Многоликое волшебство

Глава 11

С утра они начали прибывать. Сначала появлялись по одному, размещая войска, как и было оговорено, на некотором отдалении от замка. Было забавно смотреть, как некоторые из них ожидали подвоха, проезжая по подъемному мосту, и как менялось выражение на их лицах, когда они встречались взглядом с Повелителем. Какие же они были разные. Одни, закутанные с головы до пят в плохо выделанные звериные шкуры, настоящие дикари, другие, разряженные в шелка и украшенные безумными драгоценностями, словно хаббадские вельможи, третьи, облаченные в строгие латы, дорогие, но без малейших признаков излишеств. И это были вожди Мондарка, бескрайних южных степей, изолированных цветущих оазисов, молодых, но уже огромных городов. Они прибыли строго в указанный срок, соблюдая все предварительные договоренности. Войска остались в полудне пути к югу от Эргоса, а в замок отправилось двадцать три владыки, которые представляли теперь весь Мондарк (более мелким вождям пришлось делегировать свои полномочия им) и составляли совет Великого Повелителя. Восемь из них — были князьями, отстроившими свои города, они держались несколько особняком от остальных, подчеркивая свое превосходство. Пятеро — представители торговых караванов, бороздящих просторы степей, торговцы на самом деле имели достаточно многочисленную и превосходно обученную армию, защищавшую их от бесконечных нападений в пути. Остальные — вожди кочевых племен. Многие прислали вместо себя более молодых наследников, которым надо было прославить себя, тогда как пожилые вожди не могли рассчитывать найти в походе что-либо, кроме своей смерти.

Когда все собрались, Серроус напрягся и оценив, какую территорию заняли войска, наложил на них завесу невидимости. Активность хаббадской разведки и так упала по зиме почти до нуля, но лишняя подстраховка — не мешала. Затем он пригласил всех прибывших в главный зал замка, куда и сам направился после того, как облачился в полное торжественное платье короля. Сложность и вычурность его не казались Серроусу уже столь приятной и осмысленной, как раньше, но для подобной ситуации, когда нужно произвести на собравшихся поистине величественное впечатление, годились как нельзя лучше.

Может быть это ему и помогло, хотя скорее всего нет, но сам совет прошел без сучка, без задоринки. Все вопросы решались быстро, без пререканий. Похоже, что признав свои вассальные отношения, мондарки в дальнейшем переносили сюзерена в сферу высших, мистических факторов. Подчинение было едва ли не с оттенком обожествления. Это вовсе не означало тупого самоуничижения, они прекрасно чувствовали себя, добавляя свежие мысли к общему плану действий, но только до момента принятия решения. После этого слово повелителя — закон, переступить через который невозможно, даже если бы захотелось, как в случае, когда они узнали, что начальником штаба назначается сэр Грэмм, чемпион Эргоса. Он был никем в глазах мондарков, и понять, почему они должны подчиняться человеку, никогда не командовавшему более чем тремя сотнями, вожди Мондарка не были обязаны. Они достаточно рьяно начали оспаривать подобное назначение, но слова, что таково его, Повелителя, решение, сразу же подвели итог дискуссии.

Для них, но не для Грэмма. Тот долго еще пытался отговориться от этого поручения, в основном мотивируя свой отказ незнанием мондаркского языка, но на самом деле было очевидно, насколько он не расположен ко всей затее, а особенно к тому, что Серроус привлек южных варваров к решению внутренних проблем Хаббада. Но и ему пришлось согласиться после того, как король передал амулет, позволяющий окружающим слышать произносимое его хозяином на своем родном языке, потому как положение чемпиона обязывало именно к этой должности в военное время, а отказаться от присяги для старого солдата было немыслимым. Последней вялой попыткой было заявление, что кому-то надо присматривать во время похода за замком, но и это решилось быстро, так что Грэмм принял назначение и включился в обсуждение планов с максимальной активностью, потому как ничего не мог делать наполовину. Раз уж начальник штаба, так уж хороший начальник штаба, хотя он и продолжал время от времени раздосадовано покачивать головой, погружаясь в какие-то свои мысли.

