Милость Келсона

Глава 22

Ровно в полдень ворота Лааса раскрылись, чтобы пропустить одинокого герольда с белым флагом. Ворота за ним не закрылись.

– Мой король, – поклонившись, сказал герольд, когда его привели к сидевшему на коне Келсону, – моя госпожа в принципе принимает Ваши условия, и готова принять Вас в главном зале в удобное для Вас время.

– В принципе? – спросил Келсон. – Что это значит? Я считал, что выразился достаточно ясно: никаких переговоров не будет.

– Я… думаю, она надеется на смягчение условий, мой господин, – тихо сказал посланник.

– Понимаю. Господа? – Он поглядел на стоявших вокруг советников и полководцев. – Дугал, что скажешь? Ты говорил с ней.

– Непохоже, чтобы она что-то замышляла, если Вас беспокоит именно это, – сказал Дугал. – Она говорила, что жалеет о случившемся, и чуть ли не каялась в содеянном.

– Все они начинают каяться, когда припрешь их к стене, – проворчал Морган.

– Хм, осмелюсь сказать, что Лорис и Горони явно не из их числа. Я хочу попросить Вас и Джодрелла присмотреть за ними, когда мы войдем в Лаас. Эван, до нашего возвращения командование армией переходит к Вам. Если что-нибудь случится, Вы знаете, что делать. Архиепископ Кардиель, я прошу Вас сопровождать тела Сикарда и Итела. Вы знаете Лаас?

– Боюсь, что нет, Сир.

– Неважно. По меньшей мере, там должна быть фамильная часовня, куда можно поместить тела. Все прочее, что Вам надлежит сделать, мы уже обсудили.

– Да, Сир.

– Дункан и Дугал, вы поедете со мной.

Часом позже король Келсон с триумфом въехал в Лаас. Перед ним шла колонна копейщиков и лучников, а следом за ним – две сотни пехотинцев. На шлеме его сверкала корона, а на сгибе руки, подобно сктпетру, покоился обнаженный меч его отца.

Проезжая по городским улицам, он не встретил никакого сопротивления. При его приближении, встреченном молчанием и нервным любопытством, копейщики выстроились в зале, сформировав почетный караул для его встречи, а сам Келсон, прежде чем спешиться со своего белого коня, подождал, пока главный зал не возьмут под охрану его пехотинцы и лучники.

Плечи короля покрывала темно-красная шелковая мантия, которая едва скрывала его доспехи, на которых красовался гвинеддский лев, и когда Келсон начал подниматься по лестнице, ведущей от двора к распахнутым в его ожидании двустворчатым дверям главного зала, его мантия затрепетала в жарком летнем воздухе. Внутри его поджидало всего лишь с десяток меарцев: естественно, сидевшая на троне в дальнем конце зала Кайтрина, которая, будучи одетой во все черное, с меарской короной на покрытой вуалью голове, выглядела ужасно одинокой и ранимой, да полдюжины престарелых дворян, которые вместе с оставшимися верными Кайтрине епископами, одетыми в лиловые сутаны, толпились по обе стороны от трона. Вдоль стен зала выстроилась охрана Келсона, а галереи заняли лучники, от которой веяло молчаливой, но ничуть не менее неотвратимой смертью.

– Внимание всем! – прокричал глашатай Кайтрины. – Его Королевское Величество, Верховный правитель Келсон Синил Рис Энтони Халдейн, милостию Божьей Король Гвинедда, правитель Перпл Марча… и правитель Меары.

Услышав последний титул, Келсон чуть не засмеялся от облегчения и, задержавшись в дверях, чтобы находившиеся в зале подготовились к его появлению, освободил свою ауру – правда, ослабив ее настолько, чтобы никто не смог понять, то ли это свет, вызванный его магией, то ли просто отсвет солнечного луча на драгоценных камнях его короны.

Прежде чем пройти в зал и встретиться с меарской претенденткой, он медленно, с достоинством, которого никто не мог даже ожидать от семнадцатилетнего парня, передал Моргану свой меч, снял шлем и, бросив в него небрежно снятые перчатки, передал его Дугалу. Он никак не ожидал, что она окажется такой маленькой и хрупкой. По его бокам шли Морган и Дугал, отставая от него на полшага, а за ними следовали Дункан, на голове котрого красовалась герцогская корона, и Кардиель, одевший епископскую митру. На обоих поверх доспехов были одеты епископские ризы. Джодрелл с пленниками остался снаружи.

