рассердилась ещё больше она, – а где ковры тут были?

– А! Ковры, – кивнул я, – так бы и сказала. А то начинаешь тут…

– Муля! – сверкнула глазами Дуся, – не выкручивайся. Где ковры?

– Одолжил.

– Как одолжил?! – всплеснула руками Дуся, – Муля, ты знаешь, как сложно было Петру Яковлевичу их достать? Ты хоть понимаешь, какой это дефицит? А ты их одолжил! Говори кому, я пойду заберу обратно!

– Печкину и Ложкиной, – ответил я, наблюдая, как меняется лицо Дуси, – понимаешь. Дуся, они люди бедные, много на страну работали, никогда ничего лишнего не имели. Нашли друг друга, считай, на старости лет. В субботу у них свадьба, так я им одолжил ковры. Хотят комнату украсить, чтобы как у людей было. К Печкину из театра артисты же придут. Так что вот…

И я для аргументации развёл руками.

Глаза у Дуси затуманились.

– На старости и замуж? – удивилась она, но от её былой воинственности не осталось и следа, – а сколько этой Ложкиной лет?

– Точно не знаю, – пожал плечами я, – но волосы у неё седые… были, пока она не встретила Петра Кузьмича. А сейчас у неё локоны, крашеные такие. А вот Печкину через два года на пенсию. Так что думаю, они где-то ровесники.

– И не побоялась же она замуж на старости пойти? – удивилась Дуся, – боязно же. А вдруг человеком плохим окажется?

– Жизнь, Дуся, даётся один раз, – сказал я, – и прожить её надо правильно. Вот, к примеру, была у меня одна знакомая. Всю жизнь тяжко так проработала, маляром на стройке. И была у неё мечта – увидеть море. Хотя бы на минуточку, так она хотела войти в него, погладить волны. Ей от работы путёвки предлагали, но она всё откладывала. То дорого, то времени нет, детей же растить надобно, то ещё какие-то причины находила. Причины же всегда найдутся, Дуся. А потом состарилась, скрючилась, села у дома на лавочке, посмотрела на свои распухшие от работы руки и заплакала. Говорит, скоро уже помру, а моря за жизни так и не увидела никогда. Ну и разве это правильно?

Дуся замерла. Взгляд её остекленел, глаза расширились.

На неё мой рассказ произвёл такое впечатление, что больше за ковры она меня не ругала и про то, почему вчера на ужин не пришел, и то забыла спросить.

Вот и хорошо.

Когда Дуся ушла, я решил вечер провести-таки с книгой. Это не граф Монте-Кристо, а просто безобразие какое-то! Стоит только мне засесть за книгу, как срочно всем что-то от меня нужно.

Надеюсь, что хоть сейчас меня оставят в покое.

И вот когда вместе с отважным Дантесом я как раз проник в ночной дом, тихо-тихо прокрался по скрипучим ступеням, как вдруг в дверь постучали.

У меня от неожиданности чуть чашка с чаем из рук не выпала.

Но что тут делать – отложил Дантеса и пошел открывать.

Я ожидал увидеть кого угодно, но, к моему несказанному удивлению, на пороге стоял… Павел Григорьевич Адияков.

– Здравствуй сын, – сказал он, почти не проявляя эмоций.

– Здравствуй, отец, – в тон ему ответил я, – проходи, пожалуйста.

Я посторонился и Адияков вошел. Он осмотрел комнату и констатировал:

– Бедненько, но чистенько. Тебе бы сюда ещё ковёр повесить и нормально будет. Я, кстати, могу достать ковёр.

У меня чуть нервный припадок не случился:

– Спасибо. Не надо, – покачал головой я, сдерживая смех, – я уж как-нибудь сам. Ты есть хочешь? У меня расстегаи с рыбой есть, Дуся готовила.

– Нет, я не голоден, – покачал головой Адияков, – хот от чашки чая не отказался бы.

Чай, так чай. Я раскочегарил примус и поставил кипятиться воду.

На стол я таки выставил Дусины расстегаи, поставил тарелку с порезанным сальтисоном и сыр.

– Сын, ты зачем мать расстраиваешь? – без лишних реверансов начал Адияков.

– Уже наябедничала? – вздохнул я, – это о свадьбе отчима?

– Да, – кивнул Адияков и добавил со печальным вздохом, – нельзя обижать мать. Она тебе мать, она вырастила тебя… сама…

– Модест Фёдорович тоже вырастил меня, – уточнил я. – Так, что не сама. Кроме того, там ещё Дуся была, дед с бабкой… (хотел прибавить «и другие персонажи», но подумал, что он меня не поймёт, и не стал).

Адияков дёрнулся, словно от пощёчины. Уточнение ему явно не понравилось.

– Не надо тебе больше туда ходить, – угрюмо повторил он, – у тебя есть семья.

