Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики

Пати Найджел АРРОЙО ДЕ ОРО

Он был красив. Ангельское лицо — мягкие русые волосы, обрамлявшие точеные скулы, кожа столь белая, что, казалось, ее никогда не касались солнечные лучи, и сладчайшая полуулыбка на губах — таким был мой первый покойник.

Его нашли в 10.47 утра в одном из пустынных коридоров отеля и казино «Человек-Радуга», как раз под голограммой с изображением Девы Голубой Кукурузы. Видите ли, каждое утро в 11.00 Дева произносит какую-то записанную на пленку проповедь о своей роли в религии пуэбло, которую как раз и пришли послушать туристы, нашедшие тело. Сомневаюсь, однако, что они разобрали хоть слово из ее речи.

К тому времени, как я туда добралась, было уже почти 11.30. Я вышла из офиса сразу, как только поступил звонок, но от центра Альбукерка до «Арройо де Оро» путь неблизкий. Они называют это полосой. Она тянется прямиком до резервации Сандия на северной окраине города и по блеску соперничает с Лас-Вегасом.

Я выбралась на шоссе и направилась на север. Настроение у меня было скверное из-за этого задания. Я не отношусь к тем девушкам, которым нравятся приключения в духе плаща и кинжала. Числа — вот в чем моя сила; я училась на бухгалтера и, естественно, рассчитывала, что моя работа в ФБР будет связана с расследованием банковских махинаций, операций по отмыванию денег и тому подобных вещей. Когда после окончания колледжа они послали меня в Нью-Мексико, я решила, что буду иметь дело с какими-нибудь делишками о переправке денег через границу, но к участию в расследовании убийства я была совершенно не готова. Это убийство, однако, произошло в резервации и, таким образом, подпадало под федеральную юрисдикцию, так что меня прикрепили к следственной бригаде.

Путеводитель разъяснял, что мне следует доехать до Трамвайного выезда и повернуть к горам. Горы там серьезные — голые гранитные уступы нависают над городом — неприятное зрелище для девушки, привыкшей к пшеничным полям и мягким очертаниям зеленых холмов. Зелени там вообще так мало, что и говорить не о чем; будто им мало того, что земля сплошь коричневая, местные жители еще и дома красят в коричневый цвет. Я к тому времени пробыла в городе два дня и уже задумывалась над тем, скоро ли я смогу подать рапорт о переводе обратно на восток.

Добравшись до выезда, я свернула к гигантской неоновой арке со словами «Добро пожаловать в Арройо де Оро» и проехала под ней. Это было все равно, что очутиться в другом мире.

Вдоль улицы выстроились отели, расцвеченные неоном башни толпились, подступая к краю тротуара, сверкая огнями даже в полдень. Отель «Сандия», отель «Бьен-Мюр», отель «Кокопели», и в каждом свое казино. Машины еле ползли, заблокированные стадами пересекающих улицу туристов в кроссовках и шортах, с большими пластиковыми чашками в руках. Другие туристы в арендованных машинах, разинув рот глазели на весь этот блеск, и, ладно, признаюсь, я тоже разинула рот, особенно, когда подползла к «Человеку-Радуге». Огромный сверкающий вход с гигантской неоновой фигурой на башне. Это была качина; о том, что это такое, я знала не больше вас, разве что успела увидеть связки куколок-качина в аэропорту.

Качина — это что-то вроде божков, но не совсем. У той, что возвышалась над отелем, голова была в виде маски с черными треугольниками вместо глаз, какими-то перьями, рогами и прочими штуками. Ноги у нее были почти нормальные, но тело между ними изгибалось громадной радугой, отчего голова и ноги оказались на одном уровне. Грандиозно. Я долго глазела на нее. Водитель красного «Камаро» позади меня был вынужден нажать на клаксон, прежде чем я поняла, что загорелся зеленый.

Я припарковалась на боковой улице, представлявшей собой узкий каньон, стиснутый невзрачными казино. Все великолепие выходило фасадом на Арройо. Я поспешила обратно ко входу в «Человека-Радугу». Войдя в дверь, я предполагала попасть в лобби, но это оказалось казино, и я сразу же потерялась. Все здесь было запутано, как в лабиринте; большие комнаты, полные света, красок и несмолкающей цирковой музыки. Мне потребовалось несколько минут, чтобы понять — то были игровые автоматы. Люди, я не знаю, как можно выдержать этот звук целый день.

Я бродила по этому заведению, каждый раз думая, что место преступления окажется за очередным углом, но вместо этого натыкалась то на ресторан, то на лифтовую площадку. Мне никогда не приходилось видеть столько маленьких коридорчиков, и фонтанов, и разных других штучек. И повсюду — в углах и нишах и в каких-то странных закутках — были эти голограммы качина. В человеческий рост, настолько жизнеподобные, что делалось жутко. Они раздражали меня, в основном потому, что я знала, что эти качина имеют какое-то религиозное значение, о котором я не имела понятия.

Ну, в конце концов я сдалась и спросила дорогу. Дважды. К тому времени, как я наконец-то отыскала место преступления, я умудрилась потерять значительную долю своей профессиональной выдержки, а вокруг трупа уже собиралась изрядная толпа. Я судорожно сжала в руке значок и сунула его под нос первому парню, похожему на полицейского. Это был здоровенный мужик — испанец или коренной американец, не уверена. На нем был серый шерстяной костюм, слегка помятый, который, впрочем, неплохо смотрелся на его могучем торсе.

Ему было достаточно одного взгляда на меня, чтобы изречь: «Очередной федерал? У нас здесь уже есть Чейз».

— Я — агент Сандра Марш, — сказала я, пряча свой значок. — Я здесь, чтобы помогать специальному агенту Чейзу.

— Армандо Мора, БИА Департамента полиции, — сказал он скучающим голосом. Лицо его напоминало каменную маску. Он отвернулся и крикнул: — Арнольд, убери отсюда этих чертовых зевак, ладно?

Какие-то люди в форме Племенной полиции начали отгонять толпу прочь, и здоровенный парень отправился им помогать. Я же тем временем безуспешно пыталась вспомнить, что означает аббревиатура БИА. В этот момент я и заметила и желтую ленту, и покойника, лежавшего на спине, и кровь, растекшуюся вокруг него, словно мантия.

Возле тела на коленях стояла женщина в черной штормовке с буквами «ФБР», извещающими о том, что она была следователем по сбору улик. А над телом застыла голограмма: Дева Голубой Кукурузы. На ней было черное платье, мокасины, шаль и синяя маска с черными треугольниками вместо глаз. Волосы у нее тоже были черные, уложенные баранками по бокам на манер принцессы Лейи, а в руке она держала корзину, наполненную початками.

Я поднырнула под ленту и подошла поближе к покойнику. Люди, он был великолепен! Ближе к тридцати, очень стройный, одет в синие брюки и рубашку, которая не иначе как была сшита на заказ: тип актера или фотомодели. Его глаза были закрыты, что нехарактерно для такого рода трупов; возможно, это сделал убийца. Я опустилась рядом на колени, и следователь окинула меня взглядом.

— Застрелили или зарезали? — спросила я.

— Зарезали, я думаю. Никто не слышал выстрела.

Она взяла его руку — с длинными тонкими пальцами — и начала надевать на нее пластиковый пакет. Я смотрела на безмятежное лицо покойного, удивляясь, кому пришло в голову уничтожить такую красоту и зачем. Не стыжусь признаться в том, что желала бы встретить его при жизни.

— Личность установлена? — спросила я.

— Алан Малоун, — отозвался красивый глубокий голос справа от меня.

Я взглянула вверх, но оказалось, что смотрю прямо на Деву Голубой Кукурузы, которая явно не могла говорить столь мужественным голосом. Чуть позади нее к стене прислонился высокий мужчина в потертой кожаной куртке, неторопливо раскуривавший трубку. Разгоравшийся огонек сердито вспыхнул, странно контрастируя со спокойной голубизной глаз курильщика. Высоким лбом и крупным крючковатым носом он смутно напоминал мне жителя северной Европы. Он как-то рассеянно рассматривал тело, при этом его челюсть слегка сдвинулась вбок, а на виске, пониже редеющих волос пульсировала вена.

Я встала.

— Специальный агент Чейз?