Когда король и его свита подошли поближе, Кайтрина встала, а ее придворные и епископы напряженно-почтительно кланялись, когда король проходил мимо них. Подойдя к помосту, свита Келсона встала по обе стороны от трона, а Келсон, поднявшись по ступенькам, подошел к Кайтрине. Ее лицо, которое даже в молодости нельзя было назвать красивым, было искажено печалью, но, в то же время было полно достоинства, когда она, прижав свои тонкие руки к груди, опустилась перед ним на колени. Когда она сняла с себя корону и протянула ее Келсону, глаза ее страстно полыхнули, но она даже не вздрогнула, когда он взял у нее корону.

Когда корона перешла из рук в руки, Кардиель подошел поближе к королю, и Келсон передал корону ему, слегка повернувшись, чтобы архиепископ мог возложить корону ему на голову. Келсон протянул Кайтрине руку, но она, прежде чем подняться на ноги без посторонней помощи, взяла край ризы Кардиеля и приложила его к своим губам. Дункан отвел ее в сторону, а Келсон, сев на трон Меары, забрал свой меч и положил его себе на колени. Свита его, поднявшись по ступенькам, встала по бокам трона.

В задней части зала, вместе с меарцами, присягнувшими на верность Келсону под Дорной, стояли гвинеддские бароны и офицеры, и когда Келсон посмотрел в их сторону, они встали напротив мятежных епископов и дворян. Когда в зале повисла неловкая тишина, Келсон не успел еще ничего сказать, из толпы епископов вышел Джудаель Меарский. Выйдя вперед, он сбросил свои ризы, оставшись не в лиловом епископском одеянии, а в монашеской рясе из домотканого полотна, и босым. У подножия ступеней, ведущих на помост, он, опустив лицо к сжатым рукам, упал на колени, но когда он поднял взгляд, чтобы посмотреть на Келсона, лицо его ясно говорило о том, что он хорошо знает, какая участь ждет его.

– Мой король, – сказал он, и голос его услышали все находившиеся в зале, – я, Джудаель Майкл Ричард Джолион МакДоналд, епископ Ратаркинский и наследный правитель Меары, отказываюсь от любых требований независимости Меары и признаю Вас своим законным правителем. Я предаю себя на суд Вашего Величества, прошу прощения за совершенное мною и клянусь ни словом, ни делом не причинять Вам никакого вреда. Я прошу, если в Вашем сердце осталось место для милосердия, позволить мне прожить оставшиеся мне дни в заключении а каком-нибудь монастыре, ибо я никогда не жаждал себе короны, а если это невозможно, я готов принять любую участь, которую Ваше Величество сочтет соответствующей моим преступлениям. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, Аминь.

Когда Джудаель перекрестился, Келсон вздохнул и быстро взглянул на остальных епископов, ожидавших его решения, на стоявшую перед ними с молитвенно сжатыми руками Кайтрину, выглядевшую напряженной и измученной. Но, несмотря на то, что, пока Джудаель говорил, Келсон с помощью своей способности к Правдочтению убедился в искренности его слов, он знал, что не может позволить себе никакой слабости в этом вопросе. Джудаель слишком долго был марионеткой в руках более сильных людей. Так что лучше быть прямым и не позволять себе благодушия.

– Джудаель Майкл Ричард Джолион МакДоналд, наследник меарский, – спокойно сказал он. – Я прощаю тебе все преступления, которые Вы совершили против меня и моих подданных. Но… – погребальным звоном упало последнее слово. – Но, заботясь о своих подданных живущих как в этой земле, так и в Гвинедде, я не могу оставить жизнь тому, кто может стать причиной нового мятежа. Я оставил жизнь твоему двоюродному брату, Лльювеллу, а он убил мою невесту. Я оставил жизнь архиепископу Лорису, не желая лишать жизни рукоположенного епископа, а он возглавил мятеж против меня. И если я оставлю тебе жизнь, даже поместив тебя в какой-нибудь отдаленный монастырь, всегда будет существовать возможность того, что кто-нибудь, извращенно трактуя понятие верности, постарается использовать тебя, чтобы поднять новый мятеж против меня, пусть даже и против твоего желания.

– Но Вы могли бы держать его вместе со мной, под охраной! – крикнула Кайтрина, бросаясь на колени и молитвенно вздевая руки. – Милорд, будьте милосердны! Он единственный родственник, оставшийся у меня!

