Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики

Брэдли Сайнор ОБРАТНО В «РЕАЛЬНЫЙ МИР»

Уилл Джард опустился на одно колено около кострища. Остывший пепел пролежал здесь не меньше трех дней, а может, и все пять.

Не сказать, чтобы в конце октября туристы никогда не забредали в эту часть северо-восточной Оклахомы, просто они были здесь редкостью. Большинство людей предпочитали элекроодеяло пластиковому матрасу и спальнику. К тому же практически все туристы, желавшие отдохнуть в Национальном парке Хиатт, регистрировались в офисе парковых рейнджеров. Таких, которые пренебрегали этим правилом, было совсем немного.

Долговязый и смуглый, одетый в кожаную летную куртку, черные джинсы и сапоги, со значком Оклахомского национального парка на рубашке, Джард не менее получаса рассматривал место, где был разбит лагерь. Скорее всего, это были обычные посетители парка, но не исключалась и другая вероятность.

Джард по праву гордился своим опытом следопыта. Он учился этому у своего деда по материнской линии Маркуса Конли, который считался одним из лучших охотничьих проводников чероки в течение многих десятилетий. То, чему дед не научил Джарда, восполнили шесть лет службы рейнджером в армии США.

Зачерпнув пригоршню пепла, он покатал его между ладоней. Затем легонько подул — дыхание вырвалось в холодный ночной воздух облачком пара, смешиваясь с пеплом.

Это начиналось медленно, как всякий раз после того, как три года назад он вернулся в «Реальный Мир» из Вьетнама. Звуки леса сделались далекими и слабыми, уступая другим звукам, смутному эху, постепенно перераставшему в голоса.

Я знаю, это не тот медовый месяц, на который ты рассчитывала. Это… просто… что…

Мне неважно. Я здесь, с тобой, мы вместе. Только это имеет значение. Только мы.

Молодожены? Разумеется, это было похоже на правду. Просто люди, желающие побыть в уединении. Чувство, вполне понятное Джарду. Уединение было одной из главных причин, почему он согласился на работу парковым рейнджером.

Были еще слова, слова, постепенно растаявшие в других звуках. Джард с усилием отвлекся от них. Было непросто не дать себе уйти, не позволить эху голосов, ветра, деревьев и самой души втянуть его в себя.

Он чувствовал, что прав. Это так легко, так легко. Нет, так нельзя. Постепенно он пришел в себя, ощутил запахи сосен, травы и воды вокруг.

Руки Джарда тряслись, пока серый пепел медленно сыпался между пальцев. Предутренний ветерок донес отдаленный крик совы.

Когда все вокруг него закачалось, Джард ухватился за верхушку молодого деревца, чтобы удержать равновесие. Наглухо застегнул куртку. После этого Джард всегда чувствовал себя так, будто только что вылез из морозильника.

Наверное, были причины рассказать об этой своей способности, объяснить, как он ею пользуется. Но Джард всегда подозревал, что эти объяснения имеют так же мало смысла для людей, которые их изрекают, как и для тех, кто вынужден их выслушивать.

Особенно не стоило упоминать об этом при шефе рейнджеров, бюрократе до мозга костей. Этого было бы достаточно, чтобы убедить его в том, что у Уилла Джарда поехала крыша.

Однажды Джард пытался описать свой опыт врачам в госпитале для ветеранов в Тулсе. Выслушав его, они пробормотали что-то вроде «чувство вины выжившего», «синдром отложенного стресса» и «травма страха». Свой ответ они завершили предписанием очередного лекарства, которое вслед за остальными окончило свои дни в мусорном бачке в вестибюле.

Когда он рассказал о голосах деду и остальным, Маркус Коли был немногословен. Старик сидел на крыльце, попыхивая трубкой и утопая в клубах дыма джейсоновского табака.

— Ты не сумасшедший, мальчик. Тебе просто надо подождать. В тебе есть задатки чего-то особенного, как для себя самого, так и для других людей. Но у тебя есть демоны, с которыми тебе придется иметь дело, они внутри тебя, как и в каждом из нас. Только твои сильнее, хитрее, упорнее. И не ты выбираешь время, чтобы встретить их, они выбирают, а тебе просто приходится быть начеку.

— Ага, понятно, — сказал Джард.

Ветер пришел с запада, он дул с озера в узкую долину. Принесенный им холод резко контрастировал с последним летним теплом, царившим в этой местности всего каких-нибудь шесть дней назад.

