Ловкость лап

8

Когда Маркус подъехал к моему дому, я уже оделась и приготовила термос горячего шоколада. Утро было ясное и холодное, высоко в безоблачном небе висело солнце. Геркулес сидел на скамейке и смотрел в окно. Я взяла стоявший рядом с ним стальной термос и мимоходом почесала коту лоб.

— Ведите себя хорошо. Я скоро.

Он отвернулся к окну. Ему нравилась зима, если нужно только смотреть на неё. На веранде было почти так же холодно, как снаружи, но я знала, что Геркулес сумеет вернуться в дом, если замерзнет.

Заперев дверь, я отправилась к машине. Маркус как раз вылезал из неё. На нём была синяя парка с капюшоном, лыжные штаны и высокие ботинки. Щёки раскраснелись от холода. Ну ладно, Мэгги права. Он милый. Он быстро оглядел мою старую коричневую стёганую куртку и тёплые штаны, и на секунду меня охватило дурацкое детское желание принять модельную позу: руки на бёдрах, ноги расставлены и лёгкая надменность на лице. Но я сдержалась и просто улыбнулась ему.

— Доброе утро.

— Доброе, — улыбнулся он в ответ.

Обойдя вокруг машины, я залезла на пассажирское сиденье. Пристегивая ремень, я окинула взглядом салон. Чисто. Не в том смысле, что на полу не валялись стаканчики из–под кофе, а на заднем сиденье не было мусора. А в смысле «как–черт–возьми–может–быть–так–чисто–посреди–зимы?». На заднем сиденье лежало только старое серое одеяло. Приборная панель сияла — ни пятен, ни пыли, ни следов пальцев. Никакого недопитого кофе в подстаканнике. Защёлкнув ремень, я пристроила термос в ногах. Пол выглядел так, будто машина только из салона. Так, похоже, Маркус Гордон чистюля, по крайней мере, по отношению к своему автомобилю. Сама будучи аккуратисткой, я не сочла это за недостаток. Мэгги я об этом не расскажу — она увидит тут ещё один кармический знак, что мы с Маркусом половинки единого целого.

Он выехал задом со двора и начал взбираться на холм. Ночной снег убрали, и дорогу посыпали песком. Когда мы проезжали дом Орена, я сделала мысленную отметку — обсудить с ним, какие скульптурные произведения его отца я хотела бы выставить в библиотеке к празднованию столетнего юбилея. Правда, я до сих пор не представляла, как доставить массивные металлические скульптуры из мастерской Орена в библиотеку. Но, может, у Гарри Тейлора появятся на этот счёт какие–то идеи.

— Ты где–то витаешь, — сказал Маркус.

— Что, извини? — я отвернулась от окна и посмотрела на него.

— Задумалась о чём–то.

— О праздновании столетия библиотеки.

— В конце мая? — он включил левый поворотник, чтобы свернуть на дорогу к Вистерия–Хиллу.

— Почти, — сказала я. — В конце июня. К столетию завершения строительства здания библиотеки.

Мы нырнули в просвет между машинами и выехали на дорогу. Задние колёса на секунду забуксовали на льду, но всё обошлось.

— Ты останешься? — спросил Маркус.

Я как–то подзабыла, что разговор с ним может внезапно повернуть в любую сторону. Иногда у меня бывало чувство, что его мысли на три шага всех опережают. Слава Богу, водит он не так, как разговаривает.

— У меня контракт ещё на год.

Машина перед нами замедлила ход, и мы тоже. Маркус воспользовался возможностью взглянуть на меня.

— Нет, я имел в виду — когда контракт закончится, ты собираешься остаться или вернёшься в Бостон?

— Не знаю.

Я поправила ремень безопасности, чтобы он не придавливал к шее капюшон куртки.

Это правда. Я не знала, хочу ли оставаться в Мейвилле, да и вообще в Миннесоте. Я даже не знала, будет ли у меня такая возможность. Вполне вероятно, что руководство библиотеки вежливо улыбнётся, пожмёт мне руку, поблагодарит за работу и распрощается. А хочу ли я остаться? Решение два года заниматься восстановлением этой библиотеки и подготовкой к юбилею было принято импульсивно. Возможно, самое импульсивное решение в моей жизни. Однако оно не было спонтанным. Скорее, я просто сбежала от Эндрю — его женитьба на официантке положила конец нашим отношениям — и от своей непредсказуемой родни, которая уже привыкла, что я всегда ответственная и положительная. Но мне здесь понравилось, я так и сказала.

— Не скучаешь по Бостону?

— Иногда. Я скучаю по семье. И там у меня друзья, — я натянула шапку на уши. — Но здесь у меня тоже есть друзья.

И Оуэна с Геркулесом невозможно представить в городской квартире. Там мне никак не скрыть их странного поведения. А Оуэн сойдет с ума, если не сможет красться по двору, как его дальние африканские родичи, охотящиеся на газелей.

— Они правда никому не даются в руки? — спросил Маркус. Ну вот, снова неожиданный поворот. Я подумала о Старом Гарри и Агате. Невозможно объяснить, почему коты так отнеслись к ним.

