Свернув на раскисшую подъездную дорогу, я припарковалась на обочине. Если вдруг каким-то невероятным образом встречу кого-нибудь, скажу, что ехала домой и заблудилась. Это, конечно, не объяснит, почему я брожу по лесу, но я была уверена, что в сочетании с глуповатым, беспомощным выражением лица такая тактика сработает.
Я хорошо подготовилась к этой операции и чувствовала себя довольно уверенно. Дождь закончился, на небе сияла полная луна, так что ночь утопала в голубоватом свете, настолько ярком, что даже под пологом леса можно было различить красно-коричневые сосновые иголки, устилавшие землю. Я держала телефон в руке и примерно каждые пятнадцать метров проверяла, работает ли GPS, чтобы, если что, найти дорогу обратно к машине. На случай, если со связью возникнут проблемы, я мелом ставила метки на деревьях, указывая направление, в котором нужно было возвращаться.
Другими словами, заблудиться в лесу мне не грозило.
И я не то чтобы боялась встречи с Лидией. Хоть она уже совершила много ужасного, лично мне пока не причинила никакого вреда. Я все еще видела в ней в первую очередь Лидию и только потом призрака, поэтому относилась к ней скорее как к надоедливой девчонке, а не как к источнику опасности. Я ничего не могла с этим поделать, хоть и знала, что разумнее было бы рассматривать ее как реальную угрозу.
Но моя вера в книгу заклинаний была непоколебима. Я засунула ее между своими двумя толстовками, допуская, что один ее вид сможет напугать Лидию. Оставила закладки на страничках с заголовками «Как временно обездвижить призрака» и «Как привести призрака в состояние упокоения». Я надеялась, что у меня хватит времени, чтобы прочитать это заклинание и перевести ее в другое измерение. Лидия в состоянии упокоения где-нибудь очень-очень далеко от меня — что за райское счастье. Простите за каламбур.
Прошел час, и, хотя на мне было несколько слоев одежды, я промерзла до костей. Надежда начинала таять. Фотоаппарат висел у меня на груди, и я делала снимки примерно каждые шесть метров, чтобы быть готовой, если Лидия решит сбросить мне на голову ветку (или даже целое дерево).
Пока я увидела лишь одного призрака — индейскую девочку примерно моего возраста. Ее плечо было пробито пулей, а на плаще, сшитом из шкур животных, виделось большое пятно крови. Она была увлечена чем-то вроде охоты и даже не подняла взгляд от вспышки фотоаппарата.
Я двигалась дальше.
Пыталась ступать как можно легче, но звук моих шагов все равно разносился по лесу, как будто его что-то усиливало. Чем больше я сосредотачивалась, чем дольше шла, тем громче становилось мое дыхание. Снова и снова я выполняла сложную комбинацию действий: прошла, остановилась, оставила на дереве отметку, сделала снимок, посмотрела на него; повторила все сначала.
Время шло, и я начала задумываться, не просчиталась ли я. Нет, я не боялась, что совершила очередную непоправимую ошибку. Я опасалась, что неправильно выбрала тактику. Да, Эшлин хорошо знала это место, но это еще не значило, что она была тут. А если так, какой смысл блуждать в этой чащобе посреди ночи? Ведь ее брат сказал, что лес уже обыскали.
Прошло два с половиной часа. Ни Эшлин, ни белого света, ни Лидии. Если бы я не успела превратиться в ледышку на ножках, то уже уснула бы на ходу. На меня сильнее и сильнее наваливалась вся тщетность моих усилий. Я пообещала себе, что еще пять фотографий, и я пойду домой.
Первая фотография. Ничего.
А может, даже четырех хватит.
Вторая фотография. Ничего.
Все, эта — последняя.
Но третья фотография…
На ней что-то было. Далеко впереди, почти скрытое за деревом. Я увеличила масштаб.
Это была босая ступня.
Я побежала к дереву и защелкала фотоаппаратом, потом начала пролистывать снимки. Ничего, ничего, ничего, ничего…
Эшлин. Она не была в коме, не лежала на земле. Она была на ногах. Она двигалась.
Я подняла глаза.
— Эшлин! — закричала я. — Эшлин! Это Алексис!
Ответа не было. Я пошла так быстро, как только могла осмелиться идти в незнакомом лесу.
— Эй! Эшлин? Ты здесь?
Я прошла метров пятнадцать, потом остановилась и сделала еще несколько фотографий. Если бы я только нашла ярко-белый свет, который увидела, прежде чем обнаружить Кендру. Тогда я бы знала, что Лидия неподалеку. Я бы заставила ее отвести меня к Эшлин. Я сделала последний кадр и посмотрела на экран.
— Ох, — выдохнула я и неуверенно шагнула.
Эшлин стояла передо мной.
Но только на фотографии.
Я как будто раздвоилась. Одна часть меня стояла на месте, оглушенная морально и эмоционально. Вторая часть четко осознавала, что оставалось несколько секунд до того, как я окончательно потеряю способность рационально мыслить и действовать.
