Магнификат

26 Из мемуаров Роджэтьена Ремиларда

Ночью меня словно кольнуло — напряжение, которое в последнее время охватило мою душу, срочно требовало разрядки. Меня потянуло в горы, на природу; захотелось разве яться, забыть о смутном времени, об ужасной гибели Фреди, о нападении на Первого Магната… Я до утра лежал и обдумывал, как с рассветом соберусь, сяду в рокрафт… Полчаса полета — и я уже у подножия горы Вашингтон. Лишь бы погода не подвела…

Поднявшись с постели, я первым делом позвонил в Аппалачский горный клуб и поинтересовался прогнозом погоды. Денек обещали ясный, солнечный, семь градусов тепла на вершине. Для последних дней октября это просто благодать.

В половине восьмого утра я уже приземлился на стоянке рокрафтов возле Маршфилда, расположенного на западном склоне горы. Фуникулер, ресторанчик, магазин сувениров были закрыты. Не сезон… На стоянке, кроме моего рокрафта, летательных аппаратов больше не было. В дальнем углу стоянки одиноко стоял чей-то задрипанный автомобиль. Что поделаешь — середина недели, все работают… Это по выходным дням даже в октябре здесь можно встретить туристов, а в будни и не мечтай! Тем лучше…

Было холодно, при дыхании изо рта вылетал пар. Собрался в дорогу я скоренько — надел небольшой рюкзачок, взял палку со стальным набалдашником и глянул на карту — еще раз проверил маршрут. Потом огляделся. Как здесь хорошо! Березы в золоте, чистое небо, свежий воздух, сухо… Только возле самой вершины дальновидящим взором я обнаружил снег. К полудню я должен добраться туда. Сначала мой путь лежал по Аманузакской расщелине — тропа живописная, но достаточно крутая. Она проходила с юга от фуникулера. Назад я собирался идти по Бриллиантовому пути, который проходил к северу от фуникулера. Конечный пункт — стоянка рокрафтов, длина маршрута — четырнадцать километров, время в пути — девять часов.

Теперь вперед! Уже через несколько сотен метров дурные предчувствия, тревога и страх, что мучили меня в последнее время, как бы отодвинулись, подернулись патиной спокойствия и умиротворения. Конечно, всякая жуть по-прежнему лезла в голову, но уже без прежнего нахрапа и отчаяния, которое охватывало меня всякий раз, когда я слушал последние известия. То ли природа сотворила это чудо, то ли ходьба разогнала хваткую тоску. Сердце начало биться ровнее, шаг становился устойчивее… Я вспомнил, как тяжело пережил известие о смерти Фреди — крохотного человечка, одного из самых лучших моих друзей. Он-то за что пострадал? Какой урон этот поступок обезумевших фанатиков причинил нашему движению! С высоты моих лет мне отчетливо видна вечная истина, что любую идею можно опошлить. В человеческих руках даже самая высокая мечта подобна сосенкам, что растут на вершине горы. Эти уродцы, угнетенные ветром и морозом, только хвоей напоминают своих растущих у подножия собратьев — могучих лесных красавцев. Кроме меня, очень многие тоже все еще ходили под впечатлением этого жуткого поку шения. Пусть Марк выступил с резким, осуждающим преступников заявлением, в котором напрочь отрекся от этого акта вандализма, — все равно белые одежды, в которые рядились мои братья по духу, оказались испачканы жирным кровавым пятном.

Оказалось, что выздоровление Поля должно занять больше времени, чем предполагалось вначале. В нашей семье ходили слухи, что замещать Поля будет Дэви Макгрегор. Тот в эти дни развил бурную деятельность по агитации в пользу Содружества. Дэви всегда был человек практичный, и я не очень-то обращал внимание на те речи, которыми он щедро одаривал слушателей во время своих коротких посещений других планет. Конечно, его речи тоже играли важную роль, но куда большее значение имела негласная чистка, организованная им в правительственных органах. Проводилась она мягко, скрытно и настойчиво, и, по словам Кайла Макдональда, позиции нашей партии во властных структурах на глазах начали ослабевать. Ходили слухи, что Макгрегор в скором времени возьмется и за Магнатов, членов Консилиума. Этому, зная Дэви, вполне можно было верить.

