Магическая невеста

Глава 24

Все вокруг было белым – белый потолок, белые стены, белая дверь, тонкие белые шторы, свет за окном… тоже белый. Контраст с золотым сумраком лаборатории – последним, что осталось в памяти – был столь велик, что в первое мгновение мне показалось, будто я умерла в лавовом кошмаре, а белая комната – отражение посмертия, мало похожее на то, о чем рассказывал во время проповедей тренсдейлский священник.

Но… нет. Из приоткрытого окна доносился щебет птиц и отдаленный гул оживленной улицы, рядом тихо щелкали медицинские приборы, занавески едва заметно колыхались от легкого ветра, жужжала сонная осенняя муха. Слишком реальная картина для идеального божественного царства.

Больница? В… Грифдейле?

Я попыталась приподняться на локтях, чтобы осмотреться получше, и со стоном рухнула на подушку. Бездна морская! Вот теперь я точно осознала, что жива – и остро пожалела об этом. Голова болела так, будто в центр черепа засунули двухпотоковый кристалл и резко поменяли полюса, чтобы посмотреть, как красиво разлетятся мозги по черепной коробке. В глазах потемнело, желудок подскочил к горлу. Я сжалась на кровати, рвано дыша через нос и мечтая, чтобы все поскорее закончилось.

Пять долгих минут – и приступ отступил, оставив после себя слабость и опустошение.

И тут я вспомнила.

Крис.

Если я жива и попала в больницу, то он… он должен был быть где-то…

Тут. Он точно должен быть где-то тут. Без вариантов. Нельзя допускать даже мысли об обратном.

Во второй раз я решила действовать осторожнее. Медленно поднялась, стараясь двигать головой как можно меньше, села, спустив ноги с кровати. Встать удалось лишь с четвертой попытки – колени ослабли, отказываясь удерживать тело в вертикальном положении. Пришлось опереться на стену и шаг за шагом, волоча ноги, словно прабабушка Фелтон, доковылять до двери.

Крис. Крис. Он должен быть… должен…

Коридор выглядел оживленным. Медсестры и врачи ходили между палатами, негромко переговариваясь – хотя на мой воспаленный мозг каждый звук обрушивался с грохотом сходящей с гор лавины. Но я не заметила в их движениях ни суеты, ни паники. Просто обычная рутина. Без извергающихся вулканов, срочной эвакуации, тысяч раненых и погибших…

Но разве это имело значение, если Крис…

Нет.

Я остановила первого же подвернувшегося под руку врача, вцепившись в белый рукав халата.

– Где Кристер? – выпалила я, не дав мужчине опомниться. – Кристер Хаксли Росс, двадцать три года, студент, рыжий…

– Росс проходит интенсивную терапию, – отчитался эйр. А потом разглядел меня внимательнее, покачал головой и уже сам перехватил мою руку.

– Эйра, у вас трещина в ребре и сотрясение мозга. Вам еще рано вставать. Прошу, вернитесь в…

Я с возмущением вырвалась. Организм отомстил головокружением и вспышкой боли, но я проигнорировала намек. Главным было то, что Крис жив. Жив, пусть и проходит какую-то интенсивную терапию.

Жив!

– Где Кристер? Отведите меня к нему!

– Но…

– Прямо сейчас!

Он посмотрел на меня как на… ну да, головой ударившуюся. Раза три, не меньше – из тех, что я запомнила.

– Позвольте спросить, кем вы ему приходитесь, – подозрительно сощурился врач.

– Я его жена! Жена! Рианнон Росс! Пожалуйста, скорее!

– Такая молодая, а уже жена, – покачал головой эйр. Но спорить не стал, быстро осознав, что вступать в переговоры с на голову ушибленными себе дороже. Предложив мне руку, он повел меня по коридору вдоль одинаковых дверей с табличками имен пациентов. – Вашему супругу очень повезло, эйра Росс. Эйр Лерген оплатил ему продвинутое лечение. Мы отправили всех пострадавших от магического воздействия в ходе… э-э-э… инцидента в медицинский сон, чтобы не допустить необратимого повреждения мозга. Но можете не волноваться, – заметив ужас в моих глазах, добавил врач. – В отношении вашего супруга прогноз благоприятный.