— В основном, да, — ответила я.

— Думаешь, это потому, что они из Вистерия–Хилла, потому, что они были дикими? — он смотрел на левую сторону дороги, где Гарри поставил два отражателя, отмечающих дорогу к заброшенному поместью.

— Отчасти, — согласилась я. Иногда я думала, что Геркулес и Оуэн такие просто потому, что они из Вистерия–Хилла. Кое–что в них я не могла логически объяснить. И в Вистерия–Хилле тоже. Бывая там, я всегда с тревогой ощущала, как обостряются все чувства.

Маркус выключил поворотник и направил машину к дому.

— Рома считает, что они не были дикими, — сказала я, когда мы выехали на длинную подъездную дорожку.

Гарри почистил её и посыпал песком, но под ним были грязь и гравий, и езда по ней слегка напоминала большой вибромассажёр, из тех, что обещают вытрясти из тебя несколько лишних фунтов. Мы наехали на бугор, и мой желудок подпрыгнул как мяч, отскочивший от края баскетбольного кольца. Я схватилась за сиденье.

— Значит, кто–то мог их здесь оставить? — спросил Маркус.

— Да.

Я не стала добавлять, что тот, кто бросил в Вистерия–Хилле двух крошечных котят, оставил их умирать. Мы подпрыгнули в глубокой канаве, машину тряхнуло.

— Извини, — пробормотал Маркус.

— Мне так кажется, или эта дорожка становится хуже? — спросила я.

Он крепко сжимал руль, мы подпрыгнули на последнем повороте.

— Эта зима холоднее, чем обычно, плюс осенью тут было много грязи из–за дождей.

Он въехал на площадку, которую Гарри расчистил для парковки, выключил мотор и обернулся ко мне.

— Как насчёт того, чтобы поговорить с Эвереттом Хендерсоном? Может, весной он согласится выровнять эту дорогу?

Я натянула варежки, покрепче намотала вокруг шеи шарф.

— Конечно. Что именно нужно сделать?

— Погоди. Ты серьёзно?

— А ты разве нет?

— Я пошутил.

На его щеках вспыхнул румянец.

— Правда? А я не заметила, — сказала я, вылезая из машины и безуспешно стараясь не улыбаться.

Его ответная улыбка и розовые щеки смотрелись очень мило.

Маркус открыл багажник и протянул мне холщовую сумку с кошачьим кормом — сухим, влажный замерзал гораздо быстрее. Он вытащил две фляги с водой и захлопнул крышку. Начиная с декабря, Рома устраивала дополнительные смены, чтобы у кошек всегда была вода.

Мы обошли старый дом. С каждым визитом сюда он казался мне ещё более печальным и заброшенным. В нём много лет никто не жил. Ни Хендерсоны после смерти матери Эверетта, ни кто–либо другой после того, как пару лет назад смотрители переехали поближе к дочери.

Сам Эверетт никогда не говорил о поместье. Никаких объяснений, ничего. Просто не говорил. И из–за этого про Вистерия–Хилл ходило множество слухов. Говорили, что там живут привидения, а ещё — что тамошние коты очень старые и обладают какими–то магическими способностями. Рома считала, что, скорее всего, это потомки кухонных кошек поместья. Но многие верили, что эти кошки ведут род от Финна, кота матери Эверетта, у которого, как считалось, были магические способности. Последний слух меня тревожил. Все знали, что мои Оуэн и Геркулес из Вистерия–Хилла. После того как Рома сказала мне, что думает, будто они не были дикими, я стала говорить всем, что, возможно, их подбросили. Мне не хотелось, чтобы кто–то считал, будто у моих котов есть суперспособности

В какой–то момент хотели переловить всех котов и найти для них хозяев. Рома резко воспротивилась этому и постаралась объяснить людям, что дикие коты никогда не станут домашними пушистиками, катающими по гостиной клубок шерсти.

— Думаешь, это правда? — спросил Маркус, когда мы подошли к старой конюшне, где находились кошачьи домики и место для кормёжки.

— Правда что? — переспросила я, а он придержал для меня дверь.

— Что эти коты не совсем обычные?

Я обернулась и постаралась не ухмыльнуться.

— Думаешь, у них есть сверхспособности? Или они оборотни?

Я постояла пару секунд, чтобы глаза привыкли к полумраку.

Маркус аккуратно закрыл за нами дверь.

— Нет, это ерунда. Но ты должна признать, что кое–кто из них прожил очень долгую жизнь, — он вытянул обе руки, — в весьма неподходящих условиях.

Про Маркуса Гордона не скажешь, что он из тех, кто купится на мистические россказни о старом поместье и котах.

— Думаешь, у котов какая–то генетическая мутация? — спросила я.

Теперь, когда зрение приспособилось к полутьме, я пошла к месту для кормления.

— Возможно.

Я напряглась. Не хотелось бы, чтобы он — да и кто угодно — узнал про Оуэна и Геркулеса. Я наклонилась убрать солому и сухие листья вокруг полки, где стояли миски.

