Лоринг

— Убили бы меня? — ее губы насмешливо дрогнули.

— Всё это неважно, — прервал нашу беседу младший сыщик, и по его неприятному резкому взгляду не на меня, а на Илайн, я сделал безошибочный вывод, что кое-кто здесь давно мучается от безответной любви. Знал бы этот законник, где дама его сердца предпочитает развлекаться. — А суть нашей встречи в том, что вы попали, Лоринг.

Я молчал. Кандалы давили запястья, и постоянно терзала мысль, что я не чувствую рук. Не могу пошевелить пальцами, сжать кулак. Саднящее чувство бессилия. Не представляю, зачем они меня держат здесь. Прежде мне не доводилось попадаться, но сомневаюсь, что процедура выглядит именно так.

— Сейчас, — произнес старший сыщик, — у ворот ждет повозка. В ней вас доставят в темницу Святого Джефферса, где вы проведете около трех месяцев до суда, и после, как мы все прекрасно знаем, отправитесь либо на работы в шахтах, либо, учитывая ваши заслуги, будете повешены.

Я нервно сглотнул. Мою шею уже будто что-то сжимало.

— Неприятная перспектива, — сочувственно цокнула языком Илайн.

— Леди не престало измываться над пленником, — заметил я.

— Молчать! — прикрикнул младший сыщик. — Ты не пленник, а преступник.

Они снова замолчали, и мне показалось, что разговор оборвался на самом интересном моменте. Так и было, поскольку старший, обойдя стол с печатной машинкой, сел в кресло и задумчиво произнес:

— Что вы скажете, если мы сделаем предположение, будто вашу свободу можно вернуть?

— Скажу, что внимательно вас слушаю, — мне не пришлось врать.

— Выйдите.

Последние слова относились к моим конвоирам. И вот мы в кабинете остались вчетвером. Клянусь, у меня промелькнула мысль, что сейчас все обернется пытками.

— Ситуация такова, сквайр Лоринг, что мы можем оказаться друг другу полезны, — он сложил ладони на животе. — Ваши навыки послужат на благо городу, а мы в свою очередь похлопочем о том, чтобы ваше наказание было смягчено.

Я кивнул, показывая, что заинтересован в предложении. Что может быть хуже виселицы? В тот момент я думал, что ничего. Но ошибся.

— Нам от вас нужны… с позволения сказать, консультации, — туманно продолжил старший, явно давая понять, что есть какая-то общая тайна, которую мне знать не положено. — Вам будет показан дом или несколько домов, и вы, как опытный человек, должны будете назвать все недочеты безопасности, которые увидите. Любые варианты проникновения внутрь. Ошибки в расположении охраны. Словом — всё.

Пока это звучало несколько бессмысленно, и я уточнил:

— От меня требуется назвать изъяны дома, и за это вы меня отпустите?

— Не совсем, но суть вы уловили верно. Речь не идет о том, чтобы вас отпустить. Вы останетесь в темнице, в лучших из возможных условий, без соседей по камере. И по мере надобности будете выполнять наши несложные для вашего опыта поручения, — в словах старшего не было и намека на издевку, и звучало все так просто, что немудрено было согласиться. Наверное, другой бы так и сделал, но мне решительно не нравились его слова:

— Погодите, я буду жить в клетке, как попугай, и вы иногда будете выпускать меня на прогулку?

— «Попугай»! — хохотнул младший, — я бы не придумал лучшего сравнения!

Все присутствующие, включая меня, посмотрели на него так, что сыщик заткнулся.

— Практически так и будет, — подтвердил старший. — Но не торопитесь с выводами. У вас есть время подумать. Сейчас вас отправят в темницу на общих основаниях, чтобы думалось вам легче.

Он кликнул конвоиров, и те немедленно вывели меня из кабинета. Выходя, я ощущал, как взгляд Илайн прожигает мне спину.

Двор Венаторов не раскошелился на самоходную карету, и меня погрузили в самую обычную черную повозку, запряженную двумя пегими лошадьми. Окошко было одно — на двери, с такой толстой решеткой, что и неба-то не различишь. Мои кандалы приковали к стенке, оба конвоира сели на скамью напротив, один из них ударил в стену, где сидел кучер, и мы тронулись.

И тут мною овладела тоска. Сказать по правде, у меня до сих пор не возникло ни одной мысли о возможности побега, а это означало только одно: я направлялся в темницу. Впервые в жизни.

Святым Джефферс стал только с полсотни лет назад, когда его канонизировала церковь. До этого его карьера складывалась более прозаично. Главнокомандующий имперской армии, человек выдающегося ума, талантливый стратег и при этом кровожадный и жестокий ублюдок, каких свет не видывал. Но для патрийцев, разумеется, он был спасителем: при нем наша армия не знала поражений, а потери были так малы, что воевать стало не более опасно, чем выйти из дома пропустить кружечку чего-нибудь крепкого. Мало кто думал о том, что обрушивается на наших врагов. В центре такого не услышишь, а по бедняцким кварталам разносились байки про отравленную воду, чумных крыс, холерных диверсантов. Джефферс ослаблял врага, а после — брал его голыми руками. Есть ли разница между бесчестной победой и кровавым побоищем? Наверное, для империи — нет. Но что-то мерзкое извивалось в душе от звука его имени. Поэтому когда на его портреты налепили нимб, превратив в иконы, а его именем назвали мужскую тюрьму для отъявленных негодяев, никто особо не радовался.

Здание тюрьмы выглядело как мощная крепостная башня. Она была окружена стеной с башнями поменьше, в каждой из которых были стрелки, готовые уничтожить незадачливого беглеца. За стеной находился ров, но не с водой, а с топью, через которую и пройти-то нельзя, не то что проплыть. Тех преступников, кому при побеге хватило ловкости улизнуть от пули, из топи никто не вытаскивал. Их вопли слушала вся тюрьма, а стражники наблюдали за тем, как болото пожирает свою жертву.

Во дворе находилась виселица для тех, чья смерть не должна была становиться всеобщим достоянием. В Асилуме до сих пор не отменили публичной казни, но оставили ее только для дезертиров, насильников и, гхм, воров. Мда.

Внутри двора, по обе стороны от ворот, стояли две статуи, изображающие огромных рыцарей в доспехах, опустивших мечи вниз. На одном мече было написано: «Правосудие», на другом: «Возмездие». Не уверен, что мне захочется познать их остроту.

— Выходи.

Когда дверь открыли, конвоиры вывели меня наружу. Оказывается, уже высоко поднялось солнце. Залитый его золотистым сиянием каменный двор выглядел еще мрачнее, как и помост с болтающейся петлей.

— Ага, — проследив за моим взглядом, хохотнул один из провожатых, — там будешь болтаться, вор.

За дверью в основную башню у меня отобрали жилет, обыскали и повели по коридору. Из каждого крохотного окошка в толстых кованых дверях меня провожали взгляды, непохожие на человеческие. Они и не люди. Те, кто угодил сюда, скоро забывают всё, что было прежде, что отличает нас от зверей. Они знают лишь жестокость, голод, боль и жажду свободы. Впрочем, последнее тоже скоро стирается. Я как-то общался с одним стариком, который большую часть жизни провел за решеткой. По его словам, он тосковал только «по бабам и пойлу». Причем, по первому в меньшей степени.

Меня втолкнули в свободную камеру, такую узкую, что в ней с трудом помещалась койка. Торчащая из стены труба служила и горшком, и рукомойником. Запах от нее шел соответствующий.

— Добро пожаловать, — осклабился конвоир, снимая кандалы.

Я инстинктивно потер запястья, чтобы избавиться от ощущения тяжелых браслетов. Кожа саднила. Но эти физические неудобства были мелочью по сравнению с тем, что я испытал, когда дверь захлопнулась, и я остался в темноте. Понемногу глаза привыкли к слабому освещению, проникающему через крошечное окошко в двери. Это зловоние, улюлюканье соседей через стену, мрак, липкий ужас, проникший за воротник — все это едва не вынудило меня кинуться на стену, царапать ее ногтями и орать в бессилии и панике.

Сев на койку, которая заскрипела под моим весом, я опустил голову и закрыл глаза. В том, что случилось, виноват я. И наказание понес заслуженное. Не за то, что воровал, а за то, как глупо попался. Я знал, что этот день мне дан для размышлений и подготовки. А ночь только укрепила меня в решении.

Утром, когда стражник принес мне завтрак — какую-то отвратительную, воняющую рыбой похлебку, я сказал, что готов побеседовать с сыщиком Гилбертом Вилсоном. В ответ послышался смешок и издевательское обещание немедленно передать моё приглашение.

Похоже, егеря решили меня проучить. Через день за мной прибыл младший сыщик. Как я услышал, его имя Дасти Пилс. Он появился в лакированных туфлях, настолько зеркально-чистых, что пускал носками солнечные зайчики по стенам темницы. Сегодня он был в желтой рубашке и твидовом жилете, который болтался вокруг его тощего туловища. И этот человек пытается заслужить внимание леди Илайн?

— Иди за мной, — сказал он, поворачиваясь спиной. — И без глупостей.

Будь его воля, меня бы вели сейчас не в повозку, а на виселицу. Мы не обмолвились ни словом, пока ехали в карете, и это к лучшему. Я все еще пытался сообразить, как выкрутиться из этой истории и в какой город податься.

В участке меня уже ждал старший инспектор Вилсон и попивал чай, сидя за своим столом. Он ничуть не удивился моему появлению, лишь картинно наморщил нос.

— От вас разит, как из помойного ведра, — он поставил фарфоровую чашку на блюдце, салфеткой промокнул губы. — Правильно ли мы поняли, что вор Лоринг согласен сотрудничать?

— Нет, — честно ответил я, и на его удивленный взгляд пояснил, — я просто не хочу в тюрьму. И готов обсудить условия.

— Обсудить? — фыркнул младший сыщик. Он закатил глаза к потолку, выражая крайнюю степень возмущения. — Другие бы кровью подписали любое предложение и в ноги бы кланялись.

— Но вам не нужны другие, — напомнил я, говоря исключительно с Вилсоном, который изучал меня настороженно, но без пафосного презрения. — Вам нужен именно я. Почему?

— Хотите услышать лесть? — усмехнулся тот. — Что вы один из лучших воров, что нашей сотрудницей было подмечено, как лихо вы справляетесь в нестандартных ситуациях, а это…

Он открыл ящик стола и извлек из него сложенную механическую руку, от безжизненного вида которой у меня сжалось сердце.

— …это просто восхитительно, — Вилсон убрал мою отмычку назад. — Вы это хотели услышать?

— Приблизительно, — подтвердил я. — Но почему вам вообще понадобился вор? Столько умников в вашем отделе наверняка справились бы.

— Ну, наши клиенты не совсем в курсе того, что мы собираемся делать, — судя по тому, как он заерзал на кресле, ситуация была серьезной. — Никто, кроме присутствующих в этой комнате, и леди Илайн, разумеется, не должен знать о нашем с вами соглашении.

— Но остальные егеря, то есть Венаторы, хотя бы знают? — мне стало казаться, что темница была не таким уж плохим местом. Может от меня и разило сейчас, как из нужника, но от творящихся тут дел тоже дурно пахло.

— Скажем так, — он побарабанил пальцами по столу, — официального разрешения у меня нет, и никто не признается, что слышал когда-либо о нашем с вами договоре. Для Асилума, для Патрии Магнум вы — вор. Я же предлагаю вам смягчить наказание и сохранить жизнь. Это дело является конфиденциальным на уровне государственной тайны. Его разглашение будет караться со всей жестокостью.

— Серьезно? — я позволил себе фыркнуть. — Сейчас меня должны повесить, а так — повесят дважды?

— Сквайр Лоринг, — он нахмурился, что из-под бровей почти не стало видно глаз. — Вы кажетесь мне человеком порядочным.

Громкое фырканье Пилса дало понять, что не только я считаю это заявление абсурдным, но под строгим взглядом старшего второй сыщик примолк.

— Я говорю не о том способе, которым вы решили зарабатывать на хлеб. Речь о понятии чести, которое вам известно. А уж поверьте, мы навели справки. Все эти годы, когда Двор Венаторов гонялся за вами, к нам попадали сведения из различных источников. По этим обрывкам мы сделали вывод, что вы не только талантливый вор, но также принципиальный человек.

— Это не значит, что наши принципы совпадают, — напомнил я.

— Думаю, в этот раз — совпадут, — многозначительно произнес он. Какое-то время Вилсон еще смотрел на меня из-под бровей, будто собирался что-то сказать, но в последний момент передумал. Он сменил позу на более расслабленную и произнес, — вам не придется делать ничего, что было бы ново и непривычно. По сути, мы будем просить вас… красть.

В какой-то момент мне показалось, что я ослышался. Или же от голода после тюремных харчей стал страдать слуховыми галлюцинациями. На всякий случай я переспросил, и Вилсон заверил, что все понято мною совершенно верно.

— Нам стало известно, что некоторым… людям из высшего света грозит опасность. Распространять информацию, которую не так-то просто проверить и доказать, значило бы сеять панику, а за это нас не похвалят. Но можно принудить людей улучшить охрану, получив разрешение от владельцев домов. Зная слабые места и имея их подписи, мы сведем возможность риска к минимуму или вовсе исключим его как таковой.

— Ха!

Что я еще мог сказать. Пока в голове не укладывалось, для чего меня собираются использовать.

— То есть я буду красть, чтобы вы защитили дома этих граждан от воров? Простите, вы в своем уме?

— Вполне.

— Ясно. И мне позволят оставить награбленное?

— Нет.

— Меня выпустят отсюда?

— Нет, разумеется.

— Тогда ищите себе другого дурачка.

Похоже, что такого ответа они не ожидали. Было слышно, как на улице кто-то бранит нерасторопного кучера, гремят колеса повозки, газетчик оглашает заголовки вечерних новостей.

— Да он издевается! — ударил по столу младший. — Инспектор, позвольте я отправлю его в темницу, и тогда…

Но старший сыщик его не слушал. Он медленно поднялся, задумчиво глядя на меня.

— Закат — туманное время, Лоринг. Смутное. Во мраке людям свойственно проявлять себя с иной стороны. Но вам-то это хорошо известно, верно? Вы азартный игрок?

— Нет, — ответил я искренне.

