Глава 3

Руффус проснулся достаточно рано, так что первые, еще не вполне уверенные лучи солнца встретили его, когда он был уже на ногах. Это было странно, потому что последние дни он, будучи переполненным неприятными мыслями и сомнениями, подолгу не мог вечером заснуть, а по утрам, соответственно, вставал практически к обеду с ощущением непреодолимой усталости. Сегодня же он не только встал рано, но и чувствовал себя на удивление свежим и отдохнувшим. Очень хотелось понять, насколько это было связанно с тем фактом, что вчера под вечер он все-таки решил окончательно отправиться к отшельнику Странду. Судя по ощущениям, принятое решение было верным, но Руффус в последнее время с особым подозрением начал относиться ко всему, что выглядело слишком очевидным.

Одевшись, принц решил выйти на крепостную стену. Вспомнилось, как он любил подниматься туда с отцом, встречая рассвет. Забавно было обнаружить, что отца он начал вспоминать как что-то светлое, чисто детское. Никакой связи с его титулом, никаких государственных мыслей, и более того, никакой тяжести утраты. Казалось, что отец никуда не делся, никакой потери не было и не могло быть, просто отец стал жить теперь где-то внутри. Непонятно, правда, было, почему этот образ стал таким светлым. Была ли это типичная идеализация тех, кого нет рядом с нами, или же просто от него отвалилась вся внешняя шелуха, связанная с политическими проблемами, попытками управлять вопреки собственной неспособности, и остался просто человек, со всеми своими недостатками и огромной, искупающей все остальное, любовью к своим детям.

Выйдя на восточную стену, Руффус обратил внимание на высокого молодого воина, также наблюдавшего за пробуждением солнца. Подойдя поближе, он понял, что в очередной раз обманулся. Глядя на Селкора в обычной, одежде никак нельзя было предположить, что перед тобой жрец.

— Доброго дня тебе, Руффус, — сказал тот, поворачиваясь к принцу. По изможденному лицу Селкора было видно, что ночь эту он провел совсем не в безмятежном сне. — Видишь, — добавил он, перехватив недоуменный взгляд, — никак не могу привыкнуть к жреческим одеяниям… Мой отец прирос к ним и не мог ни на миг расстаться, хотя, поверь — он сам мне говорил, — что и он привык к ним не сразу. А я — какой уж там жрец? Так, пока что, одно название.

— Чем ты так озабочен?

— Смотрел всю ночь в Зеркало Мира… — он посмотрел куда-то сквозь Руффуса и добавил: — Почти ничего не вижу. Только тени да темноту какую-то… Еще хуже умею толковать увиденное… Никак у меня из головы коронация не выходит.

— И что ты по этому поводу думаешь?

— Ты кого спрашиваешь? — с отсутствующей улыбкой переспросил Селкор. — Верховного Жреца или Селкора?

— Скорее Селкора, — уточнил принц, с обидой отмечая, как последние события изменили дружеские узы. Дружба Руффуса с Селкором превращается в отношения принца с Верховным Жрецом, дружба с братом — в отношения вассала и сюзерена.

— Тогда рискну поделиться ощущением, — сомнения, а может, и опасения не оставляли при этом его лица, — что совершил большую ошибку. Когда держишь в руках корону, надо сосредоточить все свое внимание на Третьем адаманте, — Руффус не стал перебивать, хотя и не понимал, что это был за Третий адамант. — Тогда, при произнесении… не важно… — поспешно поправился Селкор, чувствуя, что чуть было не открыл что-то из секретного знания, — скажем, соответствующих слов, должно наступить просветление, во время которого становится ясно, можно ли короновать претендента… У меня… Короче, не было у меня никакого прояснения, и я решил проплыть по течению. Самым простым было передать корону… прямому наследнику, — Руффус обратил внимание, что имя брата не было произнесено, — что я и сделал.

— Ну и что? — недоуменно переспросил Руффус.

— Я нарушил правила… — У Селкора, опиравшегося о зубец стены, соскользнула рука, и он чуть не потерял равновесие. — Бертийскую корону нельзя передавать без выбора, осуществленного в состоянии просветления. Это не просто украшение и даже не символ власти. Это сама власть, облаченная в форму венца… Ошибка уже совершена, и время покажет, кому и как за нее расплачиваться. Подобные нарушения уже имели, согласно нашим записям, место. В последний раз из-за этого была свергнута Бертийская династия, а перед этим… — он почувствовал, что опять готов поделиться чем-то из тайных знаний, поэтому спешно поправился, — было еще хуже… В руках способного открыть силу, заточенную в венец, корона способна сама подчинять подданных воле хозяина.