Мы остановились в конце коридора у белой двери. «Палата 203. Кристер Х. Росс», – гласила закрепленная в нише табличка.

Сердце замерло.

– Мужа не беспокоить и ни в коем случае не будить, – строго предупредил врач. – Руками ничего не трогать.

И, дождавшись кивка, впустил меня внутрь.

Я думала, что готова ко всему. И ошиблась. В белом свете, на белых простынях муж казался безжизненным автоматоном с лицом из едва подкрашенного фарфора, а бегущие по телу слабые токи, очищавшие организм от разрушительного воздействия стазиса, лишь усиливали сходство и воскрешали болезненные воспоминания о пещере Дер-Эйка. Хотелось разодрать потоки, вытащить нить за нитью, снять с головы и груди датчики, вырвать гнусные трубки, а потом вдохнуть жизнь в полураскрытые губы тем самым известным с детства способом, которым в сказках пробуждались объятые сном принцессы, чтобы потом жить с любимыми долго и счастливо.

Жаль, в реальном мире так не бывает.

Я сдержалась. Сжала зубы, стиснула кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и молча прошла к свободному стулу, где чинно села, положив руки на колени, как положено смирной пациентке и хорошей жене. Врач посмотрел с подозрением, но бурных сцен не дождался.

Тихо закрылась дверь.

Видеть Криса, неподвижного, непривычно беспомощного, опутанного трубками и проводами, было по-настоящему жутко. Я потянулась к его щеке, отчаянно желая ощутить живое тепло, но пальцы замерли в воздухе, так и не коснувшись бледной кожи. Я боялась – боялась, как никогда в жизни – больше не увидеть ласковый взгляд синих глаз и широкую улыбку, от которой сладко сжималось сердце. Даже в центре Флейде, когда все вокруг рушилось, мне не было так страшно – ведь тогда со мной рядом был Крис, живой и здоровый.

А сейчас…

Из груди вырвался придушенный всхлип. Жгучая соленая капля сорвалась с ресниц – одна, вторая – а потом, словно прорвав невидимую плотину, слезы хлынули неудержимым потоком. Я захлебывалась от еле сдерживаемых рыданий, зажимала руками рот, чтобы не взвыть в голос. Нельзя, чтобы врачи услышали и прогнали меня, и самое главное, нельзя было тревожить Криса. Но стоило лишь представить… как открываются его глаза, как тянутся ко мне заботливые руки, утешая и прижимая к груди – и слезы начинали литься с новой силой.

Что, если я никогда больше этого не увижу?

Что, если…

Будьте вы прокляты, профессор Корд, за все зло, что причинили мне, Крису, Авелинн и другим эйрам!

– Не умирай, – всхлипнула я. – Только не умирай, любимый.

За ожесточенной и временами безуспешной борьбой с истерикой я не услышала, как открылась дверь. Заметила лишь тогда, когда вошедший несколько раз громко театрально прокашлялся, привлекая мое внимание. Из-за пелены слез его лица было не разглядеть, но модные клетчатые штаны и цветную рубашку, выглядывавшие из-под небрежно наброшенного белого халата, я узнала.

Шелтон Лерген. Собственной персоной

– Что… – я торопливо вытерла слезы. – Что ты тут делаешь?

– Маленькая птичка сказала, что ты пришла в себя, и я сразу понял, где тебя искать. Может, что-то нужно, Росси-Росс? Готов оказывать посильную мужскую помощь, пока Крис в несознанке.

За его словами чувствовался едва прикрытый непристойный намек, заставивший меня вскинуться, запахивая ворот широкой больничной рубашки.

– Да нужен ты мне! Сгинь, нечисть морская!

Шелтон укоризненно покачал головой – как будто это я, а не он, все неправильно понимаю и кидаюсь на приличных эйров, толком ни в чем не разобравшись. Хотя… если уж честно, так оно и было.

