Ложная девятка. Шестой том

Глава 18

После ничьей с французами у нас появился свободный день. До матча с канадцами оставалось ещё четыре дня, и тренерский штаб решил дать команде немного отдохнуть. Тем более что психологически мы уже практически прошли в плей-офф — даже поражение от Канады при нашей разности мячей вряд ли что-то изменило бы.

Честно говоря, я очень обрадовался такой перспективе. Конечно, мы планировали попасть в столицу на финал 29 июня, но тогда всё время будет посвящено подготовке к решающему матчу. А сейчас появилась возможность спокойно познакомиться с городом, который может стать местом нашего главного триумфа.

Утром 6 июня мы вылетели в столицу. Полёт недолгий, меньше часа, и впечатления начались уже в самолёте. Когда мы подлетали к Мехико, за иллюминатором открылся поистине фантастический вид.

Город расстилался до самого горизонта огромный, бескрайний, окружённый горами. Восемнадцать миллионов человек в агломерации! Одна из крупнейших в мире. С высоты было видно, как современные здания в центре постепенно сменяются более низкой застройкой, а та, в свою очередь, бесконечными трущобами на окраинах.

— Ничего себе размерчик, — присвистнул Заваров, глядя в иллюминатор.

— Агломерация почти в полтора раза больше нашей московской, — добавил Алейников. — Впечатляет.

И он был прав. Даже я, повидавший в своей прошлой жизни немало мегаполисов, был впечатлён масштабами мексиканской столицы. В 1986 году Мехико переживал настоящий демографический взрыв, и это было видно даже с высоты птичьего полёта. Город словно растекался по долине между вулканами, поглощая всё новые территории. Современные районы с широкими проспектами и стеклянными башнями соседствовали с густонаселёнными кварталами, где крыши домов сливались в сплошное покрывало терракотового цвета.

Самолёт пошёл на посадку, и через несколько минут мы уже выходили из аэропорта Бенито Хуареса. Первое, что бросилось в глаза, смог. Плотная серая пелена висела над городом, и дышать было действительно тяжело. Воздух казался густым, вязким, с металлическим привкусом выхлопных газов.

— Высота две с лишним тысячи метров, плюс выхлопы от миллионов машин, — объяснил наш гид, мексиканец по имени Карлос, говорящий на неплохом русском. — Привыкните через час-два.

— Как здесь вообще можно жить? — поморщился Беланов, прикрывая нос платком.

— Мы с детства привыкли, — улыбнулся Карлос. — А для вас это действительно непросто. Но зато какой город! Увидите сами.

Автобус вёз нас через центр города, и я с интересом рассматривал мексиканскую столицу середины восьмидесятых. Здесь было всё иначе, чем в относительно провинциальном Леоне. Широкие проспекты, по которым нескончаемым потоком ползли автомобили всех мастей, от новеньких американских седанов до древних «фольксвагенов-жуков», ставших символом мексиканских дорог. Между современными зданиями из стекла и бетона то и дело проглядывали старинные особняки колониальной эпохи с их характерными каменными фасадами, резными балконами и внутренними двориками.

Контраст был разительный, XX век соседствовал с XVI. Офисная башня в стиле модернизма могла стоять рядом с барочной церковью, а современный торговый центр соседствовать с особняком, помнящим ещё времена вице-королевства.

— Мехико построен на месте древнего Теночтитлана, столицы ацтекской империи, — рассказывал Карлос. — Испанцы в 1521 году разрушили город до основания, а потом построили на его месте свой. Поэтому здесь каждый камень хранит историю.

Я знал эту историю, но слушать её здесь, на месте событий, было особенно интересно. Эрнан Кортес и его конкистадоры, падение великой империи ацтеков, начало трехсотлетнего колониального периода. Всё это происходило прямо здесь, под нашими ногами. Под асфальтом современных улиц покоились остатки пирамид и дворцов, каналов и храмов величайшей цивилизации доколумбовой Америки.

