Магнификат

14 Из мемуаров Роджэтьена Ремиларда

Конец лета, как всегда, скверное время для книготорговцев, а уж для продавцов антикварной фантастики и говорить нечего. Книги, которыми я торгую, обычно расходятся, когда льют длинные нудные дожди, когда метет или неделями капает с крыш. Только в такую пору приятно устроиться в теплой комнате и погрузиться в приключения, которыми были так обильны старые добрые фантастические романы. Кому захочется отправляться в сказку летом, когда чудесные деньки всегда с тобой? Вот они, за окном…

Но это и к лучшему. После пытки, которую устроили мне Доротея и Джек, я все равно не смог бы обслуживать покупателей. Прежде всего я повесил на дверях своей лавчонки записку: «Отправился на рыбалку». Потом отлежался. Когда же мне надоело мять матрас, я принялся бродить по магазину. На улицу не выходил, посетителей не принимал — до меня было не достучаться. Обычно в сентябре я начинал вести курс по переплетному делу в местном культурном центре, однако на этот раз я даже не откликнулся на приглашение. Переплетным делом я занялся у себя в магазине — сначала, правда, перебрал все книги на полках, поработал с каталогом и только потом взялся за старые, ветхие издания «Фэнтези Пресс» и «Шаста Паблишере». Все они были разбиты на серии… У многих книг не было обложек, а там, где они сохранились, названия были вырваны. Работы оказалось много, и примерно за месяц я наконец одел сшитые тетрадки в обложки под мрамор, снабдил их яркими названиями, фамилиями авторов. Потом отправил их заказчику — богатому владельцу рыбоконсервной фабрики из Владивостока. Тот щедро заплатил за этот отреставрированный антиквариат.

Получив деньги — должен признаться, сумма изрядная, — я почувствовал прилив энтузиазма и на следующий день открыл магазинчик. Угадал как раз к началу занятий в Дартмутском колледже. Тут же мои постоянные покупатели и читатели сразу повалили ко мне. Жизнь стала приятней…

К несчастью, в октябре наступило резкое похолодание — в такую пору никто не ждал морозов. Почему-то непогода вновь выбила меня из колеи. На меня напала дикая хандра, все вызывало отвращение, со страхом я встречал каждый новый день.

И без конца размышлял о Дени. О Фурии…

Не мог Дени быть чудовищем. Ну никак не мог!.. И вовсе не потому, что я знал его с детства. Не потому, что он являлся образцом семьянина и любящего отца, этаким противовесом своей непоседливой жене и явно ненормальным многочисленным детишкам. Не имели значения ни его страстная любовь к орхидеям, ни долгие пешие экскурсии по Новой Англии, которые он обожал. И не потому, что после занятий в колледже он частенько заходил ко мне и мы отправлялись с ним в кафе или в паб к Денишу. Отправлялись, конечно, громко сказано: кафе располагалось за стенкой, соседняя дверь с моим магазином; до паба можно было добраться за две минуты… Мы усаживались за столик, над которым полыхал ярко-алый зонт, и вели беседу. Собственно, говорил всегда Дени — я поддакивал, притворялся, что понимаю глубину, которой он добился в своем очередном научном опусе «Основы онтологического толкования Единения Разумов».

Я прекрасно сознавал, что все эти наблюдения, факты и фактики ничего не доказывают. История пестрит бессчетными примерами сентиментальных монстров — добропорядочных, любящих семью ублюдков. Нет, дело было в другом. Я не верил, что раздвоение личности происходит столь безболезненно для здоровой части натуры. Настоящий добряк Дени может не догадываться, что за пакость завелась в недрах его сознания. Но ведь минуло уже несколько десятков лет, а в его поведении ничего — ни на йоту! — не изменилось. Как так может быть? Разве он не должен испытывать — хотя бы бес сознательно — мучительный разлад? Возможно ли это в рамках нашей человеческой натуры? Да, меня пугали скрытые метавозможности его сознания. Но у Марка, Джека, Поля, Наконец, сила была не менее, а более могучая. Вполне возможно, что один из них окажется Фурией.