– И обречь множество семей на лишения из-за того, что кто-то цепляется за мечты о независимости Меары? – возразил Келсон. – Я должен спасти Джудаеля, чтобы однажды он стал причиной для нового меарского мятежа, угрозой мне, моим детям или детям моих детей? Нет, мадам. Я не могу и не стану возлагать такое бремя ни на себя, ни на свой народ, ни на своих наследников. Джудаель, мне жаль, но я должен подтвердить вынесенный тебе смертный приговор… но тебе будет дано время, чтобы ты мог подготовиться к смерти. Несмотря на то, что с формальной точки зрения ты все еще отлучен от церкви, архиепископ Кардиель выражил желание исповедать тебя. Ты принимаешь его предложение?

Джудаель, покачнувшись, закрыл глаза и, скрестив руки на груди, глубоко поклонился.

– Я предаю себя на суд Вашего Величества и принимаю милосердное предложение Его Преосвященства. А… когда… это произойдет?

– Как только Вы будете готовы, – спокойно сказал Келсон. – Архиепископ Кардиель, Вы пойдете с принцем Джудаелем или подождете, пока пройдет суд над двумя пленниками, облеченными церковным саном?

Когда Келсон указал на дальний конец зала, где в высоких двустворчатых дверях показались Лорис и Горони, сопровождаемые Джодреллом и четырьмя стражниками, Каридель выпрямился во весь рост.

– Ваше Величество, я не пропустил бы это для освобождения всего моего времени в Чистилище. Стража, можете отвести принца Джудаеля в часовню, чтобы он мог подготовиться. Отец Джудаель, я присоединюсь к Вам через несколько минут. Это не займет много времени.

Джудаель даже не посмотрел на двух пленников, когда стражники провели его мимо них. Лорис выразительно посмотрел на него и всех находившихся в зале, ни и ему, и Горони заткнули рты прежде чем ввести в зал. Они вызывающе стояли перед королем, пока стражники не заставили их опуститься на колени силой. Келсону не было нужды прибегать к магии, чтобы увидеть ненависть в их глазах, и он обернулся к Моргану, чтобы тот зачитал список преступлений подсудимых.

– Эдмунд Альфред Лорис, священник и бывший архиепископ Валоретский, и Лоренс Эдвард Горони, также священник: вы оба обвиняетесь в измене королю и королевству Гвинеддскому, а также в подстрекательстве к мятежу. Кроме того, ваши действия повлекли за собой убийство епископа Генри Истелина и причинение тяжких повреждений епископу Дункану МакЛейну. Ваши обвинители присутствуют. Лоренс Горони, что ты скажешь в свою защиту?

По сигналу Келсона изо рта Горони вынули кляп, но он только дерзко вздернул подбородок и выругался.

– Я не признаю ни права этого суда судить меня, – сказал он, – ни права еретика-Дерини зачитывать мне обвинения. Я заявляю о своих привилегиях духовного лица и требую, чтобы меня судил церковный суд.

– Горони, тебя и Лориса отлучили от церкви и лишили сана больше чем полгода назад, – холодно сказал Кардиель прежде, чем Келсон успел открыть рот. – При этом ни один из вас не сделал ничего, чтобы отменить это отлучение.

– Я не признаю за тобой права отлучать меня! – закричал Горони.

– Стража, заткните ему рот! – рявкнул Кардиель. Когда стражники выполнили приказ, он продолжил, – С формальной точки зрения, у тебя нет вообще никаких прав, ведь ты отлучен от церкви, но я буду

просить короля, чтобы он уберег тебя от участи Генри Истелина и не приказал потрошить и четвертовать тебя. Но единственный церковный суд, перед которым ты можешь предстать, состоит из епископа МакЛейна и меня. Епископ МакЛейн, виновен ли подсудимый в том, в чем его обвиняют?

– Виновен, Ваше Превосходительство, – спокойно ответил Дункан.

– Согласен, – сказал Кардиель. – Ваше Величество, мы считаем, что подсудимый Лоренс Горони виновен в том, в чем его обвиняют, и берем его под стражу до тех пор, пока Вы не вынесете ему приговор. Эдмунд Лорис, что ты можешь сказать в свою защиту?

Когда изо рта Лориса вынули кляп, он, казалось, вот-вот взорвется от крика.

– Как вы посмели судить меня? Как вы посмели дозволить этим еретикам судить меня? Этому еретику-королю с его прихвостнями-еретиками… епископу

МакЛейну с его деринийским выродком, стоящим рядом с ним, как будто он благородный…

– Заткните его! – бросил Келсон.