— А вон там, — Карлос указал в сторону центра, где над городом возвышались две массивные башни собора, — главная площадь города, Сокало. Одна из крупнейших в мире. Сейчас поедем туда.

Мы ехали по Пасео-де-ла-Реформа, главной артерии Мехико. Этот широкий проспект, заложенный ещё императором Максимилианом в XIX веке по образцу парижских Елисейских полей, поражал своим размахом. Восемь полос движения, посреди которых тянулись зелёные островки с памятниками и фонтанами. Вдоль дороги стояли памятники мексиканским героям, Колумбу, последнему ацтекскому императору Куаутемоку, борцам за Независимость.

— Вот этот золотой ангел, — показал Карлос на высокую колонну, увенчанную сверкающей в солнечных лучах фигурой крылатой Виктории, — монумент Независимости. Здесь мексиканцы отмечают все свои праздники и победы.

Через окно автобуса я видел типичную картину большого города восьмидесятых — множество машин, создающих не только бесконечные пробки, но и тот самый смог, который застилал небо. Уличные торговцы, которые на красном свете подбегали к машинам с газетами, прохладительными напитками, фруктами и сладостями. Но было в этом что-то особенное, мексиканское, яркие краски одежды, необычная архитектура, совершенно другой ритм жизни, более размеренный и философский, чем в европейских столицах.

Здания поражали своим разнообразием. Рядом с ультрасовременным небоскрёбом из синего стекла мог стоять особняк XVIII века с массивными каменными стенами, коваными балконами и патио, скрытым за тяжёлыми деревянными воротами. А чуть дальше, типично мексиканский дом XX века: яркие жёлтые, розовые, голубые стены, плоские крыши, крошечные окошки, защищённые от солнца.

— Видите, как по-разному строили в разные эпохи, — комментировал Карлос. — Испанцы строили массивно, основательно, на века. Думали, что их империя вечная. Потом, после независимости, стали подражать Европе — особенно Франции. А сейчас ищем свой стиль, мексиканский.

Сокало действительно оказался грандиозным. Огромная мощёная площадь — 240 на 240 метров, окружённая величественными зданиями. Кафедральный собор XVI века с его массивными башнями-близнецами доминировал над всем пространством. Эти башни, каждая высотой более 60 метров, были видны издалека и служили ориентирами для всего города.

Мы вышли из автобуса и пошли по площади пешком. Несмотря на жару и смог, туристов было много — американцы в ярких рубашках и панамах, европейцы с путеводителями в руках, сами мексиканцы — семьи с детьми, влюблённые парочки, пожилые люди, которые просто сидели на скамейках и наблюдали за жизнью.

Многие узнавали нас — советская сборная в Мексике была на виду, и наши спортивные костюмы с надписью «СССР» привлекали внимание.

— Rusos! Muy bien contra Hungría! — кричал нам какой-то пожилой мексиканец, показывая большой палец.

Видимо, наш разгром венгров произвёл впечатление даже здесь.

Карлос провёл нас к Кафедральному собору, потрясающему сооружению, которое строилось почти три века. Фасад собора поражал своим величием: два яруса колонн, резные порталы, статуи святых в нишах. Всё это было выполнено из тёмного вулканического камня, который придавал зданию особую мощь и суровость.

— Смотрите, как башни наклонены, — показал Карлос. — Собор медленно погружается в землю. Мехико построен на осушенном озере, грунт мягкий.

И действительно, если приглядеться, то было заметно, что массивные башни слегка отклонились от вертикали. Это придавало собору какую-то человечность, уязвимость, несмотря на его внушительные размеры.

Внутри было прохладно и тихо. Огромные колонны поднимались к сводам, теряясь в полумраке. Золотые алтари переливались в лучах солнца, проникающего через витражи. Воздух был наполнен ароматом ладана и воска церковных свечей.

— Этот собор строили на камнях ацтекских храмов, — шепотом рассказывал Карлос. — Испанцы хотели показать победу христианства над язычеством. Но мексиканцы до сих пор приходят сюда молиться Деве Гваделупской, нашей покровительнице, в которой многие видят ацтекскую богиню.

