34

Мне нечего было собирать. Я стояла у окна без мыслей, без чувств, перебирая в памяти глупые стишки, сами собой возникающие из случайного порядка слов. Все тело онемело, и я совсем не чувствовала холода. Никто не потревожил, не пришел пожелать спокойной ночи. По темному, освещенному одиноким фонарем двору прошли гости - отправились по домам. Значит, заседание окончено. Все переживают, хоть, может и не подают вида. Об этой войне не скажут в новостях, не объявят всеобщую мобилизацию, не поднимут флаги и не грянут "Варшавянку". Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут...

Гнетут. Подгребают под себя мировой порядок. И меня пытались подгрести. Я выкрутилась тогда. А в следующий раз выкручусь? Впрочем, у меня нет выбора.

Поселок засыпал. Гасли огни в домах, и небо в ярких точках звезд становилось все выше и ярче. Изредка лаяли собаки, отмечаясь, что они на посту, чужие там не ходят, а если придут - не поздоровится.

Я зябко повела плечами, подавила зевок. Пора. К воротам подрулила машина, встала с зажженными фарами. Я тихонько спустилась по лестнице, на цыпочках, наощупь прошла по коридору, молясь, чтоб не заскрипела половица и не наткнуться на какое-нибудь препятствие. Посчастливилось. Вышла в прихожую. В груде одежды нашла свою шубу, на полке - сапоги. Оделась, оглянулась. На глаза набежали слезы. Как же не хочется уходить из этого уютного, родного тепла в мороз и неизвестность. В никуда. И это не метафора. Мне некуда было идти.

Долгие проводы - лишние слезы. Еще немного, и я осталась бы. Резко развернулась, дернула на себя тяжелую дверь, по обычаю не запертую, выскочила в звенящий морозный воздух, пробежала по скрипучим ступенькам и в несколько прыжков была у ворот. С трудом подвинула тяжелый засов, и перед тем, как толкнуть калитку, оглянулась. Милый дом, милый люди. Слишком милые, чтобы остаться.

Алексей предупредительно открыл дверь белой "шестерки", я уселась, коротко скомандовала: "Поехали", и он рванул с места. Всю дорогу до шлагбаума я через силу сглатывала горький противный ком, вставший в горле. Сонный охранник заглянул в окошко, и я непроизвольно провела ладонью перед ним. Его лицо приобрело выражение глубокой задумчивости, глаза уставились куда-то сквозь меня. На негнущихся ногах он подошел к будке, шлагбаум поднялся, мы проехали мимо, оставив его в состоянии, близком к анабиозу.

- Зачем? - укоряющее спросил Алексей.

- Чтоб раньше времени не поднял крик, - спокойно пояснила я.

Он не спросил больше ничего. Едва немного отъехали, я попросила остановиться. Он повиновался.

Я вышла, оглянулась на поселок. Отсюда он был весь как на ладони - дорога шла немного в гору. По рукам побежали мурашки, пальцы закололо, будто в них вонзились иголочки. Я подняла руки, представляя, что держу в них весь Белоозерск и жестом подвинула в сторону. Морозный воздух качнулся, на мгновение раздвоились звезды и месяц, потом снова все встало на место. Я отряхнула руки, скидывая невидимые капли. Оглянулась - Алексей стоял с раскрытым ртом.

- Не спи, замерзнешь, - насмешливо сказала я и пошла в машину. Он потряс головой и двинулся за мной, на ходу оборачиваясь.

Уже в машине, придя в себя, он выдавил:

- Всякое видал, но такого...

Я промолчала. Никак не могла ему объяснить, что меня сподвигло просто так взять и создать мираж - двойник моего Белоозерска, с домами, людьми, шлагбаумом - в двадцати километрах отсюда. А здесь для непосвященного раскинулся глухой непроходимый лес. Посмотрим, сколько времени уйдет у них на то, чтобы понять, как я оказалась в дремучей чащобе и куда потом из нее делась. Следом за машиной поднималось облачко поземки, мгновенно заметающей след. Это оказалось совсем нетрудно, и как-то уже даже привычно.

- Куда едем? - поинтересовался Алексей.

Я пожала плечами.

- Не знаю. Куда хочешь.

И, поплотнее завернувшись в шубку, закрыла глаза и моментально уснула.

Серое утро приветствовало меня гудением клаксонов. Вокруг, насколько хватало взгляда, стояли машины. Из глушителей валили облака пара, стекла покрывал морозный узор. Пробка. Я, еще не проснувшись, зевнула, потянулась, разминая затекшие ноги. Бросила взгляд на Алексея - он выглядел не ахти - под глазами залегли тени, щеки ввалились. Мне стало стыдно, но сонное безразличие подавило этот порыв. Совести хватило только на то, чтобы мельком просчитать длину пробки и включить зеленый свет нашему потоку. Надолго. Пока мы не проедем перекресток. Потом снова зевнула, потянулась и провалилась в дрему. Мне снилась довольно-восхищенная физиономия моего попутчика. А может, и не снилась.

Машина, забуксовав, остановилась. Я разлепила веки. Сначала показалось, что мы снова в Белоозерске - переулочек, частные дома... Однако сообразила, что дома слишком старые и неухоженные. Похоже, все-таки окраина города. Алексей коротко скомандовал: "Приехали!", и вышел из машины. Я тоже выкарабкалась, спросонья не в силах разогнуть спину. На улице распрямилась, выгнулась назад так, что хрустнули позвонки, пошла следом за Лешей в неказистый низенький дом. По крыльцу было страшно подниматься, даром, что три ступеньки. Того и гляди, развалятся прямо под ногами. У самого порога дома пристроилась будочка, под стать домишку. Из нее высунула нос собака породы "дворянка", собралась гавкнуть, но передумала. Вылезла вся, завиляла хвостом и сразу заслужила доверие и похлопывание по грязному загривку.