– Дугал МакАрдри – незаконнорожденный сын МакЛейна! – успел выкрикнуть Лорис прежде, чем стражники схватили его. – Он не сможет отрицать этого! Они оба – Дерини…

Стража заставила его замолчать, заткнув ему рот, но слова его были услышаны. Слухи начали гулять среди солдат Келсона еще неделю назад, после битвы при Дорне, но никто из них так и не осмелился заговорить об этом в открытую. Вряд ли этого можно было избежать теперь. Дункан смиренно посмотрел на Келсона, и король еле заметно кивнул ему. Дункан вышел вперед и обвел затихший зал глазами.

– Сейчас судят этих двоих, нарушивших свою присягу королю и осквернивших свой священный сан, а не меня и не юного Дугала. Но, невзирая на это, я не стану отрицать, что Дугал МакАрдри – мой сын. В то же время, я не согласен

с тем, что он был рожден во грехе, и обязусь в течение одного года, начиная с сегодня, представить церковному суду надлежащие свидетельства. Принадлежность же кого-либо из нас к Дерини касается только нашего короля, нашего архиепископа и нашего Господа. Если у кого-нибудь из присутствующих есть вопросы по этому поводу, то я думаю,что ему стоит поговорить об этом с кем-нибудь из них.

Когда Дункан коротко, но уважительно поклонился – сначала Келсону, а затем и Кардиелю – зал испуганно забормотал, кое-кто из меарцев перекрестился, но никто не посмел сказать даже слова. А когда Кардиель ободряюще положил руку на плечо Дункана, ни о каких сомнениях уже не могло быть и речи. Дугал же стоял, застыв, слева от Келсона.

– Ваше Величество, – сказал Кардиель, снова поворачиваясь к королю, – я признаю обвиняемых, Лоренса Горони и Эдмунда Лориса, виновными в предъявленных обвинениях и предаю их в руки мирского правосудия. Епископ МакЛейн, Вы согласны?

– Согласен, Ваше Преосвященство.

– Спасибо, милорды, – пробормотал Келсон. – Лоренс Горони и Эдмунд Лорис, мы также признаем Вас виновными в предъявленных вам обвинениях и приговариваем вас к повешению за шею до смерти. Архиепископ Кардиель, есть ли какие-либо обстоятельства, не позволяющие исполнить приговор немедленно?

– Никаких, Сир, – спокойно сказал Кардиель. – – А поскольку осужденные выказали упорство в своих грехах и не раскаялись в содеянном, да не будет позволено им осквернить законы Господа нашего участием в молитве. Поскольку Эдмунд Лорис согласился с казнью Генри Истелина, не допустив того к святым таинствам, я считаю, что он не может ничего возразить, если так же обойдутся с ним и его псом.

– Да будет так, – сказал Келсон, глядя поверх голов остолбеневших Лориса и Горони на людей, стоявших на галерее. – Стража!

По его сигналу двое солдат перебросили через поддерживающие потолок балки веревки с петлями на конце. Когда их намерения стали очевидны, а стражники поставили Лориса и Горони под веревками и затянули петли на их шеях, меарцы ахнули, но никто не сдвинулся с места, чтобы помешать им. Горони выглядел вначале удивленным, затем – испуганным, а Лориса просто корежило от гнева.

– Уберите кляпы и вешайте их, – холодно сказал Келсон, вздрогнув, когда его приказание было исполнено. – Да смилуется Господь над их душами.

Тела этих двоих извивались и дергались, лица уже начали синеть, но их продолжали тянуть вверх, пока их ноги не оказались выше голов остальных присутствующих, затем веревки привязали. Кайтрина покачнулась и схватилась за руку кого-то из своих приближенных, а кое-кто из зрителей слегка позеленел, наблюдая за постепенно затихающими конвульсиями, но никто не проронил ни слова. Келсон, наблюдая за присутствующими, медленно сосчитал до ста и положил меч на сгиб руки. Его движение вновь привлекло к нему внимание всех присутствующих.

– Архиепископ Кардиель, Вы можете пройти к принцу Джудаелю.

– Спасибо, Сир. На время своего отсутствия я поручаю епископу МакЛейну замещать меня во всем, где может потребоваться мое участие.

Когда Кардиель ушел, Келсон снова обвел всех взглядом:

Кайтрина, ее придворные и епископы-бунтовщики. Многие из его собственных придворных и офицеров тоже были здесь, и все они ловили каждое его слово.

