Месть ведьмы

Глава 10

Уже второй вечер подряд с мига прибытия в его замок Кали-Сколопендры светлый комес Выжиги сидел на постели, меняя мокрые тряпки на голове. Попеременно он аккуратно обтирал разбитые губы. Левое ухо его, более всего остального пострадавшее в драке с Фэнном, заметно распухло, и только свежие травы на короткое время снимали пережевывавшую боль. И все же Казимир чувствовал себя не в пример лучше, чем накануне. С нетерпением ждал он визита Кали, сидевшей сейчас у сотоварища. В то, что она не придет, комес не верил. Разбойная полудриада обязательно должна была зайти к нему сегодня, хотя бы для того, чтобы основательно выругать «вельможного дурня». Того, что эльф воспользуется своим побитым станом и уговорит разбойницу уехать, давя на жалость, рыцарь не боялся. Он знал силу своей руки и верил, что нескоро еще эльф покинет отведенные ему покои своими ногами.

На дворе заливисто, задорно пропел петух, встречая первые часы ночи. Скомкав не лбу ставшую теплой тряпку, Казимир прислушался.

Через весь замок, проносясь плотным, могучим валом, неслась, обгоняя владелицу, забористая ругань. Шляхтич ухмыльнулся, бросил ненужную повязку в ведро и, оттолкнувшись от постели, вышел на центр покоев.

— Да чтоб тебе лопнуть!

Прямо за дверью влажно хлюпнуло; кто-то с грохотом уронил большое железное ведро. Казимир прислушался: приглушенный говор просил поостеречься, улещал, молил отступиться.

Со скрипом распахнулась дверь. На пороге, сверля комеса яростным взглядом, стояла разбойница. За её спиной, бледными тенями жались слуги, и блестели кирасы стражников, так и не решивших — стоит ли хватать под руки хозяйскую гостью, или просьбами да уговорами отвести от покоев комеса.

— Энто ты, что ж себе, злыдень, позволяешь! — Взвизгнула Сколопендра, нацеливая на Казимира пылающий взгляд.

Тяжелая ореховая дверь с лязгом захлопнулась, брякнув щеколдой. Шляхтич усмехнулся, складывая руки на груди. Сколопендра ярилась. То, что она пока не кинулась на него с кулаками, можно было объяснить избытком не выплеснутой злости.

— Едва не угробил мне друга лучшего, — стискивая кулаки и запрокидывая голову, продолжила разбойница. — А теперь ишшо и под замок посадил?

Казимир вторично улыбнулся.

— Ах, ты ж гадина, — не удержалась Сколопендра, стремительно бледнея. Россыпь веснушек заметнее проступила на коже, губы недовольно искривились. — Что, думаешь коли хозяин здесь, так и все тебе можна? За других решать удумал? Висельник, без кола и двора? Не много ли на себя берешь, милсдарь рыцарь? Без серьезных намереньев? Чай у тебя намерений поболе да посерьезнее будет! — Притопнула ногой Каля. — Ить ты чай своих делов решить не можешь, а туда же — за других выбирать вздумал! Ноги моей у тебя больш не будет! Живи как знаешь! Как был дураком, — с гневом бросила в окаменевшее лицо Казимиру разбойница, — так и помрешь!

Против ожиданий, на лице комеса не отразилось ни огорчения, ни гнева.

— А разве не сама ты говорила ему не целовать тебя? — С деланным изумлением переспросил он. — Думалось мне, самое время вступиться за тебя!

Сколопендра на миг обмерла.

— Да тебе какое дело! — Вспыхнула она. — Сам-то чего в саду в такой час делал? Прогуляться вышел, не спалось никак? А когда стоял, да все слушал, не решился заступиться? Чего ждал? Интересностей?

Оставаясь серьезным и странно спокойным, Казимир пожал плечами.

— Так я, почитай, только и подошел, когда он с руками-то полез, — хмыкнул он, делая шаг ближе к разъяренной разбойнице. — Пусть спасибо скажет, что на месте его не порешил, с разбойниками да с насильниками у меня в землях разговор короткий. За шею — да на ветку.

Каля презрительно усмехнулась, будто не верила ни в одно слово Казимира.

— Врешь, — устремив на невозмутимого шляхтича взгляд, проговорила она. — Дажно не стыдобишься. Все одно — кулаками опосля драки махать ужо поздна. За прием благодарствуй, токмо некогда мне боле сидеть в хоромах твоих, сложа руки. Фэнн как оклемается, сразу и снимемся с места. Тебе, — разбойница вздернула подбородок, — видать, ельфы уж не по нраву больно.