Мрачнее всех на совете выглядел Тиллий, который вообще в последнее время вел себя достаточно странно. Большую часть времени ходил с таким беспросветным видом, словно готовился к собственным похоронам, а в последние дни начинал еще смеяться без причины, как будто на него накатывались волны пьяной радости. Да и впрямь, пить он стал слишком много, что ни вечер — шатается от стенки к стенке. Несколько раз его находили спящим на лестницах, а вчера даже во дворе. Не найди его вовремя караул — замерз бы в сугробе. Оно, конечно, понятно — его разочарование от того, что сделать себе карманного короля-марионетку не удалось, но не предаваться же теперь мрачному пьянству. Жалко старика. Серроус пытался сделать для него что-нибудь, таскал с собой повсюду, давал бестолковые, но значительные поручения, чтобы тот не чувствовал себя настолько ненужным, но тот становился от этого только мрачнее. Селмений считал, что утешить его ничем, кроме как подчинением, не удастся, так что лучше Тиллия убрать, пока тот не стал опасен, но Серроус категорически был против этого. Как бы то ни было, но именно он, этот старый книжник, крайне неприятный в общении и не слишком надежный, позволил им теперь всерьез рассчитывать на возвращение хаббадского престола. Надо будет после всего этого пожаловать ему какое-нибудь княжество, пусть там утешается.

Пару раз Серроус прощупывал мысли старика, но в последнюю попытку натолкнулся на щит. Ну и пусть себе замыкается, кто из нас особой открытостью отличается? Опасности он все равно представлять никакой не может, как бы ни пытался убедить его в обратном Селмений, кишка тонка, так что надо Тиллия просто загрузить побольше, чтоб некогда было задыхаться от собственной удушливой мрачности. Вот и все.

Ладно, спать пора. Завтра с утра выступать.

Все ли так? Две колонны, под покровом невидимости, должны одновременно подойти к заставам в обоих перевалах, а затем, прорвавшись в Хаббад, курранский фланг должен обступить Курру с юга и востока. Вторая колонна, прорвавшись через Эргосский перевал, должна, в свою очередь, разделиться. Большая ее часть подойдет к Курре с запада и севера, а Серроус с отборным отрядом отойдет к Дальнему бастиону, что километров на пятнадцать к северу от Курры. Наверняка там будет попытка прорыва или удара в тыл, как уж там сложится, с использованием подземных ходов. А если ее не будет — то тем лучше, тогда они сами проникнут в город через ходы, помогая основным силам взять ворота…

Все-все-все, хватит, уж десять раз все обговорено… Спать… Завтра нужнее будут силы…

Такого количества людей он никогда прежде не видел. На многие километры протянулся лагерь, состоящий из тысяч и тысяч шатров, высоких и более мелких, ярких и однотонных, а между шатрами царило непрерывное мельтешение людей, словно пчел на подлете к улью. Большую часть, безусловно, составляли классические кочевники, какими их рисуют художники. Грязные, плохо выделанные шкуры, шапки с длинными лисьими хвостами, намазанные жиром лица, создающие на солнце иллюзию, что они из металла, черные глаза, кажущиеся кусками угля, который время от времени способен вспыхнуть недобрым огнем, невысокие поджарые кони, все больше пегой масти, известные не столько скоростью, сколько выносливостью, кривые тонкие мечи безо всяких украшений и даже кажущиеся небрежно выкованными, но на деле более чем острые, тугие луки за спинами и редко когда поднятая к солнцу голова, а как правило взор все время упирается вниз, словно они получают самое большое удовольствие в своей жизни от рассматривания сапог, которые обычно прекрасно выделаны и обильно украшены, чем сильно контрастируют со всем остальным обликом. Присмотревшись понимаешь, что конструкция седла настолько отлична от принятой в Хаббаде, что сам бы и не рискнул в нем устраиваться, хотя может эта необычность и позволяет им практически жить в седлах, почти никогда не спускаясь на землю. Не исключено, что именно мондарки и послужили основой для преданий о кентаврах, человеко-лошадях. Глядя на кочевника, действительно, ловишь себя на мысли, не одно ли он целое со своим конем, и не рождаются ли они уже в таком виде.

Остальные войска очень напоминали регулярную армию Хаббада, если закрыть глаза на южную пышность, буйство красок и обилие украшений. Больше всего в этих городских, или княжеских, как видимо правильнее их называть, дружинах было разумеется пехотинцев, одетых в кожаные доспехи, с нашитыми на них металлическими бляхами. Выглядели они достаточно неуклюже, но часть пехоты, видимо какая-то гвардия, была одета в мелкие кольчуги под кирасы. У этих последних были мечи, пики и еще какое-то незнакомое вооружение, и издали они все больше напоминали железных ежей, причудливо блестящих на солнце.

Очень многочисленны были также лучники, в основном одетые в кольчуги, более крупные, чем у гвардейцев, вооруженные не маленькими луками кочевников, но огромными в рост человека приборами, бьющими, по слухам, не слабее арбалетов, но с существенно большей частотой. Стрелы к ним прилагались соответствующие, на вид напоминавшие небольшие копья.