— А мой брат… — Руффус чувствовал, что не хочет, но должен задать этот вопрос, — он способен на это?

— Все говорит за то, что он сможет открыть источник силы.

— Тогда в чем же проблема?

Селкор посмотрел на поднявшееся прохладное солнце, затем потеребил свисающий конец ремня. Было ясно, что он не может ответить прямо, но с другой стороны хотел бы дать Руффусу что-то понять.

— Понимаешь… Выбор не только в том, что бы передать корону способному использовать ее… Пробудить силы можно различными путями и держа в себе разные намерения… — Тщательность, с которой он подбирал слова, подсказывала, что информация эта очень важна и находится на грани того, чем жрец может поделиться с человеком, непосвященным в тайные знания. — В зависимости от этого и силы будут разными и… последствия… Сейчас я просто боюсь того, что может случиться, если мои предчувствия подтвердятся. Единственная надежда — на то, что для восстановления полной силы венца необходимо вернуть на место недостающий изумруд.

Руффус вспомнил, что в причудливом орнаменте камней на венце действительно не хватало одного камня. Глядя на сиротливое ложе, напоминавшее пустую глазницу, он как-то спросил отца, почему бы не заполнить пустоту каким-нибудь камнем, мол, вся корона совсем по-другому смотрелась бы тогда, но отец почти в ужасе ответил, что делать этого нельзя. Помнится, его странная реакция очень поразила тогда принца, но теперь это становилось понятней.

— А где этот камень? — с интересом спросил Руффус.

— К сожалению, а может и к счастью, мне это не известно, — последовал сухой ответ, заставлявший задуматься о его правдивости.

Руффус, поняв, что на продолжение беседы в этом направлении рассчитывать не приходится, отпустил пару бессмысленных замечаний о погоде, мол, осень какая-то ранняя, похолодало некстати и прочая чепуха. Селкор отреагировал на эту перемену до удивления охотно и с явным облегчением поддержал пустопорожний треп. У принца так и свербело поделиться своим решением отправиться в ученичество, но как-то все было некстати, так что к моменту расставания он так и не облегчил себя признанием, а потому сразу же отправился в покои чародея.

Всякий раз, подходя к дверям комнат, принадлежавших Валерию, Руффус испытывал легкий столбняк, сопровождавшийся замиранием сердца. Он постоянно боялся застать того за какими-либо устрашающими занятиями, неподвластными человеческому пониманию, но только сегодня обратил внимание на то, что так ни разу и не застал. Однако, это внезапное прозрение ни в коей мере не сказалось на соблюдении установленного ритуала вступления в покои Валерия. Как всегда Руффус остановился и, постучав, дождался, пока Валерий сам подойдет к двери и, распахнув ее, пригласит пройти внутрь.

— С чем пожаловал, мой мальчик? — спросил чародей, всем своим довольным видом давая понять, что прекрасно знает ответ. Именно эта уверенность и заставила принца болезненно отреагировать на слова «мой мальчик», казавшиеся столь естественными еще вчера. Хотелось возмутиться, сообщить, что никакой он не мальчик и потребовать впредь его так не называть. Но отчего было это возмущение, как не от правоты Валерия? Разве не он подвел его к решению, искусно манипулируя чувствами Руффуса, оставив ему, по сути, свободу лишь в сроке принятия решения, так что выплескивать свое недовольство вовне — только еще раз расписаться в своей неправоте и незрелости.

— Я готов отправиться к отшельнику Странду, — как мог спокойно сообщил он, стараясь не вдаваться в подробности.

— И, естественно, — сам за него продолжил Валерий без тени вопроса в голосе, — полагая, что на самом-то деле тебе удастся убедить его встать на сторону Серроуса.

— Ну-у… — промямлил Руффус, — было бы глупо скрывать, что именно это я и попытаюсь сделать.