В одной из боковых часовен стояла статуя Девы Гваделупской, смуглой мадонны в сине-золотых одеждах, окружённой лучами света. Перед ней теплились десятки свечей, а верующие шептали молитвы на испанском и индейских языках.

— Она появилась индейцу Хуану Диего в 1531 году, — объяснил Карлос. — Говорила с ним на его родном языке науатль. Для индейцев это был знак.

Потом мы зашли в Национальный дворец посмотреть на знаменитые фрески Диего Риверы. Это здание, растянувшееся на 200 метров вдоль восточной стороны Сокало, служило резиденцией правителей ещё со времён ацтеков. Сначала здесь стоял дворец Монтесумы, потом испанские вице-короли построили свою резиденцию, а после независимости здесь разместилось правительство республики.

Огромные настенные полотна рассказывали всю историю Мексики, от ацтеков до современности. Яркие краски, экспрессивные лица, драматические сцены завоевания и борьбы за независимость. Ривера писал эти фрески в двадцатых-тридцатых годах, и в них чувствовался пафос революционной эпохи.

На главной фреске, занимающей всю стену центральной лестницы, была изображена непрерывная борьба Мексики за свободу. Внизу — мирная жизнь ацтеков, их города, храмы, календари. Посередине — кровавое завоевание конкистадоров, горящие храмы, плачущие индейцы. Наверху — борьба за независимость и революция.

— Смотрите, вот Кортес, — показывал Карлос на фреску с изображением конкистадора в стальных доспехах. — А вот Идальго и Морелос — герои нашей независимости. Мигель Идальго-и-Костилья, священник, поднявший в 1810 году восстание против испанского владычества. Хосе Мария Морелос, продолживший его дело

Ривера изобразил Идальго с поднятым знаменем, на котором была изображена Дева Гваделупская. Рядом с ним — простые люди: крестьяне, ремесленники, шахтёры. Лица суровые, решительные, руки сжимают мачете и старые ружья.

— Идальго был священником из маленького городка, — рассказывал Карлос. — Но он понял, что родина важнее церкви, народ важнее короля. 16 сентября 1810 года он позвонил в колокол своей церкви и призвал к восстанию. Этот день теперь наш главный праздник.

На другой стене была изображена более поздняя эпоха — борьба с французской интервенцией, победа над императором Максимилианом. Здесь Ривера показал Бенито Хуареса — первого президента-индейца, человека, который отстоял независимость Мексики в самый трудный момент.

— Хуарес был сапотек, — с гордостью говорил Карлос. — Чистокровный индеец. Но стал одним из величайших президентов в нашей истории. Изгнал французов, расстрелял их марионетку Максимилиана, отделил церковь от государства.

На фреске Хуарес был изображён в простом чёрном костюме, без всяких регалий, но с непреклонным выражением лица. Рядом с ним — расстрел Максимилиана, французские солдаты, бегущие с поля боя, ликующий народ.

После дворца мы поехали в знаменитый Музей антропологии в парке Чапультепек. Это было что-то невероятное. Огромное здание в современном стиле, построенное в 1964 году. Внешне музей напоминал ацтекскую пирамиду, строгие геометрические формы, монументальность, но выполненные в современных материалах: бетон, стекло, сталь.

Во внутреннем дворике нас встретил огромный зонт, железобетонная конструкция диаметром более 80 метров, поддерживаемая одной-единственной колонной. По её поверхности стекала вода, создавая удивительный эффект рукотворного дождя.

— Это символ дождя, который так важен для мексиканских земледельцев, — объяснил Карлос. — Архитектор хотел показать связь между древними культурами и современной Мексикой.

Внутри музея нас ожидала вся история доколумбовой Америки. Ацтекский календарный камень огромный базальтовый диск весом в 24 тонны, покрытый сложнейшими символами. В центре лицо бога солнца Тонатиу, высунувшего язык. Вокруг символы дней, месяцев, эпох. Этот камень воплощал всю космогонию ацтеков, их представления о времени и вечности.