Протянув мне длинную руку для рукопожатия, он вынул трубку изо рта.

— Добро пожаловать в Нью-Мексико, — сказал он. — Я слышал, вы прибыли совсем недавно.

— Да, — сказала я, слегка расправляя плечи. Я готовилась к обороне. Каждый коп, который мне попадался, принимал меня холодновато, и этот тип не был исключением.

— Вы увидите, что Альбукерк сильно отличается от Квантико. Он певец, — добавил он, указывая на покойника трубкой. — То есть был певцом. Работал здесь, в Театре Качина. Два шоу за вечер с темным вторником.

— Темным?

— Это день, когда нет шоу. Это их единственный выходной.

Сегодня была среда.

— То есть он был убит, когда пришел сюда этим утром? — уточнила я.

— Возможно. Вот только этот коридор довольно далеко от входа в театр.

— По дороге от парковки?

— Не совсем, — сказал Чейз. — Есть входы ближе к театру.

Человек из БИА вернулся, разогнав любопытных, и подошел к Чейзу.

— Когда мы сможем его отсюда забрать? — спросил он.

— Не торопись, Мондо, — сказал Чейз. — Кто-нибудь из персонала видел его живым?

— Пока мы таких не нашли. Мы еще разговариваем с людьми из буфета. Менеджер беснуется — скоро открывать заведение на ланч.

Чейз кинул взгляд мимо Девы Голубой Кукурузы: «Заграждение поставили?»

— Так точно, — сказал здоровый коп, кивая. Каждый раз, как он кивал, у него образовывался второй подбородок.

Задумчиво осмотрев коридор, Чейз опять повернулся к Мондо со своей мягкой полуулыбкой.

— Может, вам стоит поискать экран, — сказал он и повернулся ко мне. — Пойдем осмотрим театр?

— Конечно, — сказала я. Мы шли тем же путем, каким я пришла, и я старалась не отставать от длинноногого агента, зная, что могу опять заблудиться, пытаясь пробраться через казино в одиночку.

— Э-э, специальный агент…

— Зовите меня Чейз, — сказал он.

— Ладно. Вы случайно не знаете, где дамская комната?

— Должна быть где-то здесь.

Он провел меня между несколькими столиками для игры в кости в холл, где были двери нескольких туалетов, и сказал: «Я подожду вас здесь».

Однако, когда я вышла, его нигде не было видно. Я подождала, растерянно оглядывая казино, разглядывая играющих туристов и слушая какофонию звуков, исходящих от игральных автоматов.

— Я — Буффало, — загрохотал голос совсем рядом со мной.

— Господи Иисусе! — подпрыгнула я.

Голограмма, установленная в маленьком алькове рядом с туалетами, внезапно ожила: это было изображение крупного мужчины в огромном головном уборе из перьев, спускавшемся на спину. В одной руке он держал трещотку, которую и начал трясти. В отдалении загрохотали барабаны.

— Я — дар Великого Духа, — сообщил он. — Я благословляю людей своим телом.

— Все в порядке? — раздался голос у меня над ухом, и я опять подпрыгнула. Чейз появился из ниоткуда. Из мужского туалета он не выходил, в казино его не было, а единственной вещью рядом со мной была стена.

— Черт, — пробормотала я. Сердце у меня колотилось, как бешеное.

— Простите, — сказала Чейз. — Я не хотел напугать вас.

Он пососал трубку и оглянулся на голограмму, продолжавшую разглагольствовать. После чего, как раз в тот момент, когда мне уже не на шутку захотелось домой в Квантико, он устремил на меня свои голубые глаза и улыбнулся.

Эта улыбка преобразила его. Он внезапно перестал быть просто усталым копом, но превратился в человека, преисполненного любви и радости, которому хотелось разделить свое хорошее настроение со мной просто потому, что я была его соплеменником — человеком. Клянусь Богом, его глаза смеялись. Он подмигнул мне и сказал: «Они меня тоже доводят до нервных припадков».

Мне удалось выдавить из себя улыбку. Чейз опять направился в сторону казино.

Мы шли мимо игральных автоматов, столиков для покера, многочисленных голограмм, каких-то штуковин наподобие колеса фортуны и снова бесконечных рядов автоматов. И вот, наконец, последний акр «блэк-джеков», потом полдюжины ступенек вверх, и мы оказались перед закрытыми дверьми с вывеской «Театр Качина», горевшей оранжевым и зеленым неоном. По обе стороны от дверей стояли две большие голограммы с оленьими рогами, с которых свисали сосновые веточки. Чейз постучал в среднюю дверь, подождал, постучал еще раз, затем просто толкнул ее, и мы вошли.

Темно. После шума и света казино мне показалось, будто я шагнула в какую-то подземную пещеру. Дверь за нами захлопнулась с приглушенным стуком, отрезав нас от света и жизни. Я напряженно вглядывалась в черноту, стараясь сфокусировать глаза.

В лицо мне ударил порыв ветра с ясно различимым звуком «вуууш». В отдалении зашевелилось что-то белое. Волосы у меня на затылке зашевелились; я таращилась, пока не различила очертания летящей птицы, лениво машущей огромными крыльями, белизна которых выделялась на фоне сплошной темноты. Птица приближалась, вырастая на глазах. Орел; нет, это была качина в виде орла с длинными оперенными крыльями, привязанными к рукам, которые заполнили всю ширину комнаты, когда фигура надвинулась на нас, огромная, волшебная, ужасная. Я отчетливо слышала хлопанье гигантских крыльев, чувствовала исходящий от них ветер. Фигура пролетела над нами и исчезла, оставив меня молча дрожать от страха.

— Простите, что прерываем, — вежливо заговорил Чейз, — но нам необходимо поговорить с кем-нибудь, кто связан с шоу.

— Билеты у стойки, — откликнулся из темноты раздраженный голос. — Простите, никаких посещений. Вам придется покинуть театр.

Я заметил на полу тусклый ряд фонариков, обозначающих проход между креслами. Глаза начинали привыкать к темноте. Чейз теперь превратился в отчетливую тень.

— Мы не посетители, — сказал он. — Мы из ФБР. Если вы принесете какую-нибудь лампу и соблаговолите побеседовать с нами, мы постараемся не отнимать у вас много времени.

Какое-то трудноразличимое бормотание. Я оглянулась через плечо на дверь. Слабая полоска света между ними замигала — мимо пробирались чьи-то тени. Моя кожа покрылась мурашками от ощущения того, что рядом стоит кто-то неизвестный, и я все еще таращилась на воображаемые тени, когда высоко под потолком вспыхнул свет, заставив меня зажмуриться. Когда я открыла глаза, рядом со мной, кроме Чейза, никого не было.

— Спасибо, — сказал Чейз.

Я последовала за ним вниз по ступенькам туда, где в кабинке сидели три человека — два коренных американца и один англосакс. У обоих индейцев были те лишенные возраста плоские, круглые лица, которые, кажется, скрывают за своими складками тайны веков; они смотрели на Чейза темными внимательными глазами. Белому было около сорока, седые вьющиеся волосы связаны хвостом на затылке, на шее пара наушников. Он казался раздосадованным.

Чейз вытащил свой значок.

— Вы знаете Алана Малоуна?

— Да, — сказал белый, раздраженно посмотрев на часы. — Маленький негодяй пропал.

— Да уж, что верно, то верно, — мягко сказал Чейз. Он уже добрался до середины своего рассказа об убийстве, когда до меня дошел его каламбур. Такой вот полицейский юмор. Я выразительно посмотрела на него, но он сделал вид, что не заметил, лишь уголок рта слегка вздрогнул.

— О, Господи, — выдохнул белый, и его брови поползли вверх. — Вот дерьмо! Джо, найди Бена и скажи, чтобы спустился сюда!

Один из индейцев кивнул и рысью припустил по проходу. «Джо», — нацарапала я в записной книжке, открыв список тех, кого необходимо допросить.

— Могу я спросить ваше имя, сэр? — сказала я.

— Что? А, да, конечно. Стоффер. Дэниель. Господи, когда он умер?

— Мы еще не знаем точно, — сказала Чейз. — Когда вы его видели в последний раз?

— В понедельник вечером. Заключительное представление «Дикого Запада».