— Не любите риск. Предпочитаете действовать наверняка, — он кивнул своим размышлениям, обошел стол, встал передо мной. — Что ж, эти качества мне нравятся и подходят нашему делу. Так вот, сквайр Лоринг, я предлагаю вам сделку. Вам не всегда нравятся клиенты, верно? Они и не должны быть симпатичными, приятными, лучшими друзьями. Но взаимная выгода связывает вас надежней, чем узы брака.

— О да, много надежнее.

— Тогда считайте, что Двор Венаторов — ваш клиент, а не надсмотрщик.

В творческом подходе ему не откажешь. Я даже вежливо улыбнулся:

— Видите ли, за сделку я привык получать награду. Если в конце ждет все та же клетка и вонючие помои — какой смысл мне идти на это? До Рождества суда не будет, а в святую неделю помилования раздаются, как подаяния у церкви. Если повезет, я буду свободен еще до нового года. Так к чему мне эти ваши игры?

— Потому что ты можешь не дожить до суда, — рявкнул младший сыщик, выхватив из кобуры пистолет, но после окрика старшего нехотя убрал оружие на место.

Совсем распоясался. Махать стволом в приличном обществе не принято.

— Я понимаю, что долг перед родиной для вас — пустой звук, — без обвинения, спокойно произнес Вилсон, — поэтому давайте я под свою ответственность гарантирую, что по истечении службы у нас вы беспрепятственно покинете Асилум без единого обвинения. В наш город вам путь будет закрыт, но Патриа Магнум — великая держава.

Я во все глаза смотрел на него. К слову сказать, не меньше меня удивился Пилс. Тот, похоже, был близок к эпилептическому припадку. Фактически меня только что благословили на воровство во всех городах, кроме Асилума. У меня отбирают самый жирный кусок пирога, но при этом оставляют целыми руки, что не так уж и мало.

— Что ж, нужно соглашаться, пока сделка актуальна, — вынес я вердикт.

— Вот и славно, — Вилсон все также смотрел сверху вниз, будто собирался дать мой подробный портрет во все города империи. — А теперь ваше первое задание.

Он подошел к столу и жестом поманил меня. Вокруг пишущей машинки были разложены чертежи. Господь милосердный, да мог ли я мечтать о том, что когда-нибудь сыщик Двора Венаторов сам пошлет меня воровать, к тому же снабдив всем необходимым? Уж не сплю ли я?

— Эти чертежи хранились в архиве зодчего, — произнес Вилсон, следя за моим лицом. — Там же, в другой ячейке, находились копии чертежей большинства построек в Торговых Рядах, Имперском Дворике и Лебединых Прудах. Они все исчезли. Предположительно — похищены.

Я присвистнул. Кто-то замышлял крупное дельце, и хотелось бы знать кто. В Асилуме таких смельчаков нет, если не считать, конечно, меня самого. Но даже я не решился бы на подобную дерзость: не только похитить чертежи, но сделать это явно, словно бросая вызов.

— Так как с кого-то нужно начинать, то вот — дом Чейза, — Вилсон снова нагонял тумана. Готов поставить авард на то, что у него есть более точная причина начать именно с этого дома. Только мне пока об этом не хотят говорить. Ну и славно. Чем меньше имперских тайн в моей голове, тем лучше.

Мне дали время ознакомиться с чертежами. Впервые имею дело с такой полной раскладкой. Удивительный дом. Один этаж верхний, два — подземных. Теперь этот дом можно с закрытыми руками обчистить! Мне бы только вынести всё добро мимо сыщиков… Впрочем, подумаю об этом, когда меня выпустят отсюда.

— То есть вы хотите, чтобы я сделал с этим домом то, что может сделать кто-то другой, менее сознательный? — наши взгляды с Вилсоном встретились. — Вынести вам мешок с драгоценностями или…?

— Хватит пока драгоценностей, но не утруждайте себя забирать всё. Выберете самое ценное, вам же это не составит труда? Нужно волнение, а не громкое разбирательство.

— Ясно. Что-нибудь еще?

— Да. При любых обстоятельствах, что бы вы ни взяли в другом месте, обязательно посетите спальню хозяина и украдите что-то… заметное. Разумеется, если сможете.

Последняя фраза была чистой издевкой. Он хотел проверить, соврал ли я про азарт. Что ж, отчасти-таки соврал. Но не настолько, чтобы рисковать шеей ради пустышки.

— Если меня поймают?

— Вы отправитесь в тюрьму дожидаться суда.

— А если убьют?

— Воскрешать мы не умеем, Лоринг.

Просто великолепно. Не задание, а мечта.

Конвой вывел меня из кабинета и повел по коридору. Какой меланхолик выдумал наклеить обои, состоящие из чередования темно-серых и светло-болотных полос? Это на нижней части стены, верхнюю же украшали деревянные рамки с портретами особо выделившихся в службе егерей. Газовые лампы торчали, как поганки, и издавали неприятное шипение. Возникало впечатление, что они поджидают удачного момента, чтобы ужалить.

— Леди Коллинс!

Конвоиры умудрились отдать честь по уставу, и не выпустить меня из рук. И правда, нам навстречу плыла прекрасная Илайн. Сегодня она была еще краше, или же тусклое освещение добавляло ее образу таинственности.

— Лоринг, — приветствовала она меня, подходя ближе. — Как понимаю, вы передумали?

— Мне не оставили выбора, миледи.

— Не бурчите, — улыбнулась девушка. — Побудете для разнообразия порядочным человеком.

— «Порядочным»… Это как? — я ощущал нетерпеливое желание конвоиров скорее избавиться от меня, но никто из них не решался прервать нашу беседу. — Как вы, которая обманом привела меня в ловушку? Как Вилсон, вымогающий моего согласия?

Она недовольно прищурилась.

— И все же здесь лучше, чем в тюрьме.

— Чем, миледи? Я в кандалах, а эти господа пинают меня как безродную собаку.

Она внезапно подалась вперед, наклоняясь так, что наши щеки едва не соприкоснулись. Ее горячий шепот погнал волну мурашек по моей коже.

— Нужно сперва доказать свою незаменимость, а затем диктовать условия. Не путайте последовательность, сквайр Лоринг.

Она выпрямилась, кивнула конвоирам, по отстраненным лицам которых было трудно догадаться, как они восприняли ее выходку, и меня повели дальше.

Видимо, решив, что я все-таки не такой уж паршивец, меня заперли в камере, находящейся на втором этаже Двора Венаторов. Это место для содержания сынков богачей, перебравших с первой свободой. Когда нужно наказать, но сделать это достойно благородной фамилии. Например, пожурить, погрозить пальчиком и посадить в такую себе комнату с диваном, столом, креслом и решетчатой дверью. Тут даже нужник был за ширмой. Я удивлен, как это ванну не разместили в углу. Вдруг какому толстосуму придет в голову поутру понежиться в теплой воде?

Для любого избалованного юнца это помещение было бы кошмаром. А для вора — настоящие хоромы. Стены в кирпичной кладке, две керосиновые лампы с дополнительными баллонами. Кресло обито зеленой кожей, стол немного потерт, но добротный, из благородной породы дерева. Я бы мог здесь жить, если бы не решетка, напоминающая о моем заключении.

Что ж, первое дело я проведу так, что Вилсон не придерется. А потом пусть только ослабят поводок…

Мне дали сутки на подготовку. Вернее — им понадобились сутки. Достать все то, что я просил, было несложно, если знать места и иметь соответствующую физиономию. Когда же в лавки с подобным товаром входили законники, на продавцов накатывал приступ тяжелой формы шизофрении. Они переставали понимать, чего от них хотят, нередко забывали родной язык, а порой предлагали абсурдные вещи, такие как пирожки, чашку кофе или нелепое тряпье. Даже от переодетого егеря разит за сто ярдов. Все же они справились и предоставили на мой суд несколько видов веревок, меховых накладок на обувь, позволяющих заглушить шаги в помещении. А также отличный набор металлических штырей, из которых выйдут великолепные отмычки, недостающие в моей коллекции. Я сказал, что мне понадобится всё это для дома Чейза. И хоть охрана никуда не уходила, наблюдая за тем, как я превращаю элитную камеру в небольшую мастерскую, они так и не поняли, к каким дверям отмычки готовятся прямо у них под носом.

Вечером в назначенный день за мной пришел Вилсон собственной персоной и оба его подчиненных.

— Миледи составит мне компанию? — спросил я у Илайн больше из желания подразнить Пилса: по ее костюму было очевидно, что на прогулку в чужой дом девушка не собирается.

Она мило хихикнула и подарила мне приятную улыбку, хоть глаза остались холодными. Подозреваю, ее тоже забавляло издеваться над коллегой больше, чем кокетничать с вором.

— Всё готово? — поинтересовался Вилсон, глядя на связку моих новеньких отмычек. Никто не знал о парочке, припрятанной в матрасе.

— Разумеется. Если позволите, — я взял у него из рук мою сумку.

Дом Чейза располагался в Лебединых Прудах, районе самых сытых и довольных жизнью. Это элитное местечко, и построить здесь дом — значит, заручиться нужными связями и полезными знакомствами. Говорят, здесь даже на горшок ходят так, словно соседи наблюдают. Отчасти так и есть. Тесное расположение домов привело к тому, что слишком эмоциональную речь было слышно на всю улицу, и о вечерней ссоре супругов моментально становилось известно всем. Так как императрица Глория поощряла сдержанность во всем, то выражение чувств стало моветоном, порицаемом в высшем свете. Веселье, как и гнев, не имели права на жизнь, а если их и демонстрировали, то так, словно ничего особенного не происходит. Многие супруги и прежде спали в разных комнатах, теперь же это стало необходимостью. Излишнее внимание между ними принималось как нечто вульгарное и даже грязное. Говорят, по количеству детей у богачей можно было понять, сколько раз они за свою жизнь находились в семейном ложе вместе. Но не думайте, что все джентльмены вели себя так, будто их оскопили. Кислая мина, нарочито холодный тон, унылые разговоры о политике — всё это лишь до поры, пока поблизости находится супруга, а вокруг — такие же лицемеры. Но как же они менялись, едва вырывались в «Бубенчики» или игорные дома! О, тогда они по-другому пели. Они кричали до хрипоты, пока голые девки стегали их ремнями, просаживали половину наследства за одну ночь, поносили императрицу и исполняли танцы прямо на столах. Стоило же им выйти на улицу, как всё менялось обратно. И это люди, пишущие законы, определяющие нравственные нормы, первыми бросали камни в тех, кто еще накануне развлекал их. Потому что негоже своим существованием стыдить благородных сквайров.

Лебединые Пруды в простонародье назывались Лизоблюды или того похуже. В этом районе я работал редко. Даже та многочисленная охрана, что патрулировала улицы, не была помехой настолько, как соседское любопытство. С появлением в свободном доступе подзорных труб и биноклей процесс слежки превратился в увлекательную игру, дающую пищу для утренних сплетен. Увернуться от такого внимания — то еще приключение!

— Вы нервничаете? — спросил Вилсон, наблюдая за мной.

Я неопределенно кивнул. Мы как раз ждали перед разводным мостом, пока неторопливо проплывет судно, отравляющее воздух едким густым дымом из широких труб. Окутанные клубами зловония, на палубах стояли счастливые пассажиры, машущие берегу. Ума не приложу, в чем суть этого странного развлечения. Будь у меня лишняя монетка, я бы потратил ее на полет. Цеппелины казались мне чем-то загадочным, таинственным. Гигантские парящие в воздухе черви в своих гондолах перевозили людей над городами, реками, горами. Когда это всё закончится, обязательно совершу полет над Асилумом.

— Второго шанса не будет, — оскалился Пилс.

— О, вы меня ободрили, — натянуто улыбнулся я.

— Бросьте, — Илайн отодвинула занавеску и проводила хмурым взглядом удаляющийся пароход, — вам не о чем волноваться. Просто действуйте как тогда, в доме Люсси.

— Тогда со мной была спутница, на которую хотелось произвести впечатление, — я посмотрел на нее и отметил, что темные губы дрогнули в чуть заметной улыбке.

— Прекратите, — прошипел Пилс. — Ведите себя достойно в присутствии дамы!

— Мне кажется, как для вора, сквайр Лоринг ведет себя вполне достойно, — Илайн неторопливо повернула голову, — как полагаете, инспектор?

Тот не хотел участвовать в балагане, который мы разыгрывали, распаляя Пилса. Старший сыщик не сводил с меня глаз, будто напоследок решал, стоит ли вообще меня отпускать или привязать покрепче.

— Мы будем ждать вас возле постамента Солдату-герою. Постарайтесь явиться туда и не заплутать. Знайте, что район оцеплен, на это нам хватило полномочий, а мосты будут разведены вплоть до утра, как вам известно.

Стоит добавить, что Лебединые Пруды, по сути, являются крошечным островом, соединенным с материком только разводными мостами. Здесь пролегал самый широкий рукав Флавио с быстрым течением. Берега были высокие и отвесные. Нужно было уметь летать или иметь в роду рыб, чтобы рискнуть преодолеть воду без мостов.

— В мои планы не входит убегать сегодня, — сказал я, заметив, что мы уже приближаемся к постаменту Солдата-героя. — Если вы сдержите своё слово, у меня больше не будет шансов для прогулки по Асилуму, разве не так?

Обошлось без пожеланий удачи. Благословение вору от сыщиков — это что-то запредельное, согласитесь. Я же прошел мимо постамента, изображающего гигантского человека, что шагал строевым шагом, закинув ружье на плечо. Было бы отлично сейчас дать деру и облапошить Двор Венаторов. Лет пять назад я бы так и сделал, но сейчас достаточно поумнел, чтобы не действовать второпях. Всему свой черед.

Вилсон говорил, что они не в силах организовать охрану дома без разрешения владельца, чтобы не сеять панику. В таком случае, вероятно, в самом доме мне стоит опасаться разве что слуг. А вот патрули на улице были частыми, с реакцией как у голодных охотничьих псов. Они дергались от каждого шороха, держались стайками и на таком расстоянии друг от друга, что проскочить мимо даже мышь не сможет. Но я умнее мыши.

