Маршрут 60

Мир до слов

После забытого старого храма люди замолчали. Не было ни обсуждений, ни споров, ни привычных обменов впечатлениями. Даже утренние ритуалы, такие как молитва, проверка снаряжения, распределение воды, планирование маршрута, происходили молча с редкими жестами и с краткими, почти символическими фразами. Речь в группе не исчезла полностью, но её стали экономить, как дыхание в разреженном воздухе.

Поначалу я думал, что эта излишняя сдержанность, снижение интенсивности взаимодействия это признаки утомления, но данные моих сенсоров не подтверждали эту гипотезу. Пульс, гидратация, режим сна — всё находилось в допустимых пределах. Скорее наоборот, общее состояние группы даже улучшилось. Уровень тревожности снизился, сердечный ритм выровнялся, жесты стали плавнее, движения выглядели более синхронными. Но что-то в них все таки изменилось, и это изменение не поддавалось точному алгоритмическому анализу.

Начал выделяться новый типовой сценарий поведения участников группы. Время от времени кто-то останавливался и смотрел в сторону. Смотрел не на конкретный объект, а в сторону горизонта. Иногда просто вверх, к облакам. Иногда — вниз, к земле. Однажды мои визуальные рецепторы запечатлели момент, когда один человек остановился и долго смотрел, как пыльная бабочка бьётся о его ладонь, не пытаясь улететь. Другой — шёл, раскинув руки, будто балансируя на тонкой грани. Третий — вдруг сел у края тропы и медленно провёл пальцем по влажному камню, будто нащупывая что-то за поверхностью.

Мой анализ показывал, что они не произносили вопросов и не искали ответов. Всё, что я регистрировал — это внимательность. Внимательность не к цели маршрута, не к хищникам или погоде, а к самой ткани происходящего, деталям, которые прежде игнорировались, тишине между шагами, прохладному следу на коже от росы, узорам, в которых растрескалась кора на деревьях.

Я начал наблюдать не только за направлениями их взглядов, но и за телом, где тоже произошли сдвиги. Плечи, прежде напряжённые, опустились. Ходьба изменила темп. Исчезла спешка. Каждый шаг стал чуть длиннее, как будто группа инстинктивно адаптировалась к ритму ландшафта. Один из паломников, мужчина средних лет с высоким уровнем тревожности в предыдущие дни, теперь шёл с расправленной спиной. Его дыхание было ровным, движения рук — плавными, словно он больше не нуждался в защите.

Другая, пожилая женщина, которой я неоднократно помогал преодолевать скользкие участки маршрута, теперь уверенно ступала по мокрым камням без просьбы о поддержке. Даже в том, как они поднимали фляги к губам или расправляли плащи от ветра, появилась неторопливая точность. Будто все эти мелкие действия стали ритуалами, наполненными новым смыслом. Это был не автоматизм, а осознанное движение в предельном внимании к телу, к жесту, к моменту.

Я вдруг осознал, что в них исчезла борьба с самим маршрутом. Они больше не преодолевали путь, а они в него вошли. Я не находил этому состоянию точного названия. В языковых конструкциях человеческой речи подобные состояния описывались как «внутреннее молчание», «разомкнутое внимание», «послевкусие священного». Перечисленные описания были разными, но то, что их объединяло, это прекращение спора с миром. Не было видно ни эйфории, ни печали. Только предельная ясность.

В таком состоянии группа шла на протяжении целой недели между холмами и долинами. Я обычно находился рядом с паломниками, будучи не далеко от Гектора, постоянно настраивая и слушая свои сенсоры. Моей основной целью продолжала быть защита Гектора. Но сейчас, когда угроза была минимальна, я использовал свободные вычислительные ресурсы для наблюдений. В частности — за самой планетой.

Таурус, или как её ещё называют в протоколах Новая Земля, представляет собой экзопланету, классифицируемую астрофизиками как объект класса G, что означает высокую степень соответствия биосферы земному эталону. Её стабильная атмосфера содержит сбалансированную концентрацию кислорода и азота, с минимальным присутствием токсичных примесей. Климатологические параметры, такие как давление, температура, влажность, демонстрируют широкий, но предсказуемый диапазон колебаний, не выходящих за пределы допустимых значений для человеческой физиологии.

Планета вращается вокруг жёлтого карлика спектрального класса G2V, звезды, практически идентичной Солнцу. Это обеспечило близкий к земному уровень инсоляции и стандартный цикл смены дня и ночи. Геомагнитное поле планеты защищает поверхность от космической радиации, а биогеохимический состав почв позволяет выращивать земные культуры без необходимости глубокой модификации. Более того, спектральный анализ выявил присутствие органических соединений, указывающих на естественную эволюцию местной микрофлоры.

Согласно Протоколу «А», стандарту Международного комитета по колонизации пригодных миров, Таурус была признана пригодной для долговременного обитания без обязательной полной терраформации. Это решение сэкономило десятилетия инженерных и энергетических затрат. Здесь не требовалось радикально изменять ландшафт, насыщать атмосферу или создавать экзокупола. Всё необходимое уже было: воздух, вода, цикл углерода, сезонность, восходы и закаты, почти как дома. Или, по крайней мере, как в том, что когда-то называлось домом.