– Народ Меары, – спокойно сказал он. – Настало время рассказать вам о судьбе вашего края. Меара в течение долгого времени была и есть частью земель, находящихся под рукой короны Гвинедда. Я получил титул правителя Меары от своего отца вскоре после того как родился и собираюсь передать этот титул своему первенцу. Если бы все сложилось иначе, мой первенец мог быть сыном вашей принцессы Сиданы. Мне искренне жаль, что этого не случилось.

Прежде чем продолжать, он сглотнул, теребя большим пальцем обручальное кольцо на мизинце, и Морган понял, что Келсон действительно хотел этого союза. В глазах Кайтрины он заметил слезы и догадался, что она тоже смогла бы согласиться с таким решением. Но такой возможности больше не было. Меару ждала иная судьба.

– В противовес предложенному мною решению наших противоречий через брачный союз, – продолжил Келсон, – у Меары имелись собственные планы в отношении этих земель, предуматривавший объединение Меары с древними титулами Кассана и Кирни. Я намерен сделать то же самое, но это – не то объединение, на которое рассчитывали ваши вожди. До тех пор, пока у меня не появится сын и наследник, я желаю, чтобы герцог Дункан МакЛейн стал вице-королем Меары, а мой приемный брат Дугал, граф Траншийский, – губернатором Меары. В помощь им я придаю барона Джодрелла, а также генералов Годвина и Глоддрута. Тем из вас, кто поклянется мне и указанным лицам в безграничной верности, я дарую полное помилование за содеянное, за исключением совершенных каждым из них нарушений военного кодекса чести. Уверен, что для большинства из вас это будет возможностью начать все сначала… Я должен предупредить всех вас: не пытайтесь приносить ложную клятву, ибо я немедленно узнаю об этом. Во время присяги руки ваши будут между моих, и вы должны будете подтвердить свою клятву, поцеловав Евангелие в руках епископа Дункана и меч моего отца в руках герцога Аларика. Надеюсь, мне не надо объяснять вам, что это значит.

И свет его ауры снова заиграл на драгоценых камнях меарской короны. Одновременно он приказал Моргану и Дункану сделать то же самое. Ауру Дункана, как и ауру Келсона, можно было принять за отсвет солнечного луча на его герцогской короне, но вот найти рациональное объяснение ауре Моргана, осветившей его золотистые волосы зеленовато-золотистым светом, найти было невозможно. Все трое не скрывали своего владения магией, пока меарские дворяне, искоса поглядывая на все еще подергивающиеся тела Лориса и Горони, приносили присягу. Так что Келсона не удивило, что клятвы всех, кто вышел вперед и протянул ему свои руки, были искренними – во всяком случае, в те мгновения.

Когда все закончилось, он снова положил меч на сгиб руки и поднялся.

– Есть еще одна неприятная обязанность, – сказал он. – Она не нравится мне, но я должен сделать это. Леди Кайтрина, могу я сопроводить Вас в часовню, чтобы Вы могли попрощаться со своим племянником?

Она пошла вместе с ним, но отказалась от предложенной им руки, чтобы поддержать ее. Когда он молча пошел за ней к расположенной во внутреннем дворе часовне, следом за ним направились Морган. Дункан и Дугал. Стоявшие вдоль их пути люди – и меарцы, и подданные Халдейнов – кланялись им, и даже Келсон не мог сказать, кого они приветствуют.

Внутри часовни, на ступенях алтаря, стояли коленопреклоненные Кардиель и Джудаель, но внимание Кайтрины, стоило ей пройти по проходу, привлекли два простых гроба, установленных у подножия лестницы. Увидев их, она ахнула и упала между ними на колени, положив на них руки. Кардиель, заметив их, обернулся и подал Келсону знак подойти поближе. – Сир, принц Джудаель хотел бы, чтобы вы присоединились к его молитве, – сказал он.

Сглотнув, Келсон передал свой меч Моргану и пошел вперед, чувствуя, как Морган, Дункан и Дугал опускаются на колени у него за спиной. Пройдя мимо гробов и Кайтрины, рыдающей возле них, он почтительно поклонился у подножия лестницы и поднялся по ней, чтобы занять место справа от Джудаеля. Когда они втроем прочли вместе молитву, Кардиель поднялся и отступил на несколько шагов назад, чтобы они могли поговорить наедине.