— Да нет, отчего ж, — комес шагнул еще ближе, остановившись напротив Кали. — Очень даже по нраву, а супротив эльфиек так вообще ничего не имею, — он обошел Калю так, чтобы оказаться между ней и дверью. — Ты погоди, не спеши. Уезжать собралась? А кто тебе сказал, — лицо его было отрешенным и флегматичным, — кто тебе сказал, что я тебя отпускаю?

Внезапно шляхтич бросился вперед. Не ожидавшая того Каля пикнуть не успела, как оказалась в его крепких объятиях. Притиснув ее к себе, Казимир склонился к девичьим губам. Глаза его смеялись.

— Целуй, девка, — с усмешкой проговорил он, глядя в яростные калины глаза. — Ведь все равно не отвертеться.

Завозившись в руках комеса, Сколопендра вдруг ударила. Без размаха, не издав ни единого звука, ткнулась лбом в улыбающиеся губы.

Казимир вздрогнул, отвернув голову, прижимая подбородок к плечам. Разбитый эльфом рот отозвался болью. Однако миг спустя он снова взглянул на свою гостью. Еще миг — и, встряхнув Калю, он силой приблизил ее к себе, в третий раз накрывая ее губы своими.

Разбойница не отвечала на его жадный поцелуй. Плотно стиснутые губы так и остались холодными, руки, впившиеся было в плечи шляхтича, бессильно упали вдоль тела. Казимир открыл глаза, всматриваясь в бледное лицо дриады.

— Словно неживая ты, Каля, — вздохнул, отпуская ее, комес.

Сколопендра вздрогнула всем телом. Руки, до того немощыми плетьми соскользнувшие с широких плеч шляхтича, взлетели, обхватывая Казимира. Одна ладонь погрузилась в отросшие медные волосы комеса, другая, прижавшись к пылающей щеке рыцаря, дрожала, словно разбойницу пробирал озноб.

Только что безучастная, словно статуи в дальних покоях замка, Каля прижалась к губам Казимира, целуя его со всем жаром, какой удерживала в себе.

Комес притиснул к себе тонкое девичье тело, словно в омут погружаясь в горячий калин поцелуй. На миг отрывался от ищущих уст, чтобы пробежать по щеке ее к волосам, и вновь приникал к ее губам, будто желая выпить до дна. В какое-то мгновение, не прерывая поцелуя, рыцарь подхватил девушку на руки и, дойдя до своей постели, присел на край, держа Калю на коленях. Отдав всю себя, полудриада оторвалась, наконец, от губ Казимира и, обняв руками его шею, прижалась к рыцарской груди. Комес уже привычно для нее опустил лицо в густые каштановые волосы Кали, обнимая за талию и плечи.

— И теперь хочешь уехать? — Едва слышно спросил он. Девушка мотнула головой, сильнее прижимаясь к нему.

— А ведь сразу я уразумел все, едва только глаза пьяные продрал, — продолжал бормотать куда-то в ее волосы всевластный комес. — Ровно как осветился весь дом-то мой. Да и самому как облегченье наступило. Рано я знамена свернул, ох, рано. Не таков мой род, чтоб одна только подлая баба под корень его извела!

Каля подняла голову, усмехаясь. Казимир встретился с ней глазами.

— Долго я думал, полночи, да весь день. Все пути как есть пересмотрел, да только не придумывалось мне ничего, — держа ее взгляд, говорил комес. — От нечего делать взялся амулеты да обереги, мракоборцами да магами нанесенные, перебирать. Пока на глаза мне вещица не попалась. Давно я не видал ее, почитай, с того дня, как с болот в комнату эту заскочил, в доспехи родовые переодеться, да волосы прибрать, чтоб не мешались. Ну, когда мы войско Сигирдово в трясине потопили, припоминаешь? Почти три года назад то было. Я ж тогда, почитай, первый раз за четыре-то месяца гребень в руки взял. Ну и… наткнулся. Вон она, — он кивнул на мутную бусину, лежавшую на блюде у самой кровати комеса. — Торопился очень, сама разумеешь — война. Да и тебя надо было перед походом проведать. Бросил ее здесь, видать позже уж Маришка нашла, да на стол положила. Ну а я кинул к оберегам своим, да и запамятовал, что у меня это есть.

— Что это? — Соскользнув с колен Казимира, Каля взяла бусину в руки. Ничего в ней не было особого, такими украшали волосы как женщины, так и мужчины, коие волосы в косы плели.

Казимир осторожно снял бусину с ее ладони.

— Оберег, — коротко ответил он. — Лучший из тех, что у меня был.