Хотя вряд ли!

Я ночи не спал, сражался с депрессией, размышлял о будущем. В своих рассуждениях Анн допустила трагическую ошибку. Если, конечно, она сама не является Фурией… Я уже рассматривал такую возможность.

Как-то мне в голову пришла новая версия. Предположим, что покушения на нее, организованного на Оканагоне, не было. В этом случае Анн должна была принять участие в метаконцерте, с помощью которого дети попытались бы излечить отца. Вот тут-то и крылась загвоздка. Весь смысл метаобъединения разумов заключается в том, чтобы полностью слиться сознаниями, и если бы Анн была Фурией, она бы не могла упустить подобной возможности, Все участники метаконцерта обязательно воспользовались бы шлемами — в этом случае их сознания становятся практически беззащитны изнутри. Монстру бы ничего не стоило перебраться в одно из них. Хотя бы в разум Доротеи… Она бы невольно стала ее рабой. Да что Доротея! Фурия могла овладеть и сознанием всех остальных членов семьи и тем самым организовать новую Гидру.

Может, в этом все дело!

Этот новый взгляд на случившееся предполагал, что между Фурией и старой Гидрой произошел разрыв. Парнеллу и Мадлен вполне могла не понравиться идея появления в их дружной компании девяти новых членов. Может, поэтому они и организовали покушение на Анн/Фурию, чтобы предотвратить подобное развитие событий. Когда же покушение не удалось, они решили избавиться от меня, чтобы замутить воду.

Глупости! Все это слишком изощренно и замысловато. И главное — глупо. В таком случае надо признать, что Гидра каким-то образом вышла из-под контроля Фурии, что само по себе маловероятно. Вот еще один довод: в этом случае теряется смысл существования системы «Фурия — Гидра» и все те разговоры, которые вела Фурия о Втором Содружестве, оказываются пустым звуком. Поверить в то, что Фурия является мелкой мошенницей, уж никак нельзя.

Тогда остается еще одна возможность. Носителем монстра является неизвестное нам лицо.

Но только не Дени. Это исключено. Абсолютно!..

Вот что меня допекало в те дни, вот почему я никак не мог справиться с депрессией и взять себя в руки. Я не знал, что ждет меня впереди!

Ти-Жан и Доротея рьяно взялись за исполнение плана. Им-то что, они — энтузиасты! Эх, молодость, молодость… Мне было очень жаль Дени — являлся ли он Фурией или нет. После той операции, которую проделали со мной эти счастливые новобрачные, я с ужасом представлял, что ждет Дени.

Я не питал иллюзий, что мне удастся остановить экзекуцию. Дело зашло слишком далеко. Оставлять эту мразь на свободе было нельзя, иначе крови не оберешься. Метапсихическое изгнание злого духа должно было быть проведено, как планировалось.

Больше того, мне предстояло сыграть в нем активную роль.

Джек согласился с мнением Анн, что только в мое сознание Дени никогда не посмеет вторгнуться. Так что мне предписывалось исполнить роль Иуды, который должен был заманить Дени в его Гефсиманский сад. Потом за Дени возьмется метаконцерт — в это время я мог отдохнуть, лихо станцевать с Люсиль или другим членом семейства, которое соберется на Рождество, вкусно отужинать. Ага, наесться до отвала. Или лучше напиться!..

Веселенького Рождества вам, ребята! Пусть ничто не помешает вам возблагодарить Господа за дары.

Вот и Дени явится с подарком. Не знаю только с каким — может, это будет жизнь. А может, смерть.