Но что мог сделать Лерген-младший, если мое единственное желание было невыполнимо и зависело лишь от плана лечения и самого Криса, его воли к жизни?

– Его нельзя беспокоить, – ответила я невпопад то, что целиком занимало мои мысли.

– Да, я в курсе, – кивнул Шелтон. – Будить нельзя, трогать нельзя. Но разговаривать, как утверждают местные медицинские светила, можно и нужно. Типа положительные мысли, эмоции и все такое. Так что не реви тут, Росси-Росс, Крису от этого точно лучше не станет. Хочешь, я тебе веселящих травок подгоню?

– Да ну тебя, – отмахнулась, но уже без прежней злости. Шутки у Лергена были, конечно, те еще, но чувствовалось, что он искренне переживал за приятеля. Даже, вон, врачей успел расспросить. Как будто…

Я подозрительно нахмурилась.

– А откуда ты знаешь, что говорят светила? Отец поделился? Мне сказали, эйр Лерген оплатил лечение пострадавших…

– Угу, разумеется, – выгнул светлую бровь Шелтон. – Мой папаша же славится своей небывалой благотворительностью, крайне развитой эмпатией и редкостной заботой о благополучии вверенных ему студентов, особенно бывших.

– Ты? Но… откуда деньги?

– Да так, – отмахнулся эйр. – Продал Джо и еще парочку менее удачных автоматических штучек. Неудачника оставил, можешь не беспокоиться. Я в курсе, он тебе нравится.

Ответ Шелтона лишил меня дара речи. Я знала, как трепетно он относился к скелету-бармену, и подозревала, что за нарочитой небрежностью, с которой эйр рассказал о продаже автоматона, скрывалось немало грусти. Но то, что он без колебаний расстался со своими изобретениями ради оплаты терапии Кристера, говорило о многом.

Впервые со дня нашего знакомства я посмотрела на Лергена-младшего новыми глазами. Не как на распущенного модника, зло в клетчатых штанах, лишенное тормозов и принципов, каким я привыкла видеть его, а как на достойного эйра и верного друга. Да, у него были свои недостатки, но…

Сердце у него было доброе.

– Так что, Росси-Росс, – выдернул меня из раздумий голос Шелтона, – тебе что-нибудь принести? Кофе? Воду? Что-нибудь покрепче? Вещи чистые? Какие-нибудь ваши девчачьи штучки?

– Нет, – помотала я головой. – Но все равно… спасибо.

Светлые брови Лергена-младшего приподнялись, будто простые слова благодарности ему доводилось слышать нечасто. Он ничего не ответил, и я подумала, что он уйдет, но вместо этого Шелтон опустился на стул с противоположной стороны больничной кровати, глядя на Криса тоскливым взглядом. Комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь мерными щелчками прибора, считывавшего пульс пациента.

Щелк. Щелк.

– Мой папаша, похоже, скоро слетит с должности, – тихо проговорил Лерген-младший, глядя перед собой и словно бы ни к кому не обращаясь. – Шесть трупов, семь студентов в больнице с тяжелыми магическими повреждениями, преподаватель-психопат и сейсмически опасный артефакт, доступ к которому сознательно перекрывался в течение двадцати лет – попечительский совет такого не прощает. Его любовница уже пакует чемоданы – неудачник ей не нужен.

Шелтон ненадолго замолчал. А потом, повернув голову, посмотрел прямо на меня.

– Я долго не мог понять, что Крис в тебе нашел, Рианнон, а теперь понимаю. Ты, если любишь, то и в здравии, и в болезни. Несмотря ни на что. Крису с тобой повезло. Очень повезло.

Я неловко улыбнулась, смущенная внезапным откровением Шелтона. И вдруг неожиданно для самой себя призналась:

– Знаешь, я думала о тебе. Там, в пещере, – Лерген-младший удивленно выгнул бровь, и я поспешила продолжить, сглаживая случайную двусмысленность. – Когда портал Дер-Эйка забросил меня в штольню посреди Флейде, я решила, что никогда уже оттуда не выберусь. И почему-то вспомнила Джо и подумала, что если превращусь в засохший труп, то ты сможешь сделать из меня компанию для своего чудо-бармена. Готовить коктейли я не умею, но могла бы обваливать в сахаре вишенки.

