Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики

Роберт Уэйн Маккой и Томас Ф. Монтелеоне СМЕНА КАРАУЛА

Если я начну свой рассказ с того, что меня зовут Тор и прошлый вечер я провел, состязаясь в рестлинге с Иисусом, вы, возможно, мне не поверите.

Едва ли я мог рассчитывать и на то, что мне поверит мой бывший сосед по комнате в колледже Джей Левински. Поэтому, когда он спросил меня, как я себя чувствую, я облегчил ему восприятие моей истории, представив ее как сон, который снится мне с тревожной частотой.

Примерно раз в месяц Джей, я и еще пара преподавателей Миддлбери-колледжа собирались, чтобы сыграть в покер, выпить пива и поболтать на отвлеченные темы. Затем мы с Джеем обычно останавливались в ночном кафе на шоссе № 7, чтобы выпить кофе с сырными кексами, после чего я ехал к себе домой в Берлингтон. Последние два месяца были для меня не слишком веселыми, потому что я все пытался привыкнуть к мысли о том, что мой отец действительно умер и в моей жизни захлопнулась еще одна дверь. Старик жил со мной и Маргарет после того, как оставил свою столярную мастерскую в возрасте восьмидесяти двух лет. Пара лет сидения перед телевизором с пультом в руке не пошли на пользу человеку, который до этого вел чрезвычайно активную жизнь, поэтому, мне кажется, он просто пустил все на самотек и сдался в плен старости.

Я ужасно скучал по нему, и Джей предоставил себя в качестве слушателя, которому я мог бы излить свои жалобы и воспоминания. Кроме нас, в кафе была только Сьюзан, официантка ночной смены, и дальнобойщик в клетчатой кепке, сидевший за стойкой. Я потягивал кофе из толстой фаянсовой кружки.

— Это просто сон, который мне постоянно снится, — сказал я.

— О твоем отце? — спросил Джей.

— Я пожал плечами.

— Не то чтобы… Просто чертовщина какая-то, и все. Послушай…

Я иду по дороге, которая извивается в абсолютной темноте, словно серебристая шелковая лента, изгибающаяся по принципу Мёбиуса через время и пространство. Я смело шагаю по направлению к точке, которая кажется мне знакомой, словно я бывал там много раз, хотя она выглядит чуждой и неизведанной. Ночь корчится вокруг меня в предчувствии, словно живая, воздух кажется заряженным. Бодрость вливается в тело, и дыхание вырывается быстрыми толчками морозного пара.

Я несу огромный молот, сделанный из какого-то очень твердого металла, и я знаю, что у молота есть имя: Мьёльнир. Это оружие, удобное и привычное. Я произношу его имя, и он начинает светиться, словно его только что вынули из кузнечного горна. Шагая вперед, я начинаю Созывание. Это древний ритуал, который я знаю наизусть, но не представляю, откуда он стал мне известен. У меня есть чувство, что я приближаюсь к месту схватки, но не испытываю ни страха, ни дурных предчувствий. У меня есть какая-то миссия, она связана с заветами моего отца. Не спрашивай меня, как я это понял; это знание — часть того человека, которым я являюсь.

А являюсь я, кстати, здоровенным и мускулистым парнем. Я смотрю вниз на свою широкую грудь, чувствую, как она упирается в какие-то блестящие доспехи, и остаюсь очень доволен увиденным. Я чувствую себя мощным, уверенным в себе, целеустремленным. Извилистая дорога, рассекающая темноту, начинает расползаться, превращаясь в обширную снежную равнину. Она кажется бесконечной; гнетущая тишина сковывает ее своими нескончаемыми объятьями.

Переведя дыхание, я вдыхаю соленое дуновение моря, застоявшийся запах тысяч древних преданий. Я закрываю глаза и созываю своих союзников; ледяные ветры выравнивают воды, словно пройдясь по ним острым лезвием. Ветры возвращаются ко мне, будто преданные животные, окружают меня, ластятся ко мне; они несут с собой пыль иных дорог, полную тоски.

Что-то скверное должно случиться, и я могу сказать лишь это и ничего более.

Стоя на краю бесконечной равнины, я вижу холодный желтый туман, неумолимо надвигающийся на меня. Это плоть хаоса, его сущность туманит мир вокруг меня, создавая фантомов и призраков. Обман зрения… а может, и нет.

