Мнемоскан

6

Я внезапно оказался где-то ещё.

Это был моментальный переход, словно переключение канала в телевизоре. Я мгновенно оказался в каком-то другом месте — в другом помещении.

Поначалу я был ошеломлён странным физическим ощущением. Конечности у меня как будто онемели, словно я спал, поджав их под себя. Но я не спал…

И в этот момент я осознал одну вещь, которую больше не ощущал — пропала боль в левой лодыжке. Впервые за два года с тех пор, как я упал с лестницы и надорвал связку, я не ощущал в ней никаких болей вообще.

Но я помнил эти боли, и…

Я помнил!

Я по-прежнему оставался самим собой.

Я помнил своё детство в Пойнт-Кредите.

Помнил, как каждый день по дороге в школу дрался с Колином Хэйги.

Помнил, как первый раз прочитал «Диномир» Карен Бесарян.

Помнил, как разносил «Торонто Стар» — в те времена, когда газеты были бумажными.

Помнил блэкаут 2015-го года и самоё тёмное небо в моей жизни.

И я помнил, как у меня на глазах свалился отец.

Я помнил всё.

— Мистер Салливан? Мистер Салливан, это я, доктор Портер. Поначалу вам может быть трудно говорить. Не хотите ли попробовать? Как вы себя чувствуете?

— Орош-о. — Слово прозвучало странно, так что я повторил его несколько раз: — Орош-о. Орош-о. Орош-о. — Мой голос звучал как-то не так. Но, с другой стороны, я сейчас слышал его так же, как Портер, моими собственными внешними микрофонами — ушами, ушами, ушами! — без дополнительного резонанса в носовых пазухах моей биологической головы.

— Великолепно! — обрадовался Портер; он был бестелесным голосом, звучащим откуда-то из-за пределов моего поля зрения, и я никак не мог определить направление на него. — Не хватает дыхательной аспирации, — продолжил он, — но вы научитесь это делать. Далее, у вас сейчас может быть множество новых ощущений, но вы не должны чувствовать никаких болей. Это так?

— Да. — Я лежал на спине, предположительно, на каталке, которую видел раньше, уставившись в белый потолок. Да, имелся некоторый недостаток чувствительности, своего рода онемение — хотя я ощущал мягкое давление на тело от, я полагаю, махрового халата, в который я был предположительно одет.

— Хорошо. Если почувствуете какую-то боль, дайте мне знать. Вашему мозгу может потребоваться некоторое время, чтобы научиться интерпретировать сигналы, которые он получает; мы сможем исправить любой дискомфорт, если он появится. Вы меня понимаете?

— Да.

— Теперь, прежде чем мы начнём двигаться, давайте убедимся, что ваши коммуникационные способности в порядке. Посчитайте, пожалуйста, в обратном порядке от десяти.

— Десять. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Щетыре. Три. Два. Один. Ноль.

— Очень хорошо. Попробуйте ещё раз «четыре».

— Щетыре. Шэтыре. Чэтыре.

— Продолжайте.

— Щетыре. Жетыре.

— Снова проблема с аспирацией, но вы справитесь.

— Жэтыре. Шэтыре. Чэ-тыре. Четыре!

Я услышал, как Портер хлопнул в ладоши.

— Отлично!

— Четыре! Четыре! Четыре!

— Да, да, я думаю, вы с этим справились.

— Четыре! Черепаха, чаща, чечевица, ночь, дочь, картечь. Четыре!

— Здорово. Вы по-прежнему хорошо себя чувствуете?

— По-прежнему… ох…

— Что? — спросил Портер.

— Зрение на секунду пропало, но снова появилось.

— Правда? Такого не должно…

— О, и вот опять…

— Мистер Салливан? Мистер Салливан?

— Я… чувствую… ох…

— Мистер Салливан? Мистер Салли…

Ничто. Я не знаю, как долго это длилось — ни малейшего понятия. Полнейшее ничто. Когда я пришёл в себя, то заговорил:

— Док! Док! Вы здесь?

— Джейк! — голос Портера. Он шумно выдохнул, словно испытывая глубочайшее облегчение.

— Что-то случилось, док? Что это было?

— Ничего. Совершенно ничего. Э-э… а-а… как вы себя чувствуете?

— Странно, — сказал я. — Я как будто другой — тысящей разных способов, которые не могу описать.

Портер какое-то время молчал — должно быть, на что-то отвлёкся. Но потом сказал:

— Тысячей.

— Что?

— Вы сказали «тысящей», а не «тысячей». Попробуйте ещё звук «ч».

— Тысящей. Тысяшэй. Тыся-чэй. Тысячей.

— Хорошо, — сказал Портер. — Разница в ощущениях — это нормально, но если в целом вы чувствуете себя хорошо…

— Да, — сказал я. — Просто великолепно.