К ноябрю от всех этих размышлений я совсем зачах. Спал с лица, меня вконец измучила бессонница. Даже Кайл Макдональд, мой дружок и сочинитель фантастических романов, обратил внимание, что с каждым днем я выгляжу все хуже и хуже. Я сослался на любовные неудачи — мол, опять мне от ворот поворот. При этом должен заметить, что в течение последних восьми месяцев я сохранял целомудрие.

Он хмуро выслушал мои объяснения и заметил:

— Парень, тебе следует отвлечься. Давай-ка я займусь этим.

Двумя днями позже, в дождливый полдень, он прилетел ко мне на рокрафте. Совершил посадку возле моего дома и вошел в магазин через черный ход. Шел и ухмылялся…

— Собирай вещички! — поднимаясь по лестнице ко мне в квартиру, крикнул он. — Прихвати на дорогу что-нибудь из еды! В эти выходные в честь праздника Всеобщего разоружения в Лионе пройдет трехдневный семинар по вопросу угрозы, которую представляет Галактическое Единство. Я попытался было отбиться и остаться дома, но ничего не вышло. Ее Ученое Величество берет меня с собой, как, впрочем, и Салли Ла-пидус… А также тебя!

— Меня? Во Францию?.. Прямо разбежался! Спал и видел, как бы мне поскорее очутиться во Франции..

Кайл не обратил никакого внимания на мои крики — тут же спустился в магазин, принялся тушить свет, закрывать засовы, включил сигнализацию. Вывесил на двери табличку: «ЗАКРЫТО»… Одним словом, распоряжался как у себя дома.

— Давай пошевеливайся, не испытывай терпения Маши — она дожидается нас в рокрафте. Пригласить тебя настолько же ее идея, насколько и моя.

Это точно: перечить Маше Макгрегор, известному психотерапевту, ярой стороннице мятежников, любимой племяннице Дэви Макгрегора, — себе дороже. Ее пылкий характер был хорошо известен. Правда, Кайл мало в чем уступал ей. Вот уж неукротимая парочка! И в то же время — не разлей вода!.. Вот о ком с полным основанием можно сказать: милые бра нятся — только тешатся.

— С чего это вдруг ты решил, что я вот сейчас все брошу и помчусь за тридевять земель развлекаться?! Да еще на какую-то идиотскую встречу заговорщиков!.. — Хандра требовала выхода, однако Кайл и слушать не стал — схватил меня за руку и поволок в спальню собирать вещи.

Кот настороженно следил за нами, потом тревожно замяукал. И был прав! Кошки всегда правы!.. Мне не следует никуда отлучаться. Томиться духом, страдать, изнывать от тоски лучше всего в знакомом месте, в родном доме. Однако этому ублюдку в клетчатом кильте разве можно было что-то объяснить? Он хоть и ниже меня ростом, но силен, чертяка, как дьявол.

— Симпозиум, — он жарко зашептал мне на ухо, — только повод, чучело ты канукское! Мы погуляем по городу. Пока эти две тронутые будут тешиться обвинениями и прочей чепухой, мы с тобой осмотрим достопримечательности и выпьем от души. Одним словом, отлично проведем время.

— Но зачем так далеко?..

— Вздор, вздор! Это не расстояние для моего нового ро-крафта, ты посмотришь, какой у меня красавчик! Всего несколько часов полета — и мы в Лионе! Ты только представь себе: заходим в ресторан… Какой ты предпочитаешь — «Пирамиду», «Жорж Бланк», «Поль Боку», «Ля Me Жи»? Выбирай любой!.. Отведаем настоящего бургундского. Курочка в винном соусе, суп из трюфелей, жареный рубец. Все меню два раза. Вздор, вздор!.. И говорить не о чем, собирайся скорее..

— Рубец?! — возмутился я. — Да меня от него тошнит!..

— Тогда лягушачьи лапки. Просто наслаждение!.. Наконец ему удалось впихнуть меня в мою собственную спальню. — здесь мое сопротивление ослабло, сил больше не было, и он с победным видом поволок меня к шкафу.

