Мелодия тьмы

Глава 1

Это снова произошло, уже в третий раз подряд. Первая ночь была самой спокойной, я лишь ощущала тяжесть в груди, словно чья-то большая лапа наступила на меня. Дышать было тяжело, я понимала, что нужно проснуться, открыть глаза, но не могла пошевельнуться. Никогда не думала, что это так сложно — открыть глаза в полузабытье, на границе между сном и реальностью. В первую ночь меня спас лай бездомной собаки, раздавшийся за окном, от которого я проснулась. Тогда тяжесть в груди мгновенно исчезла, оставив следы в виде капелек пота по всему телу.

Вторая ночь была страшнее. Мой мозг опять проснулся раньше организма, и я снова не смогла открыть глаза. Непонятная тяжесть во второй раз свалилась на грудь, легкие с трудом впускали воздух внутрь себя, но это было еще не все. Я ощутила присутствие существа, который был настолько чужд нашему миру, что пространство вокруг него дрожало от страха и напряжения. Ужас сковал мое тело, я закричала сама себе: 'открой глаза, это всего лишь сон! Стоит открыть глаза — и все исчезнет!'. Мой мозг убеждал, что я сплю, что в комнате никого нет, мне все это кажется, а тело напряглось до предела. Я беззвучно кричала, ничего не видя в темноте ночи, и отчетливо ощущала, как тьма все ближе подползает к моей кровати. Беспомощное тело, парализованное от страха, не могло взмахнуть руками и прогнать это жуткое существо, от которого веяло неминуемой смертью. Мрак кошмара уже коснулся моих рыжих волос, разметавшихся на подушке, его дыхание коснулась лица и… тонкий, противный писк комара, промчавшегося мимо уха, спас меня. Я резко открыла глаза, подскочив на кровати. Сердце бешено колотилось, вспотевшие ладони в панике прихлопнули источник звука в темноте, и свет фар припозднившейся машины лучиками прополз по потолку. Всего лишь сон. Никакого монстра в комнате не было.

Помнится, я включила свет, залезла в шкаф и трясущимися руками вынула припрятанные сигареты из кармана мохнатой шубы. Попытка бросить курить под давлением обстоятельств с треском провалилась. Плевать, что девушкам нельзя дымить сигаретами, плевать на здоровье, когда ночью сама чуть коньки не отбросила. Я вышла на балкон, закурила и истерично заржала. Потом заплакала. Потом подумала, что окончательно свихнулась, затушила окурок и спокойно пошла спать. Больше в ту ночь мне ничего не снилось.

Все закончилось, или, вернее, началось, в третью ночь. Я снова поняла, что зависла на границе между сном и реальностью, но уже не пыталась сопротивляться силе, сковывающей тело. Сердце бешено стучало от страха, придавленное непонятной тяжестью, ужас происходящего сковал все мышцы, дышать опять стало тяжело. Я постаралась загнать панику в самый дальний угол и прислушалась к тишине в комнате. Монстр не заставил себя долго ждать. Хоть глаза мои были крепко закрыты, я отчетливо видела, как сквозь щели в окне проползают темные щупальца. Они клубились, дымились черными кольцами, и тянулись к моему телу, желая захватить беспомощную жертву в плен.

Это сон, твердила я себе, с трудом контролируя волны страха, раскатывающиеся по телу. Вслед за щупальцами сквозь стекло проникло нечто туманное, которое быстро уплотнилось до фигуры. Как будто разрывая границы реального мира, в клубящейся тьме медленно проявилось лицо. Длинный, крючковатый нос, серая, бородавчатая кожа, которая, подобно застывшей маске, белела в темноте. Лицо старика, морщинистое, отвратительное, странно улыбалось, растягивая потрескавшиеся губы через отвисшие щеки почти до ушей.