В доме оказалось чисто и уютно. Из угла на меня уставились печальными глазами лики святых со старых, рукописных икон. Перед ними на цепочке теплилась лампада, и от этого огонька стало особенно тепло и приятно. На окнах выстроились батареи фиалок и коробки с рассадой.

Из дверей, ведущих в глубину дома, вышла пожилая женщина, невысокая, худая, с аккуратно уложенными в пучок седыми волосами. При первом взгляде на нее стало ясно, что они с Алексеем - родственники, причем близкие. Те же колючие глаза, тонкие губы.

- Мама, - улыбнулся Алексей, - это Анна, приюти нас ненадолго?

Она вперилась в меня взглядом, я бесстрашно смотрела прямо, не отводя глаз. Чего мне стесняться? Я ему не любовница, ничего не украла и не собираюсь.

- Нина Максимовна, - протянула мне руку хозяйка.

Я приняла сухую теплую ладошку, и от касания будто током ударило. Непростая мама у Алексея, тоже сильная ведунья. Впрочем, в последние дни я стала как-то забывать, что существуют и обычные люди.

- Практикуете?

- Так, по мелочи, - улыбнулась она. - На хлеб насущный.

Ну-ну, усмехнулась я про себя. Особо и напрягаться не надо - ворожба, гадание, действительно по мелочи: порчу снять, сглаз, то-се. Такая силища и уходит на всякую ерунду.

- Мало интересных случаев, - сокрушенно ответила она. Как видно, подглядывание в чужие мысли у них семейное.

- Будет! - уверила ее я. - Ждите прямо в ближайшие дни.

- Ох, господи, - расстроилась старушка.

- Ничего, справитесь, - скидывая шубку на руки Алексею, ответила я. - Где у вас умыться можно?

- Ой, правда, что это я? - забеспокоилась хозяйка и, забавно семеня ножками в премилых пуховых носках, пошла впереди, показывая дорогу.

После ароматного травяного чая с покупными пряниками я отправила клюющего носом Алексея спать, а сама решила выйти поосмотреться. Хозяйка снабдила меня теплым вязаным шарфом, вложила в карман записку с адресом, чтоб не заблудилась, но не спросила, куда и зачем я направляюсь.

Днем потеплело, снег уже не так хрустел под ногами. Я вышла из калитки, пошла по переулку. Дома смотрели на нас темными разрисованными морозом окнами, будто в них никто и не жил, или они сами по себе тут жили - такие же городские аборигены. Собака увязалась за мной.

- Ну что ж, не дашь заблудиться, - разрешила я.

Обычный переулок. Я в таких бывала по работе - нужно было сделать репортаж о том, как у очередников, прозябающих в бараках, воруют квартиры. И всегда, попадая в полуразвалившиеся, гнилые избенки, слушая стенания хозяев об отсутствии условий для жизни, поражалась стремлению нашего народа к халяве. Вот она, труба, у самого забора идет, подключись и будет тебе счастье. Приложи немного усилий - там поправь, тут подбей, и тебе же приятно будет. Обои поклей веселые, занавески новые повесь, цветочки, опять же, посади. Сделай ванную, туалет в доме. Нет, будут греть воду в ведрах, ходить по нужде на двор, мыться в сенцах, втайне радуясь, что не нужно платить по простыням счетов, но продолжать жаловаться и требовать. Ну да хрен с ними. И их нужно защищать.

"А ведь они первыми встанут против нас, - подумалось. - У зла пряники вкуснее. Вместо христианского "подставь правую щеку" - коварное "а соседу выколю два глаза". Вот в чем разница: что мы можем пообещать за преданность? Чистоту души и самоуважение? А они? Все, что угодно, но за скромную плату. За душу. И многие купятся. Зачем она им, душа? Новая клетка в бетонном скворечнике дороже. А тут пройдут бульдозеры, сравняют с землей стены, поколениями намоленные, построенные руками предков. Но и они - мои люди... Несовершенные, но дети".

Я незаметно вышла к оврагу, в котором извивался узенький замерзший ручеек. По краям его нагромождались старые покрышки, ржавые остовы стиральных машин и холодильников, куски сетки-рабицы, арматура... А ведь там могут гулять дети - неподалеку как раз школа. Сколько людей проходит тут каждый день, видя эту картину, и никто не пришел и не убрал все это безобразие.

Я посмотрела на далеко раскинувшийся впереди город, поежилась, втянула плечи, руки сунула в карманы.

Может, этот мир и не стоит спасения?

Хотя нет... В нем есть Сережа. И малыш, которого хочу назвать сыном.

Достала телефон, включила, нажала на пропущенные вызовы и кнопку соединения.

- Алло! Аня?

- Да.

- Как ты?

- Скучаю.

- Я тоже...

И больше сказать нечего. Сердце разрывалось на куски, в голове стучала мысль: "Кто знает, увидимся ли еще? Но все-таки, какое счастье, что ты есть! Не спрашиваю ни о чем. Знаю, что с тобой все в порядке, не считая тревоги за меня. Стасик не болеет, уже совсем большой, топает по комнатам и разоряет полки шкафов. Лепечет. Говорит "мама", а ты упорно повторяешь: "Папа, папа, скажи, сынок". И я все время с вами, там, Невидимая. Была, есть, и буду".

- Ты уже в городе?- спросил он.

- Да.

- Приедешь?

- Конечно, - ответила я и заметила, что снова плачу.

Уже положив трубку, вспомнила, что не спросила адреса...

Загрузка...