Мнемоскан

32

Карен всё ещё приходила в себя после разговора о её давно умершей дочери. Мы немного постояли вместе, обнявшись, в коридоре зала суда. Присяжных, разумеется, на время перерыва увели в их комнату, так что они ничего этого не видели, что было к лучшему: это было не для публики. Я обнаружил, что глажу искусственные волосы Карен искусственной рукой, надеясь, что это как-то её утешит. К окончанию перерыва Карен немного успокоилась, и мы вернулись в зал суда. Я занял своё место среди зрителей; Малкольм Дрэйпер уже был там, и Дешон уже сидел за столом истца. Я увидел, как входит Мария Лопес. Она выглядела… я не знаю, как это описать. Отчаянной, может быть. Или решительной. Дела пошли не так, как она планировала всего минуту назад. Интересно, что же именно она планировала.

Дверь в кабинет судьи Херрингтона открылась. «Всем встать» — скомандовал клерк, и все встали. Херрингтон занял своё место за судейским столом, стукнул молотком и сказал:

— Снова ведётся протокол в деле «Бесарян против Горовица». Миз Лопес, вы можете продолжать опрос миз Бесарян.

Лопес поднялась, и я видел, как она глубоко вдохнула, всё ещё неуверенная в себе.

— Спасибо, ваша честь, — сказала она и замолчала.

— Ну? — спросил Херрингтон секунд через пятнадцать.

— Прошу прощения, ваша честь, — сказала Лопес. Она посмотрела на Карен — или, вероятно, посмотрела мимо Карен, немного правее неё, словно фокусируясь на мичиганском флаге, а не на свидетеле.

— Миз Бесарян, позвольте мне перефразировать мой предыдущий вопрос. Вы когда-либо делали аборт?

Дешон немедленно вскочил на ноги.

— Возражение! Отношение к делу!

— Лучше бы в этом был смысл, миз Лопес, — сердито сказал Херрингтон.

— Я его покажу, — ответила Лопес; прежний пыл частично вернулся к ней, — если мне будет дана такая возможность.

— У вас есть всего одна попытка.

Лопес отвесила свой фирменный поклон.

— Разумеется, ваша честь. — Она повторила вопрос, дав присяжным ещё раз услышать важное слово в самом конце. — Миз Бесарян, вы когда-либо делали аборт?

— Да, — тихо ответила Карен.

По залу заседаний пробежал шепоток. Судья Херрингтон состроил гримасу и стукнул молотком.

— Ну же, мы не собираемся делать из вас преступницу, миз Бесарян. — сказала Лопес. — Мы не хотим, чтобы у жюри сложилось впечатление, будто вы подвергались этой операции в недавнее время, не так ли? Не скажете ли вы суду, когда именно вы прервали жизнь плода?

— Э-э… это был 1988-й.

— Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. То есть это было сколько? — пятьдесят семь лет назад, правильно?

— Да.

— То есть если бы вы не избавились от того плода, у вас был бы ещё один ребёнок — сын или дочь — в возрасте примерно пятидесяти шести лет.

— Я… вероятно.

— Вероятно? — повторила Лопес. — Я думала, ответ будет «да».

Карен смотрела в пол.

— Да, полагаю, что так.

— Пятьдесят шесть лет. Зрелый мужчина или женщина, весьма вероятно, что с собственными детьми.

— Возражение, ваша честь, — сказал Дешон. — Отношение к делу!

— Поторопитесь, миз Лопес.

Она кивнула.

— Весь смысл в том, что аборт был произведён в 1988 году. — Она сделала особое ударение на слове «произведён». — И это было… дайте подумать… за сорок лет до того, как «Роу против Уэйда» было отменено «Литтлером против Карви».

— Вам виднее.

— А «Роу против Уэйда» временно легализовал право женщины прерывать зреющую внутри неё жизнь, не так ли?

— Изначально эта мера не планировалась как временная, — возразила Карен.

— Простите, — сказала Лопес. — Я лишь хотела заверить суд, что вы прервали развитие плода, когда в Соединённых Штатах это было законно, — не так ли?