Стоффер оказался директором театра «Качина». В нем, казалось, боролись три разные эмоции: растерянность из-за смерти Малоуна, тревога в отношении предстоящей премьеры, судьба которой теперь оказалась под угрозой, и какое-то странное волнение, природы которого я не совсем поняла.

Несколько человек, связанных с шоу, появились из разных частей театра. Большинство из них, к моему удивлению, оказались белыми, а не индейцами. Была пара латиносов. Я записывала их имена, пока Чейз пытался разговорить Стоффера на предмет Малоуна и шоу. В рассказах директора представление выглядело заманчиво; если верить ему, испугавший меня орел был просто детской забавой. В шоу живые исполнители взаимодействовали с голографическими богами, разыгрывая легенды о сотворении мира. Жизнеподобные сценические спецэффекты. Когда Стоффер предложил Чейзу пару билетов, я испытала укол зависти.

Стоффер посмотрел мимо меня, и я, обернувшись, увидела приближающегося Джо. Я подавила дрожь — перед его появлением я не слышала звука открывающейся двери.

— Он идет, — сообщил Джо.

— Хорошо, — сказал Стоффер. — . Господи Иисусе. Ладно, давайте подготовим все к первому номеру. Том, отладь саундтрек для Бена.

— Кто такой Бен? — хором спросили мы с Чейзом.

— Он, ээ, дублер Малоуна, — сказал Стоффер.

— Эй, Денни, — крикнул один из рабочих сцены. — Кто-то перерыл весь реквизит.

— Черт! — застонал Стоффер, срывая с себя наушники и припускаясь по проходу к сцене.

— Не будем вам мешать, — сказал Чейз.

Стоффер чуть притормозил. «Да, простите… мне очень жаль».

— Нам тоже. Мы будем держать вас в курсе.

Я заторопилась вслед за Чейзом по ступенькам. Когда он открыл дверь казино, шум ударил мне в уши, словно гром. Перед тем, как нырнуть в этот хаос света и звуков, я на мгновение остановилась. Меня всегда интересовали такие места, как Лас Вегас или Атлантик-Сити, но теперь я начинала терять к ним интерес. У всех людей, сидевших перед автоматами и подкармливавших их золотыми фишками из пластиковых стаканов, были одинаковые усталые лица с выражением надежды на несбыточное. Фальшивое золото, фальшивые надежды. Все здесь казалось фальшивым.

— Идем к менеджеру, — сказал Чейз, стараясь перекричать цирковую музыку. — Вам надо с ним познакомиться.

— Вы знаете его?

Чейз кивнул.

— Я работаю в тесном контакте со всеми менеджерами Арройо. Устанавливаю хорошие отношения, чтобы добиться от них сотрудничества, когда возникают проблемы.

Мы прошли мимо нескольких столов для игры в кости и «блэк-джек», которых я раньше не видела.

— А что, все казино такие? — спросила я.

— Какие?

— Ну-у… такие большие?

— В основном да, — сказал Чейз, поднимаясь по очередной лестнице. Наверху красный ковер сменился мраморным полом и бархатными шнурами. Мы оказались в вестибюле отеля, и шум автоматов стих у нас за спиной. Я вздохнула с облегчением. Чейз провел меня мимо нескольких лифтов в просторный холл.

Впереди стояла еще одна качина. На этот раз она изображала мужскую фигуру в зеленой маске с перьями наверху и белым подобием килта на бедрах. Обнаженный торс был разрисован черно-зелено-желтым узором.

— Сюда, — сказал голос Чейза позади меня.

Обернувшись, я увидела, что он стоит у подножия эскалатора, хитроумно спрятанного в алькове. Я прошла мимо, даже не заметив его. Мы поднялись на этаж, где царила благословенная тишина: ни игральных автоматов, ни видеоигр, ни бликов неона. Даже ковер был пастельных тонов. Маленькая бронзовая вывеска указывала дорогу к конференц-залам.

Чейз провел меня через несколько тяжелых резных дверей в плюшевую приемную. То есть по-настоящему плюшевую. Кожаный диван и кресла. Бронзовые кашпо, полные калл. Дорогие полотна на стенах.

— Добрый день, мистер Чейз, — сказала улыбающаяся секретарша-индианка.

— Привет, Салли. Это агент Марш. Кайлер все еще на совещании?

— Целый день. Эмили может помочь вам? — спросила секретарша.

— Разумеется, — согласился Чейз. Он сел на кожаную кушетку и пригласил меня присесть рядом. Я повиновалась, испытывая волнение ребенка, которому впервые разрешили сесть на мебель для взрослых. Пальцы Чейза постучали по начищенной до блеска бронзовой пепельнице, стоявшей рядом с кушеткой. Первобытный песок с помощью какой-то современной магии был приварен к бронзе в форме маски Человека-Радуги.

— Мистер Чейз? — раздался тихий голос справа от нас.

К нам подошла женщина, красивая индианка, с водопадом гладких черных волос, ниспадающих на плечи ее кремового костюма. Ее облик показался мне смутно знакомым. Чейз встал и обменялся с ней рукопожатиями.

— Мисс Трухио, — представил он ее. — Это агент Марш.

Она пожала мне руку сухими теплыми пальцами.

— Я помощник мистер Кайлера. Чем я могу вам помочь?

— Вы могли бы выделить нам комнату для проведения допросов? — спросил Чейз. — Это связано со смертью Алана Малоуна.

У секретарши Салли брови изумленно поползли вверх. Она взглянула на мисс Трухио, лицо которой болезненно вздрогнуло. Последняя открыла одну из тяжелых дверей и повела нас по пустому коридору.

Эскалатор тихонько подрагивал под нашими ногами. Мисс Трухио провела нас по коридору, вдоль одной стены которого тянулся ряд комнат для переговоров, а за другой стеной, стеклянной, раскинулся бассейн. Это было грандиозное сооружение с водопадом, искусственными ландшафтами и двумя десятками туристов.

Она достала ключ и открыла дверь небольшой комнаты с полированным столом во всю длину. Маски на стенах выполняли функцию светильников, свет лился через их глазницы. Они мне не понравились; возникало такое ощущение, будто за мной следят.

— Можете использовать для допросов эту комнату, — сказала она.

— Прекрасно, — сказал Чейз. — Присаживайтесь, пожалуйста. У меня есть несколько вопросов к вам.

Мисс Трухио села за стол напротив нас.

— Мне очень жаль, — добавил Чейз. — Я понимаю, что вы были близки с Малоуном.

— Мы были хорошими друзьями, — сказала мисс Трухио еле слышно.

— Не любовниками? — Голос Чейза был мягок, но глаза смотрели цепко. Я была рада, что он не задавал вопросов мне.

— Друзьями, — твердо повторила она.

— Когда вы видели его в последний раз?

Глаза мисс Трухио устремились в пространство, и ответила она не сразу. Моргнув, вздохнула.

— В воскресенье были Танцы Кукурузы в пуэбло. Он всегда приходил на танцевальные церемонии.

— Между вами произошла размолвка?

Ее угольно-черные ресницы тяжело упали на глаза. «Нет».

— Никаких разногласий?

— Мы понимали друг друга. Он очень интересовался нашими обычаями. Изучал их. Хорошо знал их.

— Где вы были сегодня утром?

— В офисе. Салли может подтвердить.

— Благодарю вас, — сказал Чейз, откинувшись в кресле. — Вы можете дать нам список всех сотрудников театра? Я знаю, у них сейчас репетиция, но нам необходимо начать допросы…

— Я попрошу Салли сделать вам копию списка сотрудников, — сказала мисс Трухио. Я внезапно поняла, почему она показалась мне знакомой. Она напомнила мне Деву Голубой Кукурузы.

— Мисс Трухио, вы не позировали для голограммы качина? — спросила я импульсивно.

Колючий свет, вспыхнувший в ее глазах, удивил меня, но она тут же приспустила веки, и смуглое лицо превратилось в маску спокойствия.

— Это делают актеры, — сказала она равнодушно.

— Ну, вы могли попробовать ради забавы…

— Нет, — сказала она. — Я не позировала для голограмм. — Она перевела глаза на Чейза и встала. — Мне необходимо сделать несколько звонков, — сказала она. Вам еще что-нибудь нужно?

— Только список, — сказал Чейз.

— Салли принесет вам. Не хотите ли кофе?