— Тогда, я скажу тебе только две вещи. Во-первых, не рекомендую предупреждать об этом твоего брата, а тем более советника Тиллия. Ничего хорошего из этого не выйдет. Во-вторых же, не отвергай, попробовав реализовать свой план, возможного предложения отшельника Странда об ученичестве. На то есть, как минимум, две причины: вряд ли у тебя будет другая возможность поучиться у настоящего мага, а совесть твоя может быть относительно спокойна, потому как Серроусу, скорее всего, не понадобится твоя помощь…

— Странно… — забыв о приличиях, перебил Руффус. — Примерно то же самое я слышал сегодня от Селкора…

Это замечание сбило Валерия с мысли. Он застыл на секунду, почесал бороду и продолжил менее уверенным тоном:

— У жрецов Храма Всех Богов свои пути познания, сомневаться в действенности которых не приходится. Несмотря на свою юность и малоопытность, Селкор, наверняка, знает, что говорит… Что он еще говорил?

— Что опасается грядущего… — неявной формулировкой Руффус хотел прикрыть содержание недавнего разговора, потому что не было ни малейшего желания делиться проблемами Селкора, но чародей не упустил возможности уточнить.

— А о церемонии коронации он ничего не говорил? Ну, там о выборе и просветлении?

— Ну… — теперь уже было глупо продолжать запираться, хотя желания передавать сказанное молодым жрецом, недавним, а может и настоящим, другом, не прибавилось, — в общем, он… не испытывал никакого просветления, за что себя и корит теперь…

— Корит он себя не за то, что не было просветления, — перебил Валерий, — а за то, что несмотря на это выбор был сделан… И правильно делает, — добавил после паузы, — что корит, хотя этого и мало, потому как никто не знает, кому и как теперь за это расплачиваться… — Руффус крайне удивился буквальному повторению формулировки Селкора, а чародей, помолчав, продолжил. — Ну, в любом случае, это лишний раз подтверждает мои слова. Если уж ты собрался, рекомендую не затягивать этого. Не отправиться ли тебе сегодня же? — Попытка ускорить события не могла не вызвать у Руффуса подозрений, но он заставил себя их отбросить. — Пожалуй, тебе лучше всего было бы, приказав приготовить коня, собрать все необходимое в дорогу, а я тем временем подготовил бы тебе кое-что от себя, чтобы облегчить путь.

Вихрем пронеслись дальнейшие слова, не оставив времени на их обсуждение. Детали того, что надо приготовить в дорогу, что брать не стоит, как одеться. Руффус чувствовал, что попал в какой-то иной временной поток, где невозможно поспевать за событиями. Единственное, что он успел прикинуть в уме — что словоохотливость и поспешность чародея вызваны желанием не упустить настроения принца. Куй железо пока горячо? Ну что ж, он не будет пытаться в чем бы то ни было перечить Валерию: в дороге будет время все обдумать и потщательнее подготовиться ко встрече с магом.

И выслушав весь внушительный монолог чародея, он отправился на конюшню, где приказал подготовить коня к прогулке. Затем поднялся в свои покои и приступил к сборам. Руффус сразу отложил сменное платье, меховой плащ и кольчугу, которая не попала в список Валерия, но выезжать без нее было как-то неуютно. Потом он достал небольшой кинжал, полученный от отца на пятнадцатилетие со словами:

— Никогда не расставайся с этой вещью. Это не просто клинок, но древнее оружие, принадлежавшее эльфийскому магу.

Что это значило на самом деле — не известно, но сомневаться в ценности кинжала не приходилось даже несмотря на тот факт, что принц ни разу не видел ни одного эльфа и склонен был полагать, что эльфы — существа мифические. Одного того, что клинок был памятью об отце, — вполне хватало. Прицепив к поясу его, а так же свой меч, он принялся собирать сумки, которые следовало приторочить к седлу. Собирая нехитрое дорожное снаряжение, он поймал себя на непреодолимом желании забрать с собой все свои личные вещи. Он брал попеременно то один, то другой предмет, вертел их в руках, перемещал из кучки в кучку, пытался запихнуть в какую-либо из сумок, а если он никуда не влезал, то долго с сожалением на него смотрел, прежде чем отложить в сторону. Для себя он это объяснял обязательностью взять с собой в неблизкий путь все необходимое, так как вернуться и прихватить что-либо, когда оно понадобится, вряд ли удастся. На самом же деле Руффус не желал себе признаваться, что боится что-либо оставлять из-за неуверенности в возможности скорого возвращения в замок.

Все приготовления не отняли более трех часов, так что скоро Руффус, весь увешанный различным барахлом, снова был в покоях чародея.

— Что-то не очень ты торопился, — сходу бросил Валерий, чем немало удивил принца. — Ладно, что там у тебя во всех этих баулах?