Это всего лишь ночной кошмар — продолжала я твердить себе. Надо всего лишь проснуться. Фигура тьмы с лицом старика, как безногая медуза в океане, подползла к кровати, протягивая восемь щупалец вместо рук вперед. Нечто холодное, безжизненное коснулось моего лба, и я заорала от ужаса. Вернее, попыталась заорать, но горло не издало ни звука — тело было погружено в глубокий сон. 'Прочь', - кричала я, пытаясь вскочить с кровати и убежать, но все было бесполезно. Ледяные щупальца проникли сквозь кожу на груди и коснулись сердца. Невероятным усилием воли я заставила себя открыть глаза. Лицо старика зависло как раз над моим лицом, наши взгляды встретились. Мое сердце в последний раз вздрогнуло и замерло…

Странно было видеть, как собственная душа отделяется от тела. Старик выдернул ее из сердца своими ледяными щупальцами, оставив напоследок пустоту. Моя душа не была белой, светлой, или золотистой. Она была как тень, которая вдруг оторвалась от пола и встала вертикально вверх. Понимание того, что моя душа существует на самом деле, и что она настолько… равнодушная к собственному телу, неприятно кольнуло сердце. Как только она вырвалась из материального организма, она тут же забыла о нем. Словно и не прожила вместе с ним единым целым двадцать лет. Это стало ясно потому, что душа решительно двинулась вперед, подальше от меня, и, хоть у нее не была лица, я откуда-то знала, что она даже не обернулась назад, на распластанное по простыням тело, которое странным образом продолжало жить. Даже мертвая рыба может еще долго дергаться в предсмертных судорогах. Мой мозг начал угасать, словно лишенный того, благодаря чему он работал, думал и жил.

Старик со злорадным любопытством наблюдал за движениями полумертвого тела, наслаждаясь бесплатным представлением. И тогда я отчетливо поняла, что это уже не было сном. Смерть нанесла мне визит, решительно вырвав душу из физической оболочки. Но я не готова была принять приговор, мое угасающее сознание вцепилось в дикое желание выжить. Я хочу жить! Хочу дышать, говорить, ходить по земле, встречать восходы, чувствовать биение сердца, слышать шум дождя, шелест листьев. Я хочу быть!

Мои глаза поймали тонкую нить, что связывала душу с телом, которая с каждым мгновением становилась все меньше. Я собрала все свои силы на один рывок и сделала это. Не смотря на гигантское усилие воли, я не смогла поднять руки и вцепиться пальцами в тонкую нить, но я сумела прохрипеть лишь одно слово:

— Назад!

И этого оказалось достаточно. Моя душа оказалась на удивление послушной. Я еще выдыхала воздух после отчаянного крика, а она уже рванулась обратно, шустро подскочила и влилась в тело. Мое сердце дрогнуло, невидимые сети, что сковывали движения, испарились без следа, принося облегчение мышцам. Окончательно проснувшись, я села на кровати и злобно уставилась на застывшего в воздухе под потолком старикашку.

— Убирайся отсюда, ублюдок!

Дальше пошла нецензурная лексика из моих уст, мерзкий старикашка уже не казался таким страшным, и я с трудом удерживалась от того, чтобы не прихлопнуть его, как назойливого комара сутки назад.

Старик же задумчиво посмотрел на меня, потом вдруг неприятно ухмыльнулся, хлопнул в ладони. После хлопка его расплывчатое тело приняло более четкие очертания. Тощий, в грязных обносках, с железным протезом вместо левой ноги и с горбом на спине он стал еще омерзительнее. В расплывчатой форме он был просто красавцем по сравнению с реальной формой. И не вонял так сильно потом.

— Какая жадная, — прогнусавил он.

— !!!

Не обращая внимания на мою ругань, старик раздвинул губы в беззубой улыбке и захихикал. Он протянул руку и коснулся моего лба:

— Забвение по крови и памяти.

Темно-синяя вспышка на миг ослепила глаза, я отчаянно заморгала, пытаясь восстановить зрение.

— Хи-хи-хи!

К тому времени, как я начала видеть, старик исчез, а его мерзкий смех эхом продолжал звучать в ушах.

Я протерла виски, сомневаясь в собственном здравом уме, потянулась к сотовому телефону на тумбочке возле кровати и посмотрела на часы. Пять утра. Небо на востоке уже начало светлеть, приближался новый день, такой же хмурый, что и вчера. Уральское лето уже неделю радовало дождями.