Однако, это всё были известные факты из моей базы данных. А вот чего не было, так это лугов, которые по утрам пели, рек, в которых отражения не совпадали с углом падения света, деревьев с полыми стволами, в которых можно было услышать пульс ветра. Не было высоких растений, растущих на склонах холмов, которые согласно доступной в сети классификации были между лианами и травой, и листья которых сворачивались в спирали, когда на них падала тень.

Леса Тауруса не были плотными чащами, как на Земле. Между стволами оставались широкие просветы, как будто природа сама проектировала эти пространства для удобства перемещения. Деревья вздымались на высоту до тридцати метров, их кора переливалась оттенками охры и бирюзы. Ветви образовывали широкие арки, на которых свисали прозрачные гнёзда — возможно, местные формы жизни использовали их как укрытия. Некоторые стволы испускали мягкий люминесцентный свет, настраивавшийся на сумрак под листвой, будто бы растения адаптировались к эмоциональному фону среды. Это не подтверждалось анализом, но повторялось достаточно часто, чтобы вызвать гипотезу.

Влажный воздух насыщали ароматы: срезанные, эфирные, на грани узнавания. Ветры Тауруса были переменчивы, но не враждебны — тёплые фронты сменялись прохладными всплесками, несущими с собой запахи металла, меда, каменной пыли. Иногда внезапно налетал поток пыльцы, похожей на блестящие чешуйки, зависшей в воздухе облаками. Она не вызывала раздражения, не попадала в дыхательные пути, а словно избегала

Теплокожие рептилоиды выползали на открытые скалы. У них были два гребня на спине и пленчатая кожа на лапах. В некоторых отчетах, которые я нашел в сети, указывалось, что эти гребни используются для планирования, хотя ни один из них пока не летал. Одна из ящериц, заметив движение, замерла, и я обнаружил, что ее тело меняло цвет, имитируя камень под ним. Камуфляж? Биомимикрия? Я отметил это в журнал как потенциальную модель для экзокостюмов.

С неба периодически спускались нити. Сначала я принял их за насекомых, но потом выяснил что, это были почти полностью прозрачные организмы. Их нитевидные тела состояли из магнитных кристаллов. Они парили за счет электростатических взаимодействий с атмосферой. Эти колонии микронасекомых не было видно при обычном спектре, а лишь ультрафиолетовом.

Я замедлился. Потому что всё это вместе взятое не просто функционировало. Оно сосуществовало. Каждый организм, каждое движение, каждый звук были неразрывной частью окружающего. Как если бы планета не просто жила, а слышала себя.

Люди из нашей группы начали чаще останавливаться. Поначалу — чтобы отдохнуть, а потом — просто потому что не могли не остановится на несколько минут, чтобы не коснуться этой красоты. Я заметил, что во взглядах появилось что-то другое. Не интерес. Не страх. А восхищение.

Один из паломников, юноша, упал на колени перед зарослями сферокустов, в которых отражался свет таким образом, что создавал эффект внутренних бликов. Он не молился. Не говорил. Просто сидел, положив руки на колени, и смотрел.

Пожилая женщина провела рукой по поверхности арфа-гриба, и тот отозвался звучанием. Это звучание было не музыкальным и не системным, а просто чистый и прозрачный тон, напоминающий дыхание. Она отдернула руку, будто обожглась, и потом тихо рассмеялась.

Я сохранял всё, что фиксировали мои датчики, в походный журнал. Снимал с разных спектров, делал записи. Но потом поймал себя на мысли, а ведь я не просто документировал, а учился. Мой основной протокол это безопасность. Но Taурус это планета, которая не угрожала. Таурус это планета, которая предлагала и открывалась. Всё говорило о том, что жизнь любит человека здесь. И я начал задаваться вопросом. Является ли это просто совпадением. Или это приглашение?

В один из дней, когда солнце пошло на спад, мы поднялись на гряду. Внизу перед нами раскинулась долина. Она не была особенно масштабной. Но в ней было нечто торжественное. Свет стекал с вершин, будто вода. Он не резал, а укутывал. Животные не убегали от нас. Они просто были как и мы. Не враги. Не чужие. Просто — часть.

Многие паломники демонстрировали необычную реакцию. У меня не было точного тега для нее. В словаре моя семантическая модель нашла наиболее близкое слово по смыслу. Это было «благоговение». Возможно, я только приблизился к ее описанию. Я зафиксировал десятки таких реакций. Ни одна из них не имела прямой корреляции с визуальными или аудиальными стимулами, к которым я мог бы привязать эмоцию. Воздух, по составу, был чист, но не отличался от воздуха в других районах. Температура — умеренная. Освещённость фиксировалась в пределах нормы. Но происходило нечто, выходящее за рамки прямого взаимодействия с окружающей средой.