Рядом стояла реконструкция ацтекского храма в натуральную величину. Крутые ступени вели на вершину пирамиды, где когда-то совершались жертвоприношения. Стены были покрыты рельефами — змеи, орлы, воины в перьевых уборах.

— Каждое утро жрецы поднимались по этим ступеням, чтобы встретить восход солнца, — рассказывал экскурсовод. — Они верили, что если солнце не накормить кровью, оно не взойдёт.

В витринах лежали золотые украшения, керамика и скульптуры. Золотые маски работы настолько тонкой, что казались сделанными вчера. Нефритовые статуэтки, отполированные до зеркального блеска. Обсидиановые ножи, острые как бритва.

Особенно меня поразилзал майя. На стенах зала были развешены огромные фотографии руин городов Чичен-Ица, Паленке, Тикаль. Пирамиды, возвышающиеся над джунглями, дворцы с искусной резьбой, обсерватории для наблюдения за звёздами.

— Жалко, что испанцы столько уничтожили, — вздохнул Беланов. — Сколько рукописей сожгли, сколько храмов разрушили.

— Из тысяч рукописей майя сохранилось только четыре, — добавил экскурсовод. — Остальные сжёг епископ Диего де Ланда в 1562 году. Он считал их дьявольскими книгами.

В витрине лежала копия одной из уцелевших рукописей Дрезденского кодекса. Странные иероглифы, изображения богов и жрецов, календарные таблицы. Эта письменность была расшифрована только в XX веке, и многое до сих пор остаётся загадкой.

Мы провели в музее больше двух часов, но это была лишь малая часть экспозиции. Можно было бы ходить здесь неделями, изучая эти удивительные цивилизации. Ольмеки с их гигантскими каменными головами. Сапотеки с их гробницами в Монте-Альбане. Тольтеки с их Пернатым Змеем. Миштеки с их искусными золотыми украшениями.

— Знаете что поразительно, — сказал я, когда мы выходили из музея, — все эти цивилизации развивались совершенно независимо от Старого Света.

— А потом пришли испанцы с ружьями, — заметил Алейников.

— Не только с ружьями, — возразил Карлос. — С болезнями. Оспа, корь, тиф убили больше индейцев, чем все мечи конкистадоров.

К вечеру мы устали от экскурсий, и смог стал особенно ощутимым, дышать становилось всё труднее. Карлос повёз нас ужинать в традиционный мексиканский ресторан в районе Койоакан, старинном пригороде, который теперь стал частью огромного мегаполиса. Здесь сохранилась атмосфера колониальной эпохи: узкие мощёные улочки, одноэтажные дома с яркими фасадами, уютные площади с фонтанами.

Ресторан назывался «Casa de Toño» и располагался в старинном особняке XVIII века. Небольшое заведение с живой музыкой и аутентичной атмосферой. Толстые каменные стены, деревянные балки под потолком, глиняная посуда на полках. В углу зала стояла старинная каменная метате — зернотёрка, на которой до сих пор растирали специи.

— Теперь попробуете настоящую мексиканскую кухню, — объявил Карлос. — Всё здесь готовится по рецептам, которые передаются из поколения в поколение.

Для меня это не было открытием в XXI веке мексиканская еда стала интернациональной, и я неплохо знал её особенности. Но для моих товарищей по команде это было настоящее приключение.

— Тако, чимичанга, буррито… — читал вслух Заваров. — Это вообще еда или заклинания какие-то?

Хозяйка ресторана, полная сеньора Мария, лично вышла нас встречать. На ней было традиционное мексиканское платье — яркое, с вышивкой, под которым звенели серебряные украшения.

— Bienvenidos, amigos! — приветствовала она нас. — Сегодня я приготовлю для вас всё самое лучшее!

Начали с тако кукурузных лепёшек с различными начинками. Карне асада жареная говядина, приправленная чили и лаймом. Карнитас томлёная свинина, которую готовили в собственном соку по восемь часов. Аль Пастор маринованная баранина с ананасом, рецепт которой завезли в Мексику ливанские иммигранты.