— Да, спасибо, — сказал Чейз.

Она ушла, покачивая блестящими волосами. Я искоса взглянула на Чейза, который задумчиво смотрел на дверь еще долго после ее ухода. Она была по-настоящему красива. Думаю, если бы я была мужчиной, я бы тоже смотрела ей вслед.

Чейз ушел, чтобы узнать результаты вскрытия, оставив меня проводить остаток дня, допрашивая коллег Малоуна под пристальным наблюдением масок, похожих на коллегию судей. Мондо пачками пригонял мне на расправу танцоров, рабочих сцены и официантов. Время от времени заглядывали темноглазые индейцы из обслуги, молча наполняли чашки кофе, а один раз оставили тарелку невкусных, но сытных сандвичей.

В ходе допросов у меня начал складываться образ Малоуна. Все сходились на том, что он был несомненным талантом, всеобщим любимцем, и о нем будут горько сожалеть. Никто не мог придумать никаких причин, по которым кому-то захотелось бы его убить. Никто не мог даже вспомнить оснований для возможной неприязни к нему. У него не было бывших жен, отвергнутых любовниц или кредиторов. Употребление наркотиков у него сводилось к случайной затяжке за кулисами. Он не играл, пил умеренно, никогда не скандалил, разве что со Стоффером из-за постановки той или иной сцены. Его семья жила далеко на востоке, и он говорил о родных с любовью, но не часто. Да, их уже известили. Мать уже летит, чтобы забрать своего ангела.

Около пяти позвонил Чейз и сказал, что, по мнению патологоанатома, Малоуна несколько раз ударили в спину тонким ножом с прямым лезвием, возможно, стилетом. Убийца был правшой, не выше Малоуна. Время смерти между 9.30 и 10.30 утра, а как у меня дела с допросами? Я сказала, что чудесно, чудесно. Хотя на самом деле я была глубоко обескуражена.

Я встала, чтобы размяться и просмотреть список, принесенный Салли. Галочками были отмечены три четверти страницы, лишь кое-где виднелись пробелы против фамилий тех, кто еще не пришел на работу. Большинство из тех, кого я допросила, подтвердили алиби друг друга, и я установила, что Малоун был жив и здоров, когда в понедельник уходил из отеля после вечернего спектакля. Кроме этого, мне ничего не удалось выяснить.

Дверь открылась, и Мондо просунул голову. «Привел вам, наконец, директора. И дублера. Кого хотите первым?»

— Дублера, — сказала я. Директор так долго заставлял меня ждать утром, теперь его очередь подождать. — Кстати, Мондо, нашли машину жертвы?

Он кивнул: «В подземном гараже. Ничего примечательного в ней не было. В квартире тоже».

— Ладно, спасибо. — Жизнь Малоуна была слишком ясна. Дело обещало быть непростым.

Мондо впустил стильно одетого прилизанного актера, каждое движение которого говорило «гей». Он сел напротив, ожидая, пока я найду его имя в списке.

— Добрый день, мистер…

— Хейнс, — сказал он. — Бенджамин Хейнс.

— Мистер Хейнс. Где вы были до девяти часов утра?

— С моим учителем вокала. Как и каждую среду.

— Все утро?

— До одиннадцати. Затем у меня был ланч с другом, и тут Джо сбросил мне на пейджер сообщение, и я поехал сюда. Кажется, я пришел в театр около часа.

— До этого вас здесь не было?

— Нет, слава богу! Бедный Алан!

— Каковы были ваши отношения с Аланом Малоуном?

Хенс рассмеялся.

— Чисто профессиональные. Алан был скучным натуралом. Мы все бывало…

— Вы были его дублером? — заметила я.

— Да.

— Значит, его смерть выгодна вам.

Маска жизнерадостности немного сползла с него.

— С негодованием отвергаю ваше предположение, — сказал со смехом, звучавшим скорее мрачно, чем легкомысленно. — Я никогда не смог бы причинить боль Алану.

— Понимаю. А кто смог бы?

— Не могу себе представить. Его все обожали. Даже мисс Т., а она не очень-то жалует нашу братию.

— Почему?

— Ей не нравится наше новое шоу, в основном из-за качина. Голограммы ей тоже не нравятся.

Это становилось интересным. Может, мисс Трухио хотела сорвать премьеру.

— Она спорила о спектакле с Малоуном?

— Мне об этом неизвестно. Он знал, что она об этом думает, а она знала, что он вынужден работать.

Вот так умирают плодотворные идеи. Я чувствовала себя так, словно с трудом добралась до заветной двери, а ручка растаяла у меня в руке. Я задала Хейнсу еще несколько вопросов и не узнала ничего полезного. В конце концов я отпустила его и вызвала директора. Столкнувшись в дверях, они обменялись взглядами, которые сказали мне кое-что новое о Хейнсе.

— Спасибо за то, что нашли время прийти, мистер Стоффер, — сказала я. — Я знаю, что вы весь день репетировали.

Директор выглядел растерянным и обеспокоенным. День был долгим, и мне не хотелось ходить вокруг да около, поэтому я сказала:

— Вы с мистером Хейнсом — любовники, верно?

Он нахмурился и пожал плечами.

— Ну да. А вы что, ведете учет всех, с кем Бен спал?

— Нет еще. Где вы были этим утром до девяти?

Он вздохнул.

— В театре, готовился к премьере.

— Когда пришли?

— Я вообще не уходил. Вздремнул наверху.

Этого я не ожидала.

— В номере отеля?

— Да. Обычно бывает один-два свободных номера. Мистер Кайлер разрешает нам использовать их, если при подготовке нового шоу время поджимает.

— С вами кто-нибудь был?

— Бен уехал домой. Его не было поблизости до полудня.

— Я вас не об этом спрашиваю.

Хмурая складка между бровями Стоффера сделалась глубже.

— Стив Клэй делил со мной комнату. Сейчас он уехал по поручению, будет через час.

— Что за поручение? — спросила я.

— Кто-то рылся в нашем реквизите. Одной вещи не хватает. Он должен найти замену.

Холодок пробежал у меня по спине.

— Что за реквизит? — спросила я, а сама подумала: «Уж не нож ли?»

— Трещотка.

О!

— Вам нравился Алан Малоун? — спросила я за неимением других вопросов.

— Конечно, нравился. Он был достойный человек. Смотрел на все по-своему. Как, впрочем, и все актеры.

— Но вы ведь рады, что Бен теперь получил его роль?

Стоффер откинулся на стуле, словно ожидал услышать этот вопрос.

— Послушайте, у Бена прорва таланта… — Он понизил голос и быстро оглянулся на дверь. — …Но он не Алан Малоун. Да, я рад, что он получит роль, но, если вы думаете, что я убил Алана, чтобы дать роль ему, вы сошли с ума.

Больше мне было не о чем спрашивать. Я записала имена свидетелей его алиби и отпустила в театр. Было почти шесть, и у Мондо были такие голодные глаза, что я решила закончить на сегодня. С записями под мышкой я спустилась по эскалатору в поисках ужина, с облегчением вырвавшись из-под надзора масок, хотя мне и пришлось вновь окунуться в чистилище казино.

Я могла бы поклясться, что они двигают стены. Это место никогда не выглядело таким же, как в прошлый раз, хотя и оставалось приблизительно одним и тем же. Автоматы, автоматы, столы, вновь автоматы и голограммы. Я заметила одну, которую уже видела прежде, — парень, с ног до головы выкрашенный красным, с маской в виде большой клыкастой морды, — и мысленно приметила это место. Я уже делала прогресс: хотя казино по-прежнему дезориентировало меня, но уже не казалось таким огромным, как прежде. Я чуть не прошла мимо Девы Голубой Кукурузы, но потом узнала ее и остановилась.

Маленький коридор был пуст. Влажное пятно на недавно вымытом ковре оставалось единственным свидетельством трагедии. Я смотрела на него, испытывая невыносимое чувство утраты. Дева Голубой Кукурузы все еще сторожила то место, где умер Алан Малоун, но казино его уже забыло. Что ж, я не забуду. Такой красивый — и, по всей видимости, такой милый — человек заслуживает справедливости.