Не приближаясь к дому, я свернул в арку, где притаился канализационный люк. Поддев его, с усилием откатил в сторону. Из подземелья дохнуло горячим зловонием. Я натянул платок, спасая нос от смрада, и принялся спускаться. Крышку пришлось положить на место. Достигнув нижней ступеньки, я зажег керосиновую лампу и спрыгнул вниз. Изучая чертежи дома Чейза, я не забыл посмотреть окрестности. Как во всех современных особняках, у богача было несколько отхожих помещений. Дом возведен почти сорок лет назад, поэтому туалеты добавлялись позднее, а не планировались на этапе разработки чертежей. Это существенное отличие. В первом случае часто ограничиваются некой ёмкостью, заменяющей ночную вазу, которую устанавливают в более-менее эстетический короб, похожий на гигантское кресло с дыркой посередине. Слуги опорожняют бак по мере заполнения, для чего используются ямы на задних дворах. Чтобы запахи не отравляли жизнь господ, а помои не текли по улицам, построили канализационную сеть — подземный канал, позволяющий нечистотам стекать в воды Флавио. Если кто хочет представить ад, но ему не хватает фантазии, может спуститься сюда и узреть Асилум, скрытый от восторженных взоров горожан. Вот она — истинная сущность общества, течет по каналу мутной жижей.

По борту, служащему чистильщикам, вынужденным сюда спускаться, если вдруг решетки забивались крупным мусором, я шел, освещая себе путь и радуясь, что света недостаточно для воссоздания полной картины. Во все стороны разбегались крысы, им здесь раздолье. К слову сказать, чистильщики тоже не жаловались. Не очень престижная работенка, зато, если быть внимательным, всегда можно найти что-то интересное. Серьги, браслеты, цепочки, кольца — все, что по неосмотрительности оказалось в помойке. Не то чтобы сильно прибыльно, но и риска никакого, разве что получить укус крысы или подхватить какую-то болячку из помоев.

Ориентируясь по направлению, где располагался дом, я прошел несколько поворотов и добрался до люка. Скорее всего, слив осуществляют именно здесь, судя по потокам на стене.

Мечтая сжечь одежду, а себя обрить налысо, я поднялся по лестнице и прислушался. Пока тихо. Поддев крышку, выглянул наружу и осмотрелся. Удостоверившись, что там никого, я вылез из канализации и прикрыл люк. Отбежав к пушистым кустам, растущим под самым забором, я принялся вытряхивать свою одежду, избавляя ее от зловония. Это не поможет, но хотя бы не будет столь очевидным, когда я попаду в дом.

Зацепившись веревкой за перила балкона второго этажа, я начал подниматься. Приходилось отслеживать не только ситуацию во дворе и доме, но также в соседних окнах. Мне показалось, что одна из штор в жилище напротив дрогнула. Я был уже наверху и вжался в дверь, когда свет в том самом окне погас, штора отодвинулась и появилась едва различимая фигура. Лица не было видно из-за бинокля. Уверен, наблюдателю не терпится уличить своих соседей в чем-то гадком, но не думаю, что удастся: за стеной тишина. Наверняка все жители давно спят, каждый в своей холодной постели.

Чтобы не попасться на глаза подсматривающему, я открыл балконную дверь даже не глядя в скважину, и вошел внутрь. Первое незащищенное место было уже в моей копилке в подарок для Вилсона.

Я очутился в библиотеке. Круглое помещение было разделено на два яруса. Сверху до потолка стояли стеллажи с книгами — вероятно, фамильная коллекция. В центре находился стол с лампой, покрытая чехлом печатная машинка, изящная птичья клетка с механическим соловьем. Такие игрушки стали модными последнее время. Заводишь ключ в основании клетки, и птица заливается трелями.

Я как раз начал обходить стеллажи в поисках чего-то привлекательного. Книги часто используют в качестве тайника. Между страницами прячут и купюры, и кошельки, и шкатулки с драгоценностями. Обычно их выбирают не случайно: потолще переплет, что-то наименее интересное для чтения домочадцев. Например, энциклопедия Тугана — одной из провинций Патрии. Я потянул руку к верхней полке, чтобы проверить свое предположение, но в это время послышались шаги. Я только успел втиснуться между двумя шкафами, в последний момент протолкнув застрявшую, было, сумку.

Дверь с грохотом распахнулась, ударив ручкой лакированный бок стеллажа.

— Не уходи! Мы не закончили разговор!

Надорванный истерикой женский голос донесся прежде, чем я увидел влетающего в библиотеку мужчину и спешащую за ним даму. Он был одет по всей строгости, в руках вертел цилиндр и трость, в то время как его жена в домашнем платье, подходящем для сна, была не только взвинчена, но еще и растрепана.

— Конечно же закончили, миледи, — ответил тот, и было очевидно, как тяжело дается ему эта формулировка. — Я не считаю возможным продолжать диалог в таком тоне.

— А в каком, скажите на милость?! — задохнулась женщина. — Ты снова был у этой… падшей женщины! И смеешь являться сюда, источая запах ее духов, с ее помадой на губах!

— Какая нелепица! — воскликнул мужчина, но украдкой постарался вытереть губы, и это не скрылось от пристального взгляда.

— Я требую, слышите?! Требую, чтобы вы немедленно прекратили всякие отношения с этой… — взяв себя в руки, леди не смогла найти подходящего слова. — Нужно думать о репутации.

— В таком случае, постарайтесь не привлекать своим криком соседей, — напомнил мужчина. — Леди Хилборт наверняка не упустит случая, чтобы завтра обсудить ваше поведение.

— Моё?! А что до вашего, сквайр Чейз? Или же прелюбодеяние более не считается грехом?

— Я не собираюсь слушать эту чушь!

— Нет уж, придется!

В ходе спора мужчина несколько раз бросил взгляд на один из стеллажей. Ага, значит, здесь все-таки есть чем поживиться. Возможно, он шел положить что-то ценное или, напротив, взять, а жена так некстати увязалась. Цилиндр и трость не отданы дворецкому. Допускаю мысль, что он не пришел на ночлег, а забыл что-то важное и был вынужден вернуться.

— Помилуйте, вы не в духе! Перенесем этот диалог на утро, миледи?

— Меня зовут Анэт! Или ты не помнишь имени собственной супруги?!

Наступление яростной женщины вынудило его обойти стол и двинуться к двери. Слушая их отдаляющиеся голоса, я вышел из укрытия, стараясь держаться подальше от полоски света, падающей в открытую дверь, и направился к тому стеллажу, что волновал хозяина дома. Романы о путешествиях, книги о банковском деле, история. В череде однообразных корешков мне попался под руку занятный экземпляр. История искусств. Достаточно толстая книга. Скорее всего, подарок. Такие вещи сами себе люди не покупают, даже если интересуются живописью и скульптурой. Я бережно достал книгу и открыл ее. Квадрат красного бархата с серебристым замочком. Очаровательная шкатулка. Пошлая, но прочная. Я открыл ее без отмычки, просто потянув за крышку. В ней лежали рубиновые серьги с такими крупными каплевидными камнями, что украшение граничило между вульгарным и шикарным. Подозреваю, что женщине, которой их собирался преподнести Чейз, они бы подошли. Но придется подождать с подарком. Шкатулку я положил на место, а серьги — себе в карман.

Затем вернулся к той книге, что приглянулась мне в самом начале. Ничем непримечательный сборник страниц и букв. Удивляясь промаху интуиции, я залез с ногами на нижнюю полку, чтоб заглянуть выше, и тут увидел вверху едва заметный белый треугольник. Потянув его пальцами, я вытащил на свет небольшой конверт с сорванной печатью. Открыв его одной рукой, я пробежался глазами по посланию. Какая-то бессмыслица. Похоже на любовную белиберду, Возможно, Чейз вел тайную переписку со своей пассией. Только слишком много образов. Обычно в таких делах романтики описывают тривиальных лебедей, голубей и прочий поэтический бред. Здесь же в сюжете использовали целый зоопарк. Упоминался беззубый крокодил, слепая ворона, жареный гусь и мул. И банальный стишок про соловья и маркизу. Кто знает, что за игры устроили богачи. Я убрал конверт на место.

Шорох на втором ярусе заставил меня юркнуть в более густую тень. Осматривался я, доставая наваху. Вилсон предупреждал, чтобы я обходился без крови, но если меня обнаружат, то отправят в тюрьму и, вероятно, на виселицу. Достаточно весомый повод, чтобы рискнуть.

Тишина. Возможно, ветер или мышь.

Спрятав нож, я двинулся к двери. Голоса хозяев больше не были слышны, и я вышел в коридор. Прикрутив вентиль газовой лампы, сделал свет тусклым, рассеянным. Мне это не помешает, а вот другим может. Не хочу, чтобы моё появление в доме было замечено. Я ведь рассчитывал, что супруги уже давно спят. Внизу что-то разбилось. Значит, спор переместился на первый этаж. Что ж, оно и к лучшему. Шаркая ногами, по холлу плелась старушка в черном платье служанки. Она с равнодушным видом несла в руках метлу и совок. Я обошел весь второй этаж, собирая разные безделушки, точно грибы после дождя. В спальне хозяйки дома я обнаружил дагеротип: она с мальчиком лет семи. На ребенке костюмчик, копирующий форму воздухоплавателя, а на женщине нарядное платье. Их лица серьезны, я бы даже сказал — печальны. Шутка ли, почти полчаса высидеть неподвижно ради того, чтобы иметь такую картинку у себя на тумбочке. Придется ее забрать: в моей коллекции дагеротипу будет лучше.

Я перешел оттуда в соседнюю комнату — спальню сквайра Чейза. Никаких семейных изображений, педантичный порядок, исключающий любую мелочь. Здесь мне нечем поживиться. Хотя за картиной, что висит на стене, может скрываться сейф. Это банально, но богачи редко отличаются фантазией.

Желая проверить догадку, я шагнул к стене, и тут вдруг в душе шевельнулось очень неприятное предчувствие. Одновременно с ним пришло озарение: я здесь не один. И лишь реакция уберегла меня от ножа, ударившего воздух, где только что находилась моя шея. Пригнувшись, я почти на четвереньках отлетел к стене. Напавший не дал времени ни передохнуть, ни разглядеть его. Он кинулся в атаку, бесшумно ступая и нанося удары так четко, что стало ясно: не только мне не хочется поднимать шум. Этот человек не был ни слугой, ни охранником. Он скрывал свое лицо, как и я, носил одежду, напоминающую мою. Похоже, я дрался с собственным отражением. Наваха отбила его нож, и я успел всадить кулак ему в живот перед тем, как ощутил костяшки его пальцев на собственном подбородке. Мы сцепились, как мартовские коты, и покатились по полу, при возможности нанося удары кулаками, локтями, коленями, лбом. Оказавшись сверху, я зажал его ногами и замахнулся. Моё запястье с ножом было поймано, зато удар ребром ладони пришелся как раз по шее. На миг его хватка ослабла, в следующую секунду артерия будет вспорота. Но в пылу драки я упустил одну важную деталь: дом не был пуст. Дверь открылась так стремительно, словно ее вышибли ногой. Мы оба оказались в пятне желтого света, и лишь то, что вошедшие были слишком заняты, дало нам фору. Противник в один миг скинул меня, схватил за грудки, и за собой втянул под кровать. Мы очутились между рамой и полом, глядя друг на друга. Какую-то секунду оба не шевелились и еле дышали, стараясь не шуметь. Глянув поверх его плеча, я увидел две пары ног. Мужская пятка толкнула дверь, и та закрылась. Судя по чавкающим звукам, спорящие супруги либо сжирали друг друга, либо лобызали. Исходя из стонов удовольствия, все же второй вариант. На пол полетели трость и цилиндр. Хитрый сукин сын этот сквайр Чейз! Удовлетворенная жена еще долго не станет мучить его расспросами и скандалами. С громким шорохом упало платье.

Мой неподвижно лежащий противник попытался перехватить наваху из моей руки, я впился в его шею, и мы продолжили борьбу под кроватью. Удар, который мог бы прийтись мне в пах, угодил в бедро. В стесненных условиях нельзя было ни замахнуться, ни увернуться. Я наградил его ударом лба, но попал не в нос, а в скулу, от чего сам услышал звон в ушах.

— О, сквайр Чейз! — послышалось хихиканье.

— Это непристойно, Анэт, — его голос даже сейчас звучал так, словно вся палата лордов наблюдала в окно. — Извольте помолчать.

На пол упал расстегнутый ремень, и тут пружины кровати выгнулись, как кошачья спинка, вдавливая нас в пол. Теперь незаметно выбраться было бы попросту невозможно. Пружины заходили волнами, и мы откатились к краям кровати, чтобы супруги занимались своим делом хотя бы не на наших спинах. Я не спускал глаз с незнакомца, тот с меня. В какой-то момент я услышал его приглушенный смешок и поймал себя на мысли, что сам нервно улыбаюсь. За все годы не приходилось бывать в столь глупом положении.

Благо, Чейзы не были страстными любовниками. Соитие продолжалось около двух или трех минут. Издав неясный звук, мужчина первым покинул кровать.

— Доброй ночи, Анэт. Я провожу вас в вашу комнату.

— Благодарю, — еще тяжело дыша, ответила она.

Их ноги мелькали, пока одежда не была поднята и возвращена на полагающееся место. Когда же за супругами закрылась дверь, я рванул вперед, выкинув руку с навахой для удара, но незнакомец провернулся вокруг своей оси и выкатился из-под кровати. Он вскочил на ноги первым и ударил ногой туда, где должна была появиться моя голова. Из укрытия я видел, как он подобрал нож, и теперь у нас шансы равны. Через мгновение он исчез из виду. Пружины находились в покое, значит, не на кровати. Но и ног не видно. Я начал красться к краю, чтобы выглянуть, и тут вдруг меня схватили за волосы и буквально выдернули наружу. Я махнул навахой, но мою руку придавили к полу. Парень был чертовски силен. Мне приходилось в жизни драться, но это не самый любимый мною метод решения проблем. Когда его рука с ножом направилась к моей шее, я еще дергался, пытаясь сопротивляться, хотя понимал, что это не поможет. В последний миг он остановил смертельный удар, и, прищурившись, сорвал платок с моего лица. Сказать по правде, это унизительно. Мы прячем лица не потому, что хотим казаться таинственными, это наша маскировка. Чтобы такие, как Вилсон, не могли нас поймать, а свидетели только бы разводили руками.

