Ложная девятка. Пятый том

Глава 6

10 сентября 1985 года, 14:00

Кабинет министра здравоохранения СССР

Просторный кабинет на седьмом этаже здания Минздрава на Рахмановском переулке был обставлен в лучших традициях советской номенклатуры. Массивный дубовый стол, за которым мог бы разместиться целый президиум, кожаные кресла, портреты вождей на стенах и неизменная карта СССР во всю стену. Через высокие окна проникал осенний московский свет, но атмосфера в кабинете была тяжелой, как перед грозой.

Евгений Иванович Чазов листал папку с документами. Прежде всего он оставался врачом — человеком, который привык принимать решения, основываясь на медицинских показаниях, а не на политической целесообразности.

— Итак, товарищи, — начал Чазов, поднимая глаза от бумаг, — думаю, все понимают важность ситуации с Ярославом Сергеевым. Но давайте разберемся по существу — что показывает медицинское обследование и какое лечение действительно необходимо.

По периметру стола расселись участники совещания. Валерий Сайкин, директор ЗиЛа, сегодня внутренне боролся с самим собой: хозяйственник, ответственный за стратегически важный проект, против страстного поклонника «Торпедо», для которого команда была больше чем работа.

Борис Николаевич Топорнин нервно барабанил пальцами по столу. На лице председателя федерации читалось напряжение человека, который боится оказаться крайним в случае любых осложнений.

Эдуард Малофеев нервно теребил папку с тактическими схемами. Главный тренер сборной явно чувствовал себя не в своей тарелке в этом высоком собрании.

У противоположной стены сидели медики. Профессор Башуров был готов дать четкие рекомендации, основанные на диагнозе. Анатолий Прояев, врач «Торпедо» выглядел растерянно в таком собрании, но в его глазах читалась профессиональная уверенность.

Стрельцов сидел, слегка подавшись вперед, в напряженной позе человека, который готовится к бою. Было видно, что последние дни далеко не лучшие в его жизни. Он понимал, что сегодня решается не только судьба Сергеева, но и его собственная репутация.

— Владимир Николаевич, — обратился Чазов к главврачу института, — давайте начнем с главного. Что показало обследование пациента и какие у нас реальные медицинские показания?

Башуров поправил очки и раскрыл лежащую перед ним папку:

— Евгений Иванович, мы провели полное комплексное обследование по всем стандартам. Диагноз: закрытая травма правого коленного сустава, частичный разрыв передней крестообразной связки, надрыв внутренней боковой связки, травматический гемартроз.

Он сделал паузу, оглядывая присутствующих:

— Рентгенография в двух проекциях — переломов нет. Компьютерная томография на нашем новом аппарате подтвердила целостность всех костных структур. Артроскопия показала, что мениски не повреждены, что очень благоприятно. Связки повреждены частично, без полного разрыва.

— И каков прогноз? — спросил Чазов.

— Прогноз благоприятный, — уверенно ответил Башуров. — При адекватном лечении полное восстановление функции сустава через четыре-шесть недель. Возможно, к концу октября пациент сможет вернуться к полноценным тренировкам.

Министр кивнул:

— А что касается тактики лечения? Стационар обязателен?

Башуров помедлил с ответом:

— Евгений Иванович, откровенно говоря, медицинских показаний для длительного стационарного лечения нет. Острый период — первые три-четыре дня, когда нужно снять воспаление и контролировать гемартроз. Дальше вполне возможно амбулаторное лечение с ежедневными процедурами.

Чазов удовлетворенно кивнул:

— То есть, с медицинской точки зрения, Сергеев может быть выписан через несколько дней?

— Совершенно верно, — подтвердил Башуров. — Более того, для молодого спортсмена психологически важно не чувствовать себя больным. Длительная госпитализация может даже замедлить восстановление.

Прояев поддержал коллегу:

— Владимир Николаевич абсолютно прав. У нас в «Торпедо» прекрасный медицинский блок, все необходимое оборудование для физиотерапии. Ярослав привык к нашим специалистам, доверяет им. Это важный психологический фактор.