И в этот самый момент я осознал, что это так и есть. Я был расслаблен. В первый раз за многие годы я пребывал в покое и безопасности. Массированное кровоизлияние в мозг мне больше не грозило. Нет, теперь я буду жить совершенно нормальной жизнью. Я доживу до своих библейских семидесяти; доживу до восьмидесяти трёх — ожидаемой продолжительность жизни мужчин, родившихся в 2001 году, по данным Статистической службы Канады; и буду жить дальше. Я буду жить. Всё остальное — вторично. Я проживу долго-долго — без паралича, без превращения в овощ. Какие бы трудности ни ждали меня на этом пути, оно того стоило. Теперь я это знал.

— Очень хорошо, — сказал Портер. — Теперь давайте попробуем что-нибудь простое. Посмотрим, сможете ли вы повернуть голову в моём направлении.

Я сделал, как он просил — и ничего не произошло.

— Не работает, док.

— Не волнуйтесь. Это придёт. Попытайтесь ещё раз.

Я попытался, и в этот раз голова в самом деле перекатилась налево и…

И… и… и…

О Господи! О Господи! О Господи!

— Этот стул вон там, — сказал я. — Какого он цвета?

Портер удивлённо повернулся.

— Э-э… зелёного.

— Зелёного! Так вот как выглядит зелёный! Это… это круто, правда? Так приятно глазу. А ваша рубашка, док? Какого цвета ваша рубашка?

— Жёлтого.

— Жёлтого! Вау!

— Мистер Салливан, вы… вы дальтоник?

— Больше нет!

— Боже! Почему вы нам не сказали?

Почему я им не сказал? «Потому что вы не спрашивали» было бы правдивым ответом, но я знал, что есть и другие. По большей части я боялся, что если я об этом скажу, то они станут настаивать на воспроизведении этой особенности моей личности.

— Какого рода дальтонизмом вы страдаете… страдали?

— Дей-чего-то-там.

— Дейтеранопия? — подсказал Портер. — У вас недостаток М-колбочек?

— Да, вот это самое. — Почти ни у кого не бывает полной цветовой слепоты; другими словами, почти никто не видит мир чёрно-белым. Мы, дейтеранопы, видим мир в оттенках синего, оранжевого и серого, так что многие цвета, которые кажутся контрастными человеку с нормальным зрением, для нас выглядят одинаково: мы видим красный и жёлто-зелёный как бежевый; розовый и зелёный как серый; оранжевый и жёлтый как цвет, который, как мне говорили, был цветом кирпича; сине-зелёный и пурпурный как лиловый; индиго и бирюзовый как голубой.

Лишь синий и оранжевый выглядят для нас так же, как и для людей с нормальным зрением.

— Но теперь вы видите цвета? — спросил Портер. — Потрясающе.

— Это точно, — восхищённо согласился я. — Всё такое… такое пёстрое. Думаю, я до сих пор не понимал толком, что значит это слово. Какое чудовищное разнообразие оттенков! — Я перекатил голову на другую сторону, в этот раз практически не задумываясь. И обнаружил, что смотрю в окно.

— Трава — о Господи, только посмотрите! И небо! Какие они разные!

— Мы покажем вам что-нибудь красочное на видео сегодня вечером, и…

— «В поисках Немо», — перебил я его. — Это был мой любимый мультик, когда я был маленький — и все восхищались тем, насколько он богат красками.

Портер рассмеялся.

— Как пожелаете.

— Здорово, — сказал я. — Счастливый плавник! — Я попытался поднять руку в немовском рыбьем жесте «дай пять», но она не пошевелилась. А, ну да — «это придёт со временем»; меня же об этом предупредили.

И всё-таки, как же это здорово — быть живым и свободным.

— Попробуйте снова, Джейк, — сказал Портер. И изумил меня, когда сам поднял руку в жесте из мультика.

Я сделал ещё одну попытку, и в этот раз у меня получилось.

— Вот видите! — сказал Портер, энергично задвигав бровями. — Всё будет в порядке. А теперь давайте вытащим вас из постели.

Он ухватил меня за правую руку — я ощутил это как матрицу из тысяч точечных прикосновений вместо одного сплошного — и помог мне сесть. У меня иногда случаются приступы головокружения, и иногда становится дурно, когда я резко встаю из горизонтального положения. Но сейчас ничего подобного не было.

Я пребывал в очень странном сенсорном состоянии. Во многих отношениях мои органы чувств испытывали недостаток раздражителей: я не ощущал никаких запахов и, хотя я и имел понятие о том, что сижу, что означало наличие некоторого чувства равновесия, не чувствовал никакого ощутимого давления на заднюю поверхность бёдер и ягодицы. Однако органы зрения, атакованные новыми, невиданными цветами, едва справлялись с потоком сигналов. А если я смотрел на что-то однородное, скажем, на стену, я почти начинал различать решётку пикселов, из которых состояло поле моего зрения.

— Как самочувствие? — спросил Портер.

— Нормально, — ответил я. — Отлично!

— Я рад. Тогда, наверное, пришло время рассказать вам о секретных заданиях, которые вы должны будете выполнить.

— Что?!

— Ну, вы знаете. Бионические конечности. Шпионаж. Секретный агент-киборг и всё такое.