Незнакомец нахмурил лоб и медленно убрал нож. Я не стал уточнять, что послужило причиной такого решения, но оказавшись свободен, со всей силы ударил его ногами в грудь, отбрасывая к стене, и выскочил из комнаты еще до того, как тот поднялся на ноги.

В коридоре я увидел, как сквайр Чейз выходит из дверей спальни своей жены. Он был в десяти шагах от меня, и увидеть замершего в нелепой позе вора ему не составило бы труда, если только страсть не ослепила. Думать было некогда. Перемахнув через перила, я спрыгнул на первый этаж и оказался в зале, освещенном как на праздник. Из арки, ведущей в смежную комнату, выходила шаркающая служанка, и я, обогнув колонну, пропустил старушку мимо, а сам юркнул к ней за спину. В сумке достаточно барахла, чтобы Вилсон остался доволен, а тот парень наверху может во второй раз не передумать.

Я прошмыгнул на кухню, откуда пахло стоялой водой, луком, пригоревшим чесноком и протухшими куриными потрохами. Распахнутое окно нагоняло холод, который разбавлял застаревшие запахи.

— Господин Чейз?

Из-за угла показалась взлохмаченная голова кухарки, поправляющей чепчик. Но ей оставалось лишь удивленно смотреть в пустоту кухни, поскольку я к тому моменту уже был во дворе.

Уходил я тем же путем, которым пришел, и потому, когда появился возле статуи Солдату-герою, ожидающий меня Пилс картинно наморщился и закрыл нос надушенным платком.

— Господь Всемогущий! Что за вонь! От крысы разит так, как и положено!

— Садитесь, — строго окликнула нас из кареты Илайн. — Живо!

Я заскочил первым, не без удовольствия оттолкнув Пилса, и занял место на скамейке рядом с девушкой. Теперь сыщик всю дорогу будет брезгливо вытирать свое пальто, а девушке хватило выдержки не показывать, что запах моей одежды ей отвратителен.

— Какой результат? — спросил Вилсон.

Вместо ответа я бросил ему сумку. Он осмотрел содержимое и недоверчиво нахмурился:

— Здесь всё?

Я нехотя достал из-за пазухи дагеротип:

— Можно оставить? Мне это дорого как память.

— Нет, — тот решительно забрал у меня находку и продолжил изучение сумки. — Негусто. Мы ожидали, что вы вернетесь позже и с более богатым уловом.

— Что-то не пойму: вам нужно припугнуть Чейза или обокрасть его? Если сойдемся в долях, я вернусь и оберу его до нитки.

Вилсон не ответил. Он застегнул сумку и положил ее рядом с собой.

— Хорошо, едем в участок, а там разберемся.

Илайн постучала костяшками пальцев в стенку, отделяющую нас от кучера, и карета тронулась.

— Всё прошло гладко? — спросил Вилсон, будто моего присутствия было недостаточно для ответа.

— Полагаю, что так.

Пилс все также отчищал невидимое пятно, которое должно было, по его мнению, остаться от моего прикосновения.

— Если не хотите испачкаться — не заключайте сделку с вором, — сказал я ему.

Сыщик прошипел сквозь зубы что-то неразборчивое, но похожее на ругательство.

— Не обращайте внимания, — усмехнулась Илайн. — Я предложила Пилсу пари, что вы вернетесь. Он утверждал обратное, но сделать ставку так и не решился. А теперь мы оба знаем, что я выиграла.

Мне это напомнило о существовании Маркиза, и забавная шутка вызвала только блеклую вежливую улыбку. Я отвернулся к окну. Небо еще было черным, до рассвета далеко. Из-за вмешательства незнакомца пришлось поторопиться. Я не собирался до поры рассказывать о нем. Уверен, что сыщики тоже выложили не все карты на стол. Слишком уж большие хлопоты для того, чтобы доказать безмозглым богачам, что им нужна помощь.

Обычно мосты держат разведенными всю ночь для спокойствия жителей, но сейчас случай был особый. Как только мы приблизились к берегу, заспанные дежурные привели громоздкий механизм в движение, вращая рукоять.

Едва мы пересекли реку, как повозка остановилась.

— В чем дело? — поинтересовался Пилс, выглядывая в окно.

— Прошу прощения, господа, — говоривший тяжело дышал, будто только что совершил пробежку. — Срочное дело. Велели явиться всех ведущих Венаторов. — Это касается дела Ртутной Крысы.

Лицо Вилсона тут же помрачнело, хотя, на мой взгляд, только что прозвучала полная бессмыслица.

— Куда ехать?

— За вами прислали карету, мы довезем.

Вилсон открыл дверцу, затем взгляд уперся в меня. Похоже, мое существование вылетело из его памяти, стоило услышать тревожные вести.

— Пилс — за мной, — скомандовал он. — Илайн, доставь нашего помощника в его апартаменты.

— Но инспектор! — возмущенно воскликнула она.

— Что-то хотите сказать мне, леди Коллинс? — тот поднял свои могучие брови в удивлении.

— Нет, инспектор, — процедила та сквозь зубы.

— Вот и славно. Присоединитесь к нам, как только управитесь.

Мне вряд ли показалось, что Пилс довольно ухмылялся, выходя следом за сыщиком. Дверца захлопнулась, и мы поехали дальше.

— Черт! — Илайн тут же отсела на лавку напротив меня и хмуро уставилась в окно.

— Взрослые детишки не берут девочку в игру? — вежливо поинтересовался я.

Она бросила на меня испепеляющий взгляд и вдруг прищурилась, совсем как недавно Вилсон:

— Что там было, в доме Чейза?

— Всё, что я успел рассказать. Правда, еще я упустил, что стал невольным свидетелем супружеской близости. Не хотел этого говорить при даме.

Она выразительно округлила глаза.

— Я имею в виду Пилса.

Илайн рассмеялась, но смех вышел горьким и быстро потух. Она снова смотрела в окно и едва ли замечала, как в задумчивости грызет нижнюю губку.

— Что происходит? — спросил я. Не дождавшись ни вопроса, ни ответа, продолжил, — Лебединые Пруды охраняются почти так же, как дворец. Зачем был нужен весь этот цирк с ручным вором?

— Но если ты пробрался в дом, значит, может кто-то еще, — ответила она, не поворачивая головы.

Тут вспомнился незнакомец, который чуть не прирезал меня. Если он похитил чертежи из архива зодчего, то, возможно, именно его хотят поймать сыщики.

— Когда Вилсон говорил о задании, он упомянул, что это дело имеет чуть ли не государственную важность. Когда мне будет позволено узнать подробности?

— Когда ад замерзнет.

— Почему это дело такое секретное? Двор Венаторов регулярно охотится за ворами и убийцами, что особенного происходит сейчас?

— Не вмешивайся.

— Это связано со Ртутной Крысой?

Последнее было выпалено наугад, но судя по тому, как резко она повернулась, я угодил точно в цель.

— Что тебе известно?

— Только то, что вы все дергаетесь, услышав эти слова, — я наслаждался ее растерянностью. Илайн быстро справилась с собой и повела плечом:

— Ты ничего не знаешь.

— Но узнаю. Слухи в клетку не посадишь. Дело касается политики?

— Не лезь в политику, вор! — прорычала она.

— О, повесьте этот лозунг над дверями Парламента, миледи!

Мы некоторое время смотрели друг другу в глаза, проверяя, кто первый сдастся. Я решил уступить. Победившие женщины обычно милосердны.

— Мне плевать, что там происходит наверху, я мелкая рыбешка и плаваю у самого дна. Я только хочу понимать, куда меня втянули. Что-то мне кажется, суть дела вовсе не такова, как говорит Вилсон.

Илайн покачала головой, коснувшись пальцем губ, будто запирала что-то внутри себя.

— Запомните, Лоринг, лишь то, что вам сказали. Помогите нам, и тем самым поможете себе.

Большего из нее вытянуть не удалось. Мы уже приехали ко Двору Венаторов. И как только Илайн убедилась, что меня посадили за решетку, немедленно уехала.

Меня потревожили конвоиры. Не заботясь о том, что громкие голоса разбудят отдыхающего после ночной смены вора, они обменивались последними новостями. Пахло кофе и ванильными рогаликами, но мне на завтрак едва ли подадут что-то из этого.

— Пишут, что Ее Превосходительство соберет Парламент. Снова поднимется вопрос о полномочиях наследника.

— Рано или поздно это случится, никто не вечен. Долгих лет жизни императрице!

— Воистину! И все же… последние годы были спокойными. Никто не любит перемен.

Никто. Я тоже не люблю. Когда все хорошо, кому нужны перемены? А когда всё плохо, чего еще ждать?

— Эй! Вставай, вор! — решетка скрипнула, и на пол поставили поднос.

Я открыл глаза, удостоверился, что ничего примечательного в миске нет, и снова уснул.

Чуть позже за мной пришли. Проходя мимо зеркала, что висело возле рукомойника, я подумал, не мешало бы побриться да в цирюльню заглянуть: волосы уже слишком отросли.

В кабинете находились Вилсон и Пилс. Оба — во вчерашних костюмах. Видать, не спали. На вешалке я успел заметить свежие рубашки. Значит, пока домой они не собираются. Илайн не было, и неудивительно. Женщине не престало находиться в одном и том же наряде два дня подряд, демонстрируя усталость и отсутствие сна. Уверен, она появится не позднее, чем через час, и будет свежа, как розовый бутон.

— Садитесь, сквайр Лоринг, — велел Вилсон, жестом отпуская моих конвоиров.

На столе перед ним стояло три пустых чашки, из которых шел аромат кофе. Судя по красным воспаленным глазам, ночь была тяжелой. Даже Пилс не спешил окатить меня потоком ехидства, а это дурной знак.

— Илайн говорила, вы интересуетесь Ртутной Крысой, — произнес сыщик, и посмотрел так, словно собирался собственноручно содрать с меня кожу. — Что вам известно об этом?

Черт, ровным счетом ничего. Мой выпад был связан исключительно с желанием разобраться, что за безобразие творится в Асилуме, и по какой причине это должно теперь затрагивать мои интересы. Но, похоже, сыщик не так понял. Как бы теперь меня не упрятали в темницу за чужие грехи, своих хватает с лихвой.

— Я ничего не знаю. Услышал, как вы переговаривались.

— Но ты живешь в Асилуме, общаешься с гнильем и подонками, — подал голос младший сыщик. — Уверен, если поднажать…

— Помолчите, Пилс, — гаркнул Вилсон и снова впечатал меня взглядом в кресло. — Давайте начистоту, Лоринг. Ртутная Крыса — это убийца. С недавних пор он орудует в элитных районах, убивает только господ, и делает это так искусно, что смерть похожа на естественную. Жертву обнаруживают в собственном доме без каких-либо следов насилия.

— А может, это вовсе не убийство?

— Так многие думали, и даже некоторые уверены до сих пор. Мы сделали всё, чтобы заверить общественность в том, что ничего особенного не случилось. Скончалось несколько благородных джентльменов — кто-нибудь всегда умирает, такова жизнь. До сегодняшней ночи мы имели некоторое сомнение на этот счет, и с вашей помощью планировали защитить жилища предполагаемых жертв. Теперь же видим, что это равносильно погоне за призраком. Убийца на шаг впереди нас, если не больше.

Он сделал паузу, чтобы принять из рук вошедшего в кабинет служащего поднос с кофе. Подумав, попросил:

— Принесите еще для сквайра Лоринга. И будьте добры, что-нибудь на завтрак.

Служащий удалился, а Вилсон, сделав глоток из дымящейся чашки, продолжил:

— Сейчас перед нами стоят две задачи: защитить будущих жертв и вычислить убийцу. До сих пор покойных трое, и единственное, что их связывает — это общая ложа в парламенте. Они отстаивали довольно революционные взгляды, не слишком популярные в наше время.

— Значит, Чейз — один из их соратников?

— Так точно. В общей сложности в Асилуме проживает пятьдесят человек, входящих в ложу. И если убийства продолжатся…

— Начнется паника, — подсказал я. — А накануне собрания Парламента это никому не выгодно.

Вилсон хмыкнул и заметил:

— Для человека, который ничего не знает, вы слишком осведомлены.

— Против воли, поверьте.

Мне принесли кофе и рогалик с сахарной пудрой. Он был свежим, хрустящим и изумительно вкусным. Я не ел таких никогда. Поэтому вошедшая в кабинет Илайн застала меня в неприглядном виде — с лицом, белым от пудры, точно у клоуна.

— Ты могла бы не приходить, — заметил Вилсон. — Я дал тебе отгул.

— Но я не взяла, — ответила она, проходя к своему столу.

— А кто ему подсунул такую кличку? — спросил я, облизывая пальцы. — Ртутная Крыса… это же придумать надо!

Илайн развернулась на месте, ее юбки едва не сбили чашки со стола Вилсона:

— Вы рассказали ему?

— Похоже на то, — усмехнулся старший сыщик.

— Доверились вору?

— Разве не ты рекомендовала его?

— Как взломщика!

— У меня много талантов, — тихо добавил я, но меня не слушали.

— Полностью поддерживаю тебя, — заметил Пилс, не упустив возможности подмазаться к зазнобе. — Но раз инспектор так решил…

— Да, решил, — угрюмо произнес тот. — Сегодня вечером наши люди уже будут иметь доступ в дом Чейза. Он написал заявление о краже и благосклонно отнесся к моему предложению усилить личную охрану. К слову сказать, в составленном им перечне похищенных вещей был полный список того, что вы нам передали, кроме…

Вилсон достал из ящика стола рубиновые серьги и продемонстрировал их мне на ладони.

— Не знаете, почему?

— Вероятно, я нашел их в другом месте, — моя протянутая рука поймала пустоту. Вилсон с ухмылкой убрал серьги обратно:

— Они пойдут в благотворительный фонд, как и все вещи, чьи хозяева не обнаружились. Вы интересный человек, Лоринг.

— Я уже слышал от вас подобное. Начинаю испытывать неловкость.