Накинув халат, я вышла на балкон и закурила. Прошлую ночь еще можно списать на временное помутнение рассудка, но то, что произошло пять минут назад, уже серьезно. Черт, а услуги психолога совсем не по моему карману.

— Ты чего не спишь? — раздалось за моей спиной.

Я резко обернулась. Мама стояла босиком на пушистом ковре и хмуро смотрела на сигарету в моей руке.

— Ты же бросила полгода назад. Кошмар приснился? Отец почувствовал запах дыма и разбудил меня. Или проблемы в консерватории?

— Все нормально, мам. Правда. Мам, ты же знаешь, что я не люблю курить при тебе. Мне неприятно.

Мама потянулась, зевнула, потерла глаза и отвернулась:

— Пойду, чайник поставлю. Раз уж все встали, яичницу сделаю.

В коридоре послышались тяжелые шаги отца, раздался шум воды из-под крана на кухне, мяуканье голодного кота. Обычный день моей обычной, ничем не примечательной жизни начался. Я затушила окурок и пошла умываться.

Странности начали происходить позже, когда я уже подъехала к серому зданию консерватории, в котором обучалась на преподавателя по классу фортепиано. Уже давно я поняла, что особых талантов к музыке у меня нет, но такие предметы, как физика или геометрия были вовсе недоступны моему пониманию. Не сказать, что выбор пути произошло из любви к искусству, но куда уж занесло, туда и плыву.

Странности начались сразу, как я переступила порог и натолкнулась на выбегающего на улицу знакомого флейтиста.

— Привет! — я была сама вежливость.

Парень с обалдевшим выражением лица поглядел на меня, как будто впервые видел, почесал в затылке и побежал дальше. Меня проигнорировали? Я с недоумением пожала плечами и потопала вперед. Первым у меня стоял класс по специальности, кабинет 213, с ядовито-зеленой дверцей, оббитой драпом. Я потянула ручку на себя…

— Музыка — это все! Мир не смог бы жить без нее, зачах в серости, утонул в вакууме тишины, застыл без движения! Все пропитано нотами, интервалами, ритмами, тактами, случайными аккордами. Как чудесно звучит мелодия жизни! Шум припозднившейся машины за окном, топот ног ребенка из соседней квартиры, звук льющейся воды из-под крана. Волшебно, непредсказуемо, загадочно!

Я громко зевнула и прервала душевные излияния своего препода:

— Доброе утро, Виктор Сергеевич!

Седоволосый, приятный мужчина около пятидесяти лет оторвался от созерцания потолка и опустил вознесшиеся вверх руки.

— А, Василиса, это ты. А что, уже девять? Что-то я заработался.

Угу, заработался. Мой препод личность своеобразная. У него давно уже мозги съехали на почве любви к музыке, он мог часами говорить ни о чем, вздыхая, ахая, и воспевая семь простых нот. Вся консерватория смеялась над его повадками. Он был невероятно рассеянным, безобидным, и совершенно равнодушным человеком до всего, кроме музыки. Рахманинов был его кумиром, впрочем, как и Шопен, и Лист, и Моцарт.

— Ты выучила ту часть, что я задавал? У тебя хорошо получается читать с листа, но почему ты никак не можешь запомнить сами ноты? Не понимаю. Совершенно не понимаю!

Я согласно закивала головой, порылась в сумке и достала ноты. И тут мне послышался знакомый мерзкий смех старикашки из моего кошмара. Я вздрогнула от неожиданности, уронив крышку рояля назад, и невольно дернулась в сторону. Мой локоть затронул руку препода, и дальше произошло нечто такое, отчего у меня вновь возникли сомнения по поводу собственного рассудка. Виктор Сергеевич вдруг застыл на месте, раскрыв рот. Дунул летний ветерок в открытую форточку, шевельнув волосы на его затылке, мне даже показалось, что пространство в какой-то момент поплыла дымкой. Я сморгнула. Все было как обычно. Два фортепиано в классе, столик, заваленный нотами, пыльный кактус на широком подоконнике, и растерянно моргающий посреди кабинета преподаватель.