— Так ты думаешь, их надо отвезти куда–нибудь для изучения?

— Нет.

Я выпрямилась и повернулась, чтобы видеть выражение его лица. Он снял шапку, волосы на макушке торчали. Вылитый мальчишка, а не докучливый полицейский.

— Я думаю, коты вправе жить там, где им хорошо. Они никому не мешают, и я считаю, никто не должен мешать им.

— Секундочку. Здесь снова был кто–то посторонний? — спросила я, запихивая варежки в карман и расстёгивая сумку с кошачьей едой. — Я знаю, что на этой неделе Рома пару раз ездила сюда вне графика.

— Похоже на то, — он взял у меня миски для воды. — В понедельник дверь была не заперта.

— Может, кто–то просто забыл её закрыть? — спросила я, хотя точно знала, что никто из волонтёров не будет беспечным в том, что касается безопасности котов.

— Гарри видел следы.

— Какие?

— От снегохода, — Маркус поставил миски на место.

Пару раз, когда погода была совсем уж плохая, Гарри приезжал на своем снегоходе кормить котов, но в остальное время все ездили на машинах.

— С котами все было нормально? — спросила я, пока он наливал в миски воду.

— Насколько возможно об этом судить. Я думаю, тот незнакомец не знал, где кошачьи дома.

Кошачьи домики — сделанные волонтёрами Ромы утеплённые укрытия — находились в углу старой постройки, скорее всего, бывшей кладовой.

Я наполнила все миски едой, и мы с Маркусом отошли к двери и стали ждать, присев на корточки на пыльном полу.

— Зачем вообще кому–то приезжать сюда? — прошептала я.

Он пожал плечами.

— Кто знает? Может, это просто дети. Слухи, если задуматься, идут очень увлекательные. Какой ребенок не захочет кота, который живёт сто лет и может превратиться в волка?

Я уловила движение в дальнем конце конюшни и предупреждающе положила ладонь на руку Маркуса. Появились коты. Первым вышел приземистый чёрно–белый кот, напоминавший Геркулеса, только на мордочке у него было меньше белого. Другие осторожно по одному шли за ним. Они все уже давно поняли, что присутствие волонтёров означает еду, а мы знали, что нужно сидеть тихо, пока они едят. Как и Маркус, я внимательно оглядывала каждого кота в поисках признаков болезни или раны.

— Где Люси? — прошептал он.

Я огляделась. Он прав, Люси, главы этой колонии, нигде не было видно. Обычно она появлялась первой, проверить, всё ли в порядке. Я щурилась, вглядываясь в тусклый свет. За одной из опор, поддерживающих крышу, что–то шевельнулось, я надеялась, что кошка. Я подалась вперёд, схватившись за руку Маркуса для равновесия. Он в самом деле приятно пах, как фруктовый салат из апельсина, лимона и грейпфрута.

По полу медленно пробиралась трёхцветная Люси и что–то несла в зубах. Вернее, почти волокла. Она остановилась, дёрнула ушами. Я ничего не услышала, но её внимание что–то привлекло. Она оглянулась. Потом, видимо, успокоившись, опять повернулась. И посмотрела прямо на нас. Я даже дышать на минуту перестала — не хотелось её пугать. Кошка прижала лапой свою ношу, чтобы получше ухватить зубами, и направилась к нам.

Стоит подойти к ней, или это отпугнёт и Люси и остальных котов? Все они продолжали есть, не обращая на неё никакого внимания, разве что поднимали взгляд, когда она пробиралась мимо.

Люси подошла ближе. Она всё ещё немного хромала, с тех пор, как прошлым летом поранила лапу. А то, что она тащила, явно было тяжёлым, и размером почти с половину Люси. Не птица, я не видела перьев. Зато видела длинный хвост и… мех? Я крепче схватилась за руку Маркуса.

Люси продолжала свой путь. Примерно в шести футах от нас она остановилась, бросила свою… ношу на деревянный пол и посмотрела на нас. Потом подтолкнула лапой мёртвую зверюшку — я была совершенно уверена, что она мёртвая — в нашу сторону.

И до меня дошло — Люси принесла нам подарок. Оуэн и Геркулес иногда приносили добычу — стрекозу, мёртвую птицу или очень волосатую гусеницу. Оуэн однажды подарил Ребекке дохлую летучую мышь, которая была больше, чем он сам.

— Спасибо, киска, — тихонько сказала я.

Люси секунду смотрела на меня, склонив голову набок. Потом наклонилась и носом подтолкнула свой подарок поближе, махнула хвостом и побежала к кормушке.

Пока Люси ела, мы не двигались и молчали. Ноги сводила судорога — мы так долго сидели, согнувшись, на холоде. Одним глазком я следила за мёртвой зверюшкой, на случай, если вдруг она окажется не такой уж мёртвой.