К мясу подавали множество добавок: гуакамоле из авокадо, сальса роха из помидоров и острого перца, сальса верде из зелёных томатилло, пико де гальо из лука и кинзы, различные сыры, маринованный лук.

— Острота нормальная, — одобрил Заваров, который дома любил поострее.

— А это что за зелёная каша? — поинтересовался Добровольский, показывая на гуакамоле

. — Авокадо, — объяснил Карлос. — Очень полезный фрукт. Ацтеки считали его пищей богов.

Я молча ел и сравнивал. В будущем тако превратятся в фаст-фуд, будут продаваться в картонных коробочках со стандартными начинками. А здесь каждая лепёшка делалась вручную, на глазах у посетителей. Кукурузную муку замешивали с водой и солью, раскатывали тонкие кружочки и жарили на глиняной сковороде комаль. Тесто получалось с лёгким дымком, слегка подрумяненное, мягкое и ароматное.

— А вот это что? — поинтересовался Добровольский, показывая на тёмно-коричневую массу.

— Моле, — ответил Карлос. — Наш национальный соус. В нём больше двадцати ингредиентов, включая шоколад.

Моле поблпно показался мне удивительно вкусным, сложный, многослойный вкус, где сладость шоколада сочеталась с остротой различных сортов чили, ароматом корицы, гвоздики, аниса, кунжута. К соусу подавали курицу и рис.

Следующим блюдом стали чилес релленос — крупные зелёные перцы, фаршированные сыром, обваленные в яичном кляре и обжаренные до золотистого цвета. Перец был острым, но не обжигающим, сыр внутри расплавился и тянулся длинными нитями.

— Эти перцы называются поблано, — объясняла сеньора Консепсьон. — Они растут только в нашем штате Пуэбла. Их обязательно нужно обжарить на открытом огне, чтобы снять кожицу.

Запивали всё это традиционной текилой — крепкой, но удивительно мягкой, с лимоном и солью. Карлос показал правильную технику: сначала лизнуть соль с руки, потом выпить текилу залпом, затем закусить лимоном.

— Настоящая текила делается только из голубой агавы, — объяснил он. — И только в пяти штатах Мексики. Всё остальное — подделка.

В ресторане играл мариачи группа музыкантов в характерных широкополых шляпах сомбреро и расшитых серебром костюмах чарро. Весёлые мелодии, переплетение гитар, скрипки, трубы — всё это создавало праздничную атмосферу. Они подошли к нашему столику и исполнили «Cielito Lindo» — самую известную мексиканскую песню.

— За успешное выступление на чемпионате мира! — поднял тост Эдуард Васильевич. — И за гостеприимную Мексику! — добавил я.

К концу ужина жара немного спала, но дышать по-прежнему было тяжело. Смог густел с наступлением сумерек, воздух становился всё более вязким. Высота 2240 метров над уровнем моря давала о себе знать — сердце билось чаще, лёгкие работали интенсивнее.

Вечер получился тёплым и дружеским. Усталость от экскурсий отступила, и мы просто наслаждались моментом. До решающего матча с канадцами оставалось ещё два дня, и можно было расслабиться. Музыка, вкусная еда, приятная компания — всё располагало к отдыху.

Температура упала до 25 градусов, но влажность оставалась высокой. Одежда липла к телу, хотелось принять прохладный душ. Даже лёгкий ветерок, который иногда проникал в ресторан, не приносил облегчения — он был тёплым и влажным, как дыхание огромного зверя.

— В Ирапуато всё-таки легче, — заметил я, — Там хоть ночью прохладно становится.

— Мехико — особый случай, — согласился Карлос. — Здесь и высота, и смог, и влажность. Тяжёлый климат. Но зато какой город!

Да, город действительно впечатляет, но на самом деле больше всего меня здесь интересует Ацтека. И через три недели мы должны одержать на ней нашу самую главную победу.

с этими мыслями я, вместе с остальными игроками советской сборной вернулся в Ирапуато и следующим утром как и все вышел на очередную тренировку.