«Ну началось», – подумал я, а вслух сказал:

– Так вышло, отец, что у меня большая семья: мама, ты, Модест Фёдорович, Дуся. Теперь ещё и Маша будет.

– Твоя семья – мама и я, – упрямо набычился Адияков.

В таком духе мы проговорили ещё минут двадцать. Каждый стоял на своём. Наконец он встал и ушёл. Нетронутая чашка чаю так и осталась стоять на столе.

А я вышел на кухню и схватил сигарету из пачки, которую оставил мне тогда Модест Фёдорович. Чёрт, последняя. Значит, судьба это. Докурю её, раз последняя, и бросаю курить вообще. Всё. Точка!

Приняв такое мудрое решение, я подкурил от конфорки.

Настроение после визита Мулиного биологического отца испортилось капитально. И вот сам не пойму почему. Вроде и человек он неплохой, и Муле добра хочет, ведь это сразу видно. А вот не лежит у меня душа к нему, и всё.

Сам не знаю, почему. Если уж на то пошло, то тот же Модест Фёдорович, он Муле вообще никто, отчим, который его воспитал. То есть для этого тела, Павел Григорьевич – биологический отец, а Модест Фёдорович – никто. Мне должно быть плевать на отчима. Но получается ровно наоборот. Вот такая вот засада.

И вот почему я к нему так предвзято настроен? Потому что он торгаш? Да нет, вроде. Я из двадцать первого века, и в наше время умение продавать – один из самых ценных навыков в быстро меняющемся постиндустриальном мире. Как раз к таким людям у нас всегда относились с уважением и ноткой зависти.

Да и сам я, по сути, коуч, то есть наставник, который продаёт определённые навыки людям. По-другому, платный учитель, репетитор, если хотите. Но там есть свои нюансы, конечно же.

К сожалению, в моём мире эта профессия приобрела много негативных черт, в основном, из-за недобросовестных коучей. Хотя также можно сказать и о любой другой профессии. И вот интересно, почему недобросовестные врачи или космонавты не проецируют негативное отношение на своих коллег, а вот недобросовестные коучи – да. Возможно, потому, что людям кажется, что они гребут деньги лопатой прямо из воздуха?

От размышлений меня отвлёк Печкин, который вышел на кухню с трёхлитровой стеклянной банкой.

Он подошел к крану и принялся набирать воду.

– Опять ты куришь, Муля, – покачал головой он.

– Последняя, – буркнул я, – надо перестать злиться.

– Это из-за гостя твоего? – проницательно спросил Печкин, – кто он тебе? Сослуживец?

– Отец, – признался я

– Так, погоди-ка, Муля, – почесал косматую голову Печкин и даже о банке с водой позабыл. – Запутался я уже. У тебя же отец другой был. Который недавно с девицей приходил, и жениться на ней хочет в один день с нами...?

– Ну да, – кивнул я.

– И как же это? И то отец, и это отец?

– Тот отчим, он меня воспитал и вырастил. А этот – родной.

– Эвона как, – крякнул Печкин, спохватился и выключил воду, а то уже давно перелилось из банки. – А чего вы ругались с ним, раз родной? Нельзя с отцом ругаться, особенно если родной.

– Да не ругались мы, – затянулся сигаретой я, – просто он громко разговаривает, и я с ним тоже.

– Бывает, – согласился Печкин.

– Да он хочет, чтобы я на свадьбу не ходил, – признался я, – и хочет, чтобы я с отчимом больше не общался. Ну а как я могу не общаться с ним, если он меня вырастил и вообще – человек хороший?

– А этот чего он так?

– Да мать его науськала, – и я кратко рассказал историю Наденькиных похождений. – И теперь, когда отчим решил на аспирантке своей жениться, мать начала интриги все эти проворачивать. Поставила вопрос ребром, чтобы я на свадьбу к ним не ходил в субботу. И отца уговаривать прислала.

– Ну, так-то оно правильно, – степенно кивнул Печкин, – ты же к нам на свадьбу приглашен. Но, с другой стороны, раз он воспитал тебя и был за отца, то негоже вот так взять и не пойти. Не по-человечески это будет.

– И вот что мне делать? – я затянулся так, что от сигареты осталось совсем чуть-чуть, почти окурок.

– Думаю, ты должен делать, что следует, – сказал Печкин, – бабы, они завсегда воду мутят, втемяшит что-то себе в голову и давай колотить. А мы на то и мужики, чтобы отличать бабские капризы от деловых предложений.

– Так что бы вы сделали на моём месте?

– На свадьбу я бы пошел, – кивнул Печкин и добавил, – но на нашу ты приходи тоже.

– А с отцом что делать? Он же обиделся. И мать.

– А ты на свадьбу сходи, а потом пути примирения искать будешь, – хитро улыбнулся Печкин, – а ещё я тебе так, Муля, скажу…

Но договорить ему не дали, в кухню вбежал ошалелый Жасминов и сказал:

– Беда, братцы! Кажется, я Гришку убил!