Коты заканчивали еду и уходили один за другим, пока у кормушки не осталась одна Люси. Как и Оуэн, она обнюхивала и внимательно изучала каждый кусочек прежде, чем съесть. Наконец, кошка потянулась, отошла от кормушки на пару шагов и начала мыть мордочку.

Я размяла костяшками пальцев сведенные мышцы в правом бедре. Если бы не держалась за Маркуса, я бы точно упала. Мне показалось, что Люси делала это сознательно, понимая, что нам приходится ждать на полу у двери, пока она закончит. Время от времени она поглядывала в нашу сторону. Наконец она в последний раз провела лапой по морде, потянулась и не спеша двинулась назад, в укрытие. Походка Люси была грациозной, как у льва в пыльной африканской саванне, и с чуточкой той же львиной угрозы.

Теперь мы могли подняться. Я переступала с ноги на ногу, чтобы размять мышцы, а Маркус подошёл к подарку Люси, посмотрел на мёртвое животное и подтолкнул носком ботинка.

— Кажется, это просто полевая мышь, — сказала я.

Он удивлённо посмотрел на меня. Думал, я как все девочки — брошусь к нему и закричу?

— Мои родители работали во многих летних театрах, и во всех водились не только актёры.

— Как мило.

Он обошёл мёртвую мышь, чтобы взять вторую канистру с водой.

— Как–то вечером они играли Шекспира в летнем театре в парке. Мать думала, что делит гримёрную — просто тент — с отцом, — я начала смеяться от воспоминаний. — А оказалось, это енот, пришёл за припрятанным там арахисовым маслом.

— Да брось. Ты шутишь.

— Нет. — Я никак не могла перестать смеяться. — Даже не знаю, кто больше удивился — мать или бедный енот. За палаткой кто–то оставил бутафорский меч. Она схватила его и погналась за енотом. Он не собирался отдавать чашку с маслом без боя.

Маркус, стоявший со скрещенными руками, опять засмеялся. Он вполне мне нравился, когда был собой.

— Она бегала за енотом с мечом наперевес по лужайке вокруг палатки и прямо перед сценой. Не забывай, на ней была нижняя юбка и корсет со шнуровкой.

Я просто тряслась от смеха.

— И что дальше?

— Она получила лучшую рецензию за весь двухнедельный фестиваль. Никто не понял, что это всё не входило в пьесу.

Мы быстро убрали место для кормления. Я собрала миски и подняла несколько кусочков упавшей еды. Маркус выставил ещё воду. Я последний раз оглядела сарай. Все выглядело нормально.

— Готова ехать обратно? — спросил Маркус.

Я кивнула и взяла сумку с едой и грязными мисками.

— А как же это? — спросила я, когда мы поравнялись с дохлым грызуном.

Маркус поморщился.

— Наверное, не стоит его тут оставлять. Не хочу привлекать других животных. — Он надел шапку. — В машине есть лопата, я могу хотя бы вынести его наружу.

— Хорошая идея.

Мы вернулись к машине. Я положила сумку назад, Маркус открыл переднюю пассажирскую дверь и вынул маленькую лопату.

— Сейчас вернусь, — сказал он.

Я села в машину и сняла шапку и варежки. В подстаканнике между сиденьями была бутылка дезинфицирующего геля, я протерла им руки, и они слабо запахли лимоном. Что–то врезалось мне в бедро. Порывшись в кармане, я нащупала Ромин скотч. Не забыть бы его вернуть. Я отвернула крышку термоса. Внутри, как в русской матрёшке, была вторая чашка. Я приберегла её для Маркуса.

Через пару минут он вернулся, положил лопату в багажник и закрыл его.

— Готово, — сказал он, усевшись в машину и потянувшись к дезинфицирующему средству.

— Кофе? — с надеждой спросил он, увидев мою чашку.

— Прости, горячий шоколад. Хочешь?

— Нисколько не хуже. Очень хочу.

Я налила чашку и осторожно вручила ему.

— Ммм, вкусно, — сказал он, прикрыв глаза от удовольствия. — Старый фамильный рецепт?

— Нет, — засмеялась я.

Он удивлённо поднял брови.

— Мама умеет готовить три вещи: лимонад, бисквиты на соде и тосты. Папа может сделать только мартини.

— Серьёзно?

— Серьёзно. И с тостами всё очень сомнительно.

— А как же ты научилась готовить?

Я пожала плечами:

— А как ещё? Библиотека и одна милая женщина в Южной Каролине, владелица театра прямо на побережье. Она научила меня секрету лучшего шоколадного пирога.

— И это? — улыбнулся он мне поверх чашки.

Я рассмеялась:

— Я тебе не скажу, иначе это уже будет не секрет.

— Тогда тебе хотя бы придется испечь его и дать мне попробовать.

— Замётано.

Он допил какао и протянул мне пустую чашку.

— Хочешь ещё?

— Нет, спасибо, — ответил он, выуживая из кармана ключи. — Ну а как мартини?

— Мартини? — я не сразу поняла, о чём он. — Хороший, насколько я знаю. Я не эксперт по мартини, но моя подруга Лиза разбирается, и он ей нравится.