Джард спускался по склону холма, останавливаясь то здесь, то там, прислушиваясь и приглядываясь. Ближайшие соседи находились в добрых трех милях отсюда, ближе к береговой линии, у самой границы парка.

Похлопав себя по карманам куртки, он вытащил пачку «Кэмела» вместе с зажигалкой. Ее бронзовый кожух был исцарапан и помят, но не настолько, чтобы нельзя было прочитать выгравированную надпись: «КЕ САН 1969».

Щелкнув зажигалкой, он глубоко затянулся; горячий дым обжег легкие.

Джард заглушил кашель, сотрясавший все тело, рукавом, с трудом устояв на ногах. Он сказал себе, что это просто последствия внезапного похолодания, хотя на самом деле кашель мучил его вот уже месяца два. Может, это и не такая глупая мысль — обследоваться в медицинском комплексе племени около Талеква, а то и в ветеранском госпитале.

Нет, если идти в Талеква, это означает обязательный визит к родителям. Для него это всегда было нелегкой задачей, особенно после того утра, когда он пришел домой и сказал, что записался в Армию.

Возвращение в ветеранский госпиталь тоже не сулило ничего приятного. И не только из-за докторов. Ведь именно там на него впервые нашло: только что он был в Тулсе, а в следующее мгновение оказался во Вьетнаме. Нет, покачал он головой, только не ветеранский госпиталь. К тому же там, наверное, придется заполнять кучу новых анкет.

Джард вгляделся в дальний край поляны. Даже зная, куда смотреть, нелегко было рассмотреть хижину в темноте. Все к лучшему, сказал он себе. Если уж мне трудно ее разглядеть, другим никак не легче.

Хижина была словно создана для этого места, она казалась неотъемлемой частью леса. С одной стороны ее защищал холм, с другой — дюжина небольших ясеней. За годы, прошедшие с тех пор, как их высадили здесь, деревья вымахали так, что никто и не ожидал.

Помедлив на крыльце, Джард расстегнул куртку. Его рука выжидательно сжала рукоятку серебристо-серого «дьютоникса» 45-го калибра. Убедившись, наконец, что вокруг никого нет, Джард шагнул через порог.

Сбросив куртку на кушетку, Джард глубоко вздохнул, смакуя воздух этого дома. В хижине было три комнаты: совмещенные кухня и гостиная, спальня с душем и кладовая. Как ни мал был домишко, но в лето после окончания школы, когда они с Ларри Шеппардом и отцом Ларри, потея, надсаживаясь и проклиная все на свете, строили его, хижина казалась им огромной, как альпийский приют. Первоначально она предназначалась для вылазок на природу. С тех пор, как Джард вернулся из Вьетнама в «Реальный Мир», она стала для него и домом, и укрытием.

Тут он вспомнил про мороженое. Полгаллона тщательно упакованного домашнего шоколадного мороженого, которое вручила ему мать во время его последнего визита домой. Да, это было то, что прописал бы ветеранский доктор. Он наполнил мороженым большую миску, жадно проглотил несколько больших кусков, а потом отнес миску в гостиную.

Смакуя мороженое, Джард поймал себя на мысли, что пристально рассматривает шрам на правой ладони. Краешком ногтя он осторожно провел по белой линии. Это осталось от выскользнувшей отвертки. Было больно, но теперь уже не болит ни рука, ни память.

То лето, когда они строили хижину, было совершенно особенным и для него, и для Ларри. Они стали закадычными друзьями почти с первого дня пребывания в интернате для детей-чероки под Лоутоном. В то лето, девять лет назад, официальная церемония сделала их тем, чем они фактически были уже давно, — братьями.

Кровный брат всегда был рядом, всегда был готов помочь, если ты в нем нуждался.

Только когда пришла беда, меня не было рядом, хотя Ларри и нуждался во мне.

Джард мысленно повторял это снова и снова, словно григорианский псалом.

Меня не было рядом. Меня не было рядом.

На столе рядом с диваном стояла фотография в рамке — они оба в форме Класса А. Снимок был сделан в их первую неделю пребывания во Вьетнаме, на них безупречно отутюженные рубашки, ботинки, для чистки которых не пожалели слюны, — идеальный образ, находящийся так далеко от реальности, что Джарду хотелось бы оказаться поблизости.