– Я… хочу чтобы Вы знали, Сир: я не держу на Вас зла, – сказал меарский принц, не глядя на Келсона. – Когда все начиналось, я знал, что корона – это тяжелое бремя, но понял, насколько оно тяжело, только когда стало очевидно, что, может быть, мне самому придется носить ее. Я никогда не хотел этого. Все, чего я всегда хотел – это быть священником. Ну, да, я действительно хотел стать епископом, – признал он, еле заметно улыбнувшись, – но только для того, чтобы лучше служить Господу. Во всяком случае, именно так я говорил самому себе. Теперь я понял, что согрешил, позволив желаниям других – моей тети, арихепископа Лориса – совратить меня, – он сглотнул. – А… Лориса уже казнили?

– Приговор исполнен, – спокойно сказал Келсон.

Джудаель, закрыв на мгновение глаза, кивнул. – Это справедливо, – прошептал он. – Мой приговор тоже справедлив. Я… стоял подле него и позволил ему… так поступить с Генри Истелином, этим благочестивым человеком.

– Поговаривают о том, чтобы объявить Истелина святым, – сказал Келсон.

– Я надеюсь, что это будут не просто разговоры. Сир, он погиб, оставшись верным и Вам, и Господу – что бы там ни говорил Лорис о его отлучении. Я скорблю, что не нашел в себе смелости придти к нему в его последний час, презрев приказы Лориса, чтобы исповедать его, как Вы разрешили мне.

– За это Вы должны благодарить не меня, а себя, ибо только Ваши собственные поступки и раскаяние позволили Вам получить это право, – пробормотал Келсон, чувствуя, что он был бы не прочь спасти жизнь этому удивительно благородному меарскому принцу. – Но если бы за Вас не поручился архиепископ Кардиель, то Вам не было бы сделано никаких уступок.

– Он благочестивый человек, Сир, – ответил Джудаель. – Вам повезло, что у Вам служат такие люди.

– Я знаю.

Джудаель вздохнул, но то был не тяжелый вздох, который Келсон ожидал бы услышать от человека, который должен был вот-вот расстаться с жизнью.

– Ну, тогда, я думаю, что я готов, – тихо сказал он. – Скажите, меч палача достаточно острый?

– Да, он наточил его, – внезапно почувствовав сострадание, прошептал Келсон, кладя руку на плечо Джудаеля и пытаясь проникнуть в его мысли как можно глубже, но так, чтобы тот не догадался об этом. – Но, может, есть другое решение. Я сказал, что будет очень сложно держать Вас до конца Ваших дней взаперти где-то далеко… но если Вы действительно раскаялись в содеянном… а я вижу, что так оно и есть… может быть, можно найти другое решение…

Испуганно задержав дыхание, Джудаель отдернул руку и посмотрел на Келсона.

– Вы предлагаете мне жизнь?

– Да, если Вы поклянетесь в верности мне, и я, еще раз подумав, решу так. Джудаель, я устал убивать! Ваш дядя и все ваши кузены умерли из-за меня. Все они, кроме Сиданы, должны винить в этом самих себя, но… Боже, должно же быть другое решение!

– Нет, – ответил Джудаель, безжизненно покачав головой. – Другого решения нет. Вы были правы. Если Вы оставите меня в живых, то всегда будет существовать возможность того, что я сбегу, или того, что какой-нибудь мелкий меарский дворянин, полный амбиций, но не столь благородный, решит сделать меня символом нового восстания, и тогда Вы будете жалеть о проявленном Вами милосердии до конца своих дней. Я думаю, что у короля и так достаточно причин сожалеть о своих поступках, чтобы он еще и создавал новые без особой на то необходимости. Король должен быть сильным… Вы, Келсон Халдейн, король, который в силах объединить Меару и принести ей мир. Если Вы действительно можете, прикоснувшись к человеку, с помощью деринийской магии читать сердца людей, загляните в мое и убедитесь, что я действительно верб в то, что говорю, – с этими словами он взял руку Келсона и прижал ее к своей груди. – Как и Вы, я не хочу новых бесполезных смертей. И для меня есть единственный способ обеспечить это – умереть. Вы не можете позволить себе оставить меня в живых.

Келсон отпрянул, услышав эти слова, но у него не было иного выбора, кроме как поступить так, как советовал Джудаель. А Джудаель смирился со своей участью, веря, что так будет лучше и для Меары, и для Келсона.

– Я все-таки хочу спасти Вас, – упрямо сказал Келсон, убирая руку с груди Джудаеля. – Вам надо только попросить.