Разглядывая голограмму, я диву давалась, как это мне пришло в голову, что она похожа на мисс Трухио. Волосы собраны, вместо лица маска. Я протянула руку, и она беспрепятственно проплыла в воздухе там, где стояла и вместе с тем не стояла Дева. Мои пальцы, казалось, исчезли в корзине с початками.

— Вот вы где, — сказал голос Чейза у меня за спиной, вновь заставив меня подпрыгнуть.

— Черт, — сказала я. — Бросьте наскакивать на меня вот так!

— Простите. Что это вы делали с голограммой?

Я посмотрела на него и вдруг, повинуясь импульсу, шагнула в голограмму и повернулась к нему лицом.

Он покачал головой.

— Не получается. Вы просто блокируете проектор. Смотрите.

Я отошла, и, когда Чейз шагнул на мое место, Дева Кукурузы исчезла. Мы нашли проекционное оборудование в стене позади нее и немножко поиграли с ним, прикидывая, как оно работает. Через некоторое время мы пришли к выводу, что голограмма может прятать маленькие предметы — например, моя записная книжка полностью исчезла в ее ступнях, но ничего размером с человека. И все же волосы у меня на шее встали дыбом, словно во мне пробудился доселе спавший охотничий инстинкт. Нащупав рукой проекторы, я прищурилась, стараясь разглядеть что-то за яркими лучами, и вдруг заметила маленькую красную кнопку.

Резкая мелодия флейт вырвалась из динамиков, стоявших передо мной, я отпрыгнула назад, и в ту же секунду голограмма ожила, подняв вверх корзину с початками.

— Я Дева Голубой Кукурузы, — сказала она. — Я сторожу семена священной кукурузы и слежу, как растут молодые побеги. Я хранительница дара богов.

— Что вы сделали? — спросил Чейз, наблюдая, как Дева Кукурузы размахивает корзиной в разных направлениях.

— Нажала кнопку, — сказала я.

— Должно быть, вы включили тестовый режим.

Флейты замолкли, и Дева Кукурузы вернулась в свое нормальное замороженное состояние.

— Чейз… вы не откажетесь еще раз заблокировать проекторы? Я хочу кое-что проверить.

— Не сейчас, — тихо сказала он. Я обернулась и увидела приближающуюся мисс Трухио.

— Агент Чейз, хорошо, что я вас застала, — сказала она. — Я получила записку от Дэниеля Стоффера, где он просит меня отдать вам это, — сказала она, протягивая ему конверт. Он взял его и вынул пару билетов.

— Они на семичасовое шоу, — сказала мисс Трухио. — Вас устраивает?

— Прекрасно, — сказал Чейз. — Хотите один? — спросил он, повернувшись ко мне и заставив меня вспыхнуть от удовольствия, потому что, конечно же, я хотела.

Коротко улыбнувшись нам обоим, мисс Трухио сказала: «Приятного отдыха» — и направилась обратно, в дебри казино.

Чейз протянул мне билет. Подняв на него глаза, я увидела, что он улыбается. Наверное, я устала еще больше, чем мне казалось, потому что эта улыбка чуть не свалила меня с ног.

— Спасибо, — сказала я, принимая билет и надеясь, что он не заметил, как я краснею.

— Но предупреждаю — я буду говорить о работе, — сказал он.

Чейз пошел первым, прокладывая дорогу через лабиринт казино. Я заметила знакомую голограмму Буффало рядом с длинным рядом игральных автоматов с неоновым орлом над ними. Напротив находилась дверь.

Я была почти уверена, что это была та же стена, у которой я уже стояла раньше, но двери в ней не было и голограммы напротив тоже, но теперь все это было. Я оглядела качина в виде Буффало, у которого теперь было что-то вроде изогнутых антенн на голове. С ног до головы он был раскрашен черно-белыми полосами. Кроме белого килта, на нем не было никакой одежды, а в руке он держал пучок травы. Мне было непонятно, как я могла не заметить его раньше.

Чейз прошел через дверь в украшенный папоротником бар. Он прямиком направился к столу, за которым сидели люди, похожие на высших менеджеров, один из который поднял голову и улыбнулся.

— Чейз! Придвиньте стул! Представьте вашу подругу.

— Агент Марш. Она помогает мне в расследовании, — сказал Чейз, оборачиваясь ко мне и кивая. — Это мистер Кайлер.

— Агент Марш, — сказал крупный дружелюбный мужчина фермерского типа, вставая и протягивая мне руку. — Рад познакомиться. — Его улыбка казалась нарисованной, как у политика или продавца. Он представил сидящих рядом — они оказались советом директоров «Человека-Радуги», все, кроме одного, белые — и предложил заказать нам выпить. Мы опустились в кожаные кресла, и я принялась потягивать пиво, тогда как Чейз получил стакан ирландского виски.

— Какая ужасная история с Малоуном, — сказал Кайлер. — Мы как раз это обсуждали. Чудовищно. Мы на него много поставили.

— Может, новый паренек не будет стоить так много, — сказал седой мужчина с техасским акцентом. — Ты всегда сокрушался, что этот мальчик обошелся тебе дороговато.

— Да, но он был хорош, — сказал Кайлер. — Держал публику. Завораживал ее. Вы ведь раскрутите это дело аккуратно, по-тихому, да, Чейз?

Тот пожал плечами, смакуя виски. «Сделаю, что смогу. Убийство не бывает чистым».

Разговор свернул на казино и новый отель, который мистер Кайлер планировал строить дальше по Полосе. Велись переговоры об аренде земли у пуэбло. Скучные материи. Через несколько минут я извинилась, пообещав встретиться с Чейзом у театра без четверти семь. Я прошла мимо лифтов и эскалатора в деловую зону. Мне хотелось выяснить кое-что в отсутствие Чейза.

Я толкнула тяжелые резные двери, втайне надеясь, что они окажутся запертыми, но они подались с легким скрипом. Секретарша Салли подняла голову от стола.

— О, привет, — сказала она. — Вам что-нибудь нужно?

Я вошла, закрыв за собой двери.

— У меня просто пара вопросов, если не возражаете. Вы собирались уходить?

— Через несколько минут. Садитесь, пожалуйста.

Я понаблюдала, как она раскладывает бумаги на столе. У нее было круглое лицо и короткие вьющиеся волосы. Легкая улыбка. Тип доброй мамы.

— Вы работаете допоздна, — сказала я.

— Это из-за заседания совета директоров, — объяснила Салли. — Мне пришлось исправлять завтрашнюю повестку дня. Сегодня дела пошли не по плану.

— Когда мистер Кайлер пришел сегодня?

— Около восьми, кажется, — сказала Салли.

— Вы видели, как он пришел?

— Да. Они с мистером Паркером пришли вместе. Потом вышли, но я не помню точно, когда.

Паркер был одним из тех, с кем я познакомилась в баре. Я сделала пометку.

— А вы когда пришли?

— Мм… Думаю, без десяти восемь.

— Был ли в офисе еще кто-нибудь, кто мог их видеть?

— Эмили была у себя. Она все утро провисела на телефоне.

— Мисс Трухио? Ее офис рядом с его?

— Да… позвольте, я вам покажу.

Она встала и повела меня по коридору. Плюшевый ковер заглушал звук шагов. Салли показала на раскрытую дверь: «Это офис Эмили, а это — мистера Кайлера».

К Кайлеру я не заглянула. Позади стола в углу кабинета мисс Трухио стояла голограмма качина. Она изображала женщину в белой маске и с высокой прической, уступами поднимающейся вверх. Башня из волос была украшена перьями и резными деревянными цветами. На женщине была белая юбка и красная шаль. Я не могла отвести от нее глаз.

— Это Дева-Бабочка, — сказала Салли. — Она им особенно удалась. Во всяком случае, я так считаю. Позировала, кажется, Хопи, но я не уверена.

— Что она делает в офисе мисс Трухио?

— Мистер Кайлер дал ее Эмили. Он ей всегда дает то, что она захочет.

— Она захотела это?

Салли кивнула.

— Она попросила его об этом в понедельник. Не знаю, почему… вообще-то они ей не нравятся. Мистер Кайлер понаставил их везде, потому что по поводу строительства отеля было много недовольства. Это единственный отель в Арройо, не принадлежащий индейцам.

— Поэтому он решил добавить немного культуры инд… то есть коренных американцев.

Салли опять кивнула.