— Итак, что возьмем? Конечно, вечерний костюм… — Пиджак и брюки прямо с вешалкой полетели на кровать. — Теперь что-нибудь попроще. Не забудь нижнее белье, — это он говорил мне, выкидывая мои же вещи на постель. — Роджи, не вешай нос. У тебя есть шанс. Во-от такой!.. Салли как раз разошлась со своим экономистом, он опостылел ей до чертиков. Так что тебя, возможно, ждет небольшое приключение…

Я призадумался. Салли Лапидус… Я встречался с ней во время посещения Катрин. Салли работала у нее в Метапсихическом педагогическом институте, она была практикующим психологом. Доротея, помнится, обучалась у нее азам метапсихологии. Она, конечно, не такая пышная, как Маша, и, возможно, не такая красивая, но шарм у нее есть. Это точно. Одевается так, что закачаешься, и после оздоровительных процедур выглядит вполне-вполне. Очень выразительные глаза, живые манеры, не ломака и в то же время умеет себя подать. «С другой стороны, — с тоской подумал я, — чем я отличаюсь от кучи засохшего собачьего дерьма? Кайл слишком оптимистично оценивает мои достоинства».

Так я и стоял в растерянности посреди спальни, в то время как Кайл неутомимо запихивал мои вещи в дорожную сумку. Неожиданно он взглянул на меня — видно, догадался, что со мной творится, — подошел, положил руку на плечо и сказал:

— Поехали, дружок. Что ты теряешь? Деньжонки у меня есть…

Я, словно просыпаясь, посмотрел на него и спросил:

— Почему бы и нет?

Все-таки неплохо проветриться. Что толку томиться в одиночестве, в этой мрачной лавчонке! С Кайлом я чувствую себя совершенно свободно — сколько раз мне приходилось стряпать ему ужин на скорую руку, когда он и Маша вставали в оппозицию друг к другу. Деньжата у него и в самом деле водились, особенно после того как его последний сатирический роман «Месть слабо взаимодействующих тяжелых частиц» имел успех…

Наконец мы вышли на грязный тесный двор, где приземлился его новенький «ламборджини». Как только мы взобрались в кабину, Маша тут же заметила:

— Вовремя! Мне уже надоело ждать этих двух типчиков.

Между тем Салли встретила меня мягкой приглашающей улыбкой, подвинулась, и мы очень удобно разместились с ней на заднем сиденье. Скоро я почувствовал, что мое настроение резко пошло вверх.

Через три часа полета мы приземлились в прекрасной Франции. Все это время я спал — проснувшись, выслушивал шуточки, которые дамы отпускали в наш адрес, узнал много нового из жизни оппозиционеров. Как обухом меня ударила новость, что на ближайшей сессии Консилиума Марк выступит в поддержку мятежников.

Добравшись до отеля «Палас Белькер», уже в холле мы встретили старых друзей Маши, с которыми она работала в Эдинбургском университете. Они настояли, чтобы мы поужинали с ними в легендарном «Бистро де Лион». В знаменитом кафе было многолюдно и шумно, люди переговаривались на стандартном английском, кое-где слышалась французская речь. Устрицы, говядина по-татарски[77], куриный бульон с равиолями[78], кувшины молодого, придающего бодрость вина — все здесь веселило сердце и согревало душу. Я пил и ел и с интересом прислушивался к беседе, которую завели теоретики мятежного движения.