Шелтон окинул меня оценивающим взглядом – то ли проверяя, не сошла ли я с ума, то ли и вправду прикидывая, подойдет ли мое строение костей для будущего автоматона. Выглядел он при этом как заправский маньяк, но это скорее забавляло, чем пугало. Теперь я знала: настоящие безжалостные убийцы кажутся милыми и заботливыми… пока не столкнут тебя в бездну.

– Неплохая мысль, Росси-Росс, – закончив осмотр, заключил Лерген-младший. – Вот только сначала тебе нужно прожить лет двести, а потом еще столько же провести в тесном склепе. Так что можешь не торопиться. Да и зачем вишенки, если бармен с системой распознавания движения и встроенной магографической аппаратурой сдан полиции на опыты? Еще и пить не с кем, Крис пока вынужденный трезвенник…

– Ты что-нибудь придумаешь, Шел-Шел, – обнадежила я. – Найдешь на берегу скелет кракена и соберешь следующее чудо техники из его щупалец. Только представь: кракен-бармен с восемью руками, который делает по четыре коктейля одновременно. Ресторации передерутся, чтобы заполучить такого сотрудника.

Шелтон довольно расхохотался.

– Правильно мыслишь, Росси-Росс! Да, тогда, пожалуй, и автоматон для вишенок пригодится. Как тебе напарник-кракен? Сработаетесь?

Я улыбнулась.

– Пожалуй.

– В таком случае, заметано. Через триста лет прославлю на весь мир твои бренные косточки. Договорились? – он протянул мне ладонь.

– Договорились.

Я потянулась вперед, чтобы скрепить шуточный договор рукопожатием, но не успела коснуться руки Шелтона, как тот сам подался ближе, ударяя костяшками кулака в тыльную сторону моей ладони, а потом переплетая наши растопыренные пальцы. В первую секунду это привело в замешательство, но я быстро вспомнила, что как-то так же Лерген-младший здоровался с Крисом, признавая в том близкого друга.

И это… казалось началом чего-то хорошего, что так сложно было вообразить после всего, что случилось. Но… ухмыльнувшись, я боднула Шелтона кулаком в кулак, заканчивая ритуал, и увидела, как на губах эйра вспыхнула ответная улыбка.

И – наверное, показалось – что даже Крис откликнулся на это, задышав чуть ровнее и глубже.

Помимо мужа, в Центральной клинической больнице Грифдейла был еще один пациент, чье состояние волновало меня не меньше – Авелинн. Ее тоже поместили сюда, подключив к аппаратам интенсивной терапии, но увидеть подругу не получилось. Мы с Линн не были родственниками – двоюродные прадедушка Фелтон и бабушка Фонтен не в счет – а потому доктора запретили визиты в ее палату.

Наверное, я бы смогла настоять на своем – Шелтону же как-то удавалось на правах спонсора просачиваться в любую неплотно закрытую щель – но я отступила. Если честно, я не знала, могу ли продолжать считать Линн подругой. Воспоминания о пережитом в шахте еще были слишком свежи, а Кристер под проводами и капельницами и ночные кошмары, полные рушащихся стен, дыма, магии и черных теней с лицом профессора Корда, с садистской улыбкой сталкивающих меня в пропасть, мешали размышлять здраво. Да, я понимала, что Авелинн тоже оказалась жертвой опытного манипулятора, но обида уже проросла в душе, а у меня не было сил заниматься ее выкорчевыванием.

Линн повезло больше остальных. Воздействие магических потоков оказалось слабым и кратковременным, и потому ее медикаментозный сон продлился недолго. Я не знала точно, когда она очнулась – мои мысли всецело занимала терапия Криса и бесконечные бдения над бесчувственным мужем. Просто однажды шла мимо палат интенсивной терапии и увидела приоткрытую дверь.