— Да. Это была законная процедура. Которую делали в государственных больницах.

— О, конечно. Конечно. Мы не хотил рисовать в головах присяжных картины мрачных коновалов в глухих переулках.

— Вы только что это сделали, — решительно сказала Карен. — Это была законная, моральная и общепринятая процедура.

— Общепринятая! — сказала Лопес с облегчением. — Общепринятая, да. То самое слово.

— Возражение! — сказал Дешон, разводя руками. — Если у миз Лопес нет вопросов к моей клиентке…

— О, у меня есть вопросы. Есть. Миз Бесарян, почему вы сделали тот аборт?

Дешон начинал злиться; его лицо оставалось спокойным, а вот голос — нет.

— Возражение! Отношение к делу!

— Миз Лопес, пожалуйста, переходите к делу, — сказал Херрингтон, подпирая рукой подбородок.

— Всего пара минут, ваша честь. Миз Бесарян, почему вы сделали тот аборт?

— В то время я не хотела иметь ребёнка.

— То есть аборт действительно был сделан из соображений личного удобства?

— Из соображений экономической необходимости. Мы с мужем лишь начинали работать.

— То есть вы это сделали для блага ребёнка.

Дешон снова развёл руками.

— Возражение! Ваша честь, пожалуйста!

— Снимается, — сказала Лопес. — Миз Бесарян, когда вы делали этот аборт, то не думали, что совершаете убийство, не так ли?

— Разумеется, нет. Тогда это была совершенно законная процедура.

— Действительно. Этот период иногда называют Тёмными веками.

— Только не я.

— Да, не сомневаюсь. Скажите, пожалуйста, почему прерывание беременности — это не убийство?

— Потому что… потому что это не убийство. Потому что Верховный Суд Соединённых Штатов постановил, что это законная процедура.

— Да, да, да, я понимаю, что таковы тогда были законы. Но мне сейчас интересна ваша собственная моральная точка зрения. Почему прерывание той беременности не было убийством?

— Потому что плод ещё не был человеком — ни в моих глазах, ни в глазах закона.

— Сегодня, разумеется, закон с этим бы не согласился.

— Но не я.

Меня внутренне передёрнуло. Карен слишком рассердилась и стала неосторожна. Лопес тут же ухватилась за эту реплику.

— Вы хотите сказать, что ваши стандарты выше стандартов закона?

— Мои стандарты не зависят от давления лоббистов и прихотей политиков, если вы об этом.

— То есть вы по-прежнему считаете, что плод — это не личность?

Карен молчала.

— Ответьте пожалуйста, миз Бесарян.

— Да.

Снова шум в зале; снова стук молотка.

— Вы говорите, что да, плод не является личностью?

— Да.

— Плод, созданный физическим проявлением любви между вами и вашим покойным супругом, упокой Господь его душу. Плод с сорока четырьмя хромосомами, содержащими уникальную комбинацию ваших черт и черт вашего мужа.

Карен молчала.

— Этот плод не является личностью, верно?

Карен помолчала ещё несного, потом произнесла:

— Верно.

— На каком этапе беременности вы её тогда прервали?

— На девятой… нет, десятой неделе.

— Вы не уверены?

— Это было ужасно давно, — сказала Карен.

— Верно. Почему вы ждали так долго? До того момента вы не знали, что беременны?

— Я узнала про беременность через четыре недели после зачатия.

— Тогда почему такая задержка?

— Мне нужно было время, чтобы подумать. — Карен не смогла удержаться от того, чтобы влезть на любимого конька, чёрт, чёрт, чёрт. — Как раз то, чего пятнадцатидневное ограничение «Литтлера против Карви» женщин лишило. Вам никогда не приходило в голову, миз Лопес, что установление такого ограничения на срок законного аборта заставило женщин второпях принимать решения, которых они, будь у них время разобраться со своими чувствами, принимать бы не стали?

— Я задаю вопросы, миз Бесарян, если не возражаете. И, в самом деле, предположим, вы снова забеременели в неподходящее время, и эта беременность случилась уже после «Литтлера против Карви». Вы позволили бы закону заставить вас принять решение к предписанной в законе дате?