Он взял фотографию, и его тонкие смуглые пальцы крепко сжали металлическую рамку…

…скажи правду, ты сломал лодыжку, когда ее муж пришел домой, и тебе пришлось прыгать в окно.

Верно! Но знаешь, без меня ты не мог даже найти выход из школьного здания, хотя там была всего одна комната.

Конечно! Оставайся здесь, восстанавливай силы на пляже со всеми этими миленькими армейскими медсестрами, пока настоящие мужчины будут делать свою работу.

Мой друг, это тяжелая работа, но за это они платят мне большие баксы.

Мне очень жаль, лейтенант Джард, они нашли то, что осталось от патруля. Чарли забросали Шеппарда и остальных гранатами… Никто не выжил…

Джард слушал долго, звуки не отпускали его, вытягивая из тела даже дыхание. Все окончилось так же быстро, как и началось, волной боли, словно кто-то вогнал кулак ему в живот. Он выронил фотографию на стол, свалив миску с недоеденным мороженым на пол.

Когда его пальцы отпустили рамку, Джард обнаружил, что сидит, бесстрастно рассматривая окружающее, равнодушно отмечая детали.

Долгое время он сидел неподвижно, глядя на огонь, на лужицу растаявшего мороженого и разбитую миску. С трудом поднявшись на ноги, Джард в конце концов начал подбирать осколки; ему казалось неправильным оставлять их на полу.

Джарда разбудил стук. Он давно уже слышал его, но надеялся, что все это часть сна, который рано или поздно изменит сюжет.

Он зарылся было поглубже в подушку, но сам уже знал, что это не поможет. Он заставил себя открыть глаза и посмотреть на цифровой дисплей часов на тумбочке.

3.45.

— Проклятье!

Когда он шагнул на крыльцо хижины, его пронизал ночной холод. Некоторое время он просто ходил, не видя собственных сапог, тонувших в густом тумане.

Ветер иной раз выкидывал забавные шутки в холмах. Он мог припомнить летние ночи, когда можно было услышать звуки, раздававшиеся на другом конце озера так же отчетливо, словно они раздавались в двух шагах. Только сегодня не было ветра.

— С тобой каждый раз это будет случаться, малыш, когда объешься мороженого с шоколадной крошкой, — голос исходил откуда-то сверху, так же как и стук.

На обугленном молнией обломке ствола сидел, скрестив ноги, старик в джинсах и футболке с надписью «Благодарный покойник». На коленях у него лежал маленький барабан. Седые волосы до плеч поддерживала расшитая бисером повязка наподобие тех, что Джард видел у племенных старейшин.

— Ты отвечаешь на запросы? — спросил Джард.

Посмотрев вверх с загадочной улыбкой, старик издал шотландский свист и начал играть.

Мелодия была знакомая.

«Когда время проходит».

Закончив, старик посмотрел на Джарда, и последний свистнул вместо приветствия.

— Не думаю, что кто-то спутает тебя с Доли Уилсоном, — сказал Джард.

Старик пожал плечами.

— Это означает, что я могу звать тебя Сэмом?

— Как хочешь. Я отвечаю на любые вопросы.

Джард знал его. Он не мог точно сказать, какой странный изгиб логики подсказал ему, кто такой «Сэм», но это произошло. «В этот день и в эту эпоху удобнее называть тебя так, чем Койотом».

Сэм кивнул, на лице его отразилось удовлетворение.

— Неплохо, ты соображаешь быстрее, чем мне говорили. — Туман начал медленно закручиваться вокруг беседующих мужчин.

В этот момент Сэм изменился. Он стал моложе, почти одного возраста с Джардом. Лишь несколько седых волосков поблескивали в его угольно-черных волосах. Теперь на нем была серая спортивная куртка, солнечные очки, пурпурная рубашка и диковинный шейный платок. Вместо барабана появился саксофон.

Сэм извлек белый носовой платок из рукава куртки и принялся полировать им свой инструмент. Закончив с этим, Сэм выдернул из саксофона мундштук и поднес к глазам. Было видно, что его кончик обломан и истерт. Размахнувшись, он отбросил его в темноту, тут же вытащил другой и приладил на место.

— Знаешь, мальчик, я уже начинаю задумываться, стоишь ли ты того времени, которое я на тебя потратил.