— Извините, — поспешно пробормотала я, вновь поднимая крышку рояля.

— Хм-м… — ответил Виктор Сергеевич. — А зачем я пришел в такую рань? У меня же нет с утра никого. Ладно, раз уж пришел, поиграю немного. А, девушка! Простите, а вы кто?

Моя челюсть медленно поползла вниз.

— Виктор Сергеевич! — ошарашено произнесла я. — У меня же сейчас занятия у вас! Я Василиса Ковалева!

Препод нахмурился:

— Ваше имя мне ни о чем не говорит. Выйдете, пожалуйста, из кабинета. Вы мне мешаете.

Он присел на стул за фоно, глубоко вздохнул и легко коснулся клавиш. Весенний вальс Шопена зазвучал в классе, оживляя мир вокруг.

Ну, это уже слишком! Я рассердилась. Он всегда был чудиком, но так издеваться над своей ученицей!

— Виктор Сергеевич! — рявкнула я в самое ухо учителя. — Что за шутки?

— Вы еще здесь? — не отрываясь от клавиш, сердито спросил препод. — Освободите кабинет! Немедленно!

— Виктор Сергеевич, мать вашу! Вы что, издеваетесь надо мной?

Звуки вальса были мне ответом.

Я сунула ноты обратно в сумку и вышла из кабинета, хлопнув дверью. Что за чертовщина твориться? Портреты великих композиторов, развешенные на стенах коридора, культурно промолчали.

— Э? Васька? Ты что здесь делаешь?

В комнате отдыха уже сидела одна их моих подруг, Ольга, обучающаяся по классу домры.

— Мой препод совсем с ума сошел! — злобно рыкнула я. — Прикинь, он сделал вид, что знать меня не знает! Сначала поздоровался, спросил, выучила ли я этюд, а потом сел за фоно и сам начал играть. Я ему 'Виктор Сергеевич, у нас урок', а он — 'освободите кабинет'!

— Вот это да! Совсем свихнулся старик. Шизик, он и есть шизик. Да ладно, забудь про него. Слушай, я вчера пропустила МХК (*мировая художественная культура), что там было?

Где-то с полчаса мы с ней болтали о биографии Мусоргского и 'Могучей кучке', потом о преподе по МХК, потом стали перебирать косточки общим знакомым. А затем… Мне вновь послышался этот противный звук — хихиканье ночного старикашки, от которого мурашки пошли по коже.

Я испугалась не на шутку, подскочив на диванчике, где сидела.

— Ты чего? — озадачилась Ольга, отрываясь от написания каракуль в толстой тетради.

Она сидела за столом, старательно переписывала вчерашнюю лекцию, и болтала ногами.

— Да так. Оль, ты сейчас ничего не слышала?

— Да нет. А что? Кто-то громко пукнул в коридоре?

Шутка подруги прошло стороной, я быстро заходила по кабинету.

— Ты какая-то нервная, — ткнула в мою сторону ручкой подруга.

От рывка колпачок от ручки сорвался с места и упал к моим ногам. Я нагнулась, подбирая.

— Осторожнее надо быть, — буркнула я, отдавая колпачок ей. — Ой, у тебя руки холодные, ты что, замерзла?

Ощущение от прикосновения к ее пальцам были такими же, как будто я коснулась сосулек на крыше.

— Здесь окна закрыты, — продолжала ворчать я. — Так душно, а ты замерзла! Ну, ты и мерзлячка. Оля?

Моя подруга тем временем как-то странно застыла над столом. Очертания предметов вокруг опять поплыли в разные стороны, и я поспешно протерла глаза.

— Оля? В чем дело, подруга? Ты чего сидишь, как изваяние?

Ольга, наконец, ожила. Она растерянно уставилась в тетрадь перед собой, я перевела туда же взгляд и невольно вздрогнула. Все, что она переписала из моей тетради, исчезло в мгновение ока! Словно она не корпела над ней полчаса, старательно выводя буковки.