Еще год назад я не обращал внимания на разговоры, касающиеся Единства, то есть конечной цели, ради которой и создавалось Галактическое Содружество. Вскоре эта тема стала одной из животрепещущих, когда верные идеям Содружества метапсихологи из Парижского университета открыли давно предсказываемое экзотиками-учеными явление самопроизвольного пробуждения у отдельных людей сверхчувственных способностей. Такое, как утверждали экзотики, обязательно должно было случиться, как только численность человечества перевалит за определенную величину. Кроме того, они утвер ждали, что подобные случаи будут множиться и множиться, и, мол, это есть ярчайшее подтверждение того факта, что мы, люди, находимся на пороге великого метаобъединения, что является ступенью ко всеобщему Единению Разумов в пределах всей Галактики. Ученые, придерживающиеся взглядов оппозиции, с пеной у рта принялись доказывать, что ничего по добного в природе не существует, а даже если и существует, то не имеет никакого отношения к навязываемому человечеству так называемому Единству, в котором они предпочитали видеть форму закабаления людей, попытку повернуть их с пути естественной эволюции.

Дени[79] пытался объяснить мне, что сверхчувственное восприятие и силы, им порождаемые, есть высшая гармония, которой может добиться разум как космический фактор на пути своего становления. Это явление есть необходимый итог биологической эволюции. В пример он приводил живую клетку, ее способность объединяться с другими родственными клетками в цельный организм. Это ведь тоже не сразу далось — миллионы лет прошли со времени образования простейших, прежде чем они «научились» сливаться в нечто более сложное. Здесь вполне можно провести аналогию и с развитием рода человеческого от отдельных семей, родов, племен к единому человечеству и даже к единой галактической цивилизации. Он рассказал мне, что причисленный ныне к лику святых монах-иезуит Пьер Тейяр де Шарден рассматривал подобную возможность еще в 30-х годах XX века. Единение сознаний, по его мнению, являлось тем средством, которое ускорит эволюцию человеческой расы. Собственно — тут Дени начинал немного горячиться — подобные же выводы вытекают и из системной теории. Когда же он пытался объяснить основные положения этой теории, я немедленно засыпал.

Несмотря на все усилия Дени объяснить мне что к чему, ни Единение Разумов, ни прочие попытки превратить человечество в нечто огромное, цельное, миллиардоголовое, как-то не занимали меня. Если честно, то подобные рассуждения пугали, навевали ненужные в нашей жизни мечты, открывали перспективы, от которых кружилась голова. Зачем мне это? Все тридивизионные страшилки не шли ни в какое сравнение с этим многоликим, с неисчислимым количеством голов страшилищем, в которое должно было обратиться человечество. Стоило мне задуматься над этим, как тут же начинала кружиться голова. Я терялся. Я терял нить или опору, которая помогала мне жить. Всю жизнь я привык полагаться на самого себя, и делиться самым заветным с остальными не входило в круг моих желаний. Мои мысли — это мои мысли, и ничьи больше!..

Пусть они неглубоки, зациклены на земных вещах — на вине, например, — но я не видел в этом ничего плохого. Своими мыслями я никому не приносил вреда. Поступками, кстати, тоже… Своим маленьким старческом умишком я догадывался и о более тревожных вещах — не является ли это самое мета-единение новым изданием все той же сказочки о светлом будущем? О рае на Земле?.. Все те же романтические бредни о всеобщем счастье, об искоренении зла… Понимаете ли вы меня? Если все мы начнем думать вместе, шагать в ногу, все разом начнем искать правду, то разве исчезнет первородный грех? Разве не будет больше злобы, ненависти, лжи, зависти? Разве мир и любовь начнут править звездами?

Я не прав?

Ну-ну, блажен, кто верует.

Может, для симбиариев, гиев, полтроянцев и даже лилмиков это верно, но что касается человечества, то извините-подвиньтесь. Мы каждый сам по себе, и, кроме того, я не верю, что царство Божие на земле воссияет, стоит нам только в один голос запеть псалом. Если измерить количество зла, скопившегося в наших душах, и если все зло разом выплеснуть на других, то-то резня начнется! Стоит только вообразить сию библейскую картину, и хоть в петлю лезь! Если подобный исход — венец естественной эволюции, то лучше уж умереть всем сразу. Сейчас!..

