Москва-1980

Сюжет 17. В Ленинграде-городе…

Ох-х и денёк сегодня выдался у ленинградского психиатра-эпилептолога Ирины Михайловны Машковой. Ох-х и денёк…

Но обо всём по порядку.

Ленинград 1980 года. За окном золотая осень, но по ночам ещё не холодно. До дождей пошуршать листьями в ленинградских парках было одно удовольствие! Город хоть и бывшая, но столица великой Российской Империи, недобитая большевиками, и в это время года красота его просто немыслима. Впрочем как и всегда. Но речь пойдёт не о красоте Ленинграда, а о водке.

Н-да! Уж чего-чего, а водки в Ленинграде, как и во всём СССР, всегда было море разливанное! Мяса не было, а водка была. Олимпиада дорого обошлась государству, а длящаяся Афганская война и того дороже.

В 1980 году самая дешевая «поллитра» без наименования, просто «ВОДКА», в магазинах стоила три с половиной рубля. Плюс залоговая стоимость посуды на двенадцать копеек. Вот те самые памятные всем гражданам СССР «три шестьдесят две» и получались. В народе эту водку за своеобразное оформление этикетки называли «коленвал». А ночью по десять рублей за бутылку водка незаконно, но практически свободно продавалась на стоянках такси. Советская милиция кормилась с этой торговли и особо не мешала. Это то, о чём ещё летом пел Владимир Семёнович Высоцкий, земля ему пухом:

В Ленинграде-городе — как везде, такси,

Но не остановите — даже не проси!

Если сильно водку пьёшь, по пьянке,

Не захочешь — а дойдёшь к стоянке!

Уровни заболеваемости алкоголизмом и тянущимися за ними сердечно-сосудистыми и психоневрологическими заболеваниями в СССР просто зашкаливали за все мыслимые пределы и били мировые рекорды! ЛТП — лечебно-трудовые профилактории, были переполнены, а в ПНД — психо-неврологических диспансерах, стояли очереди.

Ленинград, ул. Ивановская, 18. ПНД №9 Володарского (ныне Невского) района.

Здесь и вела приём пациентов Ирина Михайловна Машкова, в девичестве Копылова, 35 лет, коренная ленинградка, врач высшей квалификационной категории. В общении очень приятная и вежливая женщина. Местные эпилептики её просто обожали. Она их тоже. Сколько их у неё уже было…

Запись к доктору Машковой была на месяцы вперёд. Трудная и неприятная эта болезнь — эпилепсия. Полностью к сожалению неизлечимая. И лучше чтобы с больным постоянно кто-то был. Кто был способен и главное знал, как ему помочь при неожиданно начавшемся припадке. А то как «здрасьте» — утопления, падения, ожоги, переломы, остановки сердца, провалы в памяти, выпадение языка и различные психические расстройства.

А если это всё ещё случалось по пьянке… Ох-х, не дай Бог!

Но совсем недавно в Ленинградском горздравотделе на большом совещании-семинаре врачей — психиатров, психологов, неврологов, эпилептологов, наркологов и др., работавших в ПНД и профильных лечебных учреждениях города, выступал сам профессор Случевский — заведующий кафедры психиатрии Ленинградского санитарно-гигиенического медицинского института. «Главный психиатр Ленинграда», как его называли. И в свой речи глубокоуважаемый Фёдор Измайлович рассказывал коллегам удивительные вещи:

Оказывается при лечении эпилепсии и других психоневрологических заболеваний и зависимостей, в Китае, Великобритании и др. странах, уже использовались живые ядовитые змеи. Да, Ирина Михайловна слышала об этом, но самой ей сталкиваться с лечением эпилепсии живыми змеями не приходилось. Таблетки, уколы с противосудорожными препаратами — карбамазепин, топирамат, вальпроаты, вот её рабочие медикаментозные инструменты и как эпилептолога, и как психиатра. А живые змеи — нет! Не учили её, студентку-отличницу, этому в мединституте и на всех последующих курсах усовершенствования врачей-эпилептологов.

Однако судя по сообщению авторитетнейшего в Ленинграде коллеги:

В Челябинске. После посещения серпентария девочка 13-ти лет с синдромом Дауна впервые начала произносить слова.

В Томске. Десять лет назад в результате родовой травмы у новорожденной девочки в мозгу образовалась гематома, которая и стала причиной эпилепсии. Припадки случались практически каждую ночь. Горы лекарств! Хотя бы для того, чтобы состояние девочки не ухудшалось. Родителям по 30 лет и оба уже седые. В 10 лет в подарок дочери на день рождения папа принёс домой двух американских ужей вида «маисовые полозы». Через год общения со змеями эпилептические припадки у девочки прошли. Исследования показали — гематома, вызывающая приступы эпилепсии, рассосалась. Девочка была абсолютно здорова.