— Доктор Портер, я…

Брови доктора Портера ликующее заплясали.

— Простите. Полагаю, когда-нибудь мне это надоест, но пока я не никак могу удержаться. Единственным вашим заданием будет выйти из этого здания и вернуться к своей прежней жизни. Что означает, что вас нужно поставить на ноги.

Я кивнул и ощутил его руку у себя под мышкой. Снова ощущение было не такое, как обычное давление на кожу, но я без сомнения чётко осознавал, где именно он меня касается. Он помог мне повернуться так, чтобы ноги свесились с края каталки, а потом с его помощью я принял вертикальное положение. Он подождал, пока я кивну в знак того, что со мной всё в порядке, и потом осторожно отпустил меня, оставив стоять на собственных ногах.

— Ну как? — спросил Портер.

— Нормально, — ответил я.

— Головокружение? Дурнота?

— Нет. Ничего такого. Но не дышать — это очень необычно.

Портер кивнул.

— Вы к этому привыкнете — хотя иногда могут случаться неожиданные приступы паники, когда мозг начинает орать «Караул, мы не дышим!» — Он улыбнулся своей добродушной улыбкой. — Я бы посоветовал вам в подобных обстоятельствах сделать глубокий вдох и успокоиться, но вы, разумеется, не сможете. Так что просто подавляйте это ощущение или просто подождите, пока оно не пройдёт. Сейчас вы чувствуете панику из-за того, что не дышите?

Я подумал об этом.

— Нет. Нет, сейчас всё нормально. Хотя и странно.

— Выждите время. Нам некуда торопиться.

— Я знаю.

— Не хотите попытаться сделать шаг?

— Конечно, — ответил я. Но прошло ещё несколько секунд, прежде чем я воплотил слова в жизнь. Портер явно был наготове, чтобы подхватить меня, если я запнусь. Я поднял правую ногу, согнув колено, приподняв бедро и перенося тяжесть тела вперёд. Это был весьма неуверенный первый шаг, но он сработал. После этого я попытался поднять левую ногу, но она шагнула слишком далеко, и…

Да чтоб тебе…

Я обнаружил, что заваливаюсь вперёд, совершенно утратив равновесие, и что плитки пола, цвет которых был новым для меня, и я даже не знал, как он называется, несутся мне прямо в лицо.

Портер поймал меня за руку и снова проставил вертикально.

— Похоже, нам ещё предстоит большая работа, — сказал он.

— Сюда, пожалуйста, мистер Салливан, — сказала доктор Киллиан.

Я подумал было о том, чтобы сбежать. Ну, то есть, что они могут мне сделать? Я хотел жить вечно, без висящей над моей головой судьбы худшей, чем смерть, но этого не будет. По крайней мере, не будет для этого меня. Я и моя тень: мы стремительно расходились. Она… нет, он — без сомнения, находился где-то в этом же здании. Но правила таковы, что я никогда в жизни его не увижу. Не столько для моей, сколько для его пользы; он должен считать себя истинным и единственным Джейкобом Салливаном, и если он будет видеть рядом с собой меня — плоть там, где у него пластик, кость там, где у него сталь — ему будет трудно поддерживать эту иллюзию.

Таковы правила.

Правила? Лишь условия контракта, который я подписал.

Так что если бы я и правда сбежал…

Если я выбегу на улицу, в душную августовскую жару, сяду в свою машину и помчусь к себе домой, какие санкции за этим последуют?

Конечно, другой я рано или поздно тоже явится туда и захочет жить в этом доме как в своём.

Может быть, мы могли бы жить вместе. Как близнецы. Как горошины в стручке.

Но нет, так не получится. Подозреваю, что с этим нужно родиться. Жить с другим мной — но ведь я так чувствителен к тому, где что лежит, кроме того, он не будет спать ночами, занимаясь одному Богу известно, чем, пока я пытаюсь заснуть.

Нет. Нет, обратной дороги нет.

— Мистер Салливан? — снова сказала Киллиан со своим певучим ямайским акцентом. — Сюда, пожалуйста. — Я кивнул и позволил ей вывести меня в коридор, которого я раньше не видел. Пройдя немного по нему, мы очутились перед двустворчатой раздвижной дверью матового стекла. Киллиан дотронулась большим пальцем до контактной площадки сканера, и дверь раздвинулась. — Пришли, — сказала она. — Когда мы завершим сканирование остальных, водитель отвезёт вас в аэропорт.

Я кивнул.

— Вы знаете, я вам завидую, — сказала она. — Избавиться от… от всего. Вы не пожалеете, мистер Салливан. Верхний Эдем прекрасен.

— Вы там бывали? — спросил я.

— О, да, — ответила она. — Такой курорт, как этот, не открывают без подготовки. Мы репетировали две недели с руководством «Иммортекс» в качестве жильцов, чтобы убедиться, что всё организовано идеально.

— И?

— И у нас получилось. Вам там обязательно понравится.

— Да уж, — сказал я, отводя взгляд. Путей к отступлению не оставалось. — Не сомневаюсь в этом.