Он нашёл ключи и потянулся к ремню. Мой уже был пристегнут. Я допила какао и собрала термос. Маркус завёл машину.

— Домой? Или где тебя высадить?

— Домой, пожалуйста. До обеда я в библиотеку не собираюсь.

Он дал задний ход.

— Ты закрываешь библиотеку раньше из–за Зимнего фестиваля?

Я кивнула.

— Лита сказала, все пойдут на ужин в Общественный центр.

— Она права, — сказал Маркус, когда мы выехали на разбитую замёрзшую дорожку. — Еда там, кстати, отличная.

— Верю, — улыбнулась я. — Я пробовала яблочный пирог Мэри.

— С удовольствием съем сегодня вечером пару кусочков.

Это был мой шанс.

— Ты сможешь прийти? Или слишком занят тем делом?

— Ты про смерть миссис Шепард? — мы переваливались по глубоким замёрзшим колдобинам, и машина замедлилась до скорости улитки. — Надеюсь, смогу.

Маркус не отводил взгляд от дороги, но я заметила, как дрогнул крошечный мускул на его щеке. Хитрость не сработала, меняем план.

— Значит, её сбила машина? — спросила я. Я по–прежнему была уверена, что Агата не умерла естественной смертью.

— Результаты вскрытия будут сегодня утром.

Это не означало ни да, ни нет. Мы были уже в конце подъездной дорожки. Маркус резко затормозил, колёса скользнули по льду.

— Почему ты спрашиваешь? — спросил он. — Ты чего–то мне не сказала?

— Я рассказала тебе всё, что произошло вчера утром. «А о предыдущей ночи ты не спрашивал», — добавила я про себя.

Мы выехали на старую дорогу. Зимнее солнце, удивительно тёплое, грело затылок.

Маркус не отводил взгляда от дороги.

— А ты видела что–то ещё в другое время? Например, предыдущей ночью?

Похоже, он умеет читать мои мысли. Как ему это удавалось? Я вытащила из кармана тюбик гигиенической помады. Губы вдруг пересохли, и мне нужно было выиграть время. Я защёлкнула крышку и покатала тюбик в пальцах прежде, чем сунуть обратно в карман. Это привлекло его внимание.

— Как ты это сделала?

— Что?

— Крутила пальцами эту штуку.

Я глянула на руки.

— А, это. Как четвертак, то же самое.

Он вздохнул.

— А фокус с четвертаком ты откуда знаешь?

Я почувствовала, как щёки заливает краска.

— Ну, это всё покер.

— Покер?

— Ага, за сценой много играли. Труппа, свои. Я смотрела. Училась.

— Понятно, — он свернул на Маунтин–роуд и чуть сбавил скорость в общем потоке.

Я так и не ответила на вопрос. Может, обошлось.

— Итак, — он глянул в зеркало, — ты хотела рассказать, что видела ночью в среду.

Я медленно выдохнула. Из кожи вон лезу, пытаясь защитить того, кто не нуждается в защите. Гарри–старший не водит машину. Какое имеет значение, спорил ли он с Агатой?

— Не думаю, что это как–то связано со смертью Агаты, — начала я, поднимая руку. Я знала, что он собирается меня прервать. — И да, я понимаю, это тебе судить, что важно, а что нет.

Он не стал меня перебивать. А когда заговорил снова, сказал только «продолжай». И по тону голоса я поняла, что он снова включил режим детектива.

— Агата подошла к кафе, когда мы с Мэгги и Ромой там были. Ждали Орена, чтобы он открыл для нас Общественный центр.

В памяти всплыла картинка — пожилая женщина в старом клетчатом шерстяном пальто, тут же сменившаяся другой — то же пальто в тёмных пятнах крови.

— Эрик передавал ей еду. Как раз после того, как мы вышли.

Маркус ничего не говорил, и я надеялась, что его молчание было знаком продолжать. Я уже знала, что скажу дальше.

— Недалеко от кафе я увидела Агату с Гаррисоном Тейлором.

— И что они делали?

— Насколько я могу судить, разговаривали. Я не слышала о чём.

— И это всё?

— Ага. Я проводила Гарри к Эрику.

Он бросил на меня быстрый взгляд. Мы были уже почти у моего дома.

— А почему ты это сделала?

— Дорожка была скользкая. А он пожилой человек.

— Значит, это всё — сказал он. — Ты увидела, что мистер Тейлор говорит с миссис Шепард. Ты проводила его в ресторан.

— Это всё, — внутри меня начинало расти раздражение. — А что? Думал, я погналась за Агатой, затащила её в переулок и хлопнула сумкой?

— Ты это сделала?

На секунду мне захотелось хлопнуть его варежками. Я глубоко вздохнула и справилась с порывом.

— Нет. Не делала.

— Я знаю, — сказал он. — Официантка видела тебя с мистером Тейлором. И Питер Лундгрен.

— Значит, у меня есть алиби.

Маркус улыбнулся и свернул к моему дому. Я проглотила свой гнев и подобрала термос. Он обернулся.