— Прости меня! Я, кажется, не просил уделять мне время и внимание. Я думаю, мне было неплохо и без того, чтобы ты вечно совал нос в мои дела. И даже если я и нуждался в помощи, не уверен, что хотел получить ее именно от тебя, — сказал Джард.

Лицо Сэма вспыхнуло гневом.

— Послушай, мальчик, вопреки всему, что ты мог слышать, я никоим образом не являюсь тем докучливым негодяем, каким меня считают. Давай просто назовем это дурным паблисити и оставим как есть. — Он вновь начал играть, на этот раз незнакомую Джарду мелодию.

— Ты не мог бы перенести свои репетиции куда-нибудь в другое место? Здесь есть люди, которые хотят спать.

— Прошу меня извинить, — отозвался Сэм с шутовским негодованием. И тут же вновь превратился в старика, хотя и с саксофоном в руках. — Между прочим, разве так тебя учили обращаться к людям? А? Разве так?

Джард подавил раздражение. Сэм был прав, и это бесило его.

Согласно традициям племени к старшему следовало обращаться, как к дяде или деду, независимо от того, является он родственником или нет. Следовало проявить хорошие манеры и выказать знаки уважения, если он и правда был Койотом. Да даже и сам возраст Сэма требовал особого отношения.

Джард повернулся, чтобы уйти, содрогнувшись от холода, но тут Сэм опять заиграл. Звук разносился эхом, даже громче, чем прежде. Внезапно Джарду захотелось курить. Однако он тут же вспомнил, что сигареты и зажигалка остались в хижине.

Туман настолько сгустился, что Джард видел едва ли на полдюжины шагов вокруг. Трудно было даже разобрать цифры на часах.

3.48.

Три минуты? Это казалось невозможным. Но все труднее и труднее становилось верить во что-либо посреди этого туманного водоворота, полного цвета, движения, звуков.

Легкие наполнил запах дизельного топлива и газа. Люди, спешащие пешком, на рикшах, на мотоциклах и в машинах; голоса, болтающие на французском, вьетнамском, тайском, американском, на десятке других диалектов и сотнях наречий. Все это сливалось в один голос.

Сайгон.

Он знал, где находится, хотя в этот момент и не стал бы делать ставку на то, что солнце непременно поднимется на востоке завтра утром.

Сайгон.

Не бледное серое подобие, называемое городом Хо Ши Мин. Это был именно Сайгон во всем своем упадке и славе.

Набрав воздуха в легкие, Джард задержал дыхание, а потом медленно выдохнул. Он не знал, чего хочет: чтобы это оказалось причудливым кошмаром или еще более причудливой реальностью.

Маленькая серая кошка без одного клыка появилась из переулка и вспрыгнула на ящик, стоявший перед Джардом. Животное рассматривало его почти минуту, словно опасаясь, что Джард пройдет мимо, а потом стало спокойно вылизываться.

— Ты здесь, чтобы сообщить мне что-то? Я принимаю любые предложения. — Он чувствовал, что глупо разговаривать с кошкой, но в тот момент это казалось вполне разумным.

— А ты стал бы меня слушать? — спросила кошка.

— Как бы не так! — пробормотал Джард. — Надо сваливать.

Быстрым шагом, переходящим в бег, Джард двигался вместе с бесконечным потоком людей, велосипедов и машин, переходя из тени в свет и обратно в тень. Через полчаса он оказался в более спокойном жилом районе, где большинство домов отражали архитектурные веяния тридцати-сорокалетней давности.

В этот момент из-за угла показались три американских военных полутонных грузовика. Свет фар мешал разобрать лица водителей.

У последнего грузовика не было заднего борта. Повинуясь импульсу, Джард бросился вслед за ним, подтянулся и легко запрыгнул в кузов. Забравшись поглубже, он укрылся в дымной тьме. Мотор ревел, и грузовик пробирался вперед.

Место для отдыха и возможность подумать — вот все, что ему было нужно. На какое-то мгновение он увидел самого себя, связанного смирительной рубашкой, до крови раздирающего горло криком, в одном из боксов ветеранского госпиталя, и это зрелище смешалось со спокойным лицом деда.

Через несколько секунд он провалился в сон.

Джард проснулся от толчка, когда колесо грузовика попало в колею на дороге. Онемевшее плечо и спина были болезненным свидетельством того, как долго он проспал. Грузовик шел быстро, и Джарду оказалось не так-то просто спрыгнуть в темноту. Приземлившись, он едва устоял на ногах.