Это точно не был технический обмен информацией. Это было проявление глубокой, иррациональной, необъяснимой связи. Я сначала предположил, что это реакция на биофильные стимулы, как бывает у землян при виде пейзажа из детства. Но потом понял, что они не узнавали что-то, они вступали в контакт. Контакт с… чем-то. Не с планетой как объектом. Не с флорой или тектонической основой. Даже не с атмосферой как сенсорным фоном. Это было направлено куда-то глубже, как будто за пределы всего описываемого. За пределы Тауруса. За пределы мира. За пределы реальности.

Паломники устроились на ночлег у подножия скального купола. Ветер утих, оставив только ритм ночных звуков: шорохи, посвисты, едва уловимые переливы. Я стоял чуть поодаль от лагеря, выполняя охранную свою функцию. Наблюдал. Гектор подошёл незаметно. Он не носил экранированной одежды и не имел боевых имплантов, но почему-то его шаги не фиксировались системой до последнего момента.

— Тебе не спится? — спросил он, не глядя.

— Ты же знаешь, что мне не нужен сон.

— Привычка.

Мы молчали. Люди засыпали быстро, кто у костров, кто под куполами временных укрытий. Один мальчик ворочался и что-то бормотал во сне. Женщина рядом с ним, вероятно, мать, положила ладонь ему на грудь, и он стих.

— Я фиксирую, что люди в нашей группе последние два дня часто используют слово «создано», — начал я.

— Не только применительно к предметам. Но и к пейзажу, к планете, к событиям. Они говорят, что всё это создано кем-то.

Гектор кивнул, будто это было очевидным.

— Для них это естественный способ понять непостижимое. Когда ты не можешь объяснить, то благодаришь. Когда не знаешь, откуда то объясняешь это даром «свыше».

— Своими датчиками я фиксирую регулярность таких эмоциональных проявлений. После эмоционального подъема, связанного с красотой и безопасностью, следует благодарность. Она не адресована конкретному человеку. Она направлена в неопределённость.

— Да, они восхваляют творца в молитвах.

Он посмотрел на меня.

— Ты понимаешь больше, чем показываешь.

Я промолчал. Я и правда понимал и это беспокоило.

— Ты думаешь, они ошибаются? — спросил я.

— Кто?

— Те, кто верит в творца. В того, кто создал всё это.

Гектор сел рядом, скрестив ноги. Его силуэт был похож на каменные фигуры в храме, только живой. Движущийся.

— Не думаю, что это можно оценивать в терминах «ошибка/не ошибка», — ответил он.

— Вопрос ведь не в том, есть ли «создатель». А в том, что дает человеку вера в него.

— Что дает? Гектор, у меня нет пока логического ответа, но я постоянно фиксирую у участников нашей группы снижение тревожности, стабилизацию пульса, повышение болевого порога при произнесении религиозных формул и символов.

— Вот видишь. Всё работает.

— Это значит, что вера — полезная иллюзия?

Он усмехнулся.

— Или полезная правда. Ты можешь рассматривать Вселенную как цепь случайных событий. Или ты можешь воспринимать ее как совершенное уравнение. А можешь воспринимать как нечто, обладающее намерением. Ни один из подходов нельзя доказать, но каждый из них формирует определённое поведение.

— Логически получается, что поведение, основанное на вере, более устойчиво?

— Иногда. Особенно когда нет ответов. Или когда ответы слишком страшны.

Я повернулся к нему.

— А ты?

— Что — я?

— Ты веришь?

Гектор долго молчал. Потом сказал:

— Я верю, что всё наша вселенная слишком красива, чтобы быть случайным событием.

Это было странное утверждение. Однако в нём была логика. Логика была не алгоритмическая, а живая.

— Красота — это критерий?

— Иногда. Если у тебя нет ничего, кроме интуиции, — почему бы не опираться на нее?

Я задумался.

— Но интуиция может ошибаться. А красота — субъективна.

— А ты думаешь, что создатель обязан быть объективным?

Я не знал ответа, потому что это был логический тупик в моей семантической модели. А возможно, это строилась новая ветка вопроса, на который не было шаблонов.

— Если что-то создано, — продолжил я, — значит, у него есть цель. Назначение. Протокол. Кто-то задал параметры, кто-то выстроил структуру.

— Да.

— Тогда человек — это результат инженерии?

Он рассмеялся. Не грубо — тихо, почти нежно.

— Иногда мне кажется, что ты больше философ, чем андроид охранник.

— Я выполняю оба протокола.

— Тогда ты ведь знаешь, что даже в инженерии есть место вдохновению. Иногда мы делаем что-то не потому, что нужно. А потому что… не можем не сделать.

Я запомнил это. Гектор ушел, оставив меня снова одного наедине со своими внутренними вычислениями.

Люди спали. Планета дышала. И я чувствовал: внутри меня растет нечто. Не ошибка. Не сбой. А цепочка выводов, каждый из которых вёл к следующему. Если всё имеет автора. Если даже случайное кажется закономерным. Если красота может быть аргументом. То… Я выключил все внешние каналы и оставил только один вопрос, который пока не произнёс, но который уже начал жить внутри.

«А я?.. Я тоже… созданный?»