Механизм излечивающего воздействия змей на нервную систему человека пока не до конца изучен, но оно (это воздействие) уже подтверждено многочисленными примерами (Спецброшюра Минздрава СССР, «ДСП», под роспись).

И Минздрав СССР совместно с вновь образованным ГКЗ — Государственным комитетом по делам со змеями при Совете Министров СССР под председательством Галины Леонидовны Брежневой (Здесь профессор Случевский слегка кивнул чутким и всё понимающим коллегам — да, да, дочери Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева), сообщили о начале широкой программы научно-практических исследований в этой области и призвали лечащих врачей принять в ней активное участие.

И в целях радикального снижения уровня психоневрологических заболеваний и расстройств, Минздрав СССР уже одобрил следующие шаги:

1. Лечащим врачам — рекомендовать семьям контролируемого ими контингента завести небольшой домашний серпентарий. Для этого подойдёт обычный аквариум или даже картонная коробка. С одним-двумя домашними питомцами — неядовитыми видами змей (ужами, полозами, питончиками). Все они в широком ассортименте продаются на т. н. «Птичьем рынке» по адресу — Кондратьевский (ныне Полюстровский) проспект, 45, на территории «Кондратьевского (ныне Полюстровского) рынка».

Для получения исчерпывающих консультаций и брошюр по устройству домашних серпентариев, подбору для него питомцев, их содержанию и кормлению, нужно обращаться в Зоологический институт Академии наук СССР (Южный пакгауз Биржи) в народный факультатив «Профессия — змеелов!» под руководством профессора Ильи Сергеевича Даревского.

2. В критических случаях, требующих немедленного вмешательства и грозящих гибелью или тяжёлым травмированием пациента и/или врача, экстренно вызывать по 03 дежурную высокомобильную бригаду ГКЗ кроме прочего укомплектованную специально обученной ямкоголовой (гремучей) змеёй вида Cerastes или Crotalus. Для производства ею укуса пациента.

При этом лечащим врачам необходимо помнить, что один укус такой змеи, хотя и приводит к полному и безрецидивному выздоровлению пациента от любых форм эпилепсии и психических расстройств и зависимостей, вкл. алкоголь и наркотики, имеет стоимость как автомобиль «Жигули» (тренировки, спецкормление, организация перевозок, содержание и страхование змей).

Квота Ленинграда по таким чудо-укусам до конца 1980 года — 500. За укусами сверх этого количества, руководство будет вынуждено обращаться к Галине Леонидовне напрямую. Однако на следующий 1981 год квоту для Ленинграда в Минздраве СССР обещали существенно увеличить.

«Удивительно! Но почему бы и нет, раз это действительно помогает? — думала Ирина Михайловна по дороге домой, — Только вот что странно… Профессор Случевский велел держать форточки кабинетов лечащих врачей зимой расклеенными. Интересно зачем?»

Кабинет доктора Машковой.

Ну вот… Три минуты телефонного разговора и как и не было всех этих лет! Её грудь под белым халатом — твердая тугая «тройка», поднималась и опускалась! В животе порхали бабочки, а кровь стучала в висках. Женская физиология, мать её.

«Мой Олежка, мой милый синеглазый оленёнок», — так она его называла когда-то.

На все его спектакли в Ленкоме бегала, ни один не пропустила. Стояла под сценой со скромными цветочками, ждала, когда он выйдет на поклоны. Млела и таяла в его руках, когда он расстёгивал на ней кофточку. Смешная такая кофточка у неё тогда была, девчачья, с пуговичкой на шее.

А он женился на её лучшей подруге по весёлой студенческой юности — ленинградской красотке Лизке Эйхенбаум, дочери театрального художника чистых графских кровей Алексея Апраксина, которая только что развелась с мужем — известным режиссёром Леонидом Квинихидзе, и будто бы даже дала зарок впредь замуж не ходить. Лгунья!

Лизка с мамой Ольгой Борисовной в свою очередь дочерью выдающегося советского филолога с мировым именем Бориса Михайловича Эйхенбаума, жила в «писательском» доме на ул. Широкой (ныне Ленина), дом 34–38, крайнем жизненном пристанище Анны Ахматовой, с окнами на тот самый дом по ул. Лахтинской, 17, где когда-то жила Ксения Петрова — Блаженная Ксения Петербургская. Ещё не Святая, но уже самая популярная в СССР милостивая небесная заступница и просительница перед Богом за всех ленинградок и вообще советских женщин.