Небо было омыто звездами. Повсюду вокруг ночные звуки джунглей переполняли тьму. Капельки пота стекали по шее, увлажняя рубашку и меховой воротник летной куртки.

Он начал осторожно пробираться между кустами и лианами. Он шел, и шумы джунглей вокруг него начали понемногу стихать. Не сразу, но через некоторое время повисла тишина — ни ветра, ни криков животных, ни утомительного жужжания насекомых. Ничего, кроме звука собственных шагов.

Джард готов был поставить ногу на мину-ловушку, когда его глаз заметил первого вьетконговца.

Проволока, привязанная к лианам, была натянута в пяти дюймах над землей, тянулась к плоской мине, которая нашпиговала бы его шрапнелью, если бы он привел ее в действие.

«Просто будь поосторожнее. Всякий, кто пробыл в этой стране чуть больше тридцати минут, заметил бы эту штуку», — сказал он себе, переступая через проволоку.

Что касается боевика, то он стоял ярдах в двадцати впереди спиной к Джарду. Вьетконговец низко склонился над чем-то; он был одет в черную домотканую одежду, в руках сжимал русский «АК-47». Рука Джарда начала медленно расстегивать тяжелый ремень. Удавить кого-нибудь ковбойским ремнем, может, и не слишком элегантно, зато практично.

Только этот парень почему-то совершенно не обращал внимания на Джарда. Когда тот подошел поближе, вьетконговец не обернулся, не пошевелился и вообще производил впечатление замороженного. Джард подошел совсем близко и стал пристально вглядываться в боевика. Через несколько минут ему показалось, что грудь вьетнамца вздымается, хотя он и не был вполне уверен.

Впереди и справа Джард заметил другие фигуры. Одни из них были вьетконговцами, другие — из регулярных северовьетнамских частей. Все они, как и первый, стояли неподвижно, словно каменные.

Тогда-то он и увидел Ларри.

Кровный брат повесил свой «М-16» на согнутую руку, освободив другую, чтобы рассмотреть карту. Рядом виднелись два человека, которых Джард также хорошо знал, капралы Келли Уайлд и Хэл Уильямс.

Как и вьетнамцы, они застыли в движении, словно на фотографии.

Несколько долгих минут Джард просто смотрел. В какой-то момент ему показалось, что рука Уайлда пошевелилась, хотя и еле заметно. Если они и могли увидеть его, то, как он подозревал, они заметили бы лишь тень, смутное движение.

С другой стороны стояли остальные солдаты взвода: Мэтт Чарльз, Джим Аллен, Билл Гордон, Джонас Мэйсон, Карл Таттершоул и К. Т. Диксон.

Гордон и Диксон несли носилки, на которых лежал Чарльз с перевязанной грудью. Все ребята имели более или менее тяжелые ранения.

Должно быть, они побывали в настоящем аду.

Что-то тяжело ударило Джарда, свалив его на землю. Ему удалось перекатиться на бок, уцепившись за пучок травы. Поднявшись на ноги, он оказался лицом к лицу не с вьетконговцем или бойцом регулярной северовьетнамской армии, а с человеком в американском камуфляже. Бандана скрывала большую часть его лица.

— Привет, брат. Я свой, — заикаясь, выдавил Джард.

Но вновь прибывший не слышал или не обратил внимания на его миролюбивую речь. Вытащив из ботинка нож, он стал надвигаться на Джарда.

Левой рукой Джард накрутил ремень на правую. Пятясь в такт шагам противника, он старался не сводить с него глаз.

Они напали одновременно, Джард нацелил тяжелую металлическую пряжку в голову противника, а тот умело ударил ножом, одновременно стараясь увернуться от пряжки. Острый, как бритва, клинок, скользнул по боку, разрезав кожу летной куртки и пропоров тело.

Джарда и раньше резали ножом, но на этот раз все было иначе. Боль, пронзившая каждую клеточку тела, была не сравнима ни с чем, испытанным ранее. Противнику несколькими точными ударами удалось свалить Джарда на землю.

Реальность начала дробиться. Джард чувствовал, что его тело распадается на части. Мышцы и сухожилия скручивались волнами, разделяясь на волокна, принимая сотни новых форм. Каждый раз, как он пытался закричать, голос тонул в приливах боли, которые казались нескончаемыми.

И все же боль прошла.