Внутри медсестра перестилала постельное белье. Палата была пуста – ни трубок, ни пищащих аппаратов, ни личных вещей пациента. Все, что напоминало о Линн, исчезло вместе с ней, не оставив следа.

Сердце пропустило удар. Эхо запоздалой вины болезненно отозвалось в висках. Я разговаривала с врачами о Крисе и других пострадавших и неизменно слышала «оптимистичные прогнозы», «хорошая динамика», «полное или частичное восстановление», принимая слова на веру. Но что, если все это время Линн вовсе не шла на поправку, а?..

– Простите…

Я подалась к медсестре, вцепившись в дверной косяк, но так и не смогла выдавить волнующий меня вопрос.

– Эйра Росс? – заметив, как стремительно побледнело мое лицо, эйра отложила подушку и потянулась к дежурной аптечке. – Вам нехорошо? Хотите успокоительных капель?

– Авелинн Фонтен, – выдавила я. – Она…

– О, нет-нет, – медсестра всплеснула руками. – Что вы, эйру Фонтен просто перевели в другое отделение для продолжения реабилитации.

– Куда?

– В психиатрическое крыло. Судебная экспертиза заключила, что на нее было оказано серьезное воздействие, вследствие чего эйра Фонтен признана временно недееспособной. Сейчас с ней работают лучшие специалисты. Можете попросить у вашего врача разрешение на посещение.

– Да. Хорошо. Спасибо.

Узнав, что Линн в относительном порядке, я вздохнула с облегчением. И подтверждение от медицинских экспертов немного примирило меня с мыслью, что Линн не по своей воле использовала нашу дружбу, чтобы помочь лживому манипулятору эйру Корду. Но все равно при встрече с моим врачом я так и не заговорила о разрешении на визиты. Лишь иногда останавливалась у входа в психиатрическое крыло, мимо которого проходила, когда шла с обязательной физиотерапии. Заглядывала через окно в гостиную, но подруги так ни разу и не увидела.

Пока не встретила эйру и эйра Фонтен.

Родители Авелинн узнали меня быстрее, чем я их, и окликнули, не дав пройти мимо. Оба выглядели растерянно и смущенно в халатах, наброшенных на дорогие дорожные костюмы, и явно чувствовали себя не в своей тарелке среди белых больничных рубашек и белых стен.

– Рианнон!

Я подошла, не до конца понимая, о чем они хотели поговорить. Я мало что знала о текущем состоянии Линн, а вспоминать о роковых событиях ночи в лаборатории Дер-Эйка не хотелось – хватало постоянных встреч с полицейскими и судебными обвинителями, готовившимися к скорому слушанию.

Но, как оказалось, Фонтены знали еще меньше.

– Как такое могло случиться с нашей девочкой? – без конца повторяли они один и тот же вопрос, будто ища объяснений и оправданий. – Мы думали, у нее все хорошо. Она прекрасно училась, ни на что не жаловалась, слушалась Тильду и никому не доставляла хлопот. И вдруг – такое. Почему, Рианнон? Почему?

Почему?

Я и сама немало думала об этом – с тех самых пор, как мы по вине профессора Корда оказались в старой штольне Дер-Эйка. Но, вспоминая месяц в доме со львами и все, что случилось позже, понимала, что знаю ответ.

Неутешительный, жесткий, честный. Ответ, в котором была немалая доля и моей собственной вины.

– Не понимаю, – эйра Фонтен промокнула платочком выступившие слезы. – С Авелинн никогда не было проблем. Она всегда была тихая, правильная, послушная…

– И одинокая.

Фонтены застыли. Две пары глаз уставились на меня с удивлением и непониманием, будто я одним коротким словом разрушила их привычный миропорядок, где тихие правильные девочки проживают тихую правильную жизнь, не доставляя хлопот родителям, мужу и Флайму.

Но они услышали. И это уже было лучше, чем ничего.