Я не обманываюсь насчет своих соплеменников. Кое-кто называет нас детьми. Хороши детишки, любимым развлечением которых является постоянное кровопускание. Прими тивны мы — это да. Дики, злобны — тоже есть, но главное — мы индивидуалисты до мозга костей. Так что, господа хорошие, рановато нам в святое Единство. А может, Единство тоже не готово принять нас? Поразмышляйте об этом на досуге…

Вот примерный круг тем, которые были затронуты во время ужина в этом кафе. Конечно, все излагалось на куда более ученом языке, со всякими терминами и ссылками, но смысл сказанного я передал верно, тем более что я и сам так же считал. Вот о чем не хотелось говорить, — но, как известно, из песни слова не выкинешь, — это о жуткой тоске, которая вновь навалилась на меня во время этой беседы. Мне в те часы стало как никогда ясно, что люди, сидевшие рядом со мной, за одним столом, уже перешли ту невидимую черту, когда требование решительных мер сменяется решимостью их применить. Эти были готовы сражаться до конца. Хотя я считал их своими единомышленниками, но справиться с депрессией не мог. Не поверите, но в те минуты я явственно ощутил запах гари — тот самый, что остался в баре после гибели Парнелла. Я не мог унять охватившую меня дрожь.

Не было в моем ужасе никакой мистики, таинственной и необъяснимой силы — все было куда проще, реальнее. Мои собеседники пили за здоровье своего нового вождя Марка Ремиларда. Я знал, что это значит. Они, ребятишки, ничего не понимали, ни о чем не догадывались, но меня, старого волка, на мякине не проведешь.

В отель мы вернулись вдвоем с темноглазой Салли. Она не пригласила меня в свой номер — видно, почувствовала, что я не очень-то жажду успокаивающих ласк, которые вряд ли кого способны успокоить.

— Здесь, к западу от города, есть небольшая деревушка, — сообщил мне на следующее утро Кайл. Мы к тому времени закончили осмотр древнего подземного туннеля, и пора было решать, куда двинуться дальше. — Она называется Сан-Антуан-де-Винь. Осмотрим необычную деревенскую гостиницу. Мне о ней рассказал Джонни Ладлем, думаю использо вать этот факт в моем будущем романе. Там заодно и позавтракаем.

Мне было все равно, и мы пошли к станции метро. Сели в автомобиль, который нанял Кайл, и отправились к невысокой горной гряде, которая огибала город с запада. Шотландец он и есть шотландец, скопидомство у него в крови — вот и сейчас обнаружилось, что в машине Кайла не было навигационного робота, так что нам пришлось поплутать по предместьям Лиона, прежде чем мы выбрались на верную дорогу.

Между тем пошел дождь. Клочья тумана ползли по самой земле, перекрывали шоссе. Как мы вдруг оказались на въезде в Сан-Антуан, до сих пор не могу понять, однако факт был налицо. Место это отмечено на туристских картах, и видно, что его охотно посещали — повсюду были сплошные торговые лотки, лавчонки, маленькие магазинчики, которые обслуживали туристов. Тут же мы нашли кафе, называлось оно «Ше Лаляж». Поставили машину, зашли. В кафе было очень уютно. В меню — единственное дежурное блюдо, вот и карта вин… Владелец, молодой красавец по имени Луи, заявил, что шеф-поваром у него жена, которая окончила специальные курсы в Париже, а потом там же работала в четырехзвездочном отеле. Потом ей удалось «попасть под его обаяние»[80], и вот результат: она похоронила себя в глухой провинции.

Нам с Кайлом принесли устрашающих размеров голубые блюда, на которых лежали жирные голуби, фаршированные кусочками печени и трюфелями. Затем салат с лангустами… Если добавить, что под мясо мы с радостью «уговорили» две бутылки «Leflaive Pucelles» урожая 75-го года, то станет понятным то благодушное и сонное настроение, в котором я пребывал, когда на десерт принесли исключительно нежное суфле. Немного отрезвил меня счет, который подал нам красавец хозяин. Мы сразу вышли из-под его обаяния, однако он, ни мало не смутившись тем фактом, что мы перестали с ним любезничать, улыбнулся и объяснил нам, как проехать к деревенской гостинице.

