Ловцы душ

19

По дороге на кладбище Таня молчала, погруженная в свои мысли. Я не лезла с разговорами, понимая, что ей, может быть, тяжело бывать у могилы подруги. Я рассматривала город, попутно думая о том, что скоро выпадет снег, погребет под собой остатки осени - пожухлые листочки с деревьев, доживающие последние дни цветы на клумбах. Остановятся детские карусели, люди оденутся в шубы и шапки, коляски сменятся на санки. Но это и неплохо. В каждом времени года есть свое очарование. Детишки будут играть в снежки, кататься с горок. А вскоре начнется предновогодняя суета, город засверкает гирляндами, на площадях встанут величественные елки, и по улицам начнут ходить красноносые Деды Морозы.

Но это потом, а пока есть время насладиться прощальным теплом осеннего солнца. День, и правда, выдался на редкость приятный - безветренный, тихий, ясный. Даже шум машин звучал глуше. Вся природа будто замерла в предчувствии чего-то.

Кладбище находилось на окраине города, вдали от домов и магистралей. Окруженное высокой кованой оградой, оно казалось самостоятельным государством, со своими немногословными жителями, улицами, проспектами и площадями. Такси остановилось у ворот, перед которыми разместились бабушки с букетами и венками. Недолго поторговавшись, Таня выбрала корзинку с искусственными цветами, я же купила большой букет желтых хризантем. Неловко перекрестившись на висящую над входом икону, я шагнула вслед за Татьяной в царство мертвых.

Мы шли неторопливо по главной аллее, разглядывая надгробия. Бедные, покосившиеся кресты сменялись шикарными памятниками из черного и белого мрамора, с золочеными надписями. Встречались и скульптуры - ангелы, скорбно склонившиеся над могилами, изображения самих покойных, на могиле молодого парня высился монумент в виде диджейского пульта. "К чему это им? - лениво подумалось мне. - Родители, установившие помпезный памятник, надеялись искупить таким образом вину перед сыном, на их глазах убивавшим себя наркотиками и алкоголем? Или это прикрытие перед всеми друзьями - знакомыми - родственниками, своеобразное подтверждение любви? Нет в памятнике никакого подтверждения. Говорить о любви нужно было живому. И так говорить, чтобы понял, как важна его жизнь, как нужна и ему самому и тем, кто рядом".

"А если я и родился для того, чтоб умереть молодым? - нахально отвечал мне портрет на памятнике. - Может, в этом и было мое жизненное предназначение - вспыхнуть и сгореть, как свеча, оставив след в умах и душах людей свой музыкой, своими стихами?"

- Может быть, может быть, - задумчиво пробормотала я.

- Что? - переспросила Таня.

Я с улыбкой помотала головой: ничего, мол, это я о своем.

Так мы дошли до ряда, где недавние могилы пестрели еще не выцветшими венками. Памятников не было - только деревянные и железные кресты с портретами и надписями: имя-фамилия, родился, умер.

Могилу Яны я угадала сама. Меня словно потянуло к невысокому холмику, заботливо ухоженному, накрытому покрывалом из венков. С портрета улыбалась милая девушка, кареглазая, с длинными темными волосами, добрым, открытым лицом. И вот что странно: от ее изображения не было ощущения смерти. Про нее никак нельзя было сказать, как про умершую. В отличие от изображений прочих покойников, ее портрет будто светился и излучал тепло.

- Ну, знакомься. Вот она, Яна, - будто не замечая, что я и так стою у могилы ее подруги, сказала Таня. - Красивая, правда?

Я кивнула.

Таня пристроила корзинку и ушла за водой, чтобы поставить мой букет. Я осталась у могилы одна.

- Ну, вот и ты... А это я. Удивлена? - я разговаривала с Яной, как с живой, и, казалось, ее глаза с фото вот-вот подмигнут мне, а улыбка станет еще шире. - Скажи, почему я все время думаю о тебе? Что ты хочешь донести до меня? О чем попросить? Я не знала тебя, ты - меня, так почему мне снятся твои сны? Есть кое-что общее в наших судьбах: мы обе умерли. Но я зачем-то живу. Именно так - зачем-то. У нас общая подруга, и я иногда ревную ее к тебе. А ты? Но, так уж сложилось, что кроме Тани, у меня вообще никого нет. А у тебя была семья. Но чем-то еще мы связаны, и мне нужно понять, чем. Иначе я с ума сойду от этих снов, дежа-вю и прочих фокусов. Что бы там ни было и в чем бы мы не пересеклись, а прошу: отпусти меня? Уйди из моих мыслей, вместе со своими стихами. Я сама по себе, и хочу остаться собой.