Настало время призвать оставшиеся из составляющих меня элементов, моих солдат и союзников. Я знаю это, и простая мысль вызывает их из небытия. Я притягиваю чудовищные потоки дождя, и рокочущий гром вырывается из окутывающей меня тьмы. А затем молния начинает свою пляску вокруг меня, дрожа, словно стрела в натянутой тетиве. Все эти союзники приходят ко мне, окружают меня защитным кругом, будто мощное объятие давно утраченного друга.

Земля трясется и вздымается, рассылая по равнинной тверди огромные волны. Земля стенает, изрыгая столпы вулканического огня, которые, словно колонны, упираются в мертвое небо.

Я вижу, как земля передо мной раскалывается, будто сломанная печать. Из разлома поднимается гнусный враг; первая волна, пузырясь, выплескивается из щели в мир, будто лава.

И я встречаю эти волны своей бескомпромиссной яростью; я знаю, что это будет длиннейшая из ночей. Я знаю, что переживал эту ночь много раз, и все же я потрясен жутким зрелищем, разворачивающимся передо мной.

То были создания преисподней, порождения греха, боли и адского огня. Кровавые клыки, гнилые зубы, одни из них блестели обнаженными узловатыми мышцами, свернутыми спиралью, словно пружины, другие были чудовищно раздуты от болезней. Черты безумия переплетались со знакомыми и привычными образами. Эти звери были одновременно созданиями природы и порождениями болезненных кошмаров. Мои враги истекали едкой кислотой, ядовитая слизь точилась сквозь их поры, а из огненных глаз исторгалась ненависть. Подобно крабам на берегу, они наползали на меня, их тела, покрытые твердым панцирем, ощетинились колючками и рогами. Другие летели, извивались, дергались и волочились по земле. Весь этот поток дышал мерзостью и злобой, и, казалось, лишь я стоял между ними и миром, который они жаждали пожрать.

Но меня, похоже, это не беспокоило.

Подняв свой могучий молот, я заметил, что он стал светиться, словно что-то радиоактивное: раскаленный добела, он пульсировал, точно был живым существом. Единственным движением своего молота я направил неистовый дождь и арктический ветер против темной орды, и мои союзники обрушились на это живое покрывало с титанической силой. Обратно в яму валились миллионы уродливых тварей, закручиваясь водоворотом из плоти и костей. И вот они уж смыты, словно грязная вода на дне раковины, и я знаю, что им не одолеть меня.

Я просто стою и смотрю, зная, что это лишь первая из волн, и то были слабейшие из моих противников.

Но мне недолго приходится ждать, пока неизмеримая змея поднимается над пропастью, влекомая вверх силой своих чудовищных крыльев, которые, кажется, способны покрыть собой несколько футбольных полей. Змея покрыта черно-радужной чешуей; изо рта ее с шипением капает жидкий огонь. Она смотрит на меня изумрудными глазами, которые выпучиваются из маленькой обтекаемой головки, как два прожектора. Этот взгляд призван парализовать меня страхом, пока голова склоняется надо мной, чтобы проглотить меня челюстями, похожими на лопасти экскаватора.

Я улыбаюсь и выпускаю из своего лука пучок молний, словно это обычные стрелы.

Темный купол бесконечной ночи надо мной внезапно бледнеет от взрыва слепящего света. Купол раскалывается, когда зигзагообразные лучи устремляются к змее. От удара чудовище содрогается, пораженное бесчисленными стрелами. Оно отшатывается назад, словно под неистовым напором профессионала-тяжеловеса. Огромные глаза мутнеют и бледнеют, черная чешуя становится матовой и начинает тлеть. Огромная голова проносится мимо меня, будто выпущенная из пращи, и я на секунду вижу собственное отражение в зеркале уже мертвых глаз.

Я улыбаюсь.

Но должна быть еще последняя волна. Я знаю это. Всегда бывает последний натиск эбонитовых легионов, финальное столкновение моей силы с ордами сломанной печати. И вновь они исторгаются из пропасти, будто лава, и я поднимаю оружие, чтобы перенаправить свою энергию. Дождь, ветер и молнии обрушиваются на приближающиеся колонны зла, но на этот раз черное воинство держит удар. Оно не падает обратно, оно даже не содрогается под напором моей мощи.

Впервые я чувствую… неуверенность и некоторое беспокойство.

И тут у меня из-за спины вырывается нестерпимо яркий поток света, подобный световой волне ядерной бомбы, когда ударная и тепловая волны распространяются от эпицентра. Я вижу, что армии демонов сметены сокрушительным потоком излучения. На этот раз даже некому пятиться под смертельным ударом, ибо все мои враги стали просто хрустящим бумажным пеплом, и их сметает прочь легкий взмах ресниц.