Вот Ксения-то видимо Лизке и выпросила у Бога милость по её горячей молитве. Да так, что та была Елизаветой Апраксиной, а стала Елизаветой Даль.

Как это всё пережили Ирина и Лизкин тогдашний женатый любовник Сергей Довлатов⁈ Пьяный, он рыдал от жгучей обиды и душевной боли на груди Ирины, но сделать уже ничего не мог. И она не могла. Так, обнявшись, они сидели на его диване и рыдали.

Сергей уже как пару лет уехал в США. Даже звонит оттуда иногда. Пьяный! Но она сразу кладёт трубку. Там же в США уже давно живёт и позапозапрошлый Лизкин любовник — ленинградский поэт Иосиф Бродский.

С тех пор у Ирины Михайловны не было подруг. Так, приятельницы и коллеги по работе. Зато была большая квартира на Петроградке, новая машина «Волга» и дача в Репино. Прекрасный муж. Тоже кстати врач — сосудистый хирург в «цековской» больнице на Каменном острове, лучшей в городе. Сын уже подросток. Они любили её. А она их.

Да ладно, чего уж там, дело прошлое. Вот позвонила сегодня ей Лизка через много лет, а злости на неё уже не было. Всю злость время перемололо.

— Ирочка, дорогая моя! — слушала она в трубке усталый и измученный голос бывшей подруги, — Умоляю! Найди время! Посмотри Олега! Я вчера его привезла из Москвы, полностью разобранного. Никому он там не нужен. Зачем бежал? От меня. От себя. Умрёт он там один.

— Что у него? — коротко спросила Лизку доктор Машкова.

— Алкогольная эпилепсия, судороги.

— Ясно! — мгновенно собралась во врача Ирина Михайловна, — Завтра, к 13−00, привози его ко мне в ПНД. Чёрт с ним с обедом.

Там же. На следующий день. На часах 13:00.

Ирина Михайловна Машкова была врачом опытным и конечно знала, что такое алкогольная эпилепсия. Хуже не бывало! Алкоголь 100% приводил к дефициту витаминов группы B, в частности тиамина, что существенно повышало риск развития собственно эпилепсии. При абстинентном синдроме (похмелье) после запоя — у больного наблюдалась бессвязная речь, беспричинная агрессия, галлюцинации, судороги, нарушения сознания и координации движений. А ещё эпилептические припадки и делирий — «белая горячка».

И наверняка в анамнезе Олега, кроме алкоголизма, эпилепсии и судорог, были ещё и травмы головы различной степени тяжести. Падал ведь по пьянке.

А на пороге её кабинета уже стояли двое до боли знакомых ей людей — Олег Иванович и Елизавета Алексеевна Даль.

Н-да! А Олег внешне сильно изменился. Он уже не её «синеглазый оленёнок». Как всегда модный, в своём любимом джинсовом костюме. Опухшее лицо. Да он же в отключке! Как кукла, глаза мутные, ничего не видел и никого не узнавал. Лизка, а она тоже сильно изменилась, постарела, подурнела, привела его под ручку из машины и посадила на стул. Рядом села сама.

«Вот они мы, приехали, лечите нас! Ни медкарты, ни анализов… ни-че-го, — почти весело подумала Ирина Михайловна, — Ну что же, начнём лечить!»

В таком состоянии пациента полноценный сбор его анамнеза невозможен. А что там блеет Лизка? Да наплевать. Установочные данные Олега для медицинской карты она все итак помнила — Даль Олег Иванович, русский, родился в Москве 25 мая 1942 года, 38 полных лет, артист театра и кино, рост 185 см, женат (формально, но до сих пор на Лизке!) Да, предварительный диагноз — алкогольная эпилепсия, но надо ещё уточнять.

И доктор Машкова начала пальпировать пациенту череп под волосами. Когда-то студентка-медичка Ирочка Копылова их так любила гладить. А он бесконечно мурлыкал под её руками. Нравилось ему.