– Я не стану просить об этом.

– Тогда я не буду давить на Вас, – сказал Келсон. – Я должен оказать Вам все почести, которые Вы заслужили своими достойными поступками, и должен сказать, что мне жаль, что мы не достигли нынешнего взаимопонимания несколько месяцев назад, когда все можно было изменить. Думаю, что при иных обстоятельствах я гордился бы, если Вы, Джудаель Меарский, стали бы моим другом и советником.

– Я был бы горд возможностью служить Вам… мой повелитель, – прошептал Джудаель.

– Тогда, прежде чем Вы уйдете, сделайте для меня хотя бы одно, – тихо сказал Келсон. – Благословите меня.

– От всего сердца, Сир, – с этими словами он поднял правую руку, чтобы перекрестить лоб Келсона. – Да благословит всемогущий Господь тебя, Келсон Гвинеддский, и да позволит он править тебе честно и мудро долгие годы. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

– Аминь, – прошептал Келсон.

Он не смел еще раз взглянуть в глаза Джудаелю. На глаза ему навернулись непрошеные слезы, он встал, отвернулся и, задержавшись лишь для того, чтобы забрать из рук молчаливого Моргана свой меч, вышел во двор, где стоял ожидавший его приказов палач.

Прежде чем выйти на солнечный свет, он снова положил меч на сгиб руки, как если бы это был скипетр, придал лицу важное выражение и, встав перед своими офицерами, подозвал палача. Это был тот же палач, который шесть месяцев назад казнил Лльювелла Меарского, державший свой широкий, в полторы ладони, меч так легко, как будто это была рапира. Заметив сигнал Келсона, палач немедленно подошел и опустился на одно колено, положив свои крупные руки на рукоятку меча.

– Государь?

– Он скоро выйдет, – тихо сказал Келсон. – Сделай, как он захочет. Он не связан, и я не думаю, что он будет просить, чтобы ему завязали глаза. Это помешает тебе?

– Нет, государь.

– Хорошо. Отнесись к нему как можно уважительнее и помни, что он принц. Я не хочу, чтобы он страдал.

– Государь, я постараюсь сделать все быстро.

– Спасибо. Хотел бы я, чтобы мне больше никогда не понадобились бы твои услуги.

– Я хочу того же, государь.

– Я знаю. Иди. Он скоро выйдет.

Палач не ответил, только кивнул в знак того, что понял, и поднявшись, вернулся к плахе, булыжник вокруг которой был устлан соломой. От внезапного прикосновения Моргана Келсон вздрогнул и мысленно обрадовался тому, что герцог-Дерини не стал ничего говорить.

В то же мгновение в дверях часовни появилась опиравшаяся на руку Дугала Кайтрина в сопровождении Дункана. Следом за ними, склонив головы в молитве, показались Джудаель и Кардиель. Джудаель жадно ловил каждое слово, произносимое Кардиелем.

Они остановились на мгновение, чтобы Кардиель мог в последний раз перекрестить приговоренного. После этого Джудаель медленно направился к центру двора. Палач опустился перед ним на колени, прося благословения, и Джудаель спокойно благословил его. Настал черед Джудаеля опуститься на колени, повернувшись спиной к слегка прикрытому соломой мечу… и к Келсону.

Еще несколько мгновений, пока палач спокойно доставал блестящий клинок из-под соломы и занимал позицию за спиной Джудаеля, ожидая сигнала, тот стоял, склонившись в молитве и прижав руки к губам. Потом Джудаель, все еще шепча молитву, поднял голову и опустил руки – и в то же мгновение сверкнул меч.

Даже Морган поморщился, когда раздался глухой стук меча, но удар, как и обещал палач, был точен и разрубил шею Джудаеля как сноп пшеницы. Из разрубленной шеи фонтаном хлынула кровь, пропитывавшая солому как губку, тело медленно упало, и когда Кардиель подошел к телу, чтобы прочесть последнюю молитву по отлетевшей душе, Келсон передал свой меч Моргану и, снимая свою шелковую мантию, тоже подошел к телу, чтобы накрыть его своей мантией. Когда Келсон вернулся, Морган заметил на его руке кровь и поначалу подумал, что это кровь Джудаеля, но, заметив следы крови на мече, понял, что это кровь Келсона.

– Государь, вы порезались, – тихо сказал он, держа меч одной рукой, а другой беря Келсона за руку.