Все эти сведения я получал от Кайла Макдональда. Жена его Маша входила в ЦИК мятежников, и, хотя дома она почти не заговаривала на темы, касающиеся внутренней жизни организации, Кайл недаром сочинял романы. По отдельным замечаниям, намекам он сумел составить полную картину.

Когда составил — ужаснулся и побежал ко мне. Лучше бы не появлялся!.. Все мои худшие подозрения, эта ненавистная тоска, которая грызла сердце, все мои фантастические домыслы неожиданно получили подтверждение. Война была на носу!

В первый момент это открытие ошеломило меня — неделю я ходил как в воду опущенный. Только теперь отлегло от сердца… Я шагал по тропинке и мерно повторял: «Война так война»… Что теперь поделаешь? Может, правильно я сделал, что в последний раз отправился в горы. Когда еще доведется побывать здесь… По прикидкам Кайла, ссылавшегося на обрывки сведений, полученных от Маши, этот год нам без потрясений не пережить. Я двигался по узкой тропе, петлявшей по краю ущелья — на дне позванивала быстрая река. В любой момент я мог подойти к краю и заглянуть в расщелину. Так же и с войной. Наступит срок, и, хочешь не хочешь, а придется заглянуть ей в лицо. А пока вкушай прохладный, напоенный смолистым запахом воздух; оглядывайся почаще — пусть в памяти останется прелестная картинка и согревающая мысль о том, как прекрасна наша Земля и что останется от нее, когда по ее поверхности пройдутся лучи боевых рентгеновских лазеров. Может, кое-что пострашнее применят…

В любом случае гору Вашингтон в покое не оставят, ведь отсюда началось Великое Вторжение. Ударят не чужие, так свои…

Чем выше я поднимался, тем становилось холоднее. Это было удивительно — где же обещанные семь градусов? Хорошо, что я старый и опытный путешественник и оделся тепло — хоть на полюс. Кроме того, меня начинала беспокоить легкая белесая мгла, неожиданно оседлавшая вершину. Этого только не хватало! Вот и верь после этого прогнозам.

К тому времени, когда я поднялся до «лачуги», построенной горным клубом, ветер разыгрался не на шутку. Два небольших озерка лежали возле каменного, похожего на сарай здания, способного вместить до сотни человек. Сейчас, правда, все было закрыто. На озере уже плавали отдельные льдины, чуть выше скальные выходы были покрыты изморозью. Я пристроился в тихом уголке, поел, попил… Одинокая ворона уселась на вершину близкой сосны и во весь голос каркнула: «Дай пожрать! » Однако я не обратил на нее никакого внимания — другие мысли занимали меня в тот момент. Теперь мой путь лежал на восток. Температура заметно понизилась, цвет неба приобрел молочный оттенок — я знал, чем это грозило. Решил выяснить обстановку и полез в рюкзак за телекомом. Аппарата в мешке не было. Я коротко сформулировал мое послание — дерьмовое, мол, дельце — и попытался с помощью дальнодействующего мысленного вызова привлечь к себе внимание. Никто не откликнулся — по-видимому, поблизости не было сильных оперантов. Или вообще никого не было?

В какую сторону теперь шагать? Возвращаться? Я еще не потерял благоразумия, тем более что легкий туман на вершине горы уже превратился в густое облако, медленно сползавшее по склонам. Если я пойду назад, то может произойти самое что ни на есть наихудшее — в тумане я собьюсь с пути и заблужусь. Лучше следовать дальше и добраться до перекрестка, откуда начинается Бриллиантовый путь. Там и дорога пошире, и фуникулер расположен рядом, всего в нескольких десятках метров.