— А-а-а! — вдруг заорала подруга. — Я что, уснула? Мне же еще переписать вчерашние задания надо! Вот дура, заснула вместо того, чтобы поймать кого-нибудь из группы!

Она подскочила на месте, сунула свою тетрадь в сумку, и ринулась из комнаты.

— Оль… — подруга промчалась мимо, чуть толкнув меня.

— Ой! Девушка, извините! Я спешу!

Я тяжело опустилась на диван. Да что же происходит-то? Такое чувство, что в какой-то момент времени я меняю внешность, и меня никто не узнает! Стоп! Кажется, это происходит после касания моих рук к другому человеку?

Знакомое отражение в зеркале напротив меня отчаянно помотало головой и решительно шагнуло в сторону. Мне надо было срочно проверить эту мысль. Или лучше сразу? В психушку?

Через полчаса я выяснила, что обо мне не просто забывают при соприкосновении тел, а полностью вычеркивают из своей памяти! Моей фамилии не стало ни в одном журнале, мои уроки в расписании превратились в 'окна', а мелкие подарочные брелки друзьям на праздники испарились в воздухе. Мало того, результат касания моих рук к друзьям имел цепную реакцию. О нашем знакомстве забывал не только мой собеседник, но и все наши общие знакомые.

В конце концов, я застыла перед доской 'почета', где висели фотографии победителей разных конкурсов, и пялилась на то место, которое когда-то занимал мой снимок. Глаза с недоверием изучали изображение снега — чисто белый прямоугольник, а в мыслях билось только одно слово 'лечиться, лечиться, лечиться'.

Дрожащими руками я набрала номер мамы в сотовом телефоне. Пошли гудки, такие привычные для ушей звуки.

— Алло?

— Мама, это я.

— Алло? Кто это?

— Мам, это Василиса! Ты меня слышишь? — заорала я на весь коридор.

— Какая еще Василиса? У меня нет таких знакомых! Ваш номер мне не знаком. Кто это? Вы по работе? На счет вакансии товароведа?

Мое сердце бухнуло куда-то вниз, и я с трудом выдавила из себя:

— Мама, это я. Твоя младшая дочь, Василиса.

— Что за шуточки? Какая еще дочь? У меня только одно дочь, и имя у нее Ирина!

В моих глазах все потемнело, как сквозь вату я продолжала слушать родной голос матери:

— Девушка, судя по голосу, вы еще молоды. Это такие у вас сейчас среди молодежи, как вы называете, приколы? Извините, шутите по другому номеру, мне сейчас некогда.

В трубке зазвучали короткие гудки отбоя. Номер моего мобильника в мамином телефоне всегда высвечивался милым словом 'доча'. Мои друзья из консерватории знакомы с матерью, а если цепная реакция достигла и ее… Родственники, друзья детства…

Я не отступала, не веря в происходящее, и набрала телефон отца. Затем старшей сестры Ирины, племянников, двоюродной тетки из другого города. Разговор один и тот же. 'Алло! Кто это? Ваш номер мне не знаком! Какая еще Василиса? Что за шутки?'.

Я не сдавалась. Вышла из консерватории, села в автобус. Поеду домой, может быть, я все еще сплю? Этот безумный кошмар не может быть не чем иным, только сном. Чтобы моя мать забыла обо мне. Ха-ха-ха! Не смешно. Совсем не смешно, это уже истерика.

Ключи идеально подошли к замку квартиры, щелкнула задвижка, и я спокойно вошла внутрь. Из комнаты выскочил кот Васька, почти мой тезка. Все-таки я Василиса, особа женского пола.

Я поставила чайник, нервно походила из угла в угол. Снова закурила. Потом опять забегала из стороны в сторону, напряженно вспоминая сегодняшнее утро.

Мысль посмотреть наши семейные фотографии вместе со щелчком выключающегося чайника пришла мне в голову. Отыскав в тумбочке фотоальбомы, я уселась прямо на пол, боясь заглянуть внутрь. Интуиции мне подсказывала, что ничего хорошего там не будет.