— Это закон.

— Да. Но вы состоятельная женщина, миз Бесарян. Вы смогли бы найти способ сделать безопасный — по крайней мере, для вас — аборт после истечения пятнадцатидневного срока, не правда ли?

— Полагаю, да.

— И вы бы спокойно приняли это решение? Вас не беспокоило бы, что вы занимаетесь джерримандерингом границы между личностью и её отсутствием?

Карен ничего не ответила.

— Ответьте, пожалуйста, на вопрос. Вы бы передвинули границу между личностью и отсутствием личности так, чтобы было удобно лично вам?

Карен молчала.

— Ваша честь, не могли бы вы дать указание свидетелю ответить на вопрос?

— Миз Бесарян? — сказал судья Херрингтон. Карен кивнула, потом склонила голову набок. Она посмотрела на Дешона, затем на присяжных, затем снова на Лопес.

— Да, — сказала она, наконец. — Полагаю, я бы это сделала.

— Понимаю, — сказала Лопес, глядя на присяжных. — Мы понимаем. — Какой бы дискомфорт Лопес ни испытывала ранее, он уже прошёл. — Итак, миз Бесарян, ещё раз: что у этого несчастного зародыша, зачатого мужчиной и женщиной, отсутствует, не давая ему стать личностью, из того, что у вас, искусственного создания, есть, в силу чего вы личностью являетесь?

— Я… э-э…

— Ну же, миз Бесарян! Вам не хватает слов? Вам, профессиональному писателю?

— Это… гмм…

— Это очень простой вопрос: должно быть что-то, чего у вашего ликвидированного плода не было, но есть у вас. Иначе вы оба были бы личностью — в соответствии с вашим собственным моральным кодексом.

— У меня есть жизненный опыт.

— Однако он не ваш. То есть, это не опыт, накопленный непосредственно тем… той конструкцией, что находится сейчас перед нами. Этот опыт был скопирован в вас из настоящей Карен Бесарян, ныне покойной, верно?

— Он был перенесён из той прежней версии меня с её согласия и по её явно выраженному желанию.

— Нам приходится верить вам на слово, верно? Ведь — простите меня, но ведь настоящая Карен Бесарян мертва, не так ли?

— Я знала, что моё тело приходит в негодность; именно поэтому я организовала перенос в это долговечное тело.

— Но было перенесено не всё, не так ли?

— О чём вы?

— Я о том, что воспоминания миз Бесарян были перенесены, однако тривиальные мелочи, скажем, содержимое её желудка на момент переноса, не были воспроизведены в копии.

— Ну… нет, не были.

— Конечно же не были. Ведь они несущественны. Как, скажем, морщины на лице оригинала.

— Я заказала более молодое лицо, — твёрдо ответила Карен.

— Ваша честь, вещественное доказательство ответчика номер двенадцать — фото Карен Бесарян, сделанное в прошлом году.

На телестене появилось лицо Карен. Я уже и забыл, какой невероятно древней она выглядела раньше: белые волосы, изрезанное морщинами лицо, полупрозрачная кожа, глаза, казалось, слишком маленькие для своих орбит, кривая улыбка жертвы инсульта. Я непроизвольно отвёл глаза.

— Это вы, не так ли? — спросила Лопес. — Ваш оригинал?

Карен кивнула.

— Да.

— Настоящая вы, вы, которая…

— Возражение! — воскликнул Дешон. — Ответ дан.

— Принимается, — сказал Херрингтон.

Лопес склонила голову.

— Хорошо. Простите меня за прямоту, миз Бесарян, но вы, очевидно, решили не пользоваться услугами пластической хирургии.

— Я не сликом тщеславна.

— Достойно восхищения. И всё же, вы явно считаете, что лишь некоторые части вас являются вами-настоящей, правда? Итак, какая же, по-вашему, часть имеется у вас, но отсутствует у плода, чьё развитие было прервано?

— Разум, — сказала Карен. — Если бы перед вами сидела копия нейронных связей плода, вы вряд ли наделили бы её каким-то особым статусом.