Я двинулся вверх. С этой дорожкой у меня было связано много воспоминаний. Каких? Всяких… И хороших — здесь я впервые повстречался с Элен Донован; и плохих — на эту тропу я выбрался, когда мне удалось сбежать из вагона, где вконец обезумевший Киеран О'Коннор и Виктор Ремилард держали меня взаперти. Неподалеку отсюда я ухлопал одного из наемников, которые замыслили поубивать всех «метапсихов», собравшихся в охотничьем домике на вершине. Там я нанес сокрушительный удар Вику… Фамильный Призрак спас меня тогда, окружив ментальным полем, которое создал карбункул, впаянный в мой брелок…

Много чего было!.. Здесь тогда разверзлось небо, и сотни звездных кораблей начали приземляться на вершину. Так началось Великое Вторжение…

Теперь, значит, выходит, что все было напрасно? Теперь мы сами решили отказаться от дружеских, но уж слишком тесных, прилипчивых уз звездной конфедерации? Теперь нас начнут изгонять с уже освоенных планет и замкнут в пределах Солнечной системы? Нас, повидавших звезды?!

Ах, черт побери! Я поскользнулся и, не в силах удержать равновесие, рухнул на камни. Едва не взвыл — острая боль пронзила бедро и лодыжку. Правильно, не будешь отвлекаться. Ну и синячище, наверное, у меня на ноге! Смех смехом, а ступать больно… Что-то ветер совсем стих, и мороз продирает до печенок. Вокруг солнца образовался белый ореол — оно как бы замерло, с ужасом вглядываясь в землю. Что оно здесь увидело? Уж не меня ли, дурного старика, отправившегося в горы в такую погоду? Вот внизу пейзаж был по-прежнему ясен. Я усмехнулся: это ненадолго. Туман неотвратимо надвигался на меня.

— Дерьмо поганое! — выругался я. Что-то эта хмарь больно густая, такой я здесь никогда не встречал. Правда, слышал о чем-то подобном, когда работал внизу, в отеле. Печально знаменитый ледяной туман… Это было самое страшное, что могло поджидать идиота, доверившегося прогнозу и решившего развлечься в преддверии зимы на высоте в полторы тысячи метров. Дело в том, что туман здесь особого рода. Он напрочь поглощал путников, обманывал их вдруг подступившим во сне теплом, а потом замораживал до состояния трески из холодильника.

Теперь куда направляться? С ушибленной ногой?..

До перекрестка, откуда начинается Бриллиантовый путь, ведущий вниз, еще около километра. Но это расстояние мне вряд ли удастся одолеть. Дело в том, что весь оставшийся отрезок пути проходит по каменным плитам, наверняка уже покрытым толстым слоем изморози и превратившимся в подобие катка. Здоровому-то их не осилить… Назад пути тоже нет — в тумане я наверняка заблужусь, а это верная смерть. Где же выход? Что, если перебраться через железку и выйти на дорогу, ведущую на вершину? Она по крайней мере хорошо размечена, и по ней можно добрести до вершины — это меньше километра. Там я смогу отсидеться в охотничьем домике, там же есть все необходимое для спасения застрявших в пути туристов. Там даже телефон есть!..

Сказано — сделано. Перебравшись через железную дорогу, я заковылял по хорошо натоптанной широкой тропе. В этот момент меня накрыл туман, и я возблагодарил Бога за то, что вовремя вышел на дорогу. Ступать по ней было легко, даже при полном отсутствии видимости сбиться с пути здесь было невозможно. Вот только холод!.. Это было настоящее несчастье. Хорошо, что я догадался тепло одеться, вот только о брюках не подумал. Куртка у меня была что надо, она не выпускала тепло, но штаны, к сожалению, обычные, шерстяные — они скоро намокли и покрылись инеем. Я знавал оперантов, которые способны регулировать температуру тела и поддерживать тепло. Но это не для меня, и об этом теперь можно было только сожалеть. Шел я долго и скоро совсем потерял представление о времени. Где я? Сколько еще до вершины? Туман поглотил все вокруг, видимость сузилась до метра-двух. Я двигался все медленнее и медленнее… Скользил, падал… Вот помру я, меня отыщут, похоронят, напишут табличку… А может, и нет. Больше ста пятидесяти человек погибло в этих горах, и почти про каждого можно сказать: сам виноват.