— Эмили пыталась отговорить его, но он не слушал. Голограммы создавались Дэном Стоффером и его людьми, позировали местные актеры. Некоторым это очень не нравилось.

— А вам?

Она колебалась.

— Это ведь не настоящие качина, — медленно произнесла она. — Они больше похожи на кукол… которые используются, чтобы рассказывать о качина… Только эти не очень хорошо сделаны. Думаю, мне было бы приятнее, если бы их здесь не было, но мне нужна работа, и я молчу.

Сколько людей здесь испытывают те же чувства, подумала я. Я протянула руку через голограмму, от чего кожу стало покалывать, и нащупала проектор на стене. Когда моя рука перекрыла свет, изображение исчезло, и я посмотрела на пол. Там ничего не было.

— Вы с мисс Трухио из одного, эээ…

— Пуэбло? — подсказала Салли. (Я чуть было не сказала «племени».) — Да, мы обе из Сандии.

Я посмотрела через дверь на офис Кайлера, находившийся напротив через коридор, затем опять на голограмму. Дева-Бабочка почему-то беспокоила меня.

— Расскажите мне о Сандии, — попросила я.

— Мы — один из самых маленьких пуэбло. Меньше пятисот. Просто большая семья.

— Я что-то слышала о танцах…

— О, Танцы Кукурузы. Да, они были пару дней назад.

Танцы Кукурузы. Дева Кукурузы. Есть связь?

— Алан Малоун был там? — спросила я, вспомнив, что мисс Трухио упоминала о нем.

— О, да. Он приезжал на все танцы в этом году. Он любит впитывать их дух, это ему нужно для нового шоу.

— У него были враги в Сандии?

Глаза Салли округлились.

— Нет… его все любили. Даже старейшины. Он всегда… был… таким вежливым.

Я смотрела на плоское лицо Салли, чувствуя, что упускаю возможность задать ей какой-то важный вопрос. Что-то вроде: «Это вы убили парня?» Впрочем, у меня не было мысли, что Салли была убийцей. За исключением факта, что они обе с мисс Трухио были наверху все утро, Салли была очень мила. Она дала мне постоять перед голограммой не меньше минуты, прежде чем продолжить экскурсию.

— А вот офис мистера Кайлера, — сказала она, пересекая коридор. Я попялилась на огромную комнату с большими окнами. Косые лучи заходящего солнца отражались от оранжевых облаков, и Арройо вспыхнул всеми цветами радуги. Мне был виден угол отеля «Цибола» на противоположной стороне улицы, весь в золотых искрах.

У Кайлера тоже стояла голограмма — Человек-Радуга, разумеется. Были там и дорогие произведения искусства, и письменный стол, сделанный из одного огромного сучковатого ствола какого-то дерева. На нем тоже расположилась кукла-качина в виде Человека-Радуги — на этот раз не больше фута высотой, вырезанная из дерева. Такие я видела в аэропорту.

— Хотите еще что-нибудь посмотреть? — спросила Салли.

— Да, — сказала я, сдаваясь. — Фотографию Алана Малоуна.

Я пошла вслед за ней в приемную, и она достала глянцевую фотографию восемь на десять и две афиши, одна — на «Дикий Запад», другая — на «Карнавал творения».

— Этот, наверное, придется переделывать, — сказала она, подавая их мне.

— Спасибо, Салли, — поблагодарила я. — Вы оказали мне большую помощь.

Я направилась в театр, который нашла довольно легко, хотя и проделала кружной путь через Буффало к неоновому орлу, затем — к Красной Морде, оттуда — к черному парню с кроличьими ушами, и, наконец к оленьим рогам. Казино выглядело точно так же, как в полдень, — те же яркие огни, какофония цвета и звука, — и я поняла, что там не было ни окон, ни часов. В этом был свой смысл, догадалась я. Если вы — владелец казино, вы не захотите, чтобы ваши клиенты думали о том, не пора ли домой.

Театр был открыт, и меня немедленно провели в ложу, одно из лучших мест в зале, ибо оно смотрело прямо на сцену. Ярусы над и под ложей были заставлены узкими столиками, перпендикулярными сцене, и зрителям приходилось поворачивать головы, чтобы увидеть шоу. Втисни больше клиентов, получи больше баксов.

Сцена пряталась за блестящим синим занавесом. Перед ним зависла гигантская голограмма: маска Человека-Радуги с черными треугольниками глаз. Вынув черно-белую фотографию Алана Малоуна, я долго и пристально рассматривала ее, держа обеими руками. Его глаза — которые я видела только закрытыми — были голубыми или серыми, одним словом, светлыми; на снимке они выглядели совсем прозрачными. Улыбка была невероятно обаятельной. Блестящий мальчик, всеобщий любимец. Зачем ты умер? И кто закрыл твои глаза?

Рассмотрев рекламку «Дикого Запада», я убрала ее и достала буклет «Карнавала творения». На первой странице было изображение качина-орла, которого мы видели в театре, вместе с фотографией Алана Малоуна в полный рост в белых одеждах. Я раскрыла буклет, активировав наклеенную голограмму, какие бывают на поздравительных открытках. Белый орел начинал парить над страницей, если держать ее под определенным углом. Не дешевый буклет. Жаль, что им придется его переделывать. Алан Малоун был, несомненно, их звездой; лицо убитого и его имя не сходили со страниц буклета, вместе со слоганами типа: «Открой древние тайны Сандии» и «Путешествие по индейскому мифу о сотворении мира». Я задумалась, почему именно Малоун — безусловно, талантливый, но безнадежно белый — стал звездой шоу о мифологии коренных американцев. Возможно, так сложились обстоятельства. Наверное, у Малоуна был контракт с отелем, а шоу было задумано с целью привлечь туристов. Введи звезду в шоу и получишь настоящий хит, верно?

— Предвкушаете удовольствие от представления?

Я подняла глаза на Чейза. Он сел напротив и облокотился на стол.

— Что удалось узнать? — спросил он.

Я рассказала ему о результатах допросов. Он кивнул и похвалил за хорошую работу, что было слишком любезно с его стороны.

— Ни у кого нет ясных мотивов, — сказала я. — Орудие убийства так и не нашли?

Чейз покачал головой.

— Парни Мондо потратили целый день, обшарив каждый мусорный бак и каждую пепельницу в отеле, — сказал он. — Теперь взялись за соседние.

Я вздохнула.

— Ни оружия, ни мотивов, ни подозреваемых. Такими темпами мы не очень-то продвинемся в расследовании.

— Еще не вечер, — сказал Чейз. — К тому же у нас есть потенциальный подозреваемый. Вы сказали, что у Стоффера был мотив.

— Да, и, когда я указала ему на это, он согласился, но потом отверг свою причастность к убийству Малоуна. У него три алиби на сегодняшнее утро, если только нам не удастся их опровергнуть.

Чейз задумчиво потягивал из своего стакана.

— Есть еще один потенциальный подозреваемый, — сказала я. — Мистер Кайлер.

— Гм. Не думаю, что Кайлер стал бы убивать.

— Помните, его партнер вспоминал, что, дескать, Кайлер жаловался, как дорого он заплатил за Малоуна?

— Да. — Чейз крутил лед на дне стакана, рассматривая его, словно некий мистический знак. — Это не представляется мне слишком убедительным мотивом.

— А как насчет этого? Он дарит своей ассистентке дорогое произведение искусства для ее кабинета, но она ведь близка с Малоуном.

Чейз вскинул брови.

— Любовный треугольник? Не думаю. Он предан Мари. Миссис Кайлер. Кроме того, у него алиби.

— Он его еще не доказал…

— И не требуется. Я могу подтвердить. — Он посмотрел на меня. — Я был здесь в восемь тридцать. Кайлер пригласил меня на завтрак.

— Почему вы не сказали сразу?

Он вздохнул.

— Следовало бы. Простите.

Я заметила, как он нахмурился над стаканом, и задумалась о том, насколько они близки с Кайлером. Нам принесли ужин, и я вспомнила, о чем хотела спросить. Это был немного странный вопрос, но я подумала — какого черта?

— Чейз… вы помните зал, где мы пили? Около полосатого парня?

— Да, а что?

— Он… его там раньше не было. То есть сегодня утром.