Все кончено. Я опускаю свой молот, и беснующиеся ветры пляшут вокруг меня по внезапно опустевшему полю битвы. Доносится тонкий жужжащий звук, словно кто-то врубил гигантский генератор.

— Неплохая попытка, — говорит чей-то голос у меня за спиной.

Этот голос застает меня врасплох, и я машинально поворачиваюсь, подняв Мьёльнир высоко над головой.

— Что? — спрашиваю я растерянно.

Я удивлен, увидев человека, приближающегося ко мне легкой, бесстрашной походкой. Перед ним плывет облако легкого света, рассеивая тяжелую пелену кошмара, навалившуюся на долину.

— Я рассудил, что лучше оказать тебе небольшую помощь, — говорит он. — Прежде чем события выйдут из-под контроля.

Он среднего роста и кажется смутно знакомым, но я не могу вспомнить, где видел его. На нем нет никаких доспехов, и он выглядит даже несколько женоподобно в своем восточном длиннополом одеянии. Однако я останавливаюсь в знак уважения, ибо я видел то, что он совершил минуту назад.

— Что тебе известно о моей миссии? — спрашиваю я.

Человек пожимает плечами.

— Достаточно, чтобы понимать, что тебе больше не придется этим заниматься. Извини, я на минуту…

Я смотрю, как он, подняв вверх указательный палец, поворачивается к разверстой пропасти, похожей на незаживающую рану.

— Именем Отца моего, изгоняю вас, демоны ада, из этого места и запечатываю навечно. — Его голос мягок, но исполнен силы.

Я слышу, как земля стонет, вижу, как разверстая пропасть смыкается и исчезает. Каким-то образом мне становится ясно, что она больше никогда не откроется.

— Кто ты? — спрашиваю я его голосом, исполненным дерзости.

— Я — новый защитник света. Я — правда, и тот, кто пойдет за мной, придет к Отцу Предвечному, — улыбается он.

— Один — отец.

Он подходит ко мне, протянув руки. Я вижу пустые ногтевые ложа на его пальцах, они зарубцевались и, похоже, не причиняют ему боли.

— Да, конечно… но и у Одина есть отец.

— Нет! Этого не может быть, — но, произнося эти слова, я знаю, что они пусты. Увидев только что мощь этого человека, я уже наполовину убежден в его правоте.

— Прости, — говорит он, — но боюсь, что может.

— Что это значит? — спрашиваю я с искренним чувством, ибо я и впрямь не могу уразуметь, что предвещает наша встреча.

— Тор, — мягко говорит он. — Ты сделал хорошее дело. Великое дело, правда. Но настало время уступить место другим.

— Но для меня не наступает «время», — говорю я. — Никогда не наступало.

— Нет, наступало, — говорит он. — Ты просто не знал об этом.

— Твои слова звучат как парадокс. — Я качаю головой и делаю шаг назад, чтобы лучше рассмотреть его. Должен признать, что, несмотря на его заурядную внешность, он пугает меня.

— Это оттого, что ты хочешь их такими слышать. — Он протягивает руку. — Идем со мной. Я найду тебе много хороших дел при новом порядке вещей.

Я колеблюсь, все еще сжимая свой гигантский молот.

— Знаешь, — тихо говорю я, — мне хотелось бы пойти за тобой, но мне кажется, что это противоречит моему… предназначению, моей природе.

Человек улыбается.

— Как насчет того, чтобы решить эту проблему простейшим способом — с помощью небольшого соревнования по борьбе.

— Что?! — Я искренне удивляюсь его словам. — Ты смеешься?

— Серьезен, как никогда.

— Но зачем? С какой целью?

— Когда я одержу победу, ты станешь работать на меня и моего отца.

Я некоторое время рассматриваю его, оценивая хилую комплекцию соперника. Если бы кто-то ставил на нас, он не дал бы за него ни гроша.

Я киваю.

— Ладно, давай попробуем…

Я откладываю Мьёльнир в сторону и делаю выпад для захвата. Он шагает вперед прямо в мои объятия. Я смыкаю руки вокруг него, и меня поражает сила его тонких рук и острых плеч. Он напоминает туго скрученный стальной трос, но почти не сопротивляется. Я ошибочно заключаю, что это происходит из-за недостатка ловкости или силы. Уперев в землю свои мощные ноги, я готовлюсь поднять его в воздух…

…Но он ловко изворачивается и бросает меня через бедро. Это — одно из тех загадочных, тонких движений боевых искусств, которые я никогда не понимал и еще меньше ценил.