– Вы не представляете, каково ей тут было, – продолжила я тихо. – В большом городе, где не было никого, с кем можно было бы хотя бы поговорить, а единственная близкая родственница сделала все, чтобы оградить себя от общества племянницы. Неудивительно, что Линн уцепилась за первого же человека, кто проявил к ней хоть каплю внимания и участия, – я поморщилась, болезненно закусив губу. После всего, что я узнала о профессоре Корде, называть его понимающим и участливым было мерзко. Но Линн, отрезанной от семьи, так казалось, и я не могла отрицать это. – Одиночество порой бывает совершенно невыносимым и толкает к тем, кто может этим воспользоваться… во вред.

Повисло тяжелое молчание. Мать Линн отвернулась, не находя сил смотреть мне в глаза – будто отказываясь признавать тяжелую правду.

– Мы думали… – едва слышно всхлипнула она, – у нее все есть. Мы же оплатили ее учебу на пять лет вперед, чтобы она могла не беспокоиться об этом. Купили книги, учебники… Обеспечивали ее. Если ей нужно было что-то еще, почему она не сказала?

«А вы бы услышали?» – грустно подумала я.

Я и сама в свое время не слышала.

Не слышала, не видела, не обращала внимания. Погрузившись с головой в учебу, противостояние с Бьянкой, отношения с Крисом и игру в жену великого детектива, я не заметила, что подруга завязла в сетях лжи профессора Корда – и жестоко поплатилась за это. А теперь расплачивались и родители Линн – внезапным осознанием того, как сильно их дочь нуждалась в заботе, участии и близости родных людей.

Но… еще не поздно было все исправить. Верно?

– Врачи посоветовали забрать Авелинн в специализированный реабилитационный центр в Роудене, – произнес эйр Фонтен. Он выглядел искренне опечаленным – но, кажется, был готов понять и принять новую, уже не такую идеальную Линн. – Ее душевное состояние не располагает к личному участию в судебных разбирательствах, а показания уже сняты, так что тянуть нет смысла. Мы уедем сегодня же. И, Рианнон, если бы ты смогла хотя бы изредка навещать ее…

Он протянул мне бумажку с адресом. Я пообещала, что буду писать – и приеду сразу же, как только выдастся возможность.

– Главное, не оставляйте ее, – попросила я перед тем, как за Фонтенами закрылась дверь в приемную психиатрического отделения. – Больше никогда не оставляйте ее одну.

Жизнь, в которой Крис – любимый, замечательный, чудесный, сильный Крис – лежал, погруженный в медицинский сон в стерильно-белой палате, для меня остановилась. Я словно бы вместе ним погрузилась в стазис, запечатав себя до той секунды, когда муж откроет глаза, вернувшись ко мне. Минуты, часы, дни, месяцы – все перестало иметь значение. За стенами больницы осень могла смениться зимой, а зима – летом, и я вряд ли заметила бы это, целиком и полностью посвятив себя ожиданию. Шелтон – единственный человек извне, которого я допускала в свой крисоцентричный мир – сказал, что с момента, как нас с мужем доставили в больницу, прошло всего полторы недели, но я абсолютно не понимала, что означали эти слова.

Десять дней. Сколько это – миг или целая вечность?

И какая разница?

Я чувствовала себя автоматоном с заложенным в железное тело набором простых действий. Общалась со следователями, равнодушно отвечая на все вопросы о стабилизаторе, лаборатории Дер-Эйка, спасенных студентках и, конечно же, Доне Корде, который больше не был профессором и ожидал суда в одиночной камере, которые, как оказалось, в полицейском управлении Грифдейла все-таки были. Исполняла предписания врачей, делала упражнения на тренажерах, механически ела, не чувствуя вкуса пищи, поднимала руки во время перевязки грудной клетки и послушно двигала глазами, когда врач проверял активность зрачков. А потом спрыгивала с кровати и бежала в двести третью палату, где сидела, глядя на неподвижного Криса до тех пор, пока врач или медсестра не приказывали вернуться к себе. Выжидала, пока тоска не становилась нестерпимой – и тайком пробиралась обратно, чтобы забыться сном, положив голову на скрещенные руки, в изголовье кровати мужа.