Джард поднес руки к лицу; но то, что он увидел, было не руками, а лапами, покрытыми мехом. Перед глазами оказались когти огромного бурого медведя. Из горла вырвался медвежий рык.

Джард повернул лицо к противнику. Человек откуда-то извлек «М-16» и держал ее у плеча, готовый выстрелить. Взмахом огромной лапы медведь/Джард выбил автомат из руки человека, повалив его самого наземь.

А потом медведь исчез.

Джард почувствовал, как мышцы и кости вновь разрываются и рассыпаются, перестраиваясь и складываясь в новый хитроумный паззл. Они так быстро принимали новую форму, что воздух свистел вокруг. Джард почувствовал, что выходит из своего тела. Было больно, но он стерпел, отодвинув от себя все ощущения, сделал их далекими и чужими.

Сокол с возмущенным криком стал бить крыльями над распростертым телом врага Джарда. Было так просто отпустить их, позволить птице или медведю растерзать этого человек. Так легко.

Нет!

Одного лишь крика хватило, чтобы вернуть Джарда. Сокол начал таять, но не исчез окончательно. Он теперь маячил чуть поодаль вместе с медведем. Так часть его, которая была Уиллом Джардом, с трудом нашла равновесие между человеком, животными и самой землей. Теперь он старался поддерживать это равновесие, напрягая все силы своего существа.

Опустившись на колени рядом с соперником, Джард поднял валявшийся нож и приставил его к горлу лежащего.

— Если пошевелишься, если даже моргнешь не так, как надо, я поддену тебя за жабры, как рыбу. Понял?

Человек кивнул.

Джард стянул с него бандану. Лицо, смотревшее на него, было покрыто камуфляжным гримом и грязью. Он узнал это лицо. Оно было его собственным.

— Привет, парень!

— Мне следовало убить тебя.

— Давай, действуй, но, думаю, у тебя кишка тонка.

— Кто ты такой?

— Дай перевести дух. Ты это знаешь не хуже меня. Я — это ты. Без всего этого дерьма и сентиментального мусора, который ты носишь с собой все эти годы. Который ты унаследовал от своего народа. От своего деда. Я родился не в Оклахоме. Я родился прямо здесь, во Вьетнаме, ради одной цели… выжить. И я убью любого, если мне это потребуется.

— Даже меня или Ларри?

— Тебя — непременно! Тебя я убил бы через минуту, не переставая смеяться. Ларри… этого поганого муравья. Да я раздавил бы его ботинком. Как ты думаешь, почему я здесь? Маленькая месть после миссии. Идея, которая появлялась у тебя неоднократно, хотя у тебя не хватало духу ее осуществить.

Месть? За свою собственную боль и вину. Конечно, такая мысль вспыхивала в голове у Джарда гораздо чаще, чем ему хотелось бы признаваться.

— Может быть. Но ведь не я лежу навзничь с ножом у горла.

— Так перережь его, и дело с концом. Ты мне уже наскучил.

Джард вдавил нож на несколько десятых дюйма. Единственная капля, выступившая из-под металла, отрезвила его.

— Ну нет, погоди. Духу у меня побольше, чем у тебя, «друг». Я мог бы убить тебя, но мне это не нужно. Ты — часть меня, это я признаю, часть, которая мне не нравится, но с которой я могу жить.

Не осознавая, что делает, Джард почувствовал, что тянется к чему-то, но не к определенной цели, как было раньше, а ко всему вообще. И вместо того, чтобы исчезнуть, джунгли начали мерцать слабым фосфоресцирующим сиянием, охватившим все вокруг.

На мгновение Джард слился с Ларри, с бойцами взвода, с вьетнамцами, прячущимися в кустах, с деревьями, лианами и самой землей. Все это было единым целым, состоящим из отдельных уникальных частей, и все же единым, и он был его частью. Он чувствовал, как трава растет у него под подошвами, как обезьянка приготовилась прыгнуть с ветки на ветку, ощутил страх, который тяжелым камнем лежал на сердце у кровного брата, у ребят взвода и даже у вьетнамцев.

Все вдруг встало здесь на свои места, все обрело смысл. Все люди, животные, растения нашли свое предназначение. Предназначение жить и умереть.

Не отирая слез, катившихся у него по щекам, Джард повернулся к мерцающему силуэту своего кровного брата. Здесь было предназначено умереть Ларри. Так же, как у Джарда когда-нибудь появится свое место, когда придет время уходить.