Большая ошибка, да.

Через мгновение я взмываю в воздух, и моя собственная огромная масса вступает в союз с моим соперником, работая против меня. Я грохаюсь на древние камни дороги, словно сейф, вывалившийся из окна.

Подняв голову, я вижу, что он улыбается мне.

— Плоховато, — говорит он. — Хочешь еще пару попыток?

Это раззадоривает меня, и я бросаюсь на него с оглушающим рыком. Отступив в сторону с грацией матадора, он избегает моего натиска и легко касается моей руки у локтя и запястья. Используя силу моего броска и свое удивительное мастерство, он вновь заставляет меня описать короткую дугу в воздухе.

Ударившись спиной о землю, я снова смотрю на него. Улыбаясь, он протягивает мне руку.

— Довольно, — говорит он. — Не держи на меня зла, мой друг. Просто отныне ты будешь работать на моего отца и меня.

— Что я буду делать? — спрашиваю я.

— Знаешь, особенности твоей работы изменятся, но в конце концов ты понадобишься нам.

— Когда?

Он пожимает плечами.

— Еще не знаю. Ты ведь знаешь, как это бывает с такой докучливой штукой, как время.

Я киваю. Не могу с ним не согласиться.

— Давай условимся так, — говорит он. — Ты забудешь все, что сейчас здесь произошло. У тебя будет что-то вроде «легенды», ты будешь жить обычной жизнью, возможно, проживешь целый ряд таких жизней, как это сделал твой отец.

— Мой отец?

Он отмахивается от моего вопроса.

— Слишком долго объяснять. Когда-нибудь ты все поймешь. Но сейчас будет лучше, если ты все забудешь.

И я забываю.

— …До тех пор, пока не начались эти сны. И меня не покидает чувство, что это действительно воспоминание о моей прошлой жизни.

Джей усмехается.

— Хорошая идея — рестлинг с Иисусом.

— Ты думаешь, я спятил? — спросил я.

— Конечно, нет. Фрейд сказал бы, что ты испытываешь гнев по отношению к отцу или что это латентный реверсивный эдипов комплекс или что-то в этом духе. Кто знает?

— И это все? — Я допил последний глоток кофе.

— Даже если это правда, и ты являешься или являлся Тором, что из этого? — Джей посмотрел на меня мудро, как старый философ. — В наши дни ты — Боб Шаллер и неплохо справляешься с этой ролью.

— Ты веришь в Бога? — спросил я.

Джей пожал плечами.

— Иногда мне кажется, что да, а иногда — что нет. Но вспомни, ты ведь и в Санта-Клауса когда-то верил, и в Пасхального Зайца, и в Американскую Мечту. Может, если повезет, какая-то часть в нас продолжает верить…

— Легко тебе так небрежно об этом говорить, Джей. Но сказать по правде, все это как-то пугает меня. Я даже боюсь рассказывать об этом Маргарет.

Мой друг кивнул.

— Что ж, если ты и впрямь какой-то древний бог, пусть так и будет. Это не поддается твоему контролю. Или же, с другой стороны, если твой сон — это просто сон, оправленный в кружева символов, связанных с реальными событиями твоей жизни, то и это неплохо.

— Звучит слишком экзистенциально, — сказал я.

— Так и есть. Суть в том, что если ты ничего не можешь с этим поделать, то и нечего ломать над этим голову, вот что я хочу сказать. Не давай этому захватить тебя. Если захочешь поговорить об этом, я всегда буду под рукой. Одно знаю наверняка: ты не сумасшедший.

Как раз в этот момент Сьюзан подошла проверить уровень кофе в наших чашках, но мы оба отрицательно помахали ей. Я расплатился, и мы направились на парковку, каждый к своей машине. Я поблагодарил Джея за то, что он выслушал меня, а он посоветовал перестать волноваться по этому поводу. Мы крепко пожали друг другу руки, как это делают мужчины, связанные узами настоящей дружбы, и нырнули в тихий уют своих машин прежде, чем разговор стал слишком сентиментальным.

Когда я повернул на север к Берлингтону, вновь прокручивая в голове наш разговор и мои безумные сны, мне вдруг пришло в голову, что я должен сделать, когда вернусь домой.

У меня в подвале под верстаком лежал старый отцовский ящик с инструментами, грязный и заляпанный краской. Я решил, что будет неплохо достать из него тот плотницкий молоток, который отец велел мне хранить даже после его смерти.

Мне захотелось подержать его в руке и назвать его по имени.

После этого, ну, просто подождем и посмотрим…