К его чести, он не рассмеялся. Только мотнул головой и озадаченно уставился на меня.

— Не было?

— Там была гладкая стена…

— О… это штучки секьюрити, — сказал Чейз.

— Секьюрити?

— Это голограмма. Отель использует их, чтобы у людей не возникало желания проникать в закрытые зоны…

— Леди и джентльмены, — загремел голос из динамиков. — Театр «Качина» имеет честь представить спектакль «Карнавал творения» с Бенджамином Хейнсом в главной роли.

Свет в зале погас. Маска качина горела еще секунду, потом и она исчезла, и театр погрузился в кромешную тьму. Я вновь услышала «вууш», которое утром заставило волосы зашевелиться у меня на голове. Бледный призрак орла начал расти в черном колодце сцены. Публика дружно ахнула, когда он пронесся над головами.

Сцена осветилась парящими голограммами качина — прежде, чем сбиться со счета, я насчитала двенадцать. Между ними живые актеры танцевали под ритм, задаваемый барабанщиками в ярких одеяниях. Темп и интенсивность музыки и движений нарастали, пока все происходящее на сцене не превратилось в неистовый водоворот звука и цвета. Потом театр вновь погрузился во тьму, только в глубине сцены забрезжило еще одно бледное пятно. Под глухой рокот барабанов низкий голос монотонно запел. Туманный образ начал обретать форму: мужчина, весь в белом, с воздетыми руками. Он вырос больше человеческого роста, стал нестерпимо ярким, навис над залом, и в то мгновение, когда он исчез, я задохнулась, осознав, что то был призрак Алана Малоуна. Чейз, должно быть, слышал мой выдох, потому что накрыл мою руку своей. Огни софитов выхватили фигуру певца — весь в белом, с воздетыми руками, одетый в балахон из белых перьев — то был Бенджамин Хейнс.

— У них не было времени перезаписать голограмму, — сказал Чейз мне на ухо. Я кивнула, все еще ощущая неприятный холодок внутри.

В спектакле появлялись и другие голограммы Малоуна — он был неотъемлемой частью шоу, и я имела печальную привилегию наблюдать его последнее представление. В одном из номеров Хейнс пел дуэтом с голограммой Малоуна — что-то о братьях-близнецах, совершающих путешествие к Солнцу — это было по-настоящему жутко. Хейнс был хорошим актером, но у него не было харизмы Малоуна. То был лишь призрак того шоу, каким оно могло бы стать.

Но даже несмотря на это, я получила колоссальное удовольствие. Буйство красок, красивое использование голограмм и спецэффектов. Когда зажглись огни, возвещающие антракт, я аплодировала до боли в ладонях.

Аплодисменты Чейза были более сдержанными, и я даже спросила его, понравилось ли ему шоу. Он сказал, нахмурившись: «Представление замечательное. Я только не уверен насчет содержания».

— А что с ним такое? — поинтересовалась я.

— Это какая-то мешанина, а некоторые из индейских напевов…

— Вы хотите сказать, напевов коренных американцев.

— Я хотел сказать индейских. Они себя называют индейцами, и я тоже.

Я почувствовала, что краснею.

— Мне дали понять, что «коренные американцы» — принятый термин.

— Может, восточные племена и предпочитают его. Но мои друзья расхохочутся, если я назову их коренными американцами.

Официант принес десерт, который представлял собой комок чего-то белого (не мороженое) в лужице чего-то коричневого (не шоколад). Я попробовала и отодвинула подальше. Как и все в этом заведении, десерт был не тем, чем казался.

— Не хотите? — спросил Чейз. Он уже разделался со своим десертом и показал ложкой на мою тарелку, которую я тут же пододвинула ему.

— Ах да, — сказала я, наблюдая, как он углубляется в белую массу. — Нам нужно еще кое-что проверить. Возможно, это не имеет никакого значения, но Стоффер сказал, что кто-то украл одну вещь из реквизита.

— Нож? — спросил Чейз, прищурившись.

— He-а. Трещотку.

— Трещотку? Какую именно?

— Не знаю, во время представления мы видели десятки разных трещоток.

Чейз уронил ложку в опустевшую тарелку и встал.

— Пойдем спросим.

— Как — в середине представления?

— Почему бы и нет?

Что мне нравилось в Чейзе, так это то, что он не терял времени даром. Мы прошли по проходу и поднялись по ступенькам сбоку сцены. Кулисы были загромождены софитами и проекторами. Чейз нашел девушку-реквизитора — остролицую испанку, которую я уже допрашивала днем. Она что-то раскладывала на длинном столе. Чейз помахал у нее перед носом своим значком.

— Что вы можете рассказать нам о пропавшей трещотке? — спросил он.

— Как насчет того, чтобы прийти после представления? — отозвалась она. — Я вроде как занята.

— Такая же, как эта? — сказал Чейз, поднимая со стола одну из трещоток.

— Эй! Положите на место!

Чейз повиновался.

— Украденная трещотка была такая же?

— Да, такая же, только ее не украли, а сломали.

— Сломали?

— Кто-то перерыл реквизит прошлой ночью, и одну трещотку сломали. Так что если не возражаете…

— А это что за трещотка? — спросила я, указывая на маленькую трещотку, которую мы не видели на сцене. Не похожая на остальные, она не была раскрашена. Одно-единственное белое перо было привязано к ней кожаным шнуром.

— Это Алана. То есть Бена. Не трогайте ее, пожалуйста, — сказала девушка, когда Чейз потянулся к ней. — Она хрупкая.

— К счастью, ее не сломали, — сказал Чейз.

— Ее там не было. Алан попросил меня спрятать ее и запереть.

Мы с Чейзом переглянулись. «Почему?» — спросила я.

— Он сказал, что она была особая… ему дал ее дядюшка Джо Вигил.

— Кто…

— Пять минут, — сказал человек в черном, возникший позади нас.

Реквизитор посмотрела на меня умоляющими глазами. «Я, правда, больше не могу разговаривать…»

— Мы придем после представления, — сказала я. — Пожалуйста, не уходите.

— Не смогу. В десять другое представление.

Я вытащила записную книжку и пыталась что-то нацарапать там в полумраке, выбираясь из-за кулис вслед за Чейзом. «Какое имя она назвала? Ви-Хил?»

— Джо Вигил, — сказал Чейз. — Это один из самых старых людей пуэбло Сандия. — Он остановился. Сверкая яркими перьями, танцоры стекались к сцене к началу второго акта. Когда путь расчистился, Чейз пошел дальше, но я осталась за сценой.

В холле перед открытой дверью я увидела Эмили Трухио, спорившую с Бенджамином Хейнсом. Я подобралась как можно ближе, стараясь не заходить в холл, и услышала, как Хейнс сказал: «…не давал ее мне». После чего он пошел в мою сторону, заставив меня отпрянуть назад и едва не свалить стойку с софитом. Хейнс прошел мимо меня и поднялся на сцену. Я подождала Трухио, но она не появлялась. Я осторожно заглянула в холл, как раз вовремя, чтобы заметить, как она входит в гримерную Хейнса.

— Чейз! — зашипела я. Его не было поблизости. Я решила, что он вернулся за наш столик. Шоу вот-вот должно было начаться. Самым разумным поступком было бы вернуться на свое место. Поэтому я спустилась в холл и постучалась в дверь гримерной.

Ответа не последовало. Подождав, я постучала еще раз и открыла дверь.

Комната была пуста.

Я шагнула в гримерную и закрыла за собой дверь. Настроение у меня было ужасное. Все это заведение было сплошной ложью, и, как только расследование закончится, я немедленно попрошу перевода.

— Мисс Трухио?

Других дверей не было; не было даже кладовки, только в углу вешалка для костюмов, некоторые из которых я узнала. Был там и балахон из перьев, которые тихонько шевелились от ветра.

Ветер?

В комнате не было вентилятора. В потолке виднелся вентиляционный люк, но, протянув к нему руку, я не почувствовала никакой тяги. Подержав руку над балахоном, я уловила движение воздуха, исходившее из стены за вешалкой. Я отодвинула вешалку и протянула руку к стене. Рука прошла сквозь стену.

— Черт!

Я сделала глубокий вздох и шагнула через стену. Мистическое ощущение — работа воображения, конечно, — но только призракам и супергероям разрешается ходить сквозь стены.