Стрельцов оживился:

— Евгений Иванович, я полностью поддерживаю медицинское заключение. Ярослав — не тепличное растение. Ему нужна команда, привычная обстановка. Он должен видеть, что остается частью коллектива, а не превращается в пациента.

Но тут в разговор вмешался Топорнин, и тон его был решительным:

— Простите, товарищи, но мне кажется, вы не учитываете всех обстоятельств. Речь идет не о рядовом игроке. Ярослав Сергеев — это лицо советского футбола, надежда сборной, и, говоря откровенно, объект международного интереса.

Он встал из-за стола и начал ходить по кабинету:

— Мне сегодня утром звонил посол Италии. Синьор Руджеро передал обеспокоенность… заинтересованных кругов состоянием Ярослава. Любые недоработки в лечении могут иметь серьезные последствия.

Сайкин поджал губы. Он понимал, о чем говорит Топорнин, но внутренне сопротивлялся:

— Борис Николаевич, я тоже получил звонок из Турина. Но неужели итальянцы знают о лечении спортивных травм больше наших врачей?

— Валерий Тимофеевич, — резко ответил Топорнин, — дело не в том, кто лучше знает медицину. Дело в том, что мы не можем позволить себе никаких сомнений в качестве лечения. Представьте, что произойдет, если вдруг возникнут осложнения? Кто будет отвечать?

Чазов нахмурился:

— Борис Николаевич, медицина — это не политика. Здесь решения принимаются на основе диагноза, а не страхов.

— Евгений Иванович, с уважением к вашей квалификации, — не сдавался Топорнин, — но вы отвечаете за здравоохранение в целом. А я отвечаю за советский футбол, притом за весь… Если что-то случится, виноватым окажусь я.

Малофеев осторожно вмешался:

— Борис Николаевич, а что, если компромисс? Острый период в стационаре, а дальше амбулаторно? Владимир Николаевич сказал — три-четыре дня.

— Нет! — резко отрезал Топорнин. — Никаких компромиссов! Мы должны быть уверены на все сто процентов. Полный курс стационарного лечения под постоянным наблюдением лучших специалистов.

Башуров попытался возразить:

— Борис Николаевич, но это медицински неоправданно. Длительная госпитализация при таком диагнозе — это перестраховка, которая может навредить.

— Владимир Николаевич, — жестко ответил Топорнин, — я не врач. Но я знаю, что такое ответственность. А вы готовы поставить свою подпись под тем, что гарантируете полное восстановление при амбулаторном лечении?

Башуров растерялся:

— Никто не может дать стопроцентных гарантий…

— Вот именно! — воскликнул Топорнин. — А я не имею права рисковать. Слишком много поставлено на карту.

Сайкин внутренне боролся с самим собой. Директор ЗиЛа понимал логику Топорнина, но всё равно был с ним не согласен:

— Борис Николаевич, может быть, стоит послушать врачей? Они же профессионалы…

— Валерий Тимофеевич, — перебил его Топорнин, — вы же сами получали звонки из Италии. Представьте, что вам скажет синьор Аньелли, если узнает, что мы не обеспечили максимальный уровень медицинской помощи Сергееву?

Сайкин сжал губы. Он знал, что Топорнин прав с формальной точки зрения, но это не делало решение правильным.

Чазов попытался найти разумный выход:

— Борис Николаевич, давайте будем объективны. Профессор Башуров — один из лучших травматологов страны. Если он говорит, что стационар не нужен, может быть, стоит ему доверить?

— Евгений Иванович, — настаивал Топорнин, — я не подвергаю сомнению квалификацию Владимира Николаевича. Но представьте заголовки западной прессы, если что-то пойдет не так: «Советские врачи недооценили травму русского гения». Мы не можем себе этого позволить.

Стрельцов, который до этого момента сдерживался, наконец взорвался:

— Борис Николаевич, это же абсурд! Вы хотите держать здорового парня в больнице из-за того, что кто-то где-то что-то подумает?