Интуиция оказалась права. Ни на одной фотографии не было меня. Только мама, отец, сестра. Кроме того, мой личный альбом исчез, вместе со снимками, где я еще в пеленках, совсем младенец. Пальцы нервно забили по твердой обложке фотоальбома, и рядом сидящий кот Васька с радостью бросился на них. Наш зверек малость диковат, любит бросаться на все, что движется. Я ойкнула, почувствовав боль от полученных царапин, и отпихнула кота в сторону.

— Это все-таки не сон, — сказала я сама себе.

Боль была реальной, настоящей. Слизнув капельки крови на кистях рук, я растерянно уставилась в выключенный телевизор.

— Ну, что? Наигралась? Хи-хи-хи!

Хриплый голос раздался внезапно, изрядно напугав меня. Я нервно оглянулась на звук. Утренний старикашка удобно развалился на кровати, закинув здоровую ногу в грязном ботинке на чистое покрывало.

— Постельное замараешь, — вяло отреагировала я. — Значит, так выглядит безумие… Ну, и уродство.

— Эй, я ведь и обидеться могу. Старика легко обидеть, особенно такого беззащитного, как я.

— Чего тебе надо, глюк? Уйди, тьфу-тьфу-тьфу, сгинь, нечистая сила, — поспешно перекрестилась я.

Старик встал с кровати, сгорбатился и поковылял в мою сторону. Хромой горбун из Нотр-Дама, ни больше, ни меньше.

— Хи-хи-хи, я не обязан тебе отвечать. Маленькая еще, не поймешь меня, старика.

— Ты, Квазимодо, это твоих рук дело? А ну, верни все, как было!

— Фу, какая невоспитанная! Таких учить надо, да еще и розгами, розгами по голой попе!

Я поморщилась. Старик точно извращенец. Откуда он взялся? Кто он такой? Или это плод моей больной фантазии?

'Квазимодо' тем временем подошел ко мне впритык, одаривая запахом пота и затхлости. Он протянул руки над моей головой, что-то забормотав себе под нос.

— Эй, ты что творишь? Отпусти меня! — заорала я, чувствуя, как меня облипает со всех сторон нечто липкое, похожее на тонкие нити кокона куколки.

Моего рта коснулась липкая слизь, и пришлось заткнуться, чтобы ненароком не проглотить эту гадость.

— Потом все, потом! — продолжал хихикать старик.

Я в панике закрыла глаза, потому как липкие нити дошли и до них. Последнее, что я услышала, перед тем как потерять сознание от нехватки воздуха, было мерзкое хихиканье:

— Нашел! Нашел! Хи-хи-хи! Я все-таки нашел его! Хи-хи-хи…

Ненависть. Никогда не думала, что буду кого-то ненавидеть так сильно, как этого мерзкого старикашку. Злоба поднималась из самых глубин души, захлестывала с головой так, что хотелось схватить его дряблую шею и душить, душить. Но не до смерти, обязательно оставить его едва живым. Потом долго и сладострастно пинать ногами горбатое тело, чтобы он полностью прочувствовал ту боль, что нанес мне.

Горбун закинул меня в другой мир, но об этом я узнала намного позже. А сейчас я стучала зубами, стоя по пояс в ледяной воде. Вокруг царила непроглядная тьма, а под ногами бился родник с ключевой водой, который медленно отмораживал мои лодыжки. Я протянула руки в пустоту, пытаясь найти стены и хоть какой-нибудь выход из этой темноты. Склизкие нити, окутавшие тело пару минут назад, бесследно исчезли, растворившись в холодной воде. С волос капало, напоминая, что совсем недавно я с головой ушла под воду. Одежда промокла, и кровь в моих жилах грозила навеки заморозиться, если в срочном порядке не покинуть этот морозильник.

Вскоре руки натолкнулись на влажные, мягкие стены, и не решительно передвинулись влево. Шли минуты, а стена все не кончалась, тянулась и тянулась, пока до меня не дошло, что я нарезаю круги. Наверно, от холода все мозги вымерзли, иначе я давно бы уже догадалась, что нахожусь в колодце.