Я оказалась в коротком темном коридоре. В дальнем конце виднелась полоска света, на полулежал ковер, такой же, как в казино, но никаких следов мисс Трухио не было. Я пошла на свет, перешагнула через него и застыла в оцепенении. В нескольких футах от меня стояла Дева Голубой Кукурузы.

— Господи Иисусе.

Я повернулась и обнаружила, что стою перед гладкой стеной. Протянула руку, та утонула в ней. Еще одна голограмма. Штучки секьюрити, сказал Чейз. Я вспомнила свою растерянность. Они и впрямь двигали эти проклятые стены!

Теперь в голове у меня стало проясняться. Укромный вход в гримерную звезды. У Алана Малоуна были все основания оказаться в коридоре возле Девы Голубой Кукурузы — он просто шел в театр. Убийца знал о тайном коридоре, может, даже прятался там. Открытие, невыгодное для Дэниеля Стоффера. Опять-таки Кайлер мог знать о потайном ходе; и уж его ассистентка знала несомненно. Как человек, недолюбливавший голограммы, мисс Трухио, конечно, хорошо разбиралась в них.

О!

Я прошла через казино, стараясь не бежать. Пересекла вестибюль, миновала лифты, затем прыгнула на эскалатор и помчалась вверх, перепрыгивая через две ступеньки. Дверь в офисы исчезла; вместо нее стояла стена. Я просунула через нее руку и нащупала резную дверь. Она была не заперта.

Темно. Безуспешно пошарив по стене в поисках выключателя, я плюнула и пошла по коридору на ощупь. Отсвет огней Арройо, проникавший сквозь огромные окна кайлеровского кабинета, лежал поперек ковра.

У Кайлера было алиби. У Стоффера — три. Салли сказала, что Трухио все утро провисела на телефоне. На телефоне, ни с кем не разговаривая. Просто сидя за столом.

Оказавшись в кабинете Трухио, я чуть не споткнулась, пораженная внезапной догадкой. Дева-Бабочка все еще стояла в углу, мерцая в глубине темной комнаты. Почему меня раньше не удивил тот факт, что Трухио поместила голограмму позади стола, где она не могла бы любоваться ею? Нащупав проектор, я отыскала кнопку, нажала и отошла в сторону.

Дева-Бабочка исчезла. Вместо нее возникла сидящая в голографическом кресле и болтающая по голографическому телефону Эмили Трухио в своем прелестном кремовом костюме.

— Боже правый!

Я застыла, обдумывая свое открытие. Я знала только, что Трухио убила своего очень близкого друга и что мне необходимо найти ее. Я бросилась прочь из деловой зоны, сбежала по эскалатору в казино, но ее, разумеется, нигде не было видно.

Я помчалась в театр, намереваясь застать там Чейза. Метрдотель впустил меня, и я остановилась у входа в зал, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, чтобы не разбить себе лицо, споткнувшись на ступеньках.

Сцена была еле освещена. Хейнс в одиночестве стоял на коленях перед голографическим огнем, низким громким голосом монотонно выводя ритуальную песнь без аккомпанемента. Боковым зрением я уловила какое-то еле заметное движение справа от себя; приглядевшись, я различила бледную тень, крадущуюся вдоль прохода, и холодок пробежал у меня по спине. Я пошла следом.

Хейнс пел все громче, размахивая руками над костром, словно производя магические пассы. Какой-то темный силуэт вырос между мной и бледным пятном, которое я преследовала. Внутри у меня что-то неприятно екнуло, и я заторопилась к ним обоим, хватаясь за спинки стульев и чьи-то плечи, шепча: «Простите, простите» — и стараясь при этом не сводить глаз со сцены.

Хейнс потянулся к фальшивому огню, вытащил простую некрашеную трещотку, которую я видела у реквизитора, и поднял ее над головой. В то же мгновение белая рука, поднявшись, заслонила Хейнса, и я отчетливо увидела, что то была рука Эмили Трухио, держащая пистолет. Но темная тень между нами закрыла ее от меня.

Я закричала «Нет!», но раздался выстрел, и все вокруг превратилось в сущий ад. Пробежав последние несколько футов, отделявших меня от Трухио, я ободрала обо что-то подбородок и выругалась, увидев, как темная тень, съежившись, оседает. Пистолет выстрелил еще раз, меня ослепило вспышкой, и театр взорвался истошными криками. Над всем этим шумом царил голос Бенджамина Хейнса, который вопил, как лунатик, из всех театральных динамиков.

Парни из Квантико, где я проходила подготовку, могут мной гордиться. Не столько разглядев, сколько почувствовав Трухио, я повалила ее на пол и выхватила пистолет.

В зале зажегся свет. На полу рядом с нами лежал окровавленный Чейз с очень удивленным видом. Я посмотрела вниз на Трухио и едва удержалась, чтобы не дать ей пощечину. Ее черные глаза сузились в щелочки — словно треугольные глаза качина — потом она закрыла их. Она никогда не сдавалась, даже в этот момент.

Ее обвинили в преднамеренном убийстве и нападении с применением огнестрельного оружия. Она не ранила Хейнса, и я до сих пор считаю, что она и не собиралась этого делать. Вторым выстрелом она разнесла в щепки трещотку, которую дядюшка Джо Вигил — самый старый и выживший из ума человек в пуэбло Сандия — дал Алану Малоуну.

Мондо рассказал мне, что это была церемониальная трещотка, и ни один белый человек не должен был ее видеть, не говоря уже о том, чтобы вывозить ее из пуэбло. Но Алан Малоун был профессиональный чаровник, он зарабатывал тем, что заставлял людей любить себя. Ему удалось одурачить даже Эмили Трухио. Она привезла его в Сандию и, несомненно, чувствовала себя ответственной за то, что он увез трещотку. Интересно, что он сказал, когда она потребовала вернуть ее? Понимал ли он, что эта вещь означает для нее и ее людей?

Я присутствовала на процессе, в котором не было ничего примечательного, но Чейзу я пообещала представить полный отчет. Он несколько дней провалялся в больнице, и, возможно, другой начинающийся агент возмутился бы, если бы его стали гонять за шоколадным мороженым и марципанами, но я за эти дни кое-что поняла. Из всех масок, с которыми я столкнулась в Арройо де Оро, маска Чейза была самой прозрачной, если только потрудиться и напрячь зрение. Его маска была создана застенчивостью, и прятала она чудесного человека.

Во время суда я сидела на заднем ряду, и Трухио не видела меня, пока ее не повели из зала. Когда она посмотрела на меня, в ее черных глазах было не больше эмоций, чем в треугольных глазницах Девы Голубой Кукурузы. У нее была своя маска. Впрочем, она есть у каждого из нас.

Моя работа состоит в том, чтобы замечать мелкие детали, и, когда она отвернулась, я заметила у нее скорбную морщинку. Может, она скорбела о Малоуне, может, о какой-то более глубокой утрате, а может, и не об одной. Впрочем, чего не было на ее лице, так это сожаления. Она сделала то, что считала необходимым ради установления правильного порядка вещей. Я ушла расстроенная, но удовлетворенная. Я видела тонкую и преданную душу, которая взяла жизнь Алана Малоуна, а затем протянула руку и закрыла ему глаза.

Это рассказ о рассказе, который обошел полный круг.

Несколько лет назад я услышала об антологии, которую редактировал Роджер Желязны, и решила попытаться написать для нее рассказ. Темой антологии были азартные игры, особенно бридж. В те времена индейские игорные заведения в Нью-Мексико ограничивались несколькими залами для лото, и я решила отнести рассказ к недалекому будущему и сделать местом действия казино в индейской резервации Сандия.

Тогда рассказ не получился. В нем было несколько неплохих деталей, но в целом он оказался ужасным, настолько ужасным, что я даже не потрудилась отредактировать его и послать Роджеру.

В этом году мне оказали честь отдать дань памяти Роджеру новым рассказом. Я немедленно вспомнила о той моей неудачной попытке и решила использовать ее. В наши дни в резервации Сандия действительно есть казино, и я решила на этот раз постараться, сохранив удачные эпизоды из того рассказа и вставив их в «Арройо де Оро».

Вот, наконец, тебе рассказ, Роджер. Спасибо за то, что ты был собой.