Оказалось, дорога к ней вела через густой лес. Кайл реши тельно завел мотор, и мы поехали. Мы долго петляли по лесу, добрались уже до самых подножий холмов, как вдруг уперлись в кованые, распахнутые настежь ворота. На одном из каменных столбов, поддерживавших створки, бронзовела надпись: «L'AUBERGE DU PORTALL».

— Это здесь, — объявил Кайл. — Постоялый двор «У Врат».

Вдоль дорожки по обеим сторонам возвышались кусты шиповника. Листья на них уже почти опали, и среди темных ветвей ярко выделялись крупные спелые ягоды. Наконец мы выехали на открытое место, где перед нами во всей красе предстали три солидных здания с мансардами и балкончиками под самыми крышами. Дома соединялись крытой галереей, а позади них раскинулась долина Роны…

Мы оставили, машину на стоянке, выложенной каменными плитами. Справа, за углом крайнего дома, был разбит розовый сад, а еще дальше, меж сосен и старых шелковиц, виднелась крыша еще одного здания. Мы двинулись в ту сторону. Скоро это странное сооружение уже стало видно через оголившиеся ветви. Это была помесь бревенчатой хижины — она как бы являлась основанием, первым этажом, — и надстроенной над ней современнейшей лаборатории. Ставни на окнах все были закрыты наглухо. Группа туристов у входа слушала объяснения экскурсовода, молодой симпатичной женщины с усталыми гла зами.

— Это и есть Ворота Времени, — тихо сказал мне Кайл и вытащил из кармана тридивикамеру.

Я с удивлением глянул на него — мой друг особой сентиментальностью не отличался, а тут на тебе! — даже голос у него дрогнул. Он между тем все так же тихо продолжал объ яснять:

— Все оборудование размещено в этом коттедже. Изобретателем машины времени был какой-то странный парень, звали его Теофиль Гудериан. Он и жил здесь, пока Бог не прибрал его. Кажется, в 2041 году… Теперь здесь командует его вдова Анжелика. Именно она отправляет всяких чудиков и прочих свихнувшихся путешественников прямиком в плиоцен. Это около шести с половиной миллионов лет назад… Весьма доходное заведение… Жаль, что мы не сможем побывать внутри и осмотреть этот аппарат. Видишь надпись: «Вход воспрещен»? Ладно, мы сможем подобрать кое-какую литературу в конторе.

— Ворота Времени? — спросил я и застыл на месте. — Послушай, я, кажется, что-то слышал об этой гостинице. Много-много лет назад. А сейчас забыл…

— Как же! Одно время об этом много шумели, потом все стихло, забылось. Понимаешь, это единственная сингулярная область в Галактике, из которой можно совершить путешествие в прошлое. — Кайл отснял круговую панораму, исходной точкой был лабораторный домик. — Оборудование до сих пор работает. Власти Содружества особенно об этом не шумят. Волну интереса они сбили несколькими совершенно идиотскими репортажами в бульварных газетенках, и все заглохло. Потом власти вообще попытались закрыть эту гостиницу, но что-то у них не заладилось. Говорят, Ворота оказались очень удобным средством решить кое-какие личные и общественные проблемы. В плиоцен бегут в основном люди, не способные приспособиться к теперешней жизни, очень часто это преступники, так что сам понимаешь, властям это только на руку. Общество, так сказать, самоочищается. Я слышал, что сам Дэви Макгрегор подписал разрешение вдове Гудериана заниматься этим бизнесом. Давай-ка присоединимся к экскурсии.

Мы поспешили через розовый сад и смешались с толпой туристов.

— Как насчет тиранозавров? — спросил в этот момент один из слушателей.