— Эдуард Анатольевич, — холодно ответил Топорнин, — вы последний человек, который имеет право что-то говорить в этой ситуации. Именно ваша безответственность привела к этой ситуации.

Лицо Стрельцова покраснело:

— Моя безответственность? Я принял тренерское решение, основанное на…

— На чем? — перебил его Топорнин. — На желании любой ценой обыграть «Спартак»? На неспособности признать, что команда может выиграть и без Сергеева?

Сайкин почувствовал, что ситуация накаляется, и попытался вмешаться:

— Товарищи, давайте не будем…

— Нет, Валерий Тиммофеевич, — резко сказал Топорнин, — пора расставить точки над «и». Эдуард Анатольевич поставил под угрозу не только здоровье Ярослава, но и серьезные государственные интересы. И теперь еще смеет что-то требовать!

Стрельцов поднялся с места:

— Борис Николаевич, вы зашли слишком далеко! Я всю жизнь в футболе и я знаю делаю!

— Знаете? — язвительно спросил Топорнин. — И что же вы выиграли, по большому счёту? Валентин Козьмич оставил вам команду которая выиграла кубок страны и кубок кубков. И сейчас вы точно так-же эксплуатируете его наследие. И откровенно говоря вы едете на Сергееве!

— Борис Николаевич! — попытался остановить его Чазов, так как совещание всё дальше скатывалось в какую-то базарную свару, но Топорнин уже не слышал:

— Вы — тренер-неудачник, который завидует успеху своего игрока! Именно поэтому вы так легкомысленно отнеслись к его здоровью!

Малофеев встал с места:

— Борис Николаевич, это уже переходит границы…

— Нет! — рявкнул Топорнин. — Не переходит! Этот человек по своему легкомыслию едва не разрушил карьеру величайшего таланта! Лицо Стрельцова стало мертвенно-бледным:

— Как вы смеете…

— Смею! — продолжал Топорнин. — Потому что вижу насквозь таких, как вы! Неудачники, которые не могут простить другим успеха! Вы завидуете восемнадцатилетнему мальчишке, который добился того, о чем вы могли только мечтать!

Сайкин попытался заступиться:

— Борис Николаевич, Эдуард Анатольевич хороший тренер, команда его любит…

— Валерий Тимофеевич, не защищайте его! — отмахнулся Топорнин. — Этот человек — скрытый вредитель! Он подсознательно хотел навредить Сергееву, потому что не может смириться с чужим успехом!

Прояев возмутился:

— Борис Николаевич, это несправедливо! Эдуард Анатольевич…

— Анатолий Георгиевич, и вы хороши! — перебил его Топорнин. — Врач команды! Должны были запретить Сергееву играть! А вместо этого пошли на поводу у этого… — он указал на Стрельцова, — этого завистника!

Стрельцов еле стоял на ногах, его качало как боксера который только что получил тяжёлый удар, дыхание стало тяжелым. Состояние грогги, вот на что это было похоже:

— Борис Николаевич… вы не имеете права… Я отдал футболу всю жизнь…

— Отдали? — хохотнул Топорнин. — И что получили взамен? Ничего! А теперь хотите потопить того, кто реально что-то значит!

Топорнин подошел ближе к Стрельцову:

— Знаете, что я думаю? Вы просто не выносите того, что восемнадцатилетний парень затмил всех наших заслуженных ветеранов! Что он уже добился больше, чем вы за всю карьеру!

Сайкин встал с места:

— Борис Николаевич, остановитесь! Вы заходите слишком далеко!

— Нет, Валерий Тимофеевич! — не унимался Топорнин. — Пора сказать правду! Этот человек поставил под угрозу проект, над которым мы работали годы! Из-за его безответственности может сорваться сделка на миллионы! И все из-за чего? Из-за зависти к семнадцатилетнему гению!

Стрельцов вдруг схватился за грудь левой рукой. Его лицо исказилось гримасой боли:

— Не могу… — простонал он. — Сердце…

— Еще и комедию разыгрывает! — фыркнул Топорнин. — Думает, жалостью…

Но Башуров уже бросился к Стрельцову:

— Это не комедия! Острый коронарный синдром!