Потому что хотела лишь одного: оказаться рядом в тот момент, когда Крис очнется. Почувствовать, как разжимают застывшее сердце ледяные пальцы страха, и снова начать жить – вместе с ним.

И ни мгновением раньше.

Потому-то появление лечащего врача на исходе дня, который Шелтон назвал десятым, стало как гром среди ясного неба.

– Ваши жизненные показатели в норме, эйра Росс. Мы больше не видим необходимости в госпитализации. Можете вернуться к привычной жизни.

«Жизни? О какой жизни шла речь, если моя жизнь осталась в двести третьей палате, утыканная иглами, трубками и датчиками?»

Это был первый раз, когда я устроила персоналу больницы некрасивую истерику – с воплями, слезами, швырянием вещей и угрозами пожаловаться в полицию на халатность и нежелание исполнять работу по лечению тяжелых пациентов. Возмущалась громко, до раскалывающейся головы, давящей боли в груди и сорванного горла. И, наверное, продолжила бы, пока окончательно не охрипла – если бы не угроза врача перевести меня как буйную пациентку в отделение психиатрической помощи в другом крыле, откуда не было доступа к палатам интенсивной терапии.

Пришлось заткнуться, взять себя в руки и согласиться на укол успокоительного. Но прежде, чем я закатала рукав перед медсестрой со шприцом, заставила врача пообещать не выписывать меня еще хотя бы неделю.

Неделя… звучало, как целая вечность. Или меньше, чем миг.

– Ваши истерики, эйра Росс, делают хуже исключительно вам, – бросил напоследок порядком рассерженный использованием судна в качестве метательного снаряда эйр. – Плановый вывод вашего супруга из медикаментозного сна состоится не раньше, чем через одну-две недели, так что своим демаршем вы ничего не добьетесь. Лучше бы шли домой и восстанавливались, чем сидеть тут…

Дальше слушать я не стала.

Две вечности. Я подумала, что продержусь.

Но вышло иначе.

Неожиданный посетитель появился на пороге моей палаты в разгар очередного спора с врачом. Эйр настаивал на моей выписке, я, заранее избавленная медсестрой от всего, что могла бы кинуть, изо всех сил сопротивлялась.

– Эйра Росс, – повторял врач уже, наверное, в десятый раз. – Для вашего физического, а главное, психического состояния будет лучше, если вы продолжите восстановление вне стен больницы. Вам нужно больше бывать на свежем воздухе, двигаться, общаться с друзьями…

– Нет! – я гневно скрестила на груди руки, упершись спиной в изголовье кровати. – Шелтон Лерген сказал, что оплатил наше с Крисом пребывание здесь на месяц вперед, а значит, выгонять меня вы не имеете права.

– Вы мешаете работе отделения интенсивной терапии и портите ценное оборудование. Вашему мужу нужен покой и постоянное наблюдение. Ваше присутствие не помогает лечению.

– Помогает. Шелтон говорит, Крису хорошо, когда я рядом.

– При всем уважении к вашему другу, эйра Росс, эйр Лерген не имеет соответствующего образования и ученой степени. И как ваш лечащий врач…

– Вы неправильный лечащий врач! Неужели не видите, мне плохо! Я еще не готова!

– Эйра Росс…

За спиной врача послышалось негромкое покашливание. Я повернулась и с удивлением увидела эйра Юргенса.

– Прошу прощения, – откашлялся профессор. – В приемном покое мне сказали, что здесь я найду эйру Росс. Я могу поговорить с ней наедине?

Врач кивнул – как мне показалось, с облегчением.

– Конечно. Оставлю вас.

– Студентка Росс, – без предисловий начал эйр Юргенс, как только закрылась дверь. – Я пришел, чтобы уведомить вас о двух пропущенных практикумах по основам техномагии и назначить день отработки.

Я замерла, не зная, как реагировать. Профессор был человеком из какого-то другого мира, о котором я за время, проведенное в стенах больницы, умудрилась совершенно забыть. Да еще этот его тон – ровный, будничный и даже немного укоризненный – будто я была загулявшей студенткой, а не жертвой амбиций сумасшедшего эйра Корда, чудом выжившей в магическом противостоянии с просыпающимся вулканом.