— То есть личность создаёт интеллект, так по-вашему? — спросила Лопес, приподнимая брови.

— Гмм… да.

— И поэтому плод не является личностью?

— Да. — Вот это моя Карен: семь бед — один ответ. Я услышал, как некоторые из присутствующих в зале резко вдохнули. — Я имею в виду, — продолжала Карен, — что он является сейчас, с точки зрения сегодняшнего закона, но…

— Но вы с этим законом не согласны, верно?

— Женщины долго и упорно сражались за право на контроль над собственным телом, миз Лопес. Я признаю, что вещи несколько изменились с тех пор, как я была молода, но…

— Нет-нет-нет, миз Бесарян. Вы не можете обвинять сегодняшнее общество в узости мышления; мы расширили понятие того, что является человеком, по сравнению со временами вашей молодости. Мы раздвинули рамки так, что теперь они включают и плод.

— Да, но…

— О да, мы их расширили в направлении, которое вам, видимо, не по душе. Мы защищаем новорожденных младенцев; вы бы это отменили и взамен позволили бы людям цепляться за некую разновидность псевдожизни на другом её конце, не так ли? Первые девять месяцев — это слишком много, а вот девять дополнительных десятилетий, и даже столетий, в синтетической форме, прилепленные с другой стороны — это разумно. Такова ваша позиция, миз Бесарян?

— Моя позиция, раз вы спрашиваете, состоит в том, что если закон признал за кем-то права личности, то эти права являются неотчуждаемыми.

Лопес, по-видимому, ждала именно этих слов Карен. Она практически прыгнула к своему столу и схватила планшет.

— Вещественное доказательство ответчика номер тринадцать, ваша честь, — провозгласила она, показывая его судье. Потом она перешла через «колодец» и положила планшет перед Карен. — Миз Бесарян, будьте любезны коснуться иконки «Информация о книге» и сказать суду, какая книга в данный момент открыта?

Карен подчинилась.

— «Словарь английского языка американского наследия», девятое полное издание.

— Очень хорошо, — сказала Лопес. — Теперь, пожалуйста, закройте это примечание и прочитайте текст в окне, что находится под ним.

Карен коснулась экрана, потом сказала:

— Это определение слова «неотчуждаемый».

— Именно так. Пожалуйста, зачитайте его.

— «То, что не может быть передано другому либо другим: неотчуждаемые права».

— То, что не может быть передано, — повторила Лопес. — Вы согласны с этим определением?

— Гмм… я уверена, что для большинства людей «неотчуждаемый» означает «то, что нельзя отнять».

— Правда? Не хотите проконсультироваться с другими словарями? Скажем, «Мерриам-Уэбстер»? «Энкарта»? Оксфордский? Все они загружены в этот планшет. Миз Бесарян, уверяю вас — они все дают одно и то же определение: нечто, что не может быть передано. И тем не менее вы сами только что сказали, что, по вашему мнению, права личности являются неотчуждаемыми.

Дешон развёл руками.

— Ваша честь, возражение — отношение к делу. Вы велели мне в первый день избегать мелочных семантических придирок, но…

— Простите, мистер Дрэйпер, — сказал Херрингтон. — Отклоняется. Аргумент миз Лопес бьёт прямо в цель.

Лопес кивнула в сторону судьи.

— Спасибо, ваша честь. — Она снова повернулась к Карен. — Ну так что же? Или мы в Стране чудес, где слово означает все, что мы хотим, чтобы оно означало?

— Не перегибайте, — предупредил Херрингтон.

— Простите, ваша честь, — ответила Лопес. — Ну так как, миз Бесарян? Должны права личности допускать передачу, или они, как вы сами сказали, являются неотчуждаемыми?

Карен открыла рот, но потом снова его закрыла.

— Всё в порядке, миз Бесарян, — сказала Лопес. — Ничего страшного. Я готова оставить этот вопрос риторическим. Я уверена, что достойные мужчины и женщины нашего жюри знают, как на него ответить. — Она повернулась к судейскому столу. — Ваша честь, сторона ответчика закончила опрос свидететей.