Илайн села за стол и попивала кофе, изредка бросая на меня взгляды поверх чашки. Ее рассердило решение Вилсона. Женщине не так уж просто получить место во Дворе Венаторов. Никого не удивляет, когда нищенки тянут на себе телеги, кладут кирпичи на стройке, латают дыры в дорогах, хоронят мертвецов, лечат больных. Но в высшем обществе женщин ничто не вынуждает к тяжелому труду или необходимости заработка денег. Достаточно удачно родиться, а затем — не менее успешно выскочить замуж. Ума не приложу, как Илайн сделала свой выбор, и как ей позволили. Наверняка каждый день она живет как на поле боя, в постоянном соперничестве, доказывая собственное право находиться среди законников, а не сидеть дома за вышивкой. И тут какой-то вор вдруг за пару дней заслужил, чтобы ему открыли государственные тайны. О, это должно быть, невыносимо обидно. Вот только вору этого не нужно. Гори синим пламенем Парламент со всеми бездельниками, которые там сидят.

— Нам важно, чтобы вы кое-что выяснили. Порой жители Дамбы узнают новости раньше нас, — произнес Вилсон, изящно обозвав Отстойник старым официальным названием.

Кое-что в его словах показалось мне странным.

— Погодите, вы хотите сказать, что выпустите меня?

— Здесь вы пока бесполезны, — подтвердил тот расслабленно. — К тому же, сейчас в Лебединых Прудах полно охраны, и вам будет непросто работать. Вот завтра вечером — другое дело.

Меня отпускают. Позволят выйти отсюда. Я не верил.

— Шеф… — осторожно позвал Пилс, чьё посеревшее лицо свидетельствовало о крайней степени озабоченности, — вы хотите сказать…

— Всё, что я хотел — сказал, — произнес Вилсон. — Леди Коллинс, будьте любезны сопроводить сквайра Лоринга до района. Ему необходимо посетить дом и решить кое-какие дела, чтобы вопросы о Ртутной Крысе не были подозрительны, верно?

Он подмигнул мне. Это издевка? Я думал только о том, как будут сверкать мои пятки, когда окажутся снаружи Двора Венаторов.

Конвой ждал меня у двери, а леди Илайн задержалась, получая указания от Вилсона. У меня кровь стучала в ушах. Скорее, прочь! Сегодня же продам всё, что прятал на черный день, куплю билет на цеппелин и рвану отсюда хоть куда!

— Идем, — Илайн была хмурой и сосредоточенной, словно моё общество доставляло ей массу неудобств.

Конвой оставил нас, едва мы сели в повозку.

— Вообще, я и пешком дойти могу, — напомнил я, сожалея, что сумка с механической рукой и всеми отмычками осталась там, в ящике стола Вилсона.

— Мне сказали тебя подвезти, — она постучала в стенку, дав команду кучеру.

Когда карета поехала, и нас слегка встряхнуло, девушка зашторила занавеску, оставив лишь щелочку, чтобы проникал свет. Ее лицо было столь серьезно, что меня это начало пугать. Мне казалось, что она одна из немногих, умеющих жить легко.

— Ты считаешь, что мне тут не место, — решил я проявить смекалку. — Поверь, наши мнения сходятся.

— Сквайр Вилсон возлагает на тебя большие надежды, — ее голос звучал огорченно. — Я считаю, что напрасно.

— Лестно.

— А я не собираюсь тебе льстить, вор. Скажи, зачем ты стал красть?

Вопрос застал меня врасплох. Как-то никому прежде не приходило в голову спрашивать о подобном. Зачем? И так понятно! Я хотел есть. Не побираться, не мерзнуть зимой, не жить на улице. Можно было бы всю жизнь горбатиться и зарабатывать жалкие гроши, как остальные жители Отстойника. Меня с прошлым в сиротском доме даже слугой бы не взяли. Разве что позволили бы чистить господам туфли, если бы конкуренты не прирезали. Чтобы жить более-менее сносно, нужны деньги. Однажды я попробовал стащить кошелек, но меня поймали и отдубасили. Тогда стало ясно, что красть лучше те деньги, о которых владелец предпочел забыть. Те, что хранятся в его доме, собирая пыль. Когда я попадал в чужое жилище, брал их деньги, оставаясь незамеченным, то испытывал невероятное удовольствие. Под ложечкой сосало от чувства собственного могущества. Все эти богачи только и делали, что обирали простых людей. Я же был тем, кто воровал у воров. Слыхал я как-то о парне, который раздавал все награбленное нищим. Либо это сказки, либо он был полным психом. Раздавать деньги тем, кто поленился добыть их самостоятельно — кому такое нужно?

Моё молчание стало напрягать Илайн, и я ответил:

— Наверное, это то, что я умею лучше всего. Разве человек не должен заниматься своим делом?

— Вероятно, — грустно улыбнулась она. — Но ты не ненавидишь тех, кто богаче тебя. Презираешь, возможно, завидуешь, но не ненавидишь. Это и отличает тебя от Ртутной Крысы. Он не просто убивает их, а делает это подло, мучительно, и думаю, выбрал такой метод не случайно. Поэтому я считаю, что не тебе тягаться с ним.

Мне вспомнился тот незнакомец из дома Чейза. Неужто он и есть загадочный маньяк? Только что-то он помедлил перед тем, как убить меня. Не придумал, как это сделать?

— Никогда не поздно найти в Отстойнике какого-нибудь подонка вместо меня, — напомнил я. Так как улыбки это не вызвало, я решил спросить, — а как вы попали во Двор Венаторов?

Она не удивилась вопросу. Думаю, ей часто приходится слышать что-то подобное, но другим тоном, и от тех, кто может унизить. Что толку стесняться вора?

— Значит, ты считаешь, что и мне там не место?

— Девушке, у которой есть постоянная комната в «Бубенчиках»? Закрадывалась такая мысль.

Она кивнула, оценив мою искренность.

— Знаешь, многие считают, что «Бубенчики» — рассадник порока. Но приходят в него люди из других домов, и все чего-то ищут. Потому что Асилум вместе со всей Патрией давно погряз в своих грехах. Зато в борделе порой можно встретить интересных людей и при таких обстоятельствах, чтобы потом прийти к ним с вежливой просьбой, а они не посмели бы отказать.

Вот как! Она улыбалась, и я не сомневался, что услышал правду.

— Кого же вы шантажировали, миледи? Вилсона?

— Не смей, — нахмурилась Илайн. — Сквайр Вилсон скорбящий вдовец. Он безмерно любил свою жену, и никогда при ее жизни и после ее смерти не искал утешения у другой женщины.

Я не дождался ответа и решил посмотреть в окно. Что-то мы слишком долго ехали. Вот-вот незримая граница Отстойника, а если там меня увидят в карете егерей, то будет беда.

Но отодвинув занавеску, я в ужасе обнаружил, что мы уже переехали Дамбу.

— Стойте! — воскликнул я. — Назад!

— Простите, Лоринг, — на лице Илайн было написано сожаление, когда она направила мне в грудь револьвер. — Но вы выходите.

— Не делайте этого, — взмолился я, боясь отнюдь не выстрела. — Вы знаете, что это значит для меня?

— Да, — с горечью подтвердила она. — Вам подрезают крылья. Или вы думали, что Вилсон отпустит вас?

Она ударила локтем в стенку. Карета остановилась. Я готов был получить пулю, впиться ногтями в бархатные сиденья, лишь бы остаться здесь, но дверь распахнулась, и крепкие руки ухватили меня поперек туловища.

«Отпусти! Нет!» — кричало мое нутро, но я не мог унизиться до мольбы вслух. Кучер — здоровенный детина — швырнул меня на дорогу. Илайн, глянув на меня напоследок, закрыла дверцу, и карета тронулась.

Я лежал, точно раздавленная жаба, на каменной брусчатке, покрытой слоем песка, и смотрел в серое небо, из которого моросил мелкий дождь. Стоило подняться, и замелькали тени. Там окно закрылось, а тут кто-то юркнул за дверь. Меня выбросили из кареты егерей посреди улицы. Только потому что день, я еще жив. Новости разлетятся быстро. Кого могут отпустить сыщики? Того, кто сдал своих, кто нашел, чем откупиться. Но хуже всего не это, а то, что бежать теперь некуда. Куда бы я ни направился, слухи будут идти следом, и однажды настигнут меня пером под лопатку.

Вилсон не отпустил меня. Он сделал так, что вся Патриа теперь была для меня под запретом.

Всё, что мне оставалось — это выполнить его задание до того, как на меня объявят охоту. Задумываться, куда же пойти в первую очередь, не пришлось. Один человек серьезно задолжал мне спокойной жизни.

Магазинчик Патрика выглядел как обычно. Только на пороге курил самокрутку здоровый квадратный бандит, один из «постояльцев». Он сидел, облокотившись на обтесанную дубинку, и то и дело сплевывал табак себе под ноги. Еще одну голову я заметил в окне на втором этаже. А их ведь там человек пятнадцать, не меньше. Одно слово Патрика, и от меня останется нежная отбивная, хоть на стол подавай.

Но был у дома скупщика один секрет, о котором знали, пожалуй, только мы с ним. Это тайный ход, через который пройдоха мог бы уйти в случае, если дом обложат егеря. Есть у меня такая привычка: рассматривать потайные уголки Асилума, вдруг пригодится. И однажды, встретив погреб подле карьера, что остался от водохранилища, я задумался: кому же оно понадобилось? Грунтовые воды высокие, хранить ничего не выйдет, не ровен час — обвалится. А спустившись, обнаружил там добротную каменную кладку и распорки через каждый фут. Пройдя подземелье до конца, я уже знал, куда выйду. Хоть под землей, хоть на земле я ориентировался в своих городах даже с закрытыми глазами. Сердце кольнуло воспоминание, что после подлого приема Вилсона я могу забыть о всех своих угодьях и начинать с самого нуля в какой-нибудь Мурании или Туальских Княжествах…

На этот раз я проделал тот же путь, что однажды, по подземелью добравшись до решетчатой двери в подвал дома Патрика. Отмычки у меня не было, и пришлось воспользоваться камнем, чтобы банально сбить подвесной замок. Грубо, не спорю, самому неприятно.

Поднявшись по страшно скрипучей и трухлявой лестнице, я остановился у двери и заглянул в замочную скважину. Отсюда мне был виден только небольшой участок холла. Приоткрыв дверь, я вышел и тут же юркнул за витрину, поскольку по лестнице, чуть ли не расшатывая дом тяжелыми шагами, спустился еще один громила. Не разгибаясь, я добрался до двери в каморку, где находились сразу две величайшие святыни Патрика: спальня и сейф. В отличие от очень многих моих знакомых, этот старик хранил часть своих сбережений в банке Асилума, но природная жадность не давала ему покоя из-за понимания, что его деньги обогащают кого-то еще. Поэтому солидный кусок состояния по старинке хранился здесь, под собственным носом.

Я постучал в дверь, решив, что начинать разговор со взлома было бы некорректно.

— Убирайтесь! — послышался сдавленный голос.

Разумеется, я постучал снова.

— Пошел прочь! Я занят!

Подождав немного, я постучал еще раз. Послышался скрип пружин, затем шаги, в которых звучало недовольство, и затем дверь открылась. На пороге стоял Патрик в ночной рубашке, из-под которой торчали старческие коленки, поросшие седыми кудрями, ниже были искривленные колесом тощие икры, и шерстяные носки. Голову скупщика обтягивала сеточка для волос, сквозь которую кое-где торчали белые лохмы. Судя по его одежде и мятой физиономии, старикашка спал перед вечерним наплывом покупателей.

Узнав меня, он совершил ошибку: вместо того чтобы прикинуться удивленным и озабоченным, рванул назад, пытаясь закрыть дверь, а это лишний раз подтверждало, что он осознанно и со всем пониманием сдал меня егерям.

Толкнув дверь, я буквально зашвырнул его в комнату.

— Здравствуй, — запирая замок ключом, произнес я. — Прости, что невовремя, но обстоятельства обязывают.

— А… Арчибальд, я не признал сперва… — проблеял Патрик, почесывая сетчатый затылок. — А какие обстоятельства?

— Такие, что ты гнида и подлый сукин сын, — любезно пояснил я, широким жестом хватая стоящую у стены дубинку, которой он, вероятно, огрел бы меня, если бы успел.

— О чем?… Что за вздор? — он переводил взгляд с моего лица на палицу и обратно. — Стоит мне только крикнуть…

— И все узнают, что ты сдаешь постоянных клиентов егерям. Давай, зови!

Я блефовал. Ребята за дверью вышибут из меня дух прежде, чем я изложу свою точку зрения. Но старикашка не успел об этом подумать, а потому серьезно нервничал и ерзал. Он пятился, пока не уткнулся высохшим задом в комод.

— Послушай, я не знаю, что там за расклады. Егерям тебя не сдавал!

— А та девица, за которую ручался?

— Я не ручался, — напомнил он, подняв узловатый палец. — Сказал лишь, что за нее в ответе влиятельные люди. Она называла фамилии.

— И ты не проверил? Кому заливаешь? — я похлопывал палицей по раскрытой ладони, подходя все ближе. — Ты подставил меня, а знаешь, что делают в таких случаях?

В Асилуме долго ходила байка о скупщике, который продал своих клиентов егерям, и после этого остальные, в назидание всей торговой братии, стали передавать предателя во Двор Венаторов. По частям. Сперва палец, затем второй. Потом отрубили кисти, затем ступни. Скупщика накачивали наркотиками, чтобы тот не умер от болевого шока и потери крови, и заставляли смотреть за тем, как убывает его тело и подступает смерть. Я не знаю, правда это или вымысел, чтобы припугнуть пройдох вроде Патрика, но старик побелел и его ноги мелко затряслись.

— Послушай, слушай, Арчибальд, — проговорил он, выставив руки перед собой, — я не знал, что так получится. Девка не выглядела егерем. Она сказала, что ей нужен вор, вот и всё.

— Нет, не всё, — процедил я, подпирая его подбородок деревянным набалдашником. — Она дала тебе задаток. А ты решил, что этого слишком много, чтобы проверять девчонку. И отправил меня, рассудив: если что, проблемы будут только у вора. Ну так вот, это и твои проблемы тоже.

Я сделал вид, что замахиваюсь, старик взвизгнул, и в тот же миг послышался какой-то странный звук. С подозрением отступив назад, я увидел растущую лужу под ногами подонка.

— Черт, — сквозь зубы процедил я, испытывая смесь гадливости, отвращения и ненависти к этому человеку.