— Вот она, голая правда о мамонтах! Так и появились они, несчастные! Придет зима, заморозит воду, и все… Экспонат для антропологического музея готов, — простучала я сама себе сквозь зубы, глядя на далекий луч света наверху.

Высоко, примерно в пятидесяти метрах над моей головой находился единственный выход, и никакой веревки снаружи вниз не спускалось. Хотя по канату лазить все равно не умею, но говорят, что человек в экстремальных условиях способен на многое. Особенно женщины. Ну, там, в горящую избу войти, коня на скаку тормознуть….

— Эге-гей! — во всю глотку заорала я. — Люди! Люди! Человеки!!!

Орала я долго, пока полностью не охрипла. Ответа не было. Куда делся мерзкий старикашка? Зашвырнул меня в колодец, и удрал! Нет, я точно его придушу, а потом запинаю. Нет, лучше утоплю в ледяной воде. Око за око, зуб за зуб. Мстя моя будет страшна.

Пришлось попробовать залезть по стенке наверх. Первая попытка была неудачной. Если руки кое-как умудрялись уцепиться, то ноги просто соскальзывали вниз по скользкой поверхности. Никаких выступов в стене не было. Зато я немного согрелась от физических усилий.

Так как орать я уже не могла, то пришлось раз за разом повторять свои попытки лезть по стене. Сколько раз я падала, захлебывалась водой, поднималась, лезла вверх, и снова падала, не знаю. Но много, очень много. Вплоть до того, что лучик света наверху потускнел, потом стал едва виден и приобрел бордовый оттенок, который с каждым мгновением бледнел, угасая.

Я очень устала, и замерзла, и жутко хотела есть. А помощи ждать было неоткуда. Горбатый 'Квазимодо' бросил меня здесь помирать от холода. Уж лучше бы дома, в тепле, чем так. Мысль о доме придала мне силы, и я снова попыталась залезть наверх. Прогресс был на лицо, теперь я могла осилить около пяти метров, прежде чем падала вниз. И снова начались бесконечные попытки вылезти наружу из колодца.

В какой-то момент времени я рухнула в воду и не смогла встать. Силы кончились, мне вдруг стало все равно. Даже ощущение холода исчезло. Наоборот, мне стало очень тепло. Потянуло в сон, я отчаянно потрясла головой. Не помогло. Глаза сами собой закрывались, тело не могло сделать ни одного движения. Сопротивляться внезапной волне слабости, что охватила меня, не было желания.

И тут вдруг дрогнули пальцы на руках. Легонечко так, будто нервный тик под глазом, едва ощутимо. Но эффект от этого 'тика' был необычным. Я перепугалась, в панике вскочив на ноги. Сон, который пару минут едва не увлек меня в свое счастливое небытие, трусливо сбежал, вернув все ощущения от холода.

Я сама не поняла, что же меня так напугало. Но мое сердце чуть не сбежало в пятки от этого легкого дрожания пальцев. Я поднесла руку к глазам и тут же глухо выругалась — что можно разглядеть в такой темноте?

Минут пять я стояла, глупо таращась на то место, где предположительно находилась ладонь. Потом потянулась почесать затылок, но рука наткнулась на ухо — темнота полностью дезориентировала. Я тяжело вздохнула, и… в моих пальцах опять что-то кольнуло. В этот раз я успела увидеть синие искорки, вырвавшиеся из пальцев.

— Что это было?

Беседы с самой собой уже вошли в привычку. Конечно, приятно поговорить с умным человеком, но… Интересно, в моем состоянии это хорошо или плохо? Я нервно хихикнула, а по моей руке опять прошлась покалывающая дрожь. Ощущения от нее были настолько неприятными, что я поспешно коснулась стены колодца. Попыталась коснуться, потому, как руки мои стену не нащупали.