Регулярная кавалерия состояла из двух подвидов. Панцирные всадники, одетые в кирасы и шлемы с забралом, вооруженные пиками, стременными арбалетами и легкими саблями. Лошади их не были защищены ничем, если не считать прилаженных на кожаных ремнях железных полос вдоль морды и на голенях.

Тяжелая кавалерия была самой малочисленной, но оставляла наиболее внушительное впечатление. Они были почти полным аналогом хаббадских рыцарей. Огромные кони, принадлежавшие, казалось, совершенно не к тому виду, что лошадки кочевников, одним своим видом внушавшие ужас, были к тому же закованы в сплошную броню практически с ног до головы. Помимо этого на них были подковы с шипами, загибающимися кверху, и по слухам они были обучены хлесткому удару копытом снизу вверх, рассекающему кожаные доспехи, словно шелк. Многочисленные шипы и рога на морде, само собой, были чисто для устрашения, чего с таким огромным животным добиться было не сложно. Сами же рыцари были тоже закованы в броню с ног до головы, увенчанной сплошным шлемом, на котором оставлены только узкие прорези для глаз. Шлем у каждого рыцаря был свой, как правило тоже рогатый, как у коня. Многообразие шлемов действительно поражало, потому как трудно было поверить, что можно выдумать столько вариантов обычной кастрюли, одеваемой на голову. Под доспехами рыцари носили тончайшие, струящиеся как бархат кольчуги, выкованные из особым способом закаленной стали, что позволяло ей держать чуть ли не попадание болта. Вооружение рыцарей описывать достаточно сложно, потому как большая его часть была Тиллию не знакома, за исключением, разумеется, тяжелого двуручного меча, длинного копья, кистеня и булавы. Помимо этого на рыцаре и его коне отовсюду торчали какие-то концы цепей, косы, ножны, непонятные предметы, имевшие множественные острые стороны. В общем, каждый рыцарь вызывал ощущение передвижной помеси крепости с арсеналом, чем, по всей видимости, и являлся. Когда он увидел, с каким проворством они способны двигаться, то поймал себя на мысли, что слава богам их не так уж много, а то в живых бы никого в Хаббаде не осталось.

Глядя на все это, Тиллий поймал себя на невеселой мысли, что тот факт, что он отгородился теперь щитом, почти ничего не значит, потому как никакого способа причинить Серроусу вред в голову не приходит, а следовательно и скрывать, кроме враждебного настроения, особенно нечего. Первые дни после того, как Валерий поставил ему защиту от проникновения в мысли, он испытывал некоторую иллюзию прилива сил, настроение заметно улучшилось, казалось, что теперь-то он покажет, каков старый книжник Тиллий на деле, и как рано сбросили его со счетов. Он бродил по замку, время от времени начиная хихикать, предвкушая возмездие и представляя уже себя героем, спасающим Хаббад. Перспектива оказаться под занавес своей блеклой жизни героем была почти так же заманчива, как управление империей из-за чужой спины, особенно если учесть, что жить ему явно осталось не двадцать лет и вкусить прелестей власти полной ложкой не удастся, не говоря уж о радостях плотских. Тогда как героическая стезя обещала немало привлекательного. В случае успеха он вполне мог получить неплохое положение в Хаббаде и добиться, по сути, того же, что было намечено в первоначальном плане, но при полной благодарностей поддержке народа. Вообще, чем меньше остается жить, тем интереснее становится не то, что тебе удастся получить завтра, а что о тебе будут говорить послепослезавтра, когда тебя уже и не будет. С такой точки зрения преимущества нового плана — неоспоримы, потому что сказителям свойственно забывать маловажные детали, и никто скорее всего так и не узнает, что началось все тоже с его подачи. Все замечательно, перед глазами уже эпические картины, благодарные лица, обращенные к спасителю…

Как тут не усмехнуться в сердцах… Но потом пришло отрезвление. Достаточно было поприсутствовать на совете, среди суровых вождей Мондарка, быстро ориентирующихся в ситуации, навязывающих Серроусу телохранителей, чтобы понять, что шансов на успех почти не будет. И это не говоря уже о том, что король сам по себе практически неуязвим и способен на три шага опережать противника, реагируя на опасность до ее возникновения. Рассчитывать можно только на случайность. Оставалось терпеливо ждать, не особенно надеясь в случае удачи остаться в живых, потому как если даже и удастся подловить Серроуса, то глупо рассчитывать, что телохранители дадут ему шанс скрыться.