Патрик стоял скукоженный, жалкий, умирающий скряга, одинокий и больной, похотливый, жадный, подлый. Он думает, что псы за дверью спасут его. Да едва он сдохнет, они вышвырнут его в карьер и даже не прикопают, а сейф распилят и потратят все содержимое на пойло, девок и дурь.

— Утрись, — сказал я, отходя к креслу.

Он молча принялся вытирать ноги, на лужу бросил сверху простыню, и посмотрел на меня со страхом и яростью затравленного беззубого зверя.

— Мне нужна кое-какая информация, — решил не тянуть я. — Ты что-нибудь слышал последнее время об убийцах в нашем милом городке? Может, появился кто-то новый?

— Из заезжих никто не объявлялся, кроме тебя, — задумчиво произнес Патрик, возвращаясь в свое привычное состояние. Будто и не обмочился, только носки мокрые снял, явив миру страшные желтые ногти на скрюченных пальцах. Поймав мой тяжелый взгляд, он поспешно добавил, — это правда. Не могу сказать про весь Асилум, но в Отстойнике незнакомца трудно не заметить.

Что правда, то правда. Здесь быстро распространяются новости, и именно поэтому нужно поспешить, пока обо мне не узнали остальные.

— Если его нет тут, то он мог поселиться в другом месте? Например, в Карьере или Старухе?

— Асилум — большой город. Приезжих много.

— Но не каждый начинает убивать.

— Повторюсь, я не знаю новичков, которые бы решили заняться мокрым делом сразу по приезде.

— Хорошо, а среди старожилов никто не хвастал?

— Разве о таком кричат на каждом углу?

«Этот бы кричал, пожалуй», — подумалось мне. Если Илайн права, и убийства приносят ему удовольствие, то вряд ли бы он молчал. Политические заказы не делают маньякам-психопатам. Разве что если кто-то решил избавиться от конкурирующей ложи, а свалить все потом на городского сумасшедшего, которого прилюдно повесят на радость законопослушным гражданам.

Патрик смотрел на меня, точно ждал, что я уйду или продолжу расспрашивать, но наконец перестану тратить впустую его время своим задумчивым молчанием.

Ртутная Крыса. Почему такое прозвище? Егеря призвали на помощь фантазию? Или все куда банальнее, и речь идет о способе убийства. Ртуть… хм, странно. На шахтах, где добывают киноварь для получения ртути, шахтеры часто болели, также от серьезных проблем со здоровьем страдали шляпники, обрабатывающие ртутным раствором сырье, из которого делали фетр для головных уборов. Немногие мужчины могли позволить себе касторовую шляпу, то есть из подпушка бобра. Я воровал такие только в очень богатых домах. Другое дело, когда на смену дорогому материалу идет дешевый заменитель: кролик или овца. В таком случае для лучшего сцепления волосков используется ртутный раствор, доводящий шляпников до безумия, болезней, ранней смерти, и зачастую последнее — от собственной руки. Их дети редко доживают до зрелости. Такова цена моды, м-да. Но едва ли все те убитые в Лебединых Прудах были мастерами шляпных дел. Да и не представляю, чтобы какой-то шляпник настолько сбрендил, чтобы превратиться в маньяка…

— Что-нибудь еще? — вежливо поинтересовался Патрик, слишком настойчиво, как для человека в столь неприглядном положении.

— Да. Ты слышал когда-нибудь об убийствах, связанных со ртутью? Кто-нибудь выбирал ее как яд, например?

Скупщик промычал что-то, хмуря брови. Он долго размышлял и выдал наконец:

— Ничего не припомню. Было пару случаев отравления киноварью. Ее до сих пор частенько используют как средство от сифилиса, если не хотят обращаться к лекарям.

Богачи, утонувшие в разврате, и одна из самых распространенных болезней, которой расплачиваются за похотливое наслаждение? Это может оказаться правдой. Что если череда убийств всего лишь несчастный случай? Ха, тогда нужно искать не убийцу, а доктора.

Мне больше нечего было ловить. Вилсон превратил меня в изгнанника всего лишь ради поимки шарлатана, помогающего порочным снобам. Какой цинизм судьбы.

Патрик не стал звать охрану. Как и люди из высшего круга, он готов был рискнуть ради сохранения репутации. Я покинул его дом через двери, удивив бугаев, дежуривших на входе.

Теперь нужно было забрать мои пожитки. Они хранились неподалеку от моего дома возле недостроенной церкви. Когда-то по Отстойнику бродил священник, собирал на строительство храма, а потом я видел, как он спустил все на сидр у Брайана. Накрывать храм крышей так никто и не стал, а местные понемногу растащили доски и камни. Осталось только основание и глыба сцепившихся между собой камней. Именно под ней я и прятал свои сокровища, справедливо полагая, что местные жители не отличаются набожностью и бывают в этих местах крайне редко.

Пасмурный день делал пустырь еще более непривлекательным. Кое-где из земли торчали покосившиеся кресты. Городское кладбище находится далеко отсюда, и для погребения там нужно немало денег. Когда на живых не хватает, о мертвых думается в последнюю очередь. Поэтому те, кто не сгнил самостоятельно, были закопаны родственниками здесь, на пустыре, среди низких кустарников, на которых даже весной не было ни одного листочка. Только одичавшие собаки приходили сюда поживиться, они яростно рыли землю и таскали добычу по всей округе. Если кто не прикопал покойного достаточно глубоко, мог иметь шанс снова повстречаться с ним… в некотором роде.

Пока я шел, мне чудился приглушенный рык. Эти твари хуже волков, они бесстрашны. Вооружившись камнем, я решил, что в случае чего отобьюсь или убегу. Без денег далеко не уйти, и едва ли Вилсон выплатит мне жалованье.

Оглядевшись и убедившись, что собак не видно, я принялся копать. Размокшая под моросящим дождем земля была податливой, прилипала к рукам и забивалась под ногти.

Послышался лай и скулеж. Обернувшись, я не увидел ни одной твари. Может, между собой передрались. Раскопав достаточно, я убрал деревянную крышку моего маленького хранилища и достал два мешка. В одном — дагеротипы, в другом — деньги, собранные за годы работы в Асилуме. Такие клады у меня есть в каждом городе. Возможно, если собрать все вместе, мне хватит на неплохую, хоть и короткую жизнь.

Треск ломающейся ветки заставил меня обернуться. К величайшему сожалению, там стояли не собаки, хоть так их стоило бы назвать. Люди Маркиза в количестве шести человек, и на этот раз их возглавлял лысый громила в длинном пальто и маленькой шляпе, уместившейся на темечке, и с пижонским шарфом, который никак ему не подходил.

— Набегался, воришка? — усмехнулся он.

Первый, кто двинулся ко мне, получил с размаху мешком с дагеротипами. Острые края рамок разбили ему лицо, сломали нос и выбили несколько зубов. Пока он стонал и плевался кровью, его товарищ получил таким же тяжелым мешком с деньгами по голове и ногой в пах. Я уклонился от выстрела, и запустил камнем в человека с револьвером. Схватившись двумя руками за горла обоих мешков, я нанес ими сокрушительный удар по спине одного из бандитов, другого боднул головой и сбил с ног плечом, но в это время что-то переломило мне хребет. Во всяком случае, ощущение было именно таким. Я испытал боль сразу во всем теле, ноги отказали, а внутренности взорвались кипятком. Падая в рыхлую землю и вдыхая ее сырой запах, я подумал: не себе ли могилу только что вырыл? Последовавшие затем удары я почти не чувствовал. Вспышки мгновенной боли казались далекими, за пределами разума. Я только накрыл голову руками, сам не зная зачем. Они били меня ногами и дубинками, превращая туловище в агонирующий мешок плоти.

На какой-то миг все прекратилось, и я был счастлив этой легкой смерти. Но какая-то бездушная сила вернула меня назад, и я увидел приближающиеся к лицу ботинки, измазанные землей.

— Это я передам Маркизу как оплату долга, — лысый нагнулся и забрал лежащие рядом со мной мешки. Затем взял мою руку и вытер рукавом свои ботинки от грязи. — Я бы убил тебя, чтобы наверняка. Но слышал, теперь на егерей работаешь. Хм… Долг ты уплатил, так что пусть тебя казнят по законам Отстойника. Чик-чик.

Он провел двумя пальцами по моей руке, точно ножницами, и поднялся. Меня схватили за ноги и потащили. Камни резали кожу, и я повернул голову, чтобы хотя бы не лишиться глаз. Меня волокли довольно долго, а затем подняли и сильным пинком отправили почти бесчувственное тело в свободный полет. Я ударился о твердую глину и покатился вниз, оббивая оставшиеся кости, пока не замер на самом дне. Кровь заливала глаза, но сквозь розовый туман я видел рыжий вперемешку с серым ил. Значит, я в карьере. Найти меня здесь не составит труда. Если повезет выжить после побоев шестерок Маркиза, то умру еще до заката от усердия жителей Отстойника.

Всё, что мне оставалось, это ползти. Черт, я не мог поднять головы, что-то явно случилось с моей шеей. И ног не чувствовал. Но цеплялся ногтями одной руки за этот проклятый, воняющий дохлой рыбой ил, и полз, полз.

Это длилось вечность. Вечность, наполненную болью и страхом. Добравшись до берега и упершись в вертикальную стену, я лег на спину и засмеялся. Смеялся сквозь слезы, сквозь кровь, заливающую рот.

Отстойник — это особое место. Здесь не прощают слабости, не знают жалости, и никого не заботит, можешь ли ты дать отпор. Поэтому выживают только сильнейшие. Те, кто упорно день за днем живет вопреки всему, каждому. Здесь нет друзей, только враги, и это закаляет, знаете ли. Поэтому, когда я бурыми от крови пальцами стал хвататься за глину, которая расползалась под ладонями, впивался в пожухлую траву и ломкие корешки, то знал, что должен, просто обязан вылезти наружу. Иначе вся предыдущая жизнь не стоит и жалкого каритаса. А там что? Там пустота. Закроешь глаза — темно, вот и в смерти так. Ничего. Всё, что у нас есть — это сейчас. И моё трижды драное «теперь» было со сломанными костями, но все еще было.

На середине пути я начал скользить вниз. Упереться ногами не удавалось, они все еще не работали, и я свалился на самое дно. Снова. И снова пополз вверх. Солнце садилось. А вместе с его последними лучами расползались тараканами новости о воре, который служит егерям.

До края уже было рукой подать. Когда под руку попался не гнилой пучок травы, а корень дерева, я вцепился в него, как в последнюю надежду, и с криком вывалил изможденное тело наружу. Я лежал на животе на самом краю бывшего водохранилища и дышал, дышал, превозмогая обжигающее ощущение в ребрах, нарастающее с каждым вздохом.

Ухватив ствол хилой осины, я сел. Обе ноги, похоже, выбили из суставов в коленях. Успокоив сердце несколькими вдохами, я принялся за левую ногу. Схватил ее покрепче и провернул. От дикой боли хотелось откусить себе язык. Из глаз хлынули слезы, все равно как у нежной девицы, впервые увидевшей раздавленного песика. Не давая себе передышки, вправил вторую ногу. Их обдало жаром, словно полили кипятком. Опираясь спиной о ствол дерева, я поднялся и тут же скрючился. Сложив руки на груди, словно ребра могли выпасть наружу, побрел, шатаясь как пьяный. За спиной загорались огни. Отстойник оживал в сумерках, и сейчас, останься я лежать на дне водохранилища, меня бы уже отыскали.

Нос учуял запах дыма, вязкая жижа под ногами сменилась грубо отесанным камнем. По узкой дорожке я брел к району, именуемому Карьером.

Широкие трубы уводили пар и черные коптящие клубы в небо, те соединялись в одно непроницаемое облако, которое зависло над землей и не собиралось никуда двигаться. Местные жители шутили, что им нипочем ни дожди, ни снега, ни палящее солнце. У них вечные сумерки и осень. На глиняном карьере, давшем название целому городскому району, расположились гончарные мастерские. Там же очищали глину, лепили посуду, обжигали и отправляли в магазины. Помимо мастерских здесь, как плесень в подвале, расползались заводы и заводики. Металлоплавильные, столярные, оружейные, ткацкие цеха… Вся промышленная мощь Асилума была заключена на этом пятачке земли, и черное облако не зря зависло над их головами. Землю покрывал слой пепла, его частицы летали в воздухе, точно снег.

Раньше дома строили подальше от фабрик, но теперь кривые крыши были натыканы повсюду. Здесь рождались и росли дети, отравленные гарью и едкими парами, здесь они взрослели и умирали, иногда даже не зная, что бывает синее небо и воздух без пепла.

Дорогу выкладывали камнями, чтобы в дождливый сезон было проще возить груженые телеги. Дожди здесь любили, их ждали. Пока капли прибивают пыль, можно дышать. Приезжающие порой владельцы фабрик ходили по улицам только с повязками на лицах, а местные все удивлялись зачем.

Даже Отстойник, место, о котором забыл и Бог, и императрица, был во много раз лучше этой погибельной дыры. Но здесь были работа, хлеб и школа. А ценнее всех врачи, на вес золота. Болели жители Карьера постоянно. Точнее сказать, они редко выздоравливали. Именно поэтому все лекари ехали сюда, зная, что уж тут голодать не придется.

Сейчас было самое шумное время: дневная смена отработала своё, а ночная только заступала. На улицах собирались толпы народу. Повсюду слышались разговоры, смех. Начинали свою работу питейные заведения, без которых здесь бы и дня не прожили.

— А слышали, рвануло сегодня на одиннадцатой шахте? Бригаду Харли завалило, мда…

— Никто не выжил?

— Какое там! Разбирают пока, но надежды мало.

— А вдовам снова не уплатят ни каритаса.

— Как обычно, парень, как обычно.

Проходящий мимо рабочий толкнул меня в плечо, и я едва не взвыл от боли, а он пошел дальше, не заметив этого. Они все почти смертники, чему тут удивляться? Если не завалит в шахтах, помрут от болезней, которых тут точно крыс на городской свалке.

Мне пришлось несколько раз останавливаться, чтобы передохнуть. Я слабел, как от потери крови, хотя едва ли она вытекала с такой скоростью из моих ссадин. Возможно, внутри мои потроха уже бултыхались в этой жиже.