«Так… есть! Два шрама. Следы от ударов. Один зашит, другой нет, видимо так зажил. Температура. Давление. Пульс. Всё плохо! Стетоскоп. Ритм сердца на слух синусовый. Слава Богу, нет аритмии (проверить по кардиограмме!). Кожные покровы — очаги депигментации, участки „шагреневой кожи“, фиброзные бляшки, плоские ангиомы на лице в зоне иннервации тройничного нерва. В полном наборе»

Всё! С Олегом более-менее ясно, тут и думать нечего. Надо было его немедленно отправлять на Пряжку (старейшая психиатрическая больница Ленинграда на набережной Мойки, 126). Там хороший знакомый заведовал профильным отделением. Он всё устроит в лучшем виде — отдельная палата, хорошее отношение персонала. И она Олега за полгода обязательно вытащит! И не таких вытаскивала. Только вот Лизку… нафиг! И чтобы никаких посещений родственников. Запретить! Сама, сама. А потом… А потом суп с котом! Всё, собралась во врача! Ишь поплыла, дура старая!

— Значит так, Елизавета Алексеевна! — обратилась доктор Машкова к смирно сидящей на стуле Лизке тоном не терпящим возражений, — Олега Ивановича я у Вас забираю. Прямо сейчас. Паспорт его давайте мне и вот здесь распишитесь в журнале, что не возражаете и согласны на его лечение в условиях стационара.

И пока Лизка расписывалась в журнале, так и не уловив главного смысла ей сказанного «…я у Вас забираю», доктор Машкова позвонила в Скорую. Обычное дело, транспортировка «психиатрического» больного из ПНД-9 на Пряжку по назначению лечащего врача. Но в ближайшей новой Восемнадцатой подстанции по ул. Народная, дом 47/2, свободных «психиатрических» спецбригад не было, все на выезде. Осеннее обострение же у городских психов-алкашей.

— Или ждите, или звоните на Первую подстанцию, они побогаче! — сказала ей диспетчер Восемнадцатой.

И Ирина Михайловна позвонила в Первую. Оттуда до неё минут тридцать езды РАФику с работающей синей «мигалкой», а то кто его знал, когда на Восемнадцатой что-то освободится. Ничего, она лучше подождёт немного.

И вдруг…

Глаза Олега Ивановича прояснились и он увидел перед собой… Так бывает при тяжёлой алкогольной эпилепсии — короткая ремиссия с включением сознания, ничего особенного.

Конечно он узнал Иришу Копылову! Да и не забывал он её никогда. Он всех своих баб помнил, не так уж много их у него и было. Они ему изменяли, да, но сам он им никогда. Ниночке Дорошиной, Танечке Лавровой, Ирочке Копыловой и Лизочке Апраксиной. Он на всех на них, кроме Ирочки, как честный человек попросту женился.

«Рождённый пить, гулять не может!» — так о таких как он говорили в народе.

А он и не спорил, всё так оно и было. Но очнувшись, увидеть перед собою сразу двух своих баб, причём одну в белом халате… Это уже слишком, такого у него ещё никогда не было! Да они сговорились, что ли⁈ Его мучать, не иначе⁈ А ему итак… Вот суки! И поэтому он их сейчас убьёт!

И у Олега Ивановича начался приступ алкогольного делирия. «Белой горячки», если по-простому.

Бьющие как молнии и скручивающие его судороги не давали ему ухватить ни одну из женщин. Бегали они обе вокруг стола отменно, учёные. Он пытался и у него в конце концов получилось… Он схватил за ножку стул и запустил его им вдогонку. Стул попал в шкаф, зазвенело и осыпалось разбитое стекло дверок.

Не хотят умирать⁈ Убегают⁈ Тогда он умрёт сам! А они пусть живут, ему не жалко!

Корчась от судорог, правой рукой Олег Иванович всё же поднял с пола кусок разбитого стекла и его острым краем ударил по венам левой руки. По венам он не попал, судороги оказались сильнее остатков сознания, но он старался. И в итоге порезал кожу на ладони. На пол кабинета брызнула кровь. Царапина по сути, но эффектно, очень по киношному!

— «Первая»⁈ ПНД «Девять», Машкова, — прокричала в трубку Ирина Михайловна, — Экстренный вызов! У неадекватного пациента делирий! Да белочка же, белочка! Угроза жизни пациента (а про свою и Лизкину забыла⁈)

— Принято! Бригада рядом с вами. С выезда на Седова. Встречайте через пять минут! — отметила срочный вызов в журнале диспетчер Первой подстанции.

Ох-х и повезло им всем!

И через пять минут беготни и жуткого ора…

В кабинет доктора Машковой буквально ворвалась дежурная высокомобильная бригада ГКЗ. Пока они параллельно базировались на Первой подстанции «Скорой помощи» на Профессора Попова. Оттуда же у ГКЗ были и экипажи их бригад. Фельдшер, здоровенный двухметровый бугай, тащил в руках довольно большой пластиковый ящик с решёткой на передней стенке.