С согласия Руффуса он еще раз перебрал собранные вещи, от чего количество их уменьшилось едва ли не вдвое, а принц неожиданно почувствовал, как отложили в сторону часть его самого, не разрешая ее брать с собой. Откуда появилось это ощущение — трудно сказать, но избавиться от него ему никак не удавалось. Затем Валерий открыл один из шкафов и извлек оттуда уже подготовленную сумку с провизией, о чем принц и не вспомнил. Посмотрев внимательно на все это, чародей удовлетворенно кивнул.

— Ладно, перейдем к самому интересному, — разглаживание бороды отняло у него в этот раз на удивление мало времени. — Отправиться тебе придется, как я уже говорил, в Арносское княжество. Там, неподалеку от Белвейнского хребта ты и найдешь отшельника Странда.

— Но может быть, ты как-нибудь поподробнее объяснишь, как туда пройти? — удивился Руффус.

— Это совершенно бесполезно, так как жилище его охраняется очень сильной магией, и найти его, даже зная точно, где искать, — невозможно.

— То есть как, — понимать чародея было все труднее, — ты хочешь, чтобы я пошел туда, куда я все равно не дойду, и поэтому полагаешь излишним говорить, где, собственно, искать?

— Вот именно. Ты просто-таки на глазах делаешь успехи, — невозмутимо продолжил Валерий, еще более удовлетворенно поглаживая бороду. — Я дам тебе талисман, который позволит тебе отыскать отшельника Странда. — Он достал из кармана аккуратный и весьма скромный на вид перстень с плохо ограненным изумрудиком. — Если ты будешь пристально смотреть в этот камень, то через пару мгновений над ним появится маленький лучик света в форме стрелы, — так как чародей сам при этом внимательно смотрел на перстень, то Руффус заметил, что крошечная голубая стрелка всплыла над камнем и, покрутившись немного, указала куда-то на северо-запад. — Наконечник указывает на жилище отшельника Странда. До Арноса тебе это не понадобится, а там уже этот талисман легко приведет тебя куда надо… Смотри только, чтобы эта вещица никуда не делась, потому что без нее тебе никогда не попасть к отшельнику. Еще возьми с собой вот это письмо. — В руках Валерия появился небольшой свиток, запечатанный удивительной печатью. Понять, что было на печати, не представлялось возможным, потому как та была сильно смазана, но самым непонятным было то, что печать была не просто смазана, но расплывалась в окружающем пространстве. Создавалось ощущение легкой дымки, неотрывно следовавшей за этой печатью. Понять, что это было на самом деле, Руффус не мог. — Передашь его отшельнику Странду. Найти его у тебя никто не сможет, потому что на него наложены чары, позволяющие только тебе видеть его в истинном виде, но учти, что на печать наложено смертельное заклятье. Снявший ее — погибнет. — Выражение его лица не оставляло сомнений в истинности этих слов, хотя принц и поймал себя на сомнении, потому как слишком уж часто чародей говорил, что он не волшебник, а всего лишь мастер иллюзий, не владеющий магией силы. Уловив каким-то образом эти мысли, Валерий пояснил. — Запечатывать письма подобным образом мне помогает перстень, подаренный в свое время тем самым отшельником Страндом. Он великий мастер в искусстве создания талисманов…

— Все это хорошо, чародей, — вставил наконец Руффус, — но ты не подумал, как мне удастся выбраться из замка, не получив в проводники своего телохранителя?

— Нет ничего проще, — удовлетворенно улыбнулся Валерий. — Я же неоднократно говорил тебе, что являюсь мастером иллюзий. Я наложу на тебя как одного из конюхов. — Принца неприятно передернуло при мысли, что его могут принимать за конюха, но чародей тут же отреагировал на это. — Довольно глупо переживать, что тебя принимают за кого-то другого. Не достаточно ли самоотождествления? Если тебя будут задевать подобные мелочи, то это будет свидетельством не приверженности к чести, но исключительно ограниченности. Не обижайся, но тебе стоит научиться отличать истинную гордость от внешних ее проявлений… что говорить страже о том, зачем и куда тебе надо выехать, — думаю, объяснять не надо. Теперь о дороге. На время дороги на тебе будут другие чары, отождествляющие тебя с хаббадским офицером, так как всю дорогу предстоит проделать по территории Хаббада. К этому мы и приступим… Встань-ка сюда.

Валерий указал на центр комнаты. Как только принц занял указанное место, чародей начал расхаживать, периодически останавливаясь и пристально вглядываясь в застывшего, словно статуя, Руффуса.