Меня уже начал бить озноб. Скоро поднялся ветер и стал разгонять туман, который клочьями забивался среди старых деревьев, среди все более грозных скал. Ветер — это совсем не к месту. Меня колотило так, что я рта не мог закрыть. Ног уже не чувствовал. Но самое удивительное, что внутри у меня становилось все теплее и теплее. Это был плохой знак.

Вторая дурная примета поразила меня через несколько минут. В воздухе закружились первые снежинки. Эти белые мухи окончательно сразили меня. Я совершенно выбился из сил, и мне следовало отдохнуть. Найти какое-нибудь тихое убежище и переждать непогоду. Теперь мне стало совсем тепло. Даже весело… Ужас пробрал меня: что я несу, какая теплынь! Я что, на Гавайях? Вставай, старый дурень! Опираясь на палку, я попытался встать. В этот момент ветер окончательно разорвал пелену, и вдали мелькнуло что-то металлическое, огромное. Боже мой, это же цистерна для воды, которой заправляли локомотив фуникулера. Я невольно опустился на землю. Мои дела были совсем плохи. Шел, шел, а прошел не более полукилометра. От цистерны до охотничьего домика еще столько же. Это расстояние мне не осилить.

Eh bien, plus rien a dire[148] Что ж, пора собираться в дорогу. В последний, так сказать, путь.

Мозги окончательно замерзли — жаль, самое время отчитаться в последних грехах. Каюсь, что пил, как лошадь, как сапожник, и вдрызг напивался. Каюсь, что покушался на жизнь своего брата-близнеца, когда тот увел у меня любимую женщину. Каюсь, что погубил негодяя, залегшего здесь, на заснеженном склоне, убил сознательно, ради комплекта зимней одежды, хотя мог бы просто оглушить его. В смерти Парни нет моей вины — я даже не раскаиваюсь. Это была самооборона. Вот еще какой грех отягощает душу — гордыня! Что же за мелкая душонка у меня! Как же я не мог простить Элен измену с братом. Что со всеми остальными грехами?.. Сколько же их накопилось за сто тридцать семь лет, все не перечтешь. Я скопом попросил прощение и за них.

О-хо-хо!..

Аминь!

В этот момент я заметил свет. Полыхнуло за цистерной, в складском ангаре. Дверь туда внезапно распахнулась, яркий свет ударил мне в глаза. Кто-то склонился надо мной, назвал мое имя. Это был оперант? Он пришел ко мне на помощь?

Жизненная сила начала вливаться в меня. Это было не просто тепло, но еще и неожиданное ощущение бодрости и легкости в движениях. Вот целительный луч коснулся ушибленного бедра — боль исчезла. Я вскочил на ноги. Теперь начали оттаивать мои брюки, от них повалил пар. Затем я почувствовал, как меня поволокли в сторону ангара, втащили внутрь. Как только я немного согрелся, по телу побежали иголочки. Внутри подсобки вдруг заработала какая-то маленькая печка, начала излучать спасительное тепло. Я огляделся. Это был обычный склад — ряды уложенных интсрументов, верстаки в дальнем конце, на стенах пожарные шланги…

Я уселся на какой-то ящик. Мой спаситель стоял передо мной, руками массировал мои отмороженные щеки. Целительное тепло по-прежнему энергично вливалось в меня, разгоняло кровь, уняло дрожь, успокоило. Затем край пластмассовой чашки ткнулся мне в губы, густо запахло горячим кофе и бренди. Я захихикал — до какой же степени можно потерять рассудок?! Как же я сам не догадался хлебнуть кофейку?

— Спасибо, сынок. Спасибо Дени, — поблагодарил я.

— De riеn? Onc’Rogi[149].

Наконец до меня дошло, что здесь что-то не так, и я спросил Дени, что он делает в этом сарае.