— Спасибо за какао. И за то, что помогла мне сегодня.

— Да не за что, — сказала я, пожалуй, слишком резко. Досадно было, что он мне не доверяет, хотя я знала, что не доверять никому — часть его работы. — Всего хорошего, — добавила я и выскользнула из машины.

На кухне Оуэн лежал на боку в квадрате солнечного света и лениво умывался.

— Привет, меховой шарик, — сказала я, снимая старую куртку. — Я вчера вечером забыла — Ребекка передала тебе подарок.

При звуке этого имени Оуэн вскочил, рысью подбежал поближе и остановил на мне выжидательный взгляд. Я вытащила из кармана другой куртки бумажный пакет, открыла его и извлекла Весёлого цыплёнка Фреда. Если кошачья морда может светиться от радости — с Оуэном произошло именно это. Я сняла с жёлтой игрушки упаковку, нагнулась и протянула Оуэну. И даже не стала говорить обычное «Ребекка тебя балует». Оуэн схватил цыплёнка и исчез за дверью.

Через секунду в гостиную вошёл Геркулес. Он посмотрел вслед Оуэну и перевел вопросительный взгляд на меня.

— Ребекка, — оправдалась я.

Герк зевнул. Кошачья мята его не привлекала.

— Тебе она тоже кое–что прислала, — я протянула бумажный пакет.

Герк поднял голову с большущими зелёными глазами. Я покачала пакетом:

— Хочешь посмотреть?

Конечно да, но, в отличие от Оуэна, Геркулес не любил выдавать нетерпения. Он медленно подошёл, посмотрел на маленький коричневый пакет и принялся оглядывать кухню, будто ему было всё равно. Я подождала, пока он усядется передо мной, и достала банку сардин.

— Мур, — сказал кот. Он знал, что там в банке.

— Как думаешь, может, стоит попробовать, вдруг они испортились, или ещё что?

Я поставила банку на столешницу, нашла миску и открыла крышку. В нос ударил запах рыбы и масла.

— Пахнут как сардины, — я вынула вилкой две рыбки и положила на тарелку.

Геркулес разглядывал свою лапу, делая вид, что ему всё равно. Я поставила перед ним миску, он понюхал рыбку и взглянул на меня.

— Да, кажется, пахнет нормально, — сказала я.

Он лизнул масло. Потом ещё чуть–чуть, а потом прекратил притворяться незаинтересованным и начал есть, вздыхая от удовольствия.

— Вкусно? — поинтересовалась я.

Ответом стало лишь чавканье. Я посчитала, что это «да».

Я убирала остатки сардин, когда зазвонил телефон. Мэгги.

— Поможешь мне сегодня?

— Конечно. Что нужно?

— В основном ещё одна пара рук и глаз.

— Наверное, я смогу уйти часа в три, — я выглянула в окно. Небо синее, солнце светит, рука не болит. Снега пока не ожидается.

— Было бы здорово, — сказала Мэгги. — Руби, скорее всего, тоже придёт, а она в магазине до двух.

Я опустилась на пуфик.

— Как она там?

— Лучше.

— Маркус сказал, что вскрытие было сегодня утром. Я знаю, что Руби это важно, — сказала я.

— И Роме, и многим другим, — добавила Мэгги. — Ты сможешь что–нибудь узнать через Маркуса?

— Вряд ли, — ответила я, стряхивая с пуфика комок серой кошачьей шерсти — доказательство, что Оуэн спал на нём, пока меня не было дома.

— Я утром ездила с ним в Вистерия–Хилл, но ничего не выяснила. И даже не начинай, — я погрозила пальцем, хотя она и не видела этого. — Я ездила кормить котов. Я не хочу с ним встречаться. Бóльшую часть времени он мне даже не нравится.

— …и он даже в библиотеку не записан, — закончила она.

— Точно, — пробормотала я. Что это я услышала в трубке, смех? — Он думал, что это я убила Грегора Истона.

— Тебя не подозревали по–настоящему и даже не арестовывали.

— Он считал, что я встречаюсь с Истоном. С мужчиной в два раза старше.

— Но ты же не встречалась, — резонно возразила Мэгги.

— Почему ты не пристаешь к Роме насчет её личной жизни?

— Ты знаешь, ходят слухи, что у неё кто–то есть.

— Тут всегда ходят какие–нибудь слухи, — заметила я. — Я слышала то же самое. Единственная особь мужского пола, которую она видит на постоянной основе — старый жеребец, которого Кинги купили своей дочери.

Мэгги рассмеялась.

— Жду тебя в три.

— Увидимся, — ответила я и повесила трубку.

Я пошла наверх и проверила почту. Пришло сообщение от моей сестры Сары, которая сейчас работала над фильмом на севере Канаде. Сара — режиссер–документалист, но деньги зарабатывает в качестве гримёра в независимом кино. На прикреплённом фото она щурилась на солнце, лицо почти полностью скрыто капюшоном парки. Я стала рассматривать фон. Снега почти столько же, сколько в Мейвилле.