Дома в Карьере были похожи друг на друга, точно семьи. Те, что строились одновременно, были как близнецы между собой, и совершенно отличались от домов других периодов. Их объединяло только одно: латаные стены и крыши, забитые окна. На дверях, за которыми жили лекари, висели венки из цветных лоскутов. Они болтались там днем и ночью. Эти кусочки ткани срезались с рубашек шахтеров, и сплетались в тугие кольца. Считалось, что так они под присмотром врачей, даже когда под землей. Я же говорил, что здесь умеют ценить труд лекарей. Их почитают, как святых, и суеверия рождаются соответствующие. Вот и я сейчас хотел бы уверовать в чудо, потому что шел в один из таких домов, зная, что меня не прогонят.

Силы были на исходе, на последней ступеньке нога подвернулась, и я пролетел порог дома. Ухватившись за дверное кольцо, заставил себя подняться. В глазах темнело. Трудно сказать, пепел плясал передо мной или что похлеще, но я не слышал, как стучал в дверь. Только в какой-то момент понял, что больше не стою.

Запах полыни, валерьяны, мяты, зверобоя и еще бог весть каких трав насыщал духоту комнаты. Я лежал, глядя в потолок, и не сразу сообразил, что уже открыл глаза. Надо мной пересекались балки, к каждой из которых были подвешены десятки веников из сухих растений. Пауки плели свои паутины по углам, чувствовали себя хозяевами. Окно завешено несколькими распоротыми мешками. Посреди комнаты жаровня, над которой низко-низко расположена труба. Огня уже нет, только угли еще краснеют, от них тепло и сладко пахнет. На натянутой через всю комнату веревке развешено белье и одежда. Хозяйка сидит в кругу тусклого света, исходящего от углей, и чистит подгнившую картошку. Бережно срезает плесень и проросшие корешки, остальное — кладет в котелок.

Гленна. Молодая женщина, моя ровесница, выглядит как старуха столько, сколько я ее помню. Один ее глаз всегда смотрит в сторону, его зрачок мутно-белый. Сюда Гленна сбежала из соседнего района, где еще молодой девчонкой едва не была вздернута как ведьма. Ну а в Карьере ее умение латать раны пригодилось. Говорили, что тем, мутным глазом, она видит другую сторону мира и умеет разговаривать с духами. Мол, так она и выпрашивает лишние годы для своих пациентов. Я в эту чушь не верил, но Гленна и меня штопала неоднократно.

Когда-то, еще по молодости и глупости, ваш покорный слуга повел себя как настоящий говнюк и решил осчастливить страшненькую спасительницу. Опьяненный тем, что снова мог ходить, и сломанная нога не болела, я потянулся к ней, полагая, что уж такая неизбалованная мужским вниманием девица будет на седьмом небе от блаженства, но она осадила меня и мягко выставила прочь. С тех пор я неоднократно обращался к Гленне, но ей хватило великодушия забыть о том унизительном порыве, а мне было проще не вспоминать о собственной тупости.

— Быстро ты очнулся, — произнесла она, поворачиваясь ко мне одной частью лица со здоровым глазом. — Раньше вечера не ждала.

— А сейчас что? — говорить было тяжело.

— Утро.

Она закончила с картошкой, поднялась и принесла мне воды. Я жадно пил, пока не осушил стакан.

Гленна убрала простынку и осмотрела моё голое тело. Напрягая шею, я и сам отважился взглянуть. Черт, здорово она меня раскроила в этот раз, а уж подонки Маркиза постарались на славу. Моя грудная клетка представляла собой черный синяк с лиловыми прожилками на животе, к прежним рубцам добавилась свежезаштопанная дырка. Ноги были забинтованы от щиколоток почти до бедра.

Я застонал сквозь зубы, когда Гленна надавила на свежий шрам. Из-под швов показалась мутная жидкость с кровавыми вкраплениями.

— Еще гноится, — нахмурилась она и принялась обрабатывать рану настойкой пиона.

Когда экзекуция закончилась, она снова укрыла меня.

— Слушай, Гленна, — я проводил ее взглядом к жаровне, где в котелке булькала вода. По комнате расползался запах вареной картошки. — Только я без гроша.

— Самый юркий воришка трех городов, и вдруг нищий? — удивленно спросила она. — Как же такое случилось?

Я не знал, стоит ли ей рассказывать о егерях. Никто не любит сыщиков, но Гленна — особенная. Она никого не осуждает. Наверное, у нее не хватает каких-то клёпок в светлой голове. Она полоумная или святая — кто знает? И все же я не хотел ей говорить.

— Да так, некоторые разногласия. Послушай, меня могут искать. Если что…

— Ты опоздал, — спокойно произнесла она, помешивая половником своё варево.

Мне словно дали под дых.

— Кто? Когда?

— Ты здесь уже три дня, — Гленна повернулась ко мне, и я снова испытал неприятные ощущения от вида незрячего глаза. Будто и впрямь ему были доступны какие-то иные миры и мои мысли, например. — Приходили незнакомцы. Думаю, из Отстойника. Спрашивали о воре.

Я облизал пересохшие губы.

— И что?

Девушка хмыкнула и покачала головой.

— Что ты им сказала? — в нетерпении я повысил голос, хоть знал, что не имею права.

— А что, по-твоему, я должна была сказать? — она смотрела на меня с таким осуждением, что я испытал стыд. Если бы Гленна сдала меня, разве произошел бы этот разговор? Меня бы уже выпотрошили.

Сожалея о несдержанности, я захотел как-то сгладить вину, и произнес:

— Я не хотел доставлять неприятностей. Надеюсь, они не тронут тебя.

— Меня? — она тихо рассмеялась. — Тогда их самих не соберут по частям. Ты же знаешь: у нас люди рабочие, шутить не любят.

Это правда, в Карьере ребята суровые. Не бандиты, но если понадобится — убьют и глазом не моргнут. А за каждого лекаря своего они горой.

Гленна снова смотрела на меня, будто выискивала какую-то еще болячку, а потом отвернулась.

— Да уж, — я тяжело упал на подушку. Ото всех этих волнений накатила слабость, прошиб пот, и невероятно хотелось спать. — Мне бы на ноги встать, а там найду, как тебя отблагодарить. В долгу не останусь.

— Вот как? — Гленна подвигала угли кочергой. — И сколько же авардов стоит твоя жизнь, Арчи? Во сколько украденных колец ты оценишь мои ночи без сна у твоей кровати?

Меня встревожил ее тон. Возможно, я что-то упустил за время отключки. Изменились цены? Карьер стал престижным районом? У Гленны появилось богатое приданое?

— Отдам всё, честь по чести, — заверил я.

Девушка повернулась ко мне. В бликах от углей она не казалась такой уж дурнушкой, изъяны скрадывались тенями.

— От того и твои беды, Арчи. Ты всё меряешь одной мерой. Тебя все знают, с тобой, наверное, очень весело бывает. Но зализывать раны ты прибегаешь сюда, ко мне. Потому что больше никому в Асилуме ты не нужен. И не только в Асилуме. Ты чужак повсюду, это чувствуется. Словно нет корней, понимаешь?

— Корни нужны деревьям, а я вольный человек.

— Не путай волю и одиночество. Когда я помогала, то знала, что твои карманы пусты. И когда за тобой пришли, понимала, что они могут убить меня, не подумав о последствиях. Думаешь, мне тогда были важны деньги?

Я не слишком понимал, в чем она меня упрекает. То есть видно, что девушка обижена, только чем? Каждый выполняет свою работу и получает награду. На том стоит этот гнилой мир.

— Ты отказываешься от денег? — уточнил я.

Она снова отвернулась к котелку:

— Нет, конечно. Я потратила на тебя лекарства, мне нужно пополнить запасы.

Я провел у Гленны еще два дня, пока не смог подняться. За это время у нее побывало несколько раненых и больных. Жертвы завала в шахте кричали от боли, мычали и бились в конвульсиях. Из шести человек до утра дожили двое. Гленна справлялась с ними сама. Я лишь старался поддерживать огонь, чтобы она могла обеззараживать инструменты и прижигать раны после ампутации конечностей. Хрупкая женщина справлялась с мужчинами во много раз сильнее ее. Она шептала что-то утешительное, хвалила, поддерживала, и умирающих успокаивала, как родных, пела им колыбельные и целовала мокрые от слез щеки. Даже мне стало дурно после такой ночи, а Гленна еще утром принимала у себя пациентов, среди которых нередко были беременные женщины. Круговорот жизни и смерти, все это прошло у меня перед глазами. Гленна жила в другом мире, в том, куда я не хотел бы попасть. Она и впрямь владела какой-то магией, раз не сошла с ума до сих пор. Едва за последним пациентом закрылась дверь, девушка, вместо того чтобы упасть без чувств на кровать, встала на колени и принялась горячо молиться за всех и каждого, помня их по именам.

Однажды, когда выдалась тихая минута, и последний пациент спал под действием морфия, я спросил то, о чем едва не забыл.

— Гленна, ты слышала о киновари?

— Конечно же! — удивилась она. — Старый дешевый способ вылечить грешное тело. Небезопасный, но действенный.

— И ты пользуешься ею?

— В крайних случаях, — подтвердила девушка, и обеспокоенно спросила, — а в чем дело? Я не обнаружила у тебя на теле никаких следов сифилиса.

Если она хотела меня смутить, ей это удалось. И все же я решил выяснить до конца:

— А ты никогда не имела дело с господами из Лебединых Прудов? Или, возможно, кто-то из местных лекарей…

Гленна покачала головой:

— Думаю, там и своих врачевателей хватает. Что же до меня, я бы никогда не сказала тебе, даже если бы лечила кого-то из господ. Это тебя не касается, Арчи.

Уходя из ее дома, я чувствовал себя выпотрошенным не физически, а духовно. Хотелось скорее забыть обо всем этом. Я и прежде видел, как умирают люди, но еще никогда не становился свидетелем такой яростной борьбы со смертью.

— Береги себя, — в напутствие сказала Гленна. Она провела рукой по венку из лоскутков и задержала палец на одном с кровавым следом. — Я позволила себе испортить твою рубаху.

Немногим ранее я заметил штопку на одежде, но не знал, откуда та взялась.

— Спасибо, — сказал я, пожалуй, одно из самых непривычных слов. Оно бессмысленное, когда не подкреплено звонкой монетой. «Спасибо» в стакан не нальешь и в карман не положишь» — любят у нас говорить. Но, думаю, Гленна хорошо знала цену этому слову. Она чуть улыбнулась и кивнула.

— Старайся держаться теней, Арчи. Возможно, только им ты и нужен. И прячь лицо. Здесь воров не любят. Но тех, кто продался сыщикам, не любят еще сильнее.

Я нахмурился, глядя в ее отталкивающее лицо, настолько несоответствующее истинной сути, и поспешно спустился по ступенькам, на ходу поднимая капюшон. Значит, она знала. Те визитеры рассказали ей о егерях. Так что Гленне угрожали не только чужаки. Должно быть, ей пришлось защищать меня перед местными.

Кто бы мог подумать, что вор Арчи сам пожалует во Двор Венаторов. При свете дня, не скованный и без конвоя.

Совру, если скажу, что не задержался под аркой ворот. Уверенность дрогнула, и ноги наотрез отказывались переступать невидимую грань между какой-никакой, но свободой, и рабством. Но я все еще слышал слова Гленны. Кому я нужен в этом или в любом другом городе? Что меня ждет, кроме удавки или чего похуже?

На меня смотрели, как на привидение. Сыщики разных мастей и рангов провожали меня изумленными взглядами. Я снял капюшон, и каждый теперь мог вдоволь налюбоваться моей небритой физиономией, так похожей на ту, что светится среди портретов особо разыскиваемых преступников Патрии. Слушая шепот за спиной, я поднялся по лестнице, пересек коридор и без стука вошел в кабинет Вилсона, прервав совещание.

В помещении находилось несколько незнакомых мне человек, все они слушали старшего, глотая каждое слово, но когда он замолчал, обернулись ко мне, чтобы узнать, кто посмел помешать.

— Мы закончили, — произнес Вилсон, не спуская с меня глаз. Я стоял в дверях, пока мимо протискивались законники. Их выглаженная форма вынужденно соприкасалась с моими лохмотьями, и от каждого такого касания у меня горела кожа, будто ее сдирают раскаленной ложкой.

Когда стало пусто, Вилсон махнул рукой:

— Входите, Лоринг.

В помещении кроме него остался только Пилс, который смотрел так, словно я принялся исполнять канкан.

— Не возражаете, если я присяду? — этот вопрос прозвучал уже тогда, когда мой зад расположился на стуле.

— Я несколько удивлен, — признался Вилсон, не торопясь садиться. — Вас не было пять суток. Мы полагали, что вы…

— Сбежал?

— Погибли. В самом деле, куда вам бежать?

Вопрос вошел ржавым гвоздем в позвонок. Он прекрасно знал, что на меня откроется охота, и я приползу обратно, если уцелею, конечно же.

— Дела задержали, — я решил играть по их правилам. Поведение в приличном обществе напоминает дерьмо, присыпанное сахарной пудрой: издалека выглядит красиво, если только не пытаться докопаться до сути. Пусть будет так, посмотрим, кто выиграет.

— Значит, вы успешно справились с заданием? — уточнил он, опускаясь на свое место. — Кажется, вы должны были кое-что выяснить.

— Ах, точно, — я изобразил, будто не сразу вспомнил. — И мне удалось кое-что узнать. Но видите ли, у меня нет никакого желания делиться с вами этой информацией.

Ни один мускул не дрогнул на моем лице, когда с грохотом упал опрокинутый стул Пилса. Я не слушал его угрозы и предложения, как лучше провести дознание. Меня интересовал только Вилсон, а тот в свою очередь был несколько обескуражен, хоть ему удалось скрыть свои эмоции. Он был хорошим игроком в покер, я полагаю. А я был прекрасным игроком, и не только в карты. Пока он размышлял, блефую ли я, у меня в голове строились цепочки логических ходов, в зависимости от следующего шага сыщика.

— И чего вы хотите, Лоринг?

— Вам отлично известно, что своей выходкой вы уничтожили вора Арчи Лоринга. Теперь мне не место в Патрии. Конец моей репутации, а значит, вы убили пройдоху. Но родился законопослушный гражданин, и вот он перед вами.