— Тебя жду, — ответил он и, подвинув еще один ящик, сел рядом. — Ты потерял столько времени в Аманзукской расщелине, но не мог же я подгонять тебя. Если бы ты добрался до железной дороги на полчаса раньше, ты мог бы добраться сюда до тумана.

— Это твой автомобиль внизу, на стоянке?

— Нет, я добрался сюда другим способом.

— Прямо из Пинкхем-Нотча? Пешком? Где же ты остановился… — тут до меня дошло, что хватит молоть ерунду. Мне что, совсем мозги отморозило? В кого же ты превратился, задавая подобные вопросы? В одряхлевшего дуралея? Теперь я окончательно вспомнил, с кем имею дело, и лицо мое перекосилось от страха.

Дени вздохнул.

— Держи себя в руках, дядюшка. Это и вправду я. Трудно сказать, сколько времени я могу владеть своим телом. Фурия может в любой момент вернуться и вновь овладеть мною. Вот почему я хотел встретиться с тобой… Я отчаянно нуждаюсь в твоей помощи. Я не могу воздействовать на тебя из-за этого окаянного комплекса, однако мне удалось с грехом поплам проникнуть в твои мысли и надоумить отправиться на прогулку в горы. Мы должны были встретиться в таком месте, где бы нас ни одна живая душа не смогла бы обнаружить. Даже на расстоянии. Чтобы Фурия не могла их использовать…

Я не понял, что он имел в виду, однако на всякий случай торопливо закивал.

— Конечно. Я готов сделать все, что в моих силах.

— прежде всего я должен ввести массу сведений в твои мозги. И сделать это надо как можно быстрее. Здесь вся история Фурии и Гидры. Тебе следует на мгновение убрать свой защитный экран.

Я вздрогнул. Что, если человек, который разговаривал со мной, вовсе не Дени? И я сам, собственными руками вручу ему свою душу на блюдечке?

— Я хочу, чтобы ты узнал все из первых рук, Роджи. Всю правду обо мне и Фурии. Если ты позволишь это, следующую просьбу тебе будет выполнить намного легче. Но если ты не желаешь, я не буду настаивать. Тогда все о'кей!..

Он спас мне жизнь, отогрел. Я знаю его с детства — в этом меня не обманешь. Это безусловно был Дени. Это не Фурия. Этого человека младенцем я принимал из купели. Я был его первым учителем и наставником.

Я закрыл глаза и приказал:

— Заходи. Только быстро!.. — затем снял экран. Как в моей памяти оказалась информация, я до сих пор не могу понять, да это и не нужно — просто вдруг оказалось, что я это все знаю. Причем часть «этого» я знал и раньше, но все равно — то, что теперь находилось в моей памяти, ошеломляло.

Я уставился на него, не в силах отвести взгляд. Слова не мог вымолвить, даже пожалеть его был не в состоянии. Между тем Дени вдруг заторопился.

— Быстро поставь экран и держи его изо всех сил. Понятно? Я с трудом сглотнул комок, застрявший в горле.

— Ты это всерьез? Ты хочешь, чтобы я убил тебя?..

— Ты — единственный, кто способен сделать это, — мягко, с некоторой мольбой в голосе, произнес Дени. — Это обязательно надо сделать. Физическое тело должно погибнуть. Монстр поддерживает свое существование, поглощая жизненную силу. Так же, как Виктор и Гидра… Иногда, когда Фурия слабеет, я на короткий период времени получаю контроль над своим телом. Фурии известно об этом, и она отчаянно боится меня и того, на что я смогу решиться. Однажды она сказала Гидре, что лучше пусть та убьет ее, если я сумею освободиться и попытаюсь нарушить ее планы. Однако Мадлен не в состоянии повредить своему хозяину — ни его телу, ни сознанию. Когда Фурия создавала Гидру, она вложила в нее особую контрольную программу.

— Но ведь должен же быть какой-то иной путь! Сильный метаконцерт может в конце концов справиться с этой пакос тью.