Ладно, придется ждать без мыслей о себе и глядеть уныло на сворачивающийся огромный лагерь. Первые сотни уже потянулись бесконечными колоннами в сторону Эргосского перевала. Поток поменьше тек в направлении Курранского перевала. Караван войны набирал ход. Гигантский маховик раскручивался и неизвестно, удастся ли его чем-либо остановить…

Относя перед рассветом Валерию обещанные ключи и кое-какую мелочевку из его покоев, о назначении большей части из которой, как например каких-то потертых пуговиц и медных ниток, обрывков ткани и тому подобного барахла, можно было только догадываться, он поинтересовался, чем тот займется, убежав, втайне надеясь, что сейчас последуют заверения в общности их пути и целей, будет предложено совместно решить…

В общем, ничего подобного не произошло. С удивлением глядя Тиллию в глаза, чародей сообщил:

— Для начала проберусь в какой-нибудь крупный город и на неделю — по кабакам да борделям, а потом, — Валерий машинально протянул руку почесать бороду, но длина цепи позволяла только посмотреть на пальцы, не дотягивающиеся на несколько сантиметров, помахать ими и плюнуть на эту затею, — надо посчитаться с одним дружком. — Посмотрев на застывшего с отвалившейся челюстью Тиллия, он добавил: — А ты что думал? Что я тут же брошусь мир спасать? Забавно…

Да, поди разбери его. Сколько лет они прожили бок о бок в Эргосе, а до сих пор Тиллий не мог похвастать, что хотя бы отдаленно понимает чародея. Хотя, с чего бы ему бросаться на помощь недоделанному книжнику? Каждый из них честно выполнил свою часть соглашения, Валерий щит ему поставил, ключи получил, но это не делало их единомышленниками. Сообщниками на какой-то момент — да, но ощущение, что теперь они навсегда одной веревкой повязаны — не более чем иллюзии.

Одному, так одному. Придется болтаться как привязанному за Серроусом, непонятно для чего таскающим его повсюду с собой, и выжидать, когда будет момент поудачнее, чтобы предать своего ученика. Неплохой способ вразумлять тобой же неправильно и воспитанного ученика… Кто должен платить за ошибки наставника? Ну, правильно, — ученик. А обделавшийся еще в герои постарается вылезти…

Да ну его к черту, думать. Только хуже, а в нужном направлении — как в стенку уперся. А может, подождать? Может, Серроус еще предложит ему достойное место?

Да нет. Теперь уже вряд ли. После того, как он помогал Валерию убежать? Кол — вот ему самое достойное место.

Там, где прошла бесконечная колонна, запорошенное снегом поле превратилось в жидкую кашеобразную грязь, долго не хотевшую замерзать. Наивно было полагать, что по весне здесь удастся что-либо вырастить. Что ж, война есть война. Чего только не спрячешь под лишенными смысла, а потому неопровержимыми утверждениями подобного рода. Война есть война, весна есть весна, а дождь есть дождь. Очень умно и удобно, особенно для того, кто не хочет чего-либо делать, а сделав — отвечать за это. Война, приравненная к стихийному бедствию, к чему-то данному свыше и существующему помимо нашей воли.

«Как бы не так! Войну развязали не январские снегопады, а ты лично, так что тебе и отвечать за ее последствия».

«Подобные мысли никому еще не помогали одерживать победы. Будь любезен, заканчивай с этим».

«Для тебя ничего, кроме власти, не существует. Она застит твои глаза, не позволяя обращать внимания на неудобные мелочи, не вписывающиеся в основное русло».

«Во всяком случае, я последователен. А твое внимание хотелось бы обратить на тот факт, что развязав войну и желая принять на себя ответственность за нее, ты просто не имеешь права на поражение, потому как тогда все жертвы, которые будут иметь место, окажутся напрасными, а значит и ответственность за них, по крайней мере, удвоится. Только победив, ты сможешь утверждать, что боль и утраты, принесенные тобой в мир, не были лишенной смысла прихотью безумца. Только так можно сохранить свою целостность…»

«Забавное определение для шизофреника, разговаривающего со своим предком».

«Не придирайся к словам. Мы оба уже поняли, что сломить тебя мне не удастся, так что твоя личность вполне самостоятельна. Просто нам не повезло, потому как на двоих досталось одно тело. По-моему лучше сотрудничать, чем бить себя правой рукой по левой щеке…»

Серроусу ничего не оставалось, как не отвечая пришпорить коня, потому что возразить по существу было нечего, а погружаться в спор, где главным аргументом была бы зацепка к неаккуратно оброненному слову — непозволительное расточительство, когда внимание должно быть сосредоточено на главной цели. К тому моменту, когда он догнал сотни, идущие во главе колонны, те уже справились с первой поставленной перед ними задачей.