— Э? Я вроде у стены падала! Не могла же я далеко уйти…

Вытянув руки, я шагнула вперед и тут же ойкнула, впечатавшись лбом в стену. Пару минут пришлось считать звездочки перед глазами, ругаться и шипеть на весь мир за жестокость к себе, любимой. Когда звездочки погасли, я снова протянула руку вперед. Стены не было. Как баран, я двинула лбом вперед. Стена была. Видела бы меня сейчас сестренка… Голова упирается во что-то впереди, ноги ходят на месте, а руки ловят пустоту.

И тут меня осенило! Надо же ногами попинать, может здесь дыра, которую я сначала не заметила? Поиск методов ощупывания пространства в темноте настолько захватил меня, что отступило чувство голода и холода.

Через пятнадцать минут я, дыша, как бешеный поросенок, остановилась. Мои ощупывания, пинки и 'лбастучание' показали, что стена никуда не исчезла, только вот то место, до которого дотрагивались мои руки, вдруг превращалось в пустоту. Причем пустота появлялась только после того, как из пальцев вылетали синие искорки.

Мысли мои тяжело заворочались в голове и, наконец, я щелкнула пальцами, поймав идею. Лестница! Можно сделать лестницу и спокойно забраться наверх!

Сказано — сделано. Прошло где-то около часа, когда я смогла ухватиться за твердые, каменные края колодца и высунуть голову наружу.

Какое это счастье, ощущать свежие порывы ветра! Вдыхать сухой, теплый воздух, и видеть под светом красной луны мир вокруг! Как прекрасно это ночное небо с красными звездами! Как прекрасны гигантские грибы, растущие вокруг колодца!

Э? Минуточку, какие грибы? И с чего это луна красная? И кто выкрасил звезды в рубиновый оттенок? И что это за зубастая морда на огромном теле, что неравными скачками приближается ко мне? И все ближе, ближе!

Я в ужасе зажмурилась, когда острые клыки непонятной твари показались в двух метрах от меня, и… раздалось рычание с другой стороны. Шум ударов, скрежет когтей, треск разрываемой кожи донесся до ушей. Так как меня еще пока никто не съел, я открыла глаза и уставилась на драку возле одного из грибов. Два монстра не на шутку вцепились друг в друга, кровавым клубком катаясь по земле. Через пару минут один победил другого, и по поляне вокруг колодца пронеслось смачное чавканье. Победитель пожирал побежденного.

Мои руки разжались, и я полетела обратно на дно колодца, откуда с таким трудом недавно выползла. Меня вырвало. Сразу, без всякой тошноты. На мое счастье стояла ночь, и мельчайшие подробности драки не были видны. Иначе ошметки тел еще долго бы преследовали меня в кошмарах.

Холод ледяной воды быстро привел в чувство, и, собравшись с духом, я вновь поползла наверх. Мой организм давно уже миновал черту собственного предела, оставалось удивляться, как я до сих пор еще двигаюсь. Подползая к самому верху, я услышала довольный вой наевшейся твари. Надо мной пролетела тень — монстр уходил туда, откуда пришел.

Наконец, я выбралась из этого длинного колодца и встала на твердую почву дикого мира. До меня, как до жирафа, дошло, что это не мой мир, а чужой, незнакомый. Этот мерзкий старикашка действовал продуманно — сначала вычеркнул само мое существование из родного мира, а потом перекинул сюда. Зачем? Ну, попадись он мне только! Точно, запинаю! Или придушу! Или утоплю, заразу!

Останки побежденного монстра темной кучкой виднелись неподалеку от колодца, и я поспешила отойти подальше. За странными грибами блестела под красным светом луны лента маленькой речушки. Неподалеку возвышались к небу деревья с длинными стволами и широкой кроной. Я поплелась в сторону леса, шумевшего листвой. Когда до ближайшего дерева оставалась пара шагов, я вдруг споткнулась о торчащий корень, и кулем рухнула на землю. Все. Три бессонные ночи, сутки в ледяном колодце сделали свое дело — я отключилась. Где упала, там и свернулась калачиком, засыпая. Монстры, сырая одежда, голод — больше ничего меня не волновало. Сон. Здоровый, крепкий сон без сновидений окутал меня с ног до головы. Теплый воздух странного мира медленно начал согревать промерзшее тело…