Второе сообщение был из Бостона от моей подруги Лизы. «Я соскучилась. В следующем году в это время ты будешь дома» — так оно заканчивалось.

В следующем году. Я прожила в Миннесоте почти год. И значит, по контракту остался ещё один. А что, если мне предложат остаться? Хочу ли я? Отъезд из Бостона был импульсивным решением. Эндрю женился на другой. В этом поучаствовало изрядное количество алкоголя, но тем не менее, раз женат, это значит, что нам не быть вместе. И хотя я любила маму, папу, моего брата Итана и Сару, они были беспечны и непредсказуемы. Кто–то должен был быть разумным и практичным. Кто–то должен обеспечивать семью молоком и туалетной бумагой. Кто–то должен заполнять кучу бумаг в приёмном покое больницы. И соорудить ужин, хотя бы в виде бутербродов с бананом и арахисовым маслом. Сколько себя помню, это была я. Я, когда были только мама, папа и я. Я, когда они развелись и я жила с ними по очереди. Я, когда они снова поженились, потому что не могли оставить друг друга в покое, а Итан и Сара стали, скажем так, гостями на свадьбе.

На самом деле я сбежала в Мейвилл. Я не собиралась заводить друзей. В Бостоне все считали, что я вернусь, когда закончится двухлетний контракт. Я попыталась представить, что больше нет посиделок у Эрика с Мэгги и Ромой, что я больше не хожу на тай–чи — у меня уже почти получался полный комплекс — и не пью чай со льдом у Ребекки в беседке. А Оуэн и Геркулес? Могу я забрать их в Бостон?

Я попыталась представить их в городской квартире. Оуэну, воображавшему себя охотником (хотя на самом деле птичкам ничто не угрожало), это не понравится. И как заставить Геркулеса сидеть дома? Я не могу оставить котов. Они никому не позволят прикоснуться к себе. Ну, кроме покойной Агаты и умирающего Старого Гарри. И как мне объяснить — Роме, Мэгги и всем остальным — про котов? Рома считала их особенными, но имела в виду их привязанность ко мне.

Мне хотелось присутствовать на репетициях у мамы и папы, увидеть, что на этот раз Итан сотворил со своими волосами, или сходить на вечеринку к Лизе, но в остальном не так уж я скучала по Бостону. Как ни странно.

Что–то в коридоре привлекло мое внимание. Оуэн шёл мимо двери спальни с головой цыплёнка Фреда во рту и блаженным выражением на лице. Кажется, он пошатывался. Что бы ни говорила Рома, он мятный наркоман.

Я посмотрела на часы. Самое время включить мультиварку и пораньше отправиться в библиотеку. Я сварганила ужин, быстренько прибралась и метнулась наверх, собираться на работу.

— Я ухожу, — крикнула я котам, надевая куртку.

Откуда–то из недр дома донеслось мяуканье Оуэна. Через секунду появился Геркулес.

— Увидимся, — сказала я.

— Мрр, — ответил он и исчез в гостиной.

Я напялила ботинки и шапку и взяла сумку. Уже запирая дверь, я вдруг вспомнила, что не взяла с собой обед. Я посмотрела на часы. Быстрее будет сбегать к Эрику за сэндвичем, чем возвращаться и что–то готовить. И может, я услышу последние новости о смерти Агаты Шепард.

Я миновала три дома вниз по холму, когда мимо прокатил пикап Гарри–младшего, замедлил ход и остановился. Гарри опустил стекло.

— Привет, Кэтлин, подвезти вас вниз?

Солнце светило ярко, но с таким ветром не особенно грело.

— Не откажусь.

— Тогда залезайте, — он снова поднял окно.

Я подождала, пока с другой стороны проедет фургон, перебежала улицу и вскарабкалась в пикап. Должно быть, он далеко не новый, но Гарри заботился о своём старом «форде», внутри оказалось неожиданно жарко, как будто я сидела у горящей печи.

— Большое спасибо, — сказала я, застёгивая ремень безопасности.

— Не за что. — Он поставил машину на передачу и проверил зеркало прежде, чем выехать на улицу.

Я откинулась на бирюзовое виниловое сиденье, сквозь куртку постепенно пробиралось тепло.

— Мне нужно купить машину.

— А почему не покупаете?

— Главным образом, из–за лени, — засмеялась я. — Я продала свою машину в Бостоне и собиралась купить новую здесь, — я протянула руки к радиатору отопления. — Но тут легко повсюду добраться пешком. И вы же знаете, что говорят о добрых намерениях.

— А как же, — улыбнулся Гарри.

— А вы придёте сегодня вечером на ужин Зимнего фестиваля? — спросила я.

— Безусловно. Старик не пропускал ужин Зимнего фестиваля уже… эмм… да ни разу, кроме того случая, когда уезжал за границу. Пока у него бьётся сердце, он будет там.

— Надеюсь, ещё долго, — сказала я.

— Я тоже, — Гарри открыл рот, будто собираясь что–то добавить, но промолчал.