Сокрытые до поры пологом невидимости, они вплотную подошли к заставе на границе с Хаббадом, а частично даже просочились за нее, а потому быстро и легко справились с небольшим гарнизоном. Потеряв в схватке только троих, они захватили заставу, положив десятка три защитников и взяв полторы сотни пленных. Ручаться было нельзя, но скорость выполнения задачи и число убитых и взятых в плен позволяло надеяться, что никто не успел прорваться к Курре, но расслабляться было нельзя. Действия начались и теперь нельзя терять инициативу, быстрота и неожиданность — залог успеха и надежд на малые жертвы.

Отдав необходимые распоряжения и взяв под непосредственную команду пять сотен, Серроус оставил основные силы на Грэмма и направился к Дальнему бастиону. Уже отъехав достаточно далеко, он внезапно понял, что впервые пересек границу и находится на территории Хаббада, его родины, его королевства. Сложные чувства смешались от осознания этого факта. Вот оно, то, к чему стремились многие поколения бертийцев, изолированные в крошечном Эргосском княжестве! Он уже в Хаббаде, и теперь его задачей будет завершить начатое и избежать участи тех, чьи вылазки, а походами это было трудно назвать, закончились плачевно.

Восторг. Вот, видимо, наиболее краткое, но и вполне полное описание испытываемого им чувства. Серроус настолько увлекся переживаемым, настолько отдался на волю эмоций, что не сразу понял, что его отряд угодил в засаду. Нападавших было немного, но они настолько неожиданно нанесли удар и так ожесточенно бились, что драка завязалась более кровавая, нежели на заставе.

«Нельзя настолько отвлекаться…»

«Вот-вот. Следи, чтобы никто не отправился предупреждать основные силы».

Действительно, двое всадников поспешно удалялись на север. Накинув на них невидимую сеть, Серроус начал ее потихоньку собирать, но вмешавшийся Селмений резко затянул ее, так что оказавшееся внутри превратилось в кашу.

«А ты как думал?» — ответил на не прозвучавший, но повисший в воздухе вопрос, Селмений.

«Но вот так, сразу?»

«А по-твоему, надо было помучить их перед тем, как убить? В плен их все равно брать нельзя было, а отпустить — только если все равно, чем поход закончится».

Все верно, все верно, как всегда, и от этого еще тошнотворней. Закончившаяся свалка унесла много больше жизней, чем захват заставы, хотя засада была всего-то ничего, но ее он, Серроус, проспал, и фактор неожиданности был на стороне противника. Да и времени это заняло слишком много, так что теперь не факт, что им удастся поспеть к бастиону до того, как его гарнизон будет предупрежден о нападении. Значит, и там может начаться ненужный бой.

Сосредоточившись, он увидел, что основная колонна, двигавшаяся к Курре, наткнулась на небольшой гарнизон, но расправилась с ним быстро и почти без потерь. Они были уже на подступах к городу, так что Серроус явно отставал от графика. Вторая колонна нарвалась на разъезд у самого перевала, так что подойти незамеченными не удалось. У входа в ущелье завязался бой, который мог продлиться сколько угодно. Значит, рассчитывать на полное окружение не придется. Тем более, ему надо торопиться, чтобы не допустить прорыва сил противника в глубь Хаббада. Если это произойдет — половина перевеса, связанная с внезапностью, пропадет.

Пришпорив коня, он поторопил и остальных, так что вскорости уже замаячили между деревьев стены укрепления. Остановившись чуть поодаль, он приказал всем спешиться. Затем Серроус собрался с силами и начал поднимать отряд, численностью около полусотни, над ветвями. Пот выступил на его лбу, но это скорее от непривычки, чем от чрезмерности нагрузки. Достаточно трудно свыкнуться с мыслью о себе, как о волшебнике с почти неограниченными возможностями. Все время ожидаешь подвоха, боишься сплоховать в самый ответственный момент.

Очень кстати пришелся тот факт, что стены бастиона были чуть ниже вековых елей, окружавших его. Это позволило оставить летучий отряд незамеченным, когда тот был уже на уровне стен. Добившись того, чтобы все колебания были погашены, Серроус мощным толчком перевел буквально за пару секунд всю группу на стены около башни, в которой были ворота. Некоторое время высаженные им мондарки не могли собраться, но защитники были поражены подобным маневром существенно больше, так что преимущество внезапности осталось за нападавшими, и через пару минут ворота были уже распахнуты.