– Профессор Юргенс, – поинтересовалась я осторожно, – вы это серьезно?

– Абсолютно серьезно, студентка Росс. За последние две недели вы отсутствовали на одной лекции и двух практикумах по основам техномагии. Разумеется, в списке ваших пропусков есть и другие предметы. Если потребуется, я помогу договориться с преподавателями о дополнительных занятиях и пересдачах. Профессор Виллер согласилась принять у вас промежуточный экзамен на следующих выходных, постарайтесь до этого повторить весь пройденный материал.

– Профессор Юргенс, – остановила я преподавателя основ техномагии. О чем он вообще? Неужели не видно, что мне не до учебы, пропущенных практикумов и промежуточных экзаменов? Особенно сейчас, пока Крис… – Извините, может, вы не заметили, но… я все еще нахожусь на лечении. И я останусь здесь…

– Вы пробыли в госпитале вдвое дольше, чем положено при реабилитации после сотрясения мозга, студентка Росс. Поэтому считаю нецелесообразным продлевать ваш больничный дольше необходимого срока.

– Не имеете права!

– Как ваш новый декан, имею, – с абсолютным спокойствием ответил профессор, не поддавшись на попытку разжечь конфликт. – С завтрашнего дня можете считать, что у вас больше нет уважительной причины для пропусков. И напоминаю, что систематические прогулы – прямой путь к отчислению.

Я сердито откинулась на подушки, не зная, куда выплеснуть раздражение и беспомощную злость. Вот ведь – и профессор Юргенс туда же! Сговорились они все, что ли? Почему так сложно дать мне еще немного времени? Я ведь не так многого прошу – всего лишь дождаться, пока Крис очнется. А потом…

«А может, пусть? – мелькнуло в голове. – Пусть отчисляют хоть сейчас – лишь бы оставили в покое. Все равно Крис уже вряд ли вернется в общежитие, раз расследование закончилось…»

Неожиданно, но именно эта предательская мысль стала последней каплей, подточившей башню моего бессмысленного упрямства. Стало вдруг ужасно стыдно – перед доктором, которому я портила своими скандалами уже не первый вечер, перед профессором… ох, нет, деканом Юргенсом, приехавшим ради меня в больницу, перед Шелтоном, молчаливо оплачивавшим мои капризы, и особенно перед Кристером. Он бы точно не хотел, чтобы я отказалась от своей мечты ради того, чтобы сутками сидеть у его постели. А я ведь именно это и делала. И чуть не разрушила все…

– Простите, профессор Юргенс, – пробормотала я, стиснув в кулаках тонкое одеяло.

– Мне не за что вас прощать, студентка Росс. Надеюсь, вы извлекли верный урок из случившегося. Жизнь продолжается. Вы живы, ваш муж жив. Но не забывайте, полицейский стажер Кристер Хаксли Росс уже получил высшее магическое образование, тогда как вы еще на первом курсе. Если хотите добиться успеха, предстоит проделать немало работы, и начинать лучше уже сейчас.

Я тихо кивнула. Удивительно – профессор Юргенс всегда казался черствым и равнодушным к проблемам студентов, а на деле оказался единственным, кто смог вернуть меня к жизни.

Поймав мой взгляд, преподаватель основ техномагии улыбнулся краешком губ.

– Жду вас завтра на лекции, студентка Росс. И после пар зайдите в деканат, я подготовлю индивидуальный график отработок. Кроме того, я взял на себя смелость рекомендовать вас в состав исследовательской группы, которая займется изучением стабилизирующей сети Дер-Эйка. Подумал, вам будет интересно.

– Конечно! Спасибо, профессор.

– Бумаги заберете вместе с расписанием. И вот еще что, – он остановился в дверях, окинув меня серьезным проницательным взглядом. – Напишите домой. В ваших документах не было информации о родственниках, кроме мужа, так что мы не смогли сообщить родным о вашем состоянии. Но если у вас нет особых причин для молчания, напишите им.