Аккуратно поставил ящик на пол. Миг и голова Олега Ивановича оказалась зажатой подмышкой у фельдшера, а его ноги хаотично трепыхались в воздухе. Шея буйного пациента при этом уже была оголена и надёжно зафиксирована.

Врач молодой человек. На вид ему лет 30, но он уже был с лысиной и усами. Явно семитских кровей. Он дирижировал:

— Ближе! Ещё ближе! СТОП!

Шея пациента была уже рядом с решёткой пластикового ящика.

— Вот так нормально!

И решётка ящика открылась.

— А-а-а-а! — в ужасе завизжала Лизка, она увидела…

— Пошла вон, дура! Чего ты визжишь, как свинья при опоросе⁈ Змею перепугаешь! — выпихнула плохо соображающую Лизку в коридор уже всё понявшая хозяйка кабинета доктор Машкова, — Сиди тихо, позову!

А из тёмного пространства ящика, постоянно цвиркая раздвоенным язычком, медленно выплыла голова довольно крупной змеи. Это была Crotalus cerastes — рогатый гремучник, красивая двухметровая особь действительно с двумя маленькими симпатичными рожками на голове.

— Ну что, Скарапеюшка, змеиного царя дочь, — обратился к ней видимо очень креативный молодой врач, — Работаем⁈ А потом сразу едем обедать! Лады⁈ Мышки, лягушки, крысята, всё уже затарено на Кондратьевском. От пуза!

КЛАЦ!

Змея сделала быстрое движение и на шее Олега Ивановича появились две маленькие кровавые точки. И сразу пришёл дурной запах. Жуткая омерзительная вонь! Она мгновенно разлилась по кабинету, накрыв собой всех присутствующих. Голова змеи уже была в ящике и решетка закрыта. А бездвижного Олега Ивановича, а он похоже пребывал в глубоком обмороке, положили прямо на рабочий стол Ирины Михайловны.

«Кушетку надо бы в кабинет заказать» — отрешённо подумала доктор Машкова.

— Э-э-э, Вас должны были предупредить насчёт, э-э-э, дурнопахнущей ароматики, — обратился к Ирине Михайловне молодой врач, — Мы-то уже привычные.

— Да, нас предупредили… почти, — с непривычки кашляла и задыхалась доктор Машкова, длинной деревянной шваброй открывая форточки на окнах, — И что дальше мне делать с этим пациентом, доктор?

— Да что хотите! Он же теперь полностью здоров, и по эпилепсии, и по алкашке. Как очухается через полчасика, можете его домой отпустить. Он больше уже никогда, ни в приступ не завалится, ни бухать не будет. В рот не возьмёт. Ни водку, ни сигареты. Проверено. С гарантией! Скарапея своё дело знает.

— Э-э-э, нет у него никакого дома в Ленинграде! Везите его на Пряжку, я его там на отделении понаблюдаю пару месяцев, — решительно скомандовала Ирина Михайловна, — А там видно будет.

— Как скажете, доктор, Ваш пациент. Грузи его, Вася, гоним на Пряжку! И сразу обедать! — наклонился он к решётке, чтобы в ящике его слышали.

— Направление же нужно! — вспомнила доктор Машкова, — Я сейчас выпишу. Как Ваша фамилия, доктор?

— Доктор Розенбаум, Александр Яковлевич, к вашим услугам. Анестезиолог-реаниматолог Первой «гвардейской» скоропомощной подстанции города-героя Ленинграда, — улыбнулся в усы креативный врач, — Давайте я распишусь в Вашем журнале, что забрал пациента. И Вы мне, доктор, тоже распишитесь, что подтверждаете целевой расход… э-э-э, спецматериала.

А звероподобный фельдшер Вася уже грузил Олега Ивановича в РАФик под окном кабинета. В одиночку! Ох-х, здоров! РАФик как РАФик. «Скорая помощь» с синей мигалкой на крыше. Новый. Оборудован как реанимобиль. В нём было специальное место для ящика со змеёй. Только на стекле салона дополнительная зелёная эмблема. Обыкновенная медицинская эмблема — змея обвивала чашу и сверху три буквы — ГКЗ.

И змея на эмблеме вдруг повернула голову и подмигнула Ирине Михайловне. Мол, всё будет нормально, сестрёнка, не дрейфь! И застывшая от изумления доктор Машкова это всё отчётливо видела из окна своего кабинета.

Или ей это только показалось?