Ворвавшийся отряд действовал быстро и четко, без каких-либо лишних движений. Помогало и то, что Серроус предварительно построил их еще до штурма в порядке, максимально обеспечивавшем оперативность в действиях. Каждой из тринадцати групп, на которые было разбито подразделение, дана конкретная задача, никто не должен суетиться, никакого сумбура.

Так в общем-то и вышло. Единственная группа, несколько замешкавшаяся, должна была захватить верхние этажи главной башни, но то, что они застряли на полпути, на самом деле ничего не значило, потому как арбалетчиков на крыше не оказалось, а расторопные защитники успели спуститься. В этой операции соотношение потерь было ближе к захвату заставы. Серроус потерял убитыми пятнадцать человек, тогда как от трех сотен гарнизона осталось чуть более полутора, да и тех удалось разоружить и запереть в подвалах.

Когда стало окончательно ясно, что замок захвачен и нет риска наткнуться в каком-нибудь закоулке на притаившегося арбалетчика, король выстроил полукругом около сотни лучников у колодца, расположенного в углу центральной площади бастиона, потому как именно там располагался выход из подземного хода. Под таким прикрытием нечего ожидать, что кому-нибудь удастся выбраться или, уж во всяком случае, сделать что-либо, кроме как вылезти.

Сосредоточившись на внутреннем зрении, он увидел, что бой за Курру уже в полном разгаре. Три четверти периметра города уже были обложены, и только на юго-востоке сохранялся коридор, по которому стягивались за стены войска противника, оставив на произвол судьбы отрезанных на Курранском перевале. Жертву ими нельзя было назвать напрасной со стороны защитников, потому как небольшой отряд, замкнувшись в ущелье, не позволял принять участие в осаде всем тем, кто должен был подступить к крепости с юга.

Устрашающе выглядел подоспевший туда полк рыцарей, разрезавший не нарушая строя отступающих, словно масло. Они двигались с завораживающей медлительностью. Создавалось впечатление, что ничто не может остановить их неспешного продвижения. За рыцарями оставалась тропинка алого от крови снега, усеянная телами поверженных, которая почти сразу же заполнялась легкой конницей. Сохранять порядок при отступлении мешали замешкавшиеся мирные жители, постоянно путающие построения своим беспорядочным паническим мельтешением.

Все. Первый этап закончился, когда кольцо блокады сомкнулось окончательно вокруг крепостных стен. Защитникам пришлось закрыть последние ворота, оставив часть своих снаружи, но это не было предательством, как попытались тут же завопить отрезанные, а трезвым, хоть и жестоким, расчетом. В противном случае мондарки свободно прорвались бы в город на спинах отступающих.

Активизировались мощные катапульты, смонтированные на крепостных башнях. Только они могли причинить реальный ущерб закованным с головы до ног рыцарям, уже заслужившим у оборонявшихся имя демонов смерти. Сплющенные груды доспехов оставались в тех местах, где падали огромные камни, так что Грэмм приказал отвести тяжелые войска в тыл, желая в первую очередь сохранить ударные силы.

Наблюдая за перестроениями, происходившими по всему периметру кольца, Серроус попытался охватить всю картину в целом, но почувствовал, что от этого она только больше стала распадаться на отдельные эпизоды, эклектичность которых не позволяла сделать хоть какой-либо мало-мальски достоверный вывод о происходящем. Тогда он вернулся к постепенному просмотру. Как и было оговорено, в недрах сплошного кольца осаждающих стали формироваться ударные отряды из рыцарей напротив каждых ворот, ожидая только сигнала, чтобы ринуться вперед, создавая коридор, по которому устремятся остальные.

Внутри города так же происходило активное движение. Наибольшее скопление противника Серроус обнаружил напротив северных ворот. По всей видимости они готовили вылазку или попросту хотели отправить небольшой отряд в прорыв. Значит, надо будет начать где-нибудь в другом месте.

Найдя ворота, вокруг которых не наблюдалось особенного столпотворения, Серроус решился начать штурм. Сжав всю свою волю в кулак и напрягшись настолько, что жилы вздулись на его лбу, он стал формировать невдалеке от ворот огненный шар. Тот довольно быстро начал увеличиваться в размерах, постепенно меняя свой цвет от темно багрового до ослепительно белого. Жар, исходивший от этого маленького солнца, заставил мондарков расступиться, освобождая тем самым путь штурмовому отряду. Решив, что достигнута достаточная степень накала, Серроус швырнул шар в ворота, бездымно вспыхнувшие, словно бумажный лист. На мостовой от них осталась только груда пепла, плававшая на быстро застывающей лужице меди, из которой были сделаны петли и оковка створок. Продолжая полет, шар еще прожег по инерции два дома и распался, со взрывом упав на мостовую, повергнув хаббадцев в естественное, с учетом ситуации, оцепенение.