Потом он начал извлекать из бесконечных своих карманов различные предметы, напоминающие золотые побрякушки и куски разноцветной ткани, и прикреплять их в самых неожиданных местах к одеяниям Руффуса. Вся эта церемония сопровождалась замысловатыми пассами и невнятным бормотанием себе под нос, но ощущение было таким, что все это лишь для придания таинственности происходящему, а на самом деле значение имели лишь сами предметы и точно выверенные места их прикрепления. Затем в дело пошел самый обширный косметический набор, виденный когда-либо принцем. Любая женщина не задумываясь отдала бы за него полжизни. Чародей наносил на лицо или руку Руффуса какой-нибудь легкий штрих, а затем отходил и снова принимался осматривать, словно художник, пишущий портрет. Где-то через час работы он предложил Руффусу взглянуть на себя в зеркало. Тот без возражений последовал совету, но тут же отшатнулся от зеркала, увидев в нем совершенно незнакомого человека. Лишь приглядевшись, он начал узнавать в отражении какие-то свои черты, да и то не смог сосредоточить на них внимания.

— Как ты это сделал? — невольно вырвалось у него.

— Это и есть моя работа, — с гордостью ответил Валерий. — Я добавил к твоему облику несколько деталей, не отвлекающих на себя внимание наблюдателя и подменяющих в его глазах твой истинный облик. На самом-то деле здесь больше психологии, чем магии, но психология — не что иное, как одно из магических искусств… А теперь задача будет посложнее — наложить поверх еще одни чары, чтобы тебе удалось беспрепятственно выйти из замка, да так, чтобы они легко распались, как только необходимость в них пройдет, не разрушив чар, лежащих под ними.

Валерий снова принялся расхаживать, присматриваясь к принцу со всех сторон, периодически добавляя какие-либо детали, снимая или слегка перемещая часть из них. Со стороны это более всего походило на какое-то шарлатанство никоим образом не связанное с магией, но рассчитанное лишь на произведение некоторого эффекта в глазах наблюдателя. Когда все было закончено, чародей еще раз удовлетворенно осмотрел свое творение и порекомендовал снова посмотреть в зеркало. На сей раз из него смотрел один из конюхов, которого, кажется, звали Сервием. Невозможно было не признать мастерства, с которым Валерий выполнил свою работу, если даже Руффус сам не мог разглядеть себя в отражении. Временами он улавливал какие-то из деталей, которые идентифицировал с собой, а не с созданным образом, но совершенно не мог сосредоточить на них внимание. Они как бы ускользали от него, выпячивая вместо себя характерные черты конюха Сервия. Пытаясь отогнать от себя наваждение, Руффус с силой потряс головой, отстраняясь от зеркала. Никогда прежде он не видел Валерия за работой, но результат превзошел все ожидания. С почтением глядя на старого чародея, принц спросил:

— Ты не пояснишь, как этого добиться?

— Зрительное восприятие образа основано не на анализе его в целом, — с охотой ответил Валерий, — а на отождествлении отдельных его элементов со сформировавшейся ранее схемой. Эта схема позволяет выделить элементы, отличающие объект от ему подобных, так что вся сложность — правильно подобрать и разместить самые важные и универсальные для всех наблюдателей из этих отличительных свойств или найти им адекватные аналоги. Остальное — уже дело техники. — Валерий скромно потупил глаза, в которых светилась совершенно нескромная радость от того, что его работа оценена. Через минуту он добавил. — На эргосском перевале сними с себя это, — он стал показывать на прикрепленные к одежде предметы, — это и это — и снова станешь смотреться хаббадским офицером. Самое главное — помни, что эффективность наложенных чар, когда они не связанны с трансформацией объекта, во многом зависит от уверенности в их силах. Чем меньше значения ты будешь придавать тому факту, что окружающие воспринимают тебя не за того, кем ты являешься, с одной стороны, и чем естественнее ты будешь держать себя в рамках заданного образа, с другой стороны, тем адекватнее наложенным чарам тебя будут воспринимать.

— Что ты подразумеваешь под этим? — поинтересовался Руффус, потому как сам он этого не уловил. Последние две-три фразы больше напоминали ему тавтологический стиль псевдонаучных трактатов.

— Лишь то, что сказал, — не обращая внимания на недоуменное выражение лица собеседника, продолжил Валерий. — Подумай сам, насколько легче будет заподозрить неладное, если тот, кому положено быть конюхом, станет вести себя как принц? Или хаббадский офицер станет робко забиваться в каком-нибудь трактире в угол и подозрительно оглядываться по сторонам, вместо того, чтобы уверенно держать себя в центре всеобщего внимания.