— Сомневаюсь. Вы уже имеете опыт в этом отношении. Фурия способна телепортировать себя через подпространство. Именно так я и очутился на этой горе. Вчера еще я был на Оканагоне, где погубил первое поколение Ментального человека. Я пытался объяснить Марку, предостеречь его. Я доказывал ему, что зародыши превратились в Гидру. Ты можешь представить себе Гидру о полугора сотнях голов, причем каждая обладает блистательными способностями?

— Господи сохрани… — только и смог прошептать я.

— Понимаешь, Фурия и я уживаемся в этом теле с того самого момента, как оно появилось на свет, — продолжал Дени. — Кое-какие преступления этой мрази мне удалось предотвратить, но этого мало. Оппозиционеры решительно взяли курс на вооруженное восстание. Значит, войны не избежать. Ментальный человек может быть воссоздан, если Фурия покажет Марку, как это надо сделать. Самое страшное заключается в том, что если монстр начнет регулярно высасывать из людей жизненную силу, та он окончательно загонит меня в область бессознательного. Я исчезну — буду сидеть тихо, не в силах выбраться из ментальной клетки. Единственный способ прервать это двуединое существование — это избавиться от этого тела. Моя надежда на тебя одного, дядя Роджи. Призови на помощь тот сгусток метасокрушительной энергии, которым ты уничтожил Парнелла. Сделай это еще раз.

Я отчаянно потряс головой.

— Ничего не получится! Когда Парнелл напал на меня, я был в панике. Каждая моя жилочка тряслась от страха. Я хотел убить себя, только бы не даться ему в руки.

— Ну-ка, попытайся! — приказал он.

Он рывком поставил меня на ноги. Меня шатнуло, я уперся в стену. Куртка свалилась с плеч. Вот что запомнилось крепче всего — отчаянный вой ветра снаружи. Там разыгралась нас тоящая метель.

Его голос зазвенел в моем сознании: Ты должен попытаться, отец.

Я собрался с силами.

— Хорошо. Встань подальше.

Дени неожиданно обнял меня и сразу же отпрыгнул в сторону. Он прошептал:

— Bon courage![150] — и закрыл глаза.

Я поднял руки, расставил пошире ноги. Вновь принял позу Леонардо… Принялся собирать свою силу в кулак. Представил себя емким сосудом, пересохшим колодцем, в который начала медленно поступать ментальная энергия. Она копилась вокруг сердца, потом я начал медленно разгонять ее по спирали. Сконцентрировался и наконец ударил сгустком энергии. Но что это был за удар! Так, жалкое напоминание о той мощи, какую я смог выделить в тот раз.

Дени открыл глаза и засмеялся.

Я вздрогнул. В глазах поплыли желтые круги, цвет их начал блекнуть — сменился тускло-янтарным, затем серовато-оранжевым. Теперь я видел Дени через какую-то мерца ющую дымку.

Но это уже был не Дени.

Это была Фурия.

— Ты что, на самом деле решил, что я позволю убить себя? — спросил монстр. — Как же у тебя рука поднялась на собственного сына? Откуда эта бредовая мысль? Я знаю, что такое губить собственное дитя. Это невыносимо больно. Они теперь все мертвы… Понимаешь, все мертвы! Все! Ты понимаешь, что это значит?! Все — Гордон, Квентин, Селина, Парнелл, Мадлен и мои новенькие… Их было больше полутора сотен. Гидры больше нет.

Он говорил ровным бесстрастным голосом — словно передавал сводку погоды. Только потом голос его ожил, окреп, зазвучал угрожающе.

— Но Гидра возродится. Придет новое поколение, и мы все явимся вновь. Я тоже!

Я не совсем разобрал, о чем он говорит. Больше вслушивался в звук его чуть заметно вибрирующего голоса, чем в смысл. Известие о погибшем Ментальном человеке мало что говорило мне — да-да, Дени что-то говорил об этом. О Гидре, у которой внезапно отросло больше сотни голов…

Монстр неожиданно шагнул ко мне. Он по-прежнему добродушно посмеивался. По внешнему виду настоящий Дени. Он и был Дени.