Конечно, ответа я не дождалась, и визит сюда никак не помог мне и не прояснил ничего из того, что меня тревожило. Даже внешность Яны показалась мне такой знакомой, что сюрприза не получилось. Таня выглядела разочарованной. Посидев молча у могилы с полчаса, она посмотрела на часы и махнула головой, мол, пойдем. Я встала, размяла ноги, ухватила покрепче палку, обернулась попрощаться с Яной, когда Таня сказала:

- Ань, ты не обидишься, если я попрошу тебя оставить меня тут ненадолго? Иди потихоньку, я догоню.

Я смутилась. Ну, конечно, сама могла догадаться. Торопливо кивнув, я повернулась и побрела по аллее к выходу.

Интересно, что она скрывает от меня? Ее постоянные ошибки в ответах меня беспокоят. То она знала Яну, то не знала, но вот ходит к ней на могилу, говорит о ней, как о самом родном человеке, а между тем ни разу я не слышала, чтоб она навестила ее сына и мужа. И ко мне она слишком добра и внимательна. С чего бы? Ну, со мной еще как-то можно понять - она меня спасла, все-таки, это повод следить за моей судьбой. А вот с Яной... Непонятно.

На меня накатила меланхолия. Тут, на кладбище, особенно ярко заметна тщета и бренность всего земного. Каждый день что-то происходит, кто-то рождается, кто-то умирает, и этот процесс бесконечен и неизменен. Ничего от нас не зависит, никто не спросит, хочу ли я уходить или нет. Просто придет время и мне. И не станет еще одной одинокой никчемной личности - а мир так и будет жить, как живет сейчас. Сколько их здесь, людей разных поколений, разного достатка и положения, а исход один - два метра в глубину. И заслуги при жизни тут не имеют никакой ценности - разве что место посолиднее, ближе к центральной аллее, на сухом участке... Вот оно, последнее счастье человека - быть поприличнее захороненным. Так что ценно? Пожалуй, только люди, которые рядом. Те, в которых останется частичка тебя, твои черты, твои гены. Дети, семья. Мда, иногда полезно умереть, чтобы понять, как надо жить.

В таких мыслях я брела по аллее, вороша неубранную дворником сухую листву. День будний, да еще и послеобеденное время, посетителей практически нет. Мы да вот еще впереди мужчина с коляской неторопливо идет мне навстречу, как видно, тоже навестить кого-то. Еще немного и пересечемся с ним, живые среди мертвых. Интересно, кого он тут похоронил? Он приближался, все явственнее я видела его черты. Перед собой он катил открытую коляску, в которой играл с погремушкой, очевидно, его сын. Я загляделась на малыша и не заметила, что давно улыбаюсь, глядя, как сосредоточенно он обрывает цветные шарики на подвеске. Какой милый! Я не очень люблю маленьких детей, но этот сразу понравился. Захотелось взять его на руки, потискать, увидеть, как он улыбается. Из-под вязаной шапочки выбился белокурый локон, сделав малыша похожим на херувимчика. Когда между нами было с десяток шагов, он улыбнулся. На щеках заиграли ямочки. А я замерла, как будто окатило ледяной водой. Медленно я подняла глаза на его отца.

Я читала, что такое бывает. Что вот так встретишь человека и сразу понимаешь, что это - он, тот самый. Так я и подумала. Как в замедленной съемке, он приближался ко мне, а я смотрела на его лицо и понимала, что с этого момента все изменится. Меня охватил восторг вперемешку со страхом, радостью, болью - так, словно я встретила давно жданного близкого человека. И усталость, словно с души упал тяжелый груз. Захотелось плакать и смеяться, а больше того - подойти, обнять, прижаться и стоять так, отогреваясь и набираясь сил, слушая стук его сердца.

Его лицо было родным - и не сказать иначе. Кому-то он мог показаться слишком брутальным с таким суровым выражением, кому-то - красивым, но я не оценивала его, а просто любовалась. Глаза, губы, высокий лоб, прямой нос, и светлые волосы до плеч - память услужливо сложила мозаику в картинку. Вот он смеется, вот задумчив, вот грустит... Сердце билось медленно и гулко. Я не могла пошевелиться, ничего не соображала.

Мы сблизились. Он равнодушно скользнул по мне глазами. На секунду показалось, что обернется, окликнет, и я расплачусь от счастья. Чуда не случилось - он прошел мимо, а я машинально шла вперед, отдаляясь от него. Вдруг отчетливо поняла, что не могу, не хочу уйти просто так. Это трудно объяснить, но что-то подсказало, что не прощу себе, если просто уйду. И чем дальше мы были друг от друга, тем сильнее натягивалась в душе струна, до физической боли влекущая к нему. И, повинуясь внезапному порыву, я обернулась и крикнула, и эхо понесло по аллее как заклинание, как боевой клич, как молитву, имя, вдруг всплывшее в памяти

- Сережа!

Он остановился. И медленно обернулся.