Пилс фыркнул, но старший сыщик только махнул на него рукой.

— Что же нужно этому господину? — с прищуром спросил Вилсон.

— Документы, подтверждающие мою личность. Разумеется, без упоминания прошлых заслуг.

— Вы могли бы обратиться с этим вопросом к дельцам из Дамбы.

— А мне не нужна подделка. Только оригинал. Такой, за которым ни один из ваших не потянется носом. Я хочу начать новую жизнь, сквайр Вилсон, взамен той, которую вы украли у меня.

Сыщик хохотнул.

— Вор обвиняет меня в воровстве? — он посерьезнел и подпер подбородок рукой. — Надеюсь, вы понимаете, что на такие условия едва ли пойдет моё руководство. Даже если бы я захотел помочь вам, это не в моих силах.

— Тогда каждый из нас останется при своём. А вы на всякий случай присмотрите себе нового вора для розыска Ртутной Крысы. Если не ошибаюсь, за время моего отсутствия скончался еще один человек.

Я бил наверняка. В прочитанной газете, что я стащил по дороге в участок, в некрологе был указан один молодой джентльмен, среди регалий которого была указана принадлежность к партии «Прорыв». Это единственная радикальная политическая группа, известная в Патрии, а значит, прежде речь шла именно о ней.

— Мне нужно обсудить это с руководством, — сказал Вилсон, поднимаясь. — А вы пока можете отдохнуть в вашей ка… комнате. Я выдам распоряжение, чтобы впредь ее не запирали. Вид у вас неважный. Лучше, чтобы вы привели себя в порядок, если собираетесь остаться здесь и не пугать новобранцев.

Он вышел первым, а я замешкался лишь потому, что встать с переломанными ребрами не так просто, как прежде. И тот час передо мной возник Пилс, сверкая глазками-бусинками и топорща редкие усики.

— У вас ничего не выйдет, Лоринг, — прорычал тот мне в лицо. — Никогда вам не стать гражданином Патрии. Таким, как вы, здесь не место!

— У меня что, борода не по моде? — с совершенно серьезным лицом я погладил свою щетину.

— Вы отлично знаете, о чем я! Вор должен быть повешен или работать в шахте, подальше от нормальных людей.

— Вот как, — я задумчиво кивнул, будто и впрямь взвешивал его слова. — Знаете, я недавно был возле шахт, и не видел там закостенелых преступников. Одни еще совсем дети, а другие в тридцать лет — глубокие старики. За что их наказали, как думаете?

— Это все пустые разговоры!

— Знаете, я могу вам сдать настоящих воров прямо сейчас. Возьмите их, и ваша карьера мигом взлетит вверх!

Он с сомнением смотрел на меня, пытаясь понять, разыгрываю ли я его или впрямь решил сдать с потрохами всех своих подельников.

— Запомните это место, — я подошел к висящей на стене карте Асилума и обвел пальцем Лебединые пруды, — здесь притон похуже Отстойника, и каждый вор живет в собственном дворце. Приезжайте и берите! Что скисли, Пилс?

Он еще продолжал говорить что-то нелицеприятное, когда я уже выходил из кабинета.

Я знал, что наша встреча с Илайн рано или поздно состоится, но все же не ожидал этого так скоро. Мы столкнулись в коридоре неподалеку от моей камеры. Несравненная сыщица была очень удивлена, и на миг позволила этим эмоциям отразиться на обычно беспристрастном лице.

— Счастлив вас видеть, миледи, — со всей любезностью поклонился я, хоть и проигнорировал предписанный этикетом поцелуй руки. Впрочем, дама тоже не спешила подать мне руку.

— Хм, — ответила она, и ее лицо приобрело прежнее надменное выражение. — А у вас все-таки нет хребта, Лоринг.

— Ошибаетесь, есть. Во всяком случае, я имел счастье в этом удостовериться.

— Вам недостаточно унижений? Что вы рассчитываете получить?

— Я своё еще получу, — моё обещание было произнесено с широкой улыбкой, но, думаю, Илайн уловила сокрытое за этим настроение, поскольку опасно прищурилась и предостерегающе прошептала:

— У вас был шанс, Лоринг. Второго вам не дадут.

— О, вы правы, — подтвердил я кивком, и никто из проходящих мимо работников отдела расследований не мог бы придраться к тому светскому тону, в котором протекала наша милая беседа. — Я более не буду так наивен. В какой-то момент показалось, что я тут единственный жулик, но вы сумели убедить меня в том, что доверять нельзя никому. Благодарю за урок, миледи.

— Вот как? — она открыла маленькую бархатную сумочку и достала что-то, зажав в кулаке. — Мне тоже так кажется.

На натянутой коже перчатки перед моими глазами появилось четыре продолговатых крючка. Как мать узнает своего ребенка из тысячи, так вор признает собственноручно сделанные отмычки. Эти вот я выковал прямо в камере, готовясь к побегу. Я поднял глаза на Илайн, и понял, что ей прекрасно известно, к какой двери ключики. Сжав кулак снова, она убрала отмычки в сумку и мило улыбнулась:

— Кажется, вам это больше не понадобится? Вы ведь пришли добровольно, правда?

Она вынудила меня посторониться, изящно проплывая мимо. Нас уже разделяло несколько шагов, когда я спросил:

— А что вы делали в моей камере, миледи?

Она обернулась и на миг замешкалась с ответом. В этот самый неподходящий момент открылась дверь, и из кабинета стали выходить егеря, одеваясь на ходу и обсуждая текущие служебные вопросы. Этот поток скрыл Илайн от меня. И между мелькающими головами было непросто разглядеть, как удаляется ее фигура.

Камера, которая прежде казалась клеткой, теперь больше напоминала сейф. Не мир нуждается в защите от меня, а наоборот. Скучая без дела, я побрился, привел в порядок виски, тщательно помылся в рукомойнике, забрызгав пол, почитал принесенные мне газеты, пообедал, и даже вздремнул. В коридоре зажглись лампы, а в здании стало тише, поскольку дневная служба закончилась, и осталась только ночная смена сыщиков.

— Кхе-кхе.

Открыв глаза, я обнаружил стоящего на пороге Вилсона. Теперь дверь не запиралась, и, если не замечать решеток, легко было поверить, будто я довольно выгодно переехал.

— Я с хорошими новостями, — произнес он. Сыщик непринужденно прислонился к дверному косяку, спрятав руки в карманы. — Моё ходатайство частично одобрено.

— Значит, я частично рад, — у недоговорок приторный вкус.

Он усмехнулся в усы:

— Вам завтра выпишут временный документ, который действует на территории Асилума. По завершении дела его заменят на постоянный, годный для Патрии, а также для заграничных поездок. Вы собираетесь путешествовать, сквайр Лоринг?

— Вероятно. Разве не так проводят время молодые господа, не обремененные заботами?

— Не знаю. Я никогда не был таким.

Я промолчал. Мне абсолютно безразлично, как жилось старшему сыщику в молодости. Сейчас он стал моим личным врагом, и лишь временная необходимость задержаться на одной с ним стороне вынуждала действовать осмотрительно и без лишних эмоций.

— Раз я выполнил часть нашей сделки, могу ли рассчитывать на благородство с вашей стороны?

— Несколько опрометчиво ожидать этого в столь неспокойное время, — заметил я, не зная, что под этим поймет Вилсон. Выдержав паузу, пришлось рассказать то, что было услышано во время путешествия в Отстойник. Моё заявление, будто среди местных нет убийцы, было воспринято скептически. А упоминание киновари вовсе изумило сыщика.

— Средство от сифилиса? — он прошелся по камере, скрестив руки на груди. — Подумать только! Кстати, кто вам рассказал, что в крови и моче жертв были обнаружены соединения ртути?

— Вы только что.

Он в полном изумлении уставился на меня, затем горько рассмеялся:

— Значит, всё это строится только на ваших предположениях.

— Если бы вам нужны были точные данные, вы бы зачистили Отстойник и допрашивали бы каждого с пристрастием, разве нет?

— Никогда не слышал о таком применении киновари, — задумчиво проговорил Вилсон.

— Вы порядочный джентльмен.

— Эта версия никем не выдвигалась, хотя я наслушался таких абсурдных предположений за все время, что никто не поверит!

Его заявление вызвало у меня усмешку:

— А что бы вы сказали о подчиненном, который в курсе существования такого лекарства? Разве в ваших глазах он бы не упал на самое дно моральной ямы?

Вилсон устало потер лицо:

— Возможно, вы правы. Мы не проверяли эту версию. Идемте!

Неожиданное приглашение застало меня врасплох.

Когда мы вошли в кабинет, там уже были Илайн и Пилс. Девушка бросила на меня быстрый взгляд и вернулась к чтению документации, а Пилс предпочел сделать вид, будто я вовсе не появлялся.

— Леди Коллинс! — позвал Вилсон, стремительно проходя к своему столу. — Вы занимались отчетами о вскрытии покойных по делу Ртутной Крысы.

Та согласно кивнула, оторвавшись от чтения, и в ее глазах промелькнула тревога.

— Скажите, вам известно, что ртуть, обнаруженная врачами, могла быть следствием приема средства от сифилиса? — без обиняков спросил Вилсон, и при этом был так хмур, словно собрался обвинить помощницу в том, что опростоволосился.

— Разумеется, известно, — спокойно ответила та.

— И вы молчали?

— Я отбросила эту вероятность, так как у первой жертвы не было никаких признаков болезни.

Вилсон кивнул и повернулся ко мне, чтобы, видимо, сообщить о провале моей версии, но тут что-то остановило его.

— Вы сказали, «у первой жертвы»? — переспросил он. — А остальные?

Илайн с подозрением бросила взгляд на меня.

— Вообще-то, только у последней жертвы был сифилис. У сквайра Чейза.

Вилсон медленно поднялся, обошел стол и взволнованно произнес:

— Что же получается? Они все могли лечиться от сифилиса, но болен был только один? Тогда почему они предполагали болезнь у себя?

Иногда иметь дело с лицемерными ханжами легче, чем с теми, кто и впрямь не допускает в голову ничего за гранью того, что прописано законом. Переглянувшись с Илайн, я произнес первым, сорвав ответ с ее губ:

— Есть несколько способов, при которых они могли заразиться. Допустим, их связывала не только общая политическая ложа, но и ложе, если вы понимаете.

— Какая мерзость, — губы Пилса изогнулись, и он поспешно приложил платок ко рту, будто испытывал рвотный позыв. Я успел заметить, как при этом закатила глаза Илайн. Вилсон только сильнее помрачнел. Едва ли он не догадывался, что люди не всегда спят только с теми, кого одобрил указ императрицы.

— На самом деле, им не обязательно быть любовниками, — поспешил я успокоить сыщиков. — Я знал один случай, когда заболели два молодца, которые даже не были знакомы. А выяснилось, что жена одного частенько изменяла со вторым.

— А это бы многое объяснило, — Вилсон оперся на стол и горящими глазами уставился на карту Асилума. — Радикальное молодежное движение превращается в политическую силу и занимает место в парламенте. Они преследуют взгляды, чуждые нашему обществу, но с приближением коронации наследника их влияние начинает крепнуть. Прогрессивная молодежь часто втайне распространяет их литературу в университетах. Кто же наши герои? Они богаты и влиятельны, уже не так молоды, но все еще руководствуются прежними принципами свободы и равноправия в обществе. В этот портрет легко вписываются похождения в публичный дом.

— Возможно, там они устраивали свои собрания? — предположил Пилс, который уже справился с показной дурнотой. — Я слышал, что даже заинтересованные лица так и не смогли обнаружить, где заседают радикалы «Прорыва».

— Это возможно, — подтвердила Илайн. — В «Бубенчиках» есть несколько комнат, обустроенных как раз для таких случаев. Там проводятся частные вечеринки.

— Только не говорите, что присутствовали, — не без ехидства поддел ее Пилс, и я с удивлением понял, что сыщики в курсе, где их сотрудница проводит время.

— Чужаков на такие события не приглашают, — ответила Илайн, будто не заметив издевки. — А было бы изумительно послушать, о чем они говорят!

— Это могло бы вывести на убийцу, — согласился Вилсон. Побарабанив пальцами по столу, он сказал, — Леди Коллинс, я даю вам задание выяснить, когда будет следующее мероприятие.

— Такой информацией никто не станет делиться, — фыркнула девушка.

— Разве что тот, кто очень страдает без лекарств.

Они повернулись ко мне, поскольку именно я это произнес.

— Вы правы, — старший сыщик хлопнул ладонью об ладонь, — девушка! Если наша версия верна, то следует искать проститутку, больную сифилисом.

— И эта прелестная миссия достается мне, — натянуто улыбнулась Илайн. — Как скажете.

Она поднялась и, придерживая верхнюю юбку, плавно вышла из комнаты. Вилсон подвинул стул и, обходя стол, предложил мне присесть.

— Вы меньше пяти часов как совестливый гражданин, — заметил он почти без улыбки, — и какие ошеломляющие результаты! Представьте, на что вы будете способны в дальнейшем.

Я предпочел не отвечать.

Первую ночь я спал в камере с открытой дверью. Двоякое чувство. Я в самом логове егерей, и это может лишить покоя любого вора, заставить мочиться в постель и плакать в подушку. Я воздержался от вышеперечисленных способов реализации паники и провел полночи в немом изучении потолка, слушая переговоры дежурных. В груди болело из-за поврежденных ребер. Мне было тяжело сесть, встать, лечь. Любая смена позы приносила мучения. Но еще больше терзало пережитое унижение. Люди Маркиза не только избили меня, но еще и забрали все заработанное, включая коллекцию дагеротипов. Я должен был во что бы то ни стало вернуть их. Это вопрос престижа.

Утро выдалось туманным. Последнее тепло выходило из земли густым серым облаком. Брусчатку покрывала скользкая сырость, прохожие прятали головы в шляпах, а лица — за поднятыми воротниками. Самоходные кареты и обычные, лошадиные, были нарасхват. Уже не конюхи дрались за клиентов, а горожане едва не с кулаками отстаивали свое право на проезд, отдыхая от холодной влаги, пропитывающей одежду и тела. Подняв глаза, я пытался различить небо, но лишь свинцовая дымка, обволакивающая Асилум, плыла надо мной.