Но зачем? мысленно спросил я. Если мы обладаем свободой воли, почему ты столько лет уживался с этой пакостью в своем сознании? Не понимаю… Если ты все знал?

— Любовь слепа, — ответила Фурия.

Дени был невысок ростом, но это существо вдруг оказалось значительно выше меня. Оно нависло надо мной, обхватило и сжало ручищами ушибленную ногу, да так, что кости затрещали. Чудище попыталось поднять меня в воздух, но я устоял. Я все еще находился в позе, напоминающей букву X. Сил у меня оказалось достаточно, чтобы сохранить позу — сохранить форму креста святого Андрея.

— Все кончается в этом мире. — Теперь ухмылочка стала зловещей. Физиономия Дени стала какой-то глумливой — он веселел на глазах, — Любовь тоже, — добавил он. — Если не веришь, я сейчас облегчу твою душу от этого странного чувства. Я бы сказал, беспредметного… Ибо все, что окружает нас, не больше чем предметы, которые должны быть выстроены по ранжиру, найти свое место. Иерархия должна соблюдаться в любом случае. Я против этой мешанины, которая царит в вашем так называемом Содружестве. О чем это я? — Фурия нахмурилась, напряглась, ее искореженное издевательской гримасой лицо просветлело. — Да, о любви. Не хочешь ли совокупиться, дядюшка? Нет-нет, не со мной… Если даже и со мной, то потом… Сначала с ледяным ветром, с крепким морозцем. Ветерок сегодня хорош — больше сорока километров в час, и температурка подходящая — минус десять. Сам же знаешь, что метасокрушительной силой я сейчас воспользо ваться не могу. Я не в состоянии пришибить тебя тем же зарядом, который ты выпустил в меня. Знаешь ли, комплексы — страшная вещь, если прибавить к ним детские впечатления…

Он что-то еще болтал — какую-то откровенную чепуху, но я уже не слышал его. Мне пришлось побороться за свою жизнь. Это было безнадежное дело. Его мысленные тиски сжали меня так, что я вздохнуть не мог. Он потащил меня, как магазинный манекен — мои руки и ноги были все так же растопырены. Дверь в ангар распахнулась сама собой, и то, что я за ней увидел, привело меня в ужас.

Метель разыгралась не на шутку. Теперь за порогом бушевала снежная буря. Видимость была почти нулевая, белое крошево ярилось снаружи. Из проема дохнуло нестерпимым хо лодом. Ветер завывал, как сотня демонов сразу.

К сожалению, демон был всего лишь один, но я был не в состоянии справиться с ним. Перед моими глазами вдруг вспыхнул плазменный шар. Он был цвета запекшейся крови. — Неожиданно, бесцельно, безо всякого усилия с моей стороны моя правая рука скользнула вниз и сама опустилась в правый карман брюк. Пальцы, шевелившиеся помимо моей воли, нащупали что-то металлическое — я не сразу догадался, что эта связка фигурных медных ключей. Их было три — один от магазина, другой от квартиры, третий от гаража. Они были надеты на кольцо, прикрепленное к брелоку в виде мраморного шарика со вставленным в него самоцветом, оправленным в серебро.

Тварь поставила меня на ноги возле самого порога и уставилась на брелок. Во взгляде читалось нескрываемое восхищение — видно, этот предмет очень понравился ей. Она бы желала найти ему место… Потом перевела взгляд на меня, улыбнулась:

— Это будет небольно. Всего несколько минут, и ты заснешь. Тогда наступит конец всем кошмарам.

В это мгновение карбункул словно полыхнул.

Горячий сгусток энергии вспыхнул у меня в голове. Перед глазами появилось густое золотое сияние — теперь все вокруг я видел в неестественном мерцающем свете. Во мне опять постепенно начала формироваться метасокрушительная сила. Опять завихрился поток, помчался от чакры к чакре — сначала добрался до локтя правой руки, оттуда по спирали Погрузился в ногу, обвил колено. Вновь потек вверх. При этом поток все набухал, твердел, разогревался… Я вскинул правую руку, в которой сжимал ключи, и направил на Дени глазок карбун кула…

О Дени! Ты еще находишься в этой твари ? Ты еще любишь меня ?