— К моменту наступления эпохи плиоцена динозавры уже практически исчезли с лица Земли, — невозмутимо ответила экскурсовод. — Правда, в устьях впадающих в Атлантический океан рек еще сохранились гигантские крокодилы. Некоторые ученые полагают, что и в морях, на мелководьях, можно было встретить древних плезиозавров.

Я принялся бесстыдно таращиться на нее, однако она не обратила никакого внимания на мои призывные взгляды — видно, привыкла к подобному хамству. Мне стало не по себе, к тому же ее рассказ увлек меня. По ее словам выходило, что шесть миллионов лет. назад Франция представляла из себя подобие рая. И не только Франция, но и вся планета. Это был единственный период в геологической истории Земли, когда климат был мягким и ровным. На просторах Европы в плодородных степях, в густых дремучих лесах было обилие дичи и зверя. Здесь тогда водились дикие лошади, антилопы, слоны… Одним словом, кого здесь только не было. И трава тогда была зеленей, и вода мокрей… Свежо предание…

Далее она поведала, что желающие отправиться в плиоцен должны получить специальное разрешение у властей, пройти короткий курс по выживанию в первобытных условиях и только потом шагнуть в этот потерянный рай.

Когда мы на немного отошли от туристов, я признался Кайлу, что эти описания тронули меня до слез. Я готов немедленно заказать билет в плиоцен.

— Я тоже. — Он как-то по-волчьи ухмыльнулся. — Только беда в том, что эти Ворота работают только в одном направлении.

— Какая жалость! — воскликнул я. — Я был уверен, что в конце концов и здесь обнаружится какая-нибудь пакость.

— Бог знает, — философски заметил Кайл, — что нас встретит в том благословенном месте. Возможно, все беглецы в прошлое прекрасно устроились там, живут себе и в ус не дуют, но мне как-то не очень в это верится. Вспомни, даже в Эдеме была своя змея. И назови мне хотя бы одно благодатное место, которое люди бы не успели заср… , стоит им только там появиться.

Это было верное наблюдение. Такое впечатление, что Повелитель Мух следует за нами по пятам. Я вздохнул: жалко было расставаться со сказочкой о земле обетованной.

Затем экскурсанты направились в контору, которая находилась поодаль от гостиницы. Здесь нас с Кайлом оговорили: нечего шляться по святому месту без билетов, однако я успел купить в конторе маленькую дискету с описанием достопримечательностей этого места, а также взять несколько анкет, которые необходимо было заполнить желающим покинуть свое время. Тут я быстро усек, что оперантов в плиоцен не пускали — причем запрет этот, как я потом узнал, соблюдался очень строго. Только «нормальным» был туда ход.

К моменту возвращения в Лион пыл мой окончательно угас. Бар в гостинице, где мы устроились с Машей и Салли, показался мне не менее приятным местом, чем древний рай. Потом мы отправились обедать в «Пирамиду» — это был венец благодати. Там мы повстречали группу немецких психофизиков и остались в «Пирамиде» почти до утра. Вот только Салли, которую я весь вечер обстреливал страстными взорами, подставила мне ножку — когда я уже почти совсем проник в ее номер, она мягко отстранила меня и заперла дверь на ключ. Тогда я вернулся в бар и основательно принялся за германский шнапс. Здесь мне повезло больше, и к утру я уже был очень хороший и очень добрый.

Спустя год после так удачно проведенного уик-энда Кайл рассказал мне, как на рассвете я держал с ним пари, что сегодня же отправлюсь к мадам Гудериан и запишусь на от правку в прошлое. Черт с ней, с Салли!..

Вот что я хорошо запомнил, так это что не о Салли я горевал в ту чудесную осеннюю ночь. Признаться, меня до смерти тревожила история с Фурией. Я бы согласился сбежать от нее куда угодно, даже на шесть с половиной миллионов лет назад.