Свет померк, и он оглянулся вокруг. Тот, другой Джард ушел, растворился в тени.

Оглядываясь, Джард уже знал, что не увидит его. Но он хотел попытаться еще раз. Он так много был должен самому себе, так же, как Ларри.

Больше часа он осматривал каждый уголок, проигрывая всевозможные сценарии, которые придумал за эти годы. Все, что могло бы помочь ребятам вернуться домой. Но каждый раз он понимал, что ответ будет тем же самым.

Часть его хотела вырвать оружие из чьих-нибудь рук и начать стрелять. Только это ни к чему не привело бы. Джард знал это так же твердо, как собственное имя.

Подойдя к Ларри, он положил руку на плечо своего лучшего друга. «Мы еще увидимся в свое время, дружище».

Когда вокруг него начал клубиться туман, Уилл Джард мог бы поклясться, что различил запах джеймсоновского табака.

Джард провел пальцем по краю миски. На ней еще осталось достаточно шоколадной подливки и растаявшего ванильного мороженого для последнего смакования.

— К шоколаду нужно относиться с должным уважением и вниманием, — сказал он, улыбнувшись.

Джард уже не помнил, когда в последний раз чувствовал себя таким успокоенным, таким свободным. Он знал, что теперь вполне может справиться со своими страхами.

Глубоко вздохнув, он постарался мысленно охватить все вокруг, ощущая ветер, воду, саму землю, животных, пробирающихся среди деревьев и в толще вод; он легко становился частью их всех, позволяя им стать частицей себя.

Джард не понимал всего на свете, хотя ему казалось, что каким-то шестым чувством он мог это постичь. У него накопилось несколько недель отпуска, и он решил, что было бы неплохо навестить свою семью в Талекуа. Заодно стоило наведаться в племенной медицинский центр: он ведь продолжал кашлять. Сейчас стало уже полегче, но его не убудет, если он покажется врачам.

А уж если он окажется там, то нельзя будет не завернуть на дедушкино ранчо, расположенное совсем рядом с городом, вниз по реке, да потолковать со стариком, не глядя на часы.

Он долго стоял, любуясь сиянием, поднимавшимся из-за горизонта с востока. Ветер сменился на южный, донося хмельной запах озера и что-то еще, напоминающее тихую мелодию одинокого музыканта.

Саксофон?

Логика подсказывала, что это скорее всего было чье-то радио.

Но Джард знал, что это не так.

Он улыбнулся и заговорил с ветром.

— Спасибо, дед.

А теперь о Роджере.

Я познакомился с ним, когда он приехал, чтобы выступить в Оклахомском университете. После этого я отвез его на конференцию в Вичита Фоллз, Техас.

Во время этой двадцатичетырехчасовой поездки мы с Роджером обнаружили, что оба увлечены малопонятными научными теориями, джазом и работами Джорджа Макдональда Фрэзера.

Что мне больше всего запомнилось на той конференции, это как мы сидели с Роджером на полу напротив комнаты, где представляли радиопьесу. Кто-то подошел и спросил, все ли у нас в порядке и почему мы не на презентации. Роджер очень доступно объяснил, что такие радиопьесы предназначены для прослушивания, а не для просмотра.

В течение многих лет мы несколько раз встречались, не говоря уже о длинной переписке и периодических телефонных звонках.

В последний раз мы по иронии судьбы встретились опять в Оклахомском университете. Роджер приехал туда как приглашенный преподаватель на Ежегодный курс короткого рассказа. Мы с женой как раз оказались на одном из заседаний.

К тому времени мы не виделись уже четыре или пять лет, но Роджер вел себя так, словно мы расстались самое большее пару недель назад. Беседа перескакивала на самые разнообразные предметы — джаз, кино, наши уважаемые семьи — и конечно, мы говорили о писательском ремесле. (Вообще, стоит двум писателям нашего жанра пробыть вместе больше десяти минут, и можно быть уверенным, что разговор свернет на эту тему.)

Вскоре нам пришлось расстаться. Роджер уже паковал вещи, собираясь возвращаться в Нью-Мексико. Нам со Сью предстояло ехать к себе в Тулсу.

Когда мы ехали назад, она сказала: «Было очень весело. Он чудесный человек».

И это правда.

Я хочу сказать тебе, Роджер: «Салют!»