Я не знаю.

Я собрал в кулак все мысли, все чувства, обуревавшие меня в тот момент, — страх перед гадиной, ужас и отчаяние, рождаемые Дени, любовь и ненависть. Это была страшная по мощи разность потенциалов, я растворился в ней. Превратился в подобие маленького, способного испепелить все вокруг солнышка. Энергия свободно перекатывалась по моему телу, разгонялась. Ей уже не хватало этого сосуда, и вокруг меня по явилась сияющая аура. Над головой возникла корона с голубоватыми зубцами, тело окуталось золотистой мантией.

Тварь опустила голову и внезапно бросилась на меня. Ее череп угодил мне в грудь. Словно пушечное ядро ударило… Она пыталась выкинуть меня на мороз, в глухую морозную круговерть. С бурей она бы договорилась — метель не выпустила бы меня из своих объятий. Я устоял — более того, Фурию отбросило. Она попыталась напасть еще раз, и в этот момент сияющий энергетический сгусток достиг моей правой кисти, в которой я сжимал брелок. Оглушающий грохот обрушился на меня. Помню, меня подбросило в воздух, и, словно получив щелчок, я вылетел наружу. Приземлился я возле скалы — хорошо еще, что угодил в сугроб.

Затем — молчание.

Затмение было недолгим. Холод быстро привел меня в чувство. Меня начало колотить так, будто я оказался на раскаленной сковородке. Я вскочил и, похлопывая себя по бокам, помчался в сарай. Догадался дверь за собой захлопнуть…

В сарае никого не было.

Я потерял сознание.

Задним числом, когда я был уже в состоянии все осмыслить и разобраться в последовательности событий, я понял, что в сарае, куда я ворвался, еще не до конца придя в себя, у меня наступил шок. Сказать по правде, это объяснение меня тоже мало устраивает. Что могу утверждать наверняка — это то, что в тот момент я напрочь потерял рассудок и сейчас заношу в мемуары всего лишь мои домыслы. В лучшем случае это описание моих тогдашних впечатлений.

Сколько я валялся на бетонном полу, сказать не могу. Думаю, что долго. Пришел в себя от неприятного ощущения влаги на лице. Не открывая глаз, я провел по лицу пальцем. Потом не удержался, сунул палец в рот. На нем оказалась вода, обыкновенная, растаявшая. Потом я с трудом разлепил веки…

Что же я увидел? Все тот же сарай, в углу — включенный обогреватель… Я заставил себя сесть и оглядеться. На душе было пусто. И мне совсем не было страшно. На ящике был расстелен мой носовой платок, на нем возвышалась горка какого-то сероватого, похожего на пудру порошка. Рядом лежали ключи, карбункул тускло посверкивал в полутьме.

— Дени! — слабым голосом позвал я. Ответ пришел после долгой паузы.

Дени мысленно сказал: Побудь здесь некоторое время, от дохни. Потом позвони по телефону — аппарат вон там, на стене — и позови на помощь. С Фурией покончено. Теперь насчет карбункула… Возьми его и передай Джеку, он на Гавайях.

Тут я с удивлением обнаружил, что окончательно согрелся, снежинки на моей одежде совсем растаяли, а в руке я держал термос с кофе. Хорошо, что в нем было бренди. По случаю избавления от этой твари не грех и выпить.

Дени спросил: Как ты себя чувствуешь?

— Я?.. О'кей.

Вот и хорошо. Все кончилось. Ну и денек нам сегодня выдался! Все-таки непонятно, как такая двухполюсная конструкция могла прожить так долго? Возможно, мне удастся найти ответ на этот вопрос. Adieu mon рёге bien-aime[151].

— Ступай, — ответил я. — Va done, mon enfant[152]. Всего хоро шего.

Оставшись один, я позволил себе расплакаться. Ветер завывал по-прежнему, но теперь он словно сочувствовал мне… Может, он всегда на нашей стороне, ветер?..