Затем он поколдовал над седельными сумками, сделав их фактически невидимыми. После этого они еще довольно подробно обсуждали, как Руффусу вести себя в дороге, кем представляться и что рассказывать о себе, чтобы не вызвать подозрений; что передать отшельнику Странду на словах; и множество других моментов, которые могут всплыть или потребоваться в пути.

— Ну ладно, — подытожил Валерий, и в голосе его появилась какая-то неожиданная горечь или, может, обреченность, — пора прощаться. Удачи тебе, мой мальчик. Хоть мы и понимаем под этим разные исходы путешествия, но все равно, — удачи тебе.

— Тебе того же, Валерий, — помявшись ответил принц и, пожав протянутую руку и навьючив на себя невидимые сумки, как-то резко вышел из комнаты. Валерия не должно было это задеть, потому что ни тому ни другому не хотелось затягивать процедуру прощания.

На конюшне все прошло на удивление гладко, так что уверенности в силах наложенных чар поприбавилось. Еще спускаясь, Руффус вспомнил, что Сервий, чей образ он сейчас носил, славился своей мрачностью и нелюдимым характером. Поняв, что выбор свой чародей остановил на нем не случайно, принц легко ушел от расспросов, сославшись на самодурство господ, отправивших его поразмять коня. Сказку о том, что принц Руффус внезапно переменил свои планы и послал вместо себя Сервия, проглотили без тени сомнения и легко выпустили его из замка.

Не отъехав и ста метров от стен, Руффус почувствовал, как на него накатилась волна всеподавляющей тоски, вызванной ощущением того, что ему уже не вернуться сюда. Он не разрешал себе оглядываться, чтобы не травить душу, но поднявшись на вершину одного из холмов, не смог более с собой бороться. В хрустальной прозрачности осеннего воздуха замок смотрелся необычайно величественно. Строгие линии были великолепны в своей функциональной красоте. Да, он был последним, что осталось в руках бертийской династии, но это последнее — было прекрасно. Между зубцами стен время от времени мелькали силуэты дозорных, на шпиле главной башни, как всегда, развевался флаг старого Хаббада. Грустный, как казалось принцу, а вовсе не кровожадный грифон вглядывался куда-то вдаль. Замок жил своей обычной жизнью, не заметив отсутствия Руффуса, да и кем он был, чтобы тысячелетняя крепость обращала на него свое внимание.

И тоска снова накатила на него с утроенной силой. Хотелось вернуться туда, чтобы забрать что-то важное, забытое в спешке сборов, но он прекрасно понимал, что это всего лишь уловка, возникшая в нем самом, чтобы не расставаться со своим детством. Ведь он никогда не оставлял Эргоса больше чем на пару дней и никогда не отдалялся от него дальше сотни верст, да и что он видел-то, кроме этих стен? Была здесь и боязнь перед окружающим миром, неведомым и незнакомым, а значит опасным. Что ждет его впереди? Так ли надо куда-то ехать? Чего он хочет и может этим добиться? Тоже там, спаситель. Надо быть честнее хотя бы с самим собой и признать, что скорее всего так все и произойдет, как предполагает Валерий, потому что не убедив отшельника Странда присоединиться к бертийцам, ему незачем будет возвращаться. Ощущения превратились в уверенность, что даже если ему и суждено сюда когда-либо вернуться, то тогда сам замок обязательно изменится. Почему так — он не знал, но понял, что так оно и будет.

Только найдя в себе рассудочный довод, что надо ехать, пока его не хватились в замке или же сам конюх Сервий не заглянул на конюшню, крайне там всех удивляя, короче, пока его не начали под тем или иным видом искать, Руффус смог оторваться от созерцания и грустных мыслей.

Уже поворачивая голову, он заметил что-то совершенно непонятное. Лишь чуть позже он назвал это для себя вспышкой тьмы. Как бы это абсурдно не звучало, но подобрать других слов этому явлению он не смог. Несколько лучей тьмы вырвались из окон главной башни, как если бы где-то внутри произошел ослепительный взрыв, только наоборот, и если бы не догнавший его с запозданием громовой раскат, он наверняка решил бы, что все это ему померещилось. Найти происшедшему хоть сколько-нибудь разумное объяснение Руффус был не в силах, так что попытался поскорее об этом забыть и, пришпорив коня, стал рысью отдаляться от Эргоса.

Загрузка...