Эшлин — девочка, которую я знала достаточно близко, чтобы называть своей подругой, девочка, на вечеринке у которой я была пару дней назад, — умерла.
Никогда раньше я не видела призрака, которого знала при жизни. Не считая Лидию, конечно. Но Лидия не была мне другом.
Я отошла в сторону, присела на поваленное бревно и зажмурилась, чтобы не заплакать. Нельзя было давать волю эмоциям. Нельзя было думать ни о маме и братьях Эшлин, ни о моей маме, ни о том, как на это отреагируют ребята в школе. Только не здесь, не в лесной чаще. Только не сейчас, когда я была легкой добычей для Лидии.
— Прекрати, — сказала я себе вслух. — Сейчас же перестань. Возьми себя в руки.
Еще пару мгновений я сидела и слушала тихие звуки февральской ночи. Птицы не пели, насекомые не стрекотали. Лишь сосны вокруг меня шуршали своими иголками.
Я вздохнула и сделала еще один снимок.
Эшлин стояла в метре от меня и смотрела прямо в камеру. Она была без туфель, в светло-фиолетовом платье, которое состояло из нескольких полупрозрачных слоев ткани. На лифе была сложная отделка с кружевными сборками, и он выглядел очень женственно. Но подол платья как будто бы… исчезал. Глядя на него, нельзя было сказать: «Вот подол платья». Он как будто растворялся в воздухе.
Я смотрела на него и не могла понять, почему оно кажется мне знакомым. И тут меня озарило: это было платье из сна, который я видела ночью после вечеринки Эшлин.
Я огляделась по сторонам, ощущая внезапный приступ паники. Лидия пересекла черту. Она больше не была вредным призраком — она была злобным призраком. Мало того, существовала реальная опасность, что она могла проникать в мое подсознание. Но даже если она была способна заставить меня увидеть определенный сон, при чем тут фиолетовое платье? Я не могла вспомнить, чтобы у Лидии когда-нибудь было такое. Что все это означало?
Я снова посмотрела на фотографию. На лице Эшлин было написано замешательство. Иногда призраки не понимают, что с ними произошло. Они даже не знают, что умерли. Просто бродят по миру, думая, что видят сон.
Но больше всего меня беспокоило не выражение лица Эшлин. И даже не ее платье.
Самым странным было то, что в левой руке Эшлин держала букет желтых роз.
Ни на одной из моих фотографий призраки не держали в руках ничего, что не было частью одежды, в которой они расстались с жизнью. Например, однажды я сделала снимок в центре города и увидела на нем призрак женщины в длинном черном платье эдвардианской эпохи. Она шла, немного согнувшись и вытянув перед собой руки. Выглядело это ужасно страшно, как-то по-дьявольски. Казалось, что она на охоте, что она готова нападать.
Но потом, увидев, как она проходит мимо десятков людей, даже не замечая их, я поняла, что она делает: толкает детскую коляску. Только в ее призрачном мире детской коляски не существовало. Слышали выражение: с собой после смерти не заберешь? Так оно и есть. Если только речь не об одежде.
Так почему же — и каким образом — призрак Эшлин держал в руках розы?
На последней фотографии я заметила еще кое-что. За плечом Эшлин виднелся ярко-белый сгусток света, едва различимый за деревьями.
Мое сердце громко забилось. Я подняла фотоаппарат, сняла крышку с объектива и сделала еще несколько снимков.
Эшлин отошла в сторону, но свет остался на том же месте. Даже немного приблизился.
— Прости, Эшлин, — сказала я ночному воздуху. Я больше не думала о ней. Мне нужно было избавиться от Лидии, пока она не совершила то же самое с кем-нибудь еще.
— Лидия! — закричала я в направлении света. — Прекрати вести себя как трусиха и выходи!
Я достала книгу и открыла ее на одной из страниц, где были закладки. Пока я просматривала заклинание, мои руки дрожали. Нужно ли мне сначала обездвижить ее, а потом перенести в другое измерение? Или сразу перенести в другое измерение? Заклинание обездвиживания было короче. Значит, больше шансов на то, чтобы дойти до конца.
Я начала читать его вслух.
— Извини, — прервал меня голос Лидии. — А что ты делаешь?
Я стала читать громче.
Лидия выбила книгу у меня из рук.
Я опустилась на колени, чтобы поднять ее, и Лидия возникла перед самым моим лицом.
— Я задала тебе вопрос. Что ты делаешь тут среди ночи?
— Я знаю, что ты совершила, — сказала я. Закладки выпали из книги, поэтому я начала лихорадочно ее листать. Первым мне на глаза попалось заклинание перемещения духа в «переходное измерение», и я сжала книгу мертвой хваткой.
Лидия заглянула мне через плечо.
— Что это значит? Переходное измерение? Из которого не выбраться? Ты хоть понимаешь, как это звучит?