В брешь устремились рыцари, опустив пики. Навстречу им попытались рвануться защитники, но, не выдержав жара, отступили. Кони, проезжая свод башни, начали особенно резко отдергивать копыта от земли, но, похоже, выдержали. Миновав то, что недавно было воротами, отряд развернулся во фронт, образуя достаточно большой прикрываемый ими полукруг. За ними устремилась пехота, сжимая в руках ведра с водой и большие листы черепицы. Вода была выплеснута на раскаленные стены, от чего в небо поднялось внушительное облако пара, а черепица брошена в проход.

Затем эта группа быстро отступила, а в город потекла колонна, быстро заполнив все прикрываемое рыцарями пространство. Постоянно расширяя фронт, нападающие уверенно оттесняли хаббадцев, затапливая улицы. Серроус, не обращая внимания на пот, ливший с него градом, стал искать следующую цель. Ею оказались ворота через семь башен влево от уже захваченной. Там все произошло по тому же сценарию, а вот у третьих уничтоженных ворот возникли первые проблемы. Защитники быстро сориентировались и сами уже охладили проход, встав в нем намертво. Так как штурмовикам противостояли тоже рыцари, закованные в тяжелую броню, то натиск ничего не дал, разве что выбил первую шеренгу защитников из седел. Упавшие неуклюже завозились на земле, но встать им так и не было суждено, так как завязавшаяся над головами схватка окончательно втоптала их в раскаленную землю.

Поединок двух отрядов рыцарей был чудовищен в своей бестолковости. Стесненные узостью прохода, они не могли развернуться и ограничивались ударами палицами и цепами наугад, колокольным звоном отражавшимися от сплошных доспехов. В лучшем случае это заканчивалось низвержением противника, а в худшем оставляло вмятину в броне. Минут через пятнадцать нападавшие отступили, чтобы перегруппироваться, потому как в быстро появившейся на земле груде железа было уже не повернуться. Этим тотчас же воспользовались оборонявшиеся, опрокинув несколько телег на копошащуюся еще кучу металлолома. Ожидать, что кому-либо удастся после этого подняться на ноги, не приходилось. Образовавшуюся баррикаду тут же заполонили хаббадские арбалетчики и пехотинцы, добивая каждого пошевелившегося, не разбирая на своих и чужих. Выбить их отсюда представлялось теперь крайне проблематичным, но большого значения это уже не имело, так как в Курре не было внутренних стен и изолировать места прорыва было нельзя, а за осаждавшими — многократное численное превосходство.

Не обращая уже внимания на результат, Серроус продолжил вышибать одни ворота за другими. Часть из них удавалось захватить, в некоторых же защитникам удавалось создать импровизированные баррикады, ведя оживленную перестрелку с нападающими. Когда король уже почти готов был выжечь северные ворота, огромные створки сами распахнулись и вовне попытались устремиться хаббадцы, но вылазку предпринять им не удалось, потому как Серроус обрушил огненный шар прямо на скачущих рыцарей. С шипением падали тела в раскаленных доспехах в высокие сугробы по краям дороги, вздымая ввысь столбы пара. Душераздирающий стон раздался из раскаленной груды металла, оставшейся от не вовремя выступившего отряда. В воздухе отвратительно запахло паленой плотью, но расторопные защитники, плюнув на то, что это свои, воспользовались завалом и запломбировали вход, набросав поверх все, что под руку попало.

Бой в городе кипел уже вовсю, и защитники, тщетно пытаясь сохранить хотя бы подобие порядка, отступали к центральной башне, когда звон тетивы вернул Серроуса к реальности. Два трупа, свесившиеся со стенок колодца, истыканные стрелами, как ежи иглами, медленно сползали обратно в колодец. Значит они все-таки попытались прорваться через подземный ход. Что ж, он был прав, захватив выход из него в первую очередь. Сосредоточившись вновь, он прощупал весь подземный ход и обнаружил, что тот заполонен людьми на протяжении всей его длины, остановившимися в нерешительности, не зная, что дальше предпринять. По всей веренице кошмарным вестником пронеслось сообщение, что выход захвачен врагом. Дожидаясь дальнейших указаний, хаббадцы все более скучивались в конце подземного хода.