– Неважно, – пробормотал Келсон, позволяя Моргану отвести его в сторонку, чтобы осмотреть руку. – Аларик, я мог спасти его, но он не захотел. Я предложил ему жизнь. Он вместо этого выбрал смерть.

Моргану не составило труда проникнуть в разум Келсона, с которым он был теперь связан кровными узами, и, уловив слабый след того, что произошло между ним и Джудаелем, понять, что Келсону нужно очистить свою душу.

– Государь, мне залечить вашу руку? – еле слышно прошептал он. – Или Вы хотите, чтобы порез остался?

Келсон шумно сглотнул и склонил голову.

– Пусть пока останется, – тихо сказал он. – Пусть на моих руках действительно будет кровь. Я пролил ее немало за те неполных четыре года, в течение которых я правлю своей страной.

– В будущем вам придется пролить еще больше, – сказал Морган. – Молите Бога, чтобы это, как и прежде, происходило исключительно во имя справедливости и чести. Келсон, все мы должны делать то, что должны.

– Да, – Келсон тяжело вздохнул. – Мы должны делать то, что должны. Но есть дела, которые мне никогда не будут нравиться.

– Это так. Но они и не должны нравиться Вам.

Еще раз вздохнув, Келсон обтер клинок о свой сапог – на темно-красном кровь будет незаметна – и убрал его в ножны. Он решил оставить кровь на руке, но все-таки загнул палец, скрывая ранку.

– Что теперь? – пробормотал он. – Сомневаюсь, но, может быть, у меня есть немного времени?

– Боюсь, что у Вас есть всего лишь несколько минут. Вы хотите остаться в часовне один?

– Нет, я найду себе местечко. Подержите это за меня, хорошо? – спросил он, передавая Моргану меарскую. – У меня болит голова от нее. И постарайтесь организовать совещание где-то через час. Думаю, что лучше всего в главном зале. Попросите, чтобы все вновь присягнувшие меарские командиры, тоже были там. Нам надо решить очень много проблем, прежде чем мы сможем хотя бы подумать о том, чтобы отправиться домой.

– Да, мой принц.

Морган, держа в руках меарскую корону, наблюдал как Келсон повернулся и пошел к лошадям, пытаясь найти хотя бы подобие уединения в переполненом дворе. Увидев, как Келсон спрятал лицо в белоснежной гриве коня, Морган понял, что голова Келсона болела вовсе не от веса меарской короны. Вес короны был гораздо большим, чем физический вес украшенного драгоценными камнями обруча, который Келсон так небрежно отдал ему на хранение. В этом весе были и пролитая кровь, и отнятые жизни, и одиночество.

Морган знал, что самым плохим из этого было одиночество. Одиночество было одна из самых плохих частей, Морган знал. Если бы Сидана осталась жива, то от одиночества удалось бы избавиться, по меньшей мере, частично – тут, как и раньше, Морган заставил себя перестать думать о том, «что было бы, если». Сиданы не было в живых; и именно ее смерть потребовала этой кампании в Меаре, которая дала шанс торентскому заговору, который мог осуществиться только в отсутствие Келсона.

Теперь, когда члены меарской королевской династии были похоронены и была установлена новая система правления, пришло время возвращаться в Ремут, снова заниматься торентской проблемой, снова жалеть о гибели Джудаеля и многих других, и, рано или поздно, найти новую невесту. Может быть, эту юную монашку, Ротану. Риченда сказала ему, что их обоих, похоже, тянет друг к другу даже после столь короткой встречи в Талакаре. Вне зависимости от того, что по этому поводу думает Келсон, жена – подходящая жена – ему не помешает.

А пока Келсону надо было побыть несколько минут одному, чтобы примирить свою совесть со своим разумом и найти силы, чтобы продолжать нести свои обязанности. В конце концов, ему всего лишь семнадцать – почти мальчишка, несмотря на то, что жизнь уже успела потрепать его. Но ведь никто и не говорил, что быть королем легко. Быть хорошим королем, конечно, нелегко, а уж великим королем, каким, как был убежден Морган, может стать Келсон – еще труднее.

Морган заметил, как Келсон решительно поднял голову и расправил плечи, обводя взглядом двор. А Морган, поприветствовав нескольких младших офицеров Келсона, приступал к выполнению распоряжений короля, будучи уверен, что его правитель выдержит это испытание его духа не хуже, чем все предыдущие. Морган гордился тем, что служил отцу Келсона, и был горд, что ему выпала честь служить королю Келсону Гвинеддскому.