— Это звучит потрясающе, — сказала я и начала читать.
— Нет, — произнесла Лидия с отвращением. Как ей только хватало наглости? — Это звучит так, как будто речь идет о лимбе. О серой бездне. Ты хочешь навеки отправить меня в серую бездну? — Она еще раз попыталась выбить книгу у меня из рук, но ее пальцы прошли насквозь.
Прямо сейчас она была слаба. Я перестала читать и посмотрела на нее. Я не могла упустить возможность сказать ей все, что я о ней думаю.
— Ты сама сделала выбор, — сказала я. — Ты убила Эшлин.
У Лидии округлились глаза.
— Кто такая Эшлин?
— Вот только этого не надо!
— Нет, серьезно. Кто такая Эшлин? — Она осмотрелась по сторонам. — Убийца где-то здесь?
О. Господи. Боже.
— Ты уже умерла, Лидия, — напомнила ей я. — И если ты ее не убивала, то кто это сделал? И почему у нее твои желтые розы?
— Какие желтые розы? — спросила она. В ее голосе слышался страх. — Алексис, я не хочу ни в какое переходное измерение, из которого не выбраться. Я никого не убивала…
Мне было плевать — так сильно, как никому другому за всю историю человечества.
Я опустила взгляд на страницу и открыла рот, чтобы прочитать заклинание. Больше ей было меня не отвлечь.
И тут…
Раздался смех.
Он шел кругами, так же, как и тогда, в поле. Я оказалась внутри воронки смерча, состоявшего из отрицательной энергии. Я чувствовала, как она касается моей кожи, словно крыльями тысячи отвратительных бабочек.
Книга вылетела у меня из рук.
И взорвалась в воздухе.
Я закричала, не в силах сдержаться, и закрыла уши ладонями. Потом в панике побежала наугад, чувствуя, как фотоаппарат ударяется о мое тело. Вдруг я врезалась бедром в дерево и почувствовала, как что-то треснуло. Тогда я повернула и побежала в другую сторону.
Но смех все равно преследовал меня, обхватывал так же крепко, как паук, заматывающий жертву в паутину.
Если бы я только могла найти выход… вернуться к машине…
Но мой разум трепыхался, словно птица со сломанным крылом. Я не могла сосредоточиться на том, чтобы найти деревья с отметками. Я забегала все дальше и дальше в лес, понимая, что если не замерзну до смерти и не упаду с обрыва, то сойду с ума от смеха, звучащего в моих ушах.
Внезапно я почувствовала, что проношусь сквозь волну ледяного воздуха.
Когда она осталась позади, смех прекратился.
Я плюхнулась на землю, слыша свое собственное дыхание так же громко, как если бы это был рев поезда. Подняв глаза, я увидела Лидию, стоявшую в метре от меня.
Она смотрела на меня, поджав губы.
— За что?.. — Мне пришлось вдохнуть, чтобы продолжить говорить. — За что, Лидия?
У меня больше не было сил сдерживать слезы, и я начала всхлипывать.
Сложно было представить себе большее проявление слабости. Я ожидала, что Лидия попытается ранить меня еще сильнее. Что будет мучить меня. Загонять все дальше в лес.
Но она этого не сделала.
Прошло несколько минут. Лидия никуда не уходила и ничего не говорила.
Просто стояла и смотрела на меня.
Наконец я поднялась на дрожащие ноги.
— Я оставлю тебя в покое. Не буду отправлять тебя в бездну. Клянусь. Только, пожалуйста, не причиняй вред людям. Пожалуйста, Лидия.
Не говоря ни слова, она отвернулась и пошла прочь. Ее тело становилось прозрачнее и прозрачнее.
— Пожалуйста! — крикнула я. У меня не оставалось сил на гордость. — Я стану на колени и буду умолять тебя, если хочешь. Можешь забрать меня, убить меня — что угодно, только…
Она ушла.
Я достала телефон из кармана и застонала. Когда я врезалась в дерево, экран моего мобильного раскололся — вот почему я слышала треск.
Я вдохнула холодный воздух, и он обжег мне горло и легкие.
Я заблудилась. Я не знала, как вернуться к машине.
Жизнь несправедлива, я знаю. Но это было просто смешно.
Вдруг я услышала громкий хруст и подняла взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, что прямо на меня падает огромная ветка. Я бросилась в сторону и, оказавшись у дерева, прижалась к нему, как испуганный ребенок к маминой ноге.
Тяжелая ветка стукнулась о землю. Когда улеглась пыль и в воздухе перестали крутиться сорвавшиеся листья, я сделала шаг назад… и увидела белую отметку на стволе дерева передо мной.
Я бы взорвалась от облегчения, если бы во мне оставалось хоть что-то целое, что могло бы взорваться. А так я просто двинулась к следующему дереву с отметкой, а потом к следующему, постепенно приближаясь к машине в печальной лесной тишине.