Не дожидаясь ответных действий противника, Серроус сформировал еще один огненный шар прямо в колодце и колесом смерти покатил его к центральной башне Курры. Несколько раз подкачав по пути остывающий шар, он дождался, когда тот вырвался на волю в башне и, взорвавшись, выжег огромный зал, в одной из ниш которого был вход. Затем Серроус установил по стенам зала непроницаемый барьер и направил в колодец все свое подразделение, за исключением лучников, которые должны были на всякий случай занять оборону на стенах бастиона.

Стены на входе уже успели остыть, но воздух подземелья, и без того бедный на кислород, после пронесшегося огненного смерча и вовсе едва позволял дышать. Пробираться через завал смердящих тел было не просто, но тем не менее отряд упорно продвигался вперед. Заглядывая время от времени в зал, Серроус подмечал, что защитники крепости с неослабевающим упорством пытались пробиться через непроницаемый барьер, понимая, что если это не удастся, то башня падет столь же бесславно, как и большинство ворот.

Город же тонул в реках крови. Защитники с нечеловеческим ожесточением сражались за каждый метр, жители, высовываясь из окон, выливали кипящее масло на головы атакующих, метали ножи и пики, просто кидали, что под руку попадет. Преодолевать сопротивление всего населения в планы не входило, но хаббадцы не собирались сдаваться ненавистным с детских сказок мондаркам, о жестокости которых ходили легенды.

Но, несмотря на все это, его войска медленно, но неотвратимо теснили защитников к центру, оставляя за собой истекающие кровью руины. Планы, как и во всякой нормальной битве, пошли прахом, но он не видел, что могло бы внести перелом в ход сражения.

Выйдя из тайного хода, Серроус обнаружил, что почти весь зал уже заполонен его солдатами. Он снял барьер, и в тот же миг закипело ожесточенное сражение. Звон и крики заполнили все вокруг, но и здесь численный перевес оказался на стороне мондарков, так что они стали теснить противника, освобождая зал за залом. Место павших тут же занимали все выходящие и выходящие из хода отборные солдаты.

Этаж уже был очищен от противника, бой продолжался вверх и вниз. Серроус выглянул в бойницу и обнаружил, что защищавшиеся почти вплотную были прижаты к стенам башни. Что ж, дело, похоже, сделано. Город взят.

Как только его штурмовики очистили крышу башни, он приказал водрузить над городом старинный флаг Хаббада, флаг бертийских королей. Увидев, поднявшись на крышу, как над городом развевается пурпурное полотнище с черным грифоном, оттененным белым контуром, он почувствовал прилив гордости, слегка освеживший его ломящееся от усталости тело. Примерно в то же время ворота башни были распахнуты изнутри и сопротивление завершилось.

Волна безумного крика победителей сотрясла до основания крепость, раскатываясь зычным эхом по опустевшим улицам. Окинув взором город, окутанный клубами дыма и пара, словно жаркое сражение растопило зиму, Серроус почувствовал головокружение не столько от усталости, которая перевесила все допустимые пределы, сколько от осознания того, скольких людей лишили сегодня жизни его амбиции. Жертвы исчислялись теперь уже многими тысячами. А сколько из них были мирными жителями, имевшими неосторожность встать на пути у войны?..

«Поздравляю с первым успехом».

«Да отстань ты…»

«Не горячись. Как будто ты не знал, что война означает смерть. Значение имеет только победа и поражение. Ты победил, так что будь добр, веди себя соответственно. Поздравь своих воинов с победой, награди достойнейших, а только потом, оставшись в одиночестве, распускай слюни».

«Наверное, ты, как обычно, прав…»

«Прав, прав. И тем не менее, еще раз прими мои поздравления».

Мечтая только о том, чтобы упасть куда-нибудь и забыться сном на пару дней, Серроус все же собрался с остатками сил и максимально твердым шагом подошел к краю крыши.

— Слава вам, мои доблестные воины, — надрывая горло, проорал он в толпу, плывущую перед глазами. Главное не потерять равновесие и не свалиться на мостовую. Войско стихло, прислушиваясь к словам Повелителя. — Вы заслужили эту нелегкую, но такую важную первую победу — сумели забить почти вдесятеро слабейшего противника. — Два дня город в вашем распоряжении, — одобрительный гул, потрясение оружием, — а затем мы наградим достойнейших и отправимся дальше на север.

Он чуть не упал, но ловкие руки телохранителя вовремя подхватили короля. Все, достаточно, он не в силах прокричать более и слова. Тяжелой поступью он пошел к лестнице под аккомпанемент восторженных криков опьяненных кровью и успехом мондарков. По тому как отшатывались от него встречные, он мог лишь догадываться, сколь выразительным было его лицо.

Упасть куда-нибудь. Больше ничего в этом мире не существует…