Я не стала спрашивать. Гарри скажет всё, что хотел, когда придёт время.

— Вы в библиотеку? — спросил он у подножия холма.

— Я собираюсь к Эрику за обедом. Но могу выйти здесь.

— Я еду в книжный магазин, — Гарри включил поворотник. — Он совсем рядом, через дверь.

— Отлично, — обрадовалась я возможности проехать ещё пару кварталов в тёплой и уютной машине.

— Слышали что–нибудь о смерти Агаты Шепард? — спросил Гарри слишком небрежным тоном.

Я посмотрела на него, но он не отводил взгляда от дороги. Мне вдруг показалось, что он не случайно проезжал мимо.

— Утром я ездила в Вистерия–Хилл с детективом Гордоном. Он сказал, что вскрытие было сегодня. Больше никаких новостей.

Гарри вздохнул:

— Кэтлин, я волнуюсь за старика.

— Они были друзьями. — Я увидела напряжённость на его лице.

— Были, — тихо сказал Гарри. Мы остановились у знака «стоп», за нами никого не было. — Они перестали разговаривать много лет назад.

На минуту я засомневалась. Не хотелось обмануть доверие старика, но Гарри явно знал, что стало с дружбой Агаты и его отца.

— Он сказал мне, они поссорились, — наконец произнесла я.

Гарри кивнул.

— Вы ему нравитесь.

Он отвернулся к воде.

— И он мне.

Гарри въехал на пустую парковку рядом с кафе, остановил пикап, и прежде, чем снова заговорить, ещё несколько мгновений смотрел в ветровое стекло.

— Кэтлин, он, кажется, ссорился с Агатой тем вечером?

Я отстегнула ремень, ненадолго отсрочив ответ.

— Они о чём–то беседовали. Это длилось очень недолго. Ваш отец был расстроен, хотя и старался этого не показывать. Как вы узнали?

Он поднял руку и внимательно изучил ладонь прежде, чем отвечать.

— Он был сам не свой, ещё до того, как узнал про Агату. И детектив Гордон приходил прошлой ночью поговорить с ним, — он перевёл дыхание. — Отец не сказал, чего хотел детектив, но говорил что–то насчёт сказанных в гневе слов, которые не возьмёшь назад. Полагаю, это про Агату. Ясно, что эти двое о чём–то поспорили.

Я тронула его за руку.

— Что бы это ни было, спор не имеет отношения к её смерти, — другой рукой я указала на кафе. — Ещё до встречи с вашим отцом она поссорилась с Эриком. Люди ссорятся, Гарри. И это не всегда имеет значение.

Гарри провёл рукой по подбородку.

— Он стащил один из моих старых пикапов и уехал один. Сказал, мол, передумал и хочет посмотреть, что происходит на аукционе. Поцарапал чем–то крыло спереди, наверное, при парковке. По крайней мере, ему хватило здравого смысла позвонить мне от Эрика.

Я услышала биение своего сердца. Гарри–старший ездил на машине в среду ночью.

— Я не знала, — медленно сказала я. — Но это не значит, что он ездил к Агате.

— Временами у отца бывают провалы в памяти, когда он не может вспомнить, где он был или что делал. — Гарри снова провёл рукой по лицу. — Доктора не знают — то ли это небольшой инсульт, то ли разновидность судорожного расстройства, или даже опухоль мозга. — Он покачал головой. — Упрямый старик категорически отказывается от обследования.

Он смотрел в ветровое стекло.

— Кэтлин, прошлой ночью у него случился провал в памяти. Он не признаётся, но мне это знакомо, так что я точно могу сказать, когда с ним такое случается.

Гаррисон был за рулём. Нет. Я не поверю. Что бы ни случилось с Агатой, Гарри–старший не имеет к этому отношения. Как только что сказал Гарри? «По крайней мере, ему хватило здравого смысла позвонить мне от Эрика». Я проводила старика в кафе, и Гарри его оттуда забрал. В тот момент Агата была жива.

— Гарри, когда ваш отец оставил Агату, она была жива, — сказала я. — Я видела, как она шла по дорожке. Я отвела вашего отца к Эрику, откуда вы его и забрали. Я понимаю ваше беспокойство, но думаю, волноваться не о чем.

Гарри вздохнул с облегчением.

— Спасибо.

Я потянулась к дверной ручке, подхватила другой рукой сумку и выбралась из пикапа на край сугроба у подъездной дорожки. Помахав Гарри на прощание, я быстро прошла короткий участок пути к кафе.

Гарри–старший вёл машину в ночь смерти Агаты. Но я привела его сюда, и отсюда его забрали. Оставался ли он на месте? Я на секунду прикрыла глаза, представила кровь, пропитавшую клетчатое пальто, и неестественно согнутые руки Агаты. Я вспомнила, как Маркус вытащил осколок стекла из отворота моих брюк. Я совершенно уверена, что это было стекло от фары.

Гарри сказал, старик чем–то поцарапал крыло пикапа. Сердце опять громко застучало. Чем–то? Или кем–то?