Стрельцов попытался сделать шаг, но ноги не держали. Он начал оседать, продолжая держаться за грудь:

— Не могу дышать…

Чазов выскочил из-за стола:

— Немедленно вызывайте кардиологическую бригаду!

Сайкин побледнел:

— Эдуард Анатольевич! Что с вами?

Стрельцов упал на ковер, и Башуров тут же начал оказывать первую помощь. Опытные руки расстегнули воротник рубашки, проверили пульс:

— Пульс слабый, неритмичный. Острый инфаркт миокарда.

В кабинете началась суета. Прояев помогал Башурову, Малофеев метался по комнате, Чазов говорил по телефону с больницей. Сайкин стоял над упавшим Стрельцовым с искренним ужасом на лице. Только Топорнин остался в стороне, бледный и растерянный.

— Как быстро прибудет бригада? — спросил Башуров у министра.

— Пара минут максимум, — ответил Чазов. — Это же Минздрав, у нас всегда дежурит кардиологическая бригада.

Через несколько минут в кабинет ворвались врачи с носилками и аппаратурой. Молодой кардиолог быстро осмотрел Стрельцова:

— Острый инфаркт миокарда. Госпитализация в реанимацию. Немедленно.

Пока медики готовили Стрельцова к транспортировке, Чазов подошел к Топорнину:

— Борис Николаевич, думаю, стоило бы быть поосторожнее со словами.

Топорнин впервые за весь день выглядел растерянным:

— Евгений Иванович, я… я не думал… Просто эмоции…

— Эмоции до добра не доводят, — сухо заметил министр.

Стрельцова вынесли на носилках. Прояев поехал с ним в больницу. Малофеев тоже собрался уходить, но Чазов остановил его:

— Эдуард Васильевич, нам еще нужно закончить с основным вопросом.

В кабинете стало тихо. Тяжелая атмосфера конфликта сменилась неловким молчанием.

— Итак, — произнес Чазов, — возвращаемся к вопросу о лечении Сергеева. Думаю, после происшедшего ситуация изменилась. Владимир Николаевич, что вы рекомендуете с медицинской точки зрения?

Башуров колебался:

— Евгений Иванович, медицинских показаний для длительного стационара по-прежнему нет. Но… учитывая обстоятельства…

Топорнин, оправившись от шока, снова заговорил, но уже тише:

— Евгений Иванович, несмотря на… происшедшее… моя позиция не изменилась. Мы не можем рисковать. Сергеев должен получить максимальное лечение.

Сайкин тяжело вздохнул:

— Борис Николаевич прав. После всего, что произошло, любые сомнения в качестве лечения будут восприняты крайне болезненно. И в Турине, и в других местах.

Чазов понял, что борьба проиграна. Политические соображения пересилили медицинскую логику:

— Хорошо. Владимир Николаевич, Сергеев остается в стационаре на полный курс лечения. Никаких досрочных выписок.

— Будет исполнено, Евгений Иванович, — ответил Башуров с плохо скрываемым разочарованием.

— А что «Торпедо»? — спросил Малофеев. — Кто будет тренировать?

— Думаю Валентин Козьмич лучшая кандидатура сейчас, — ответил Топорнин, все еще бледный после происшедшего. — Иванов вполне может совмещать должность помощника в сборной и главного тренера Торпедо. В ответ Малофеев кивнул.

Когда кабинет опустел, министр здравоохранения СССР остался один. Он подошел к окну и долго смотрел на осенний Рахмановский переулок. День получился тяжелый. Очень тяжелый.

В Центральном институте травматологии теперь лежали два пациента вместо одного. Ярослав Сергеев — в ортопедическом отделении, Эдуард Стрельцов — в кардиологической реанимации. И оба они были заложниками больших игр, в которых человеческие судьбы значили порой меньше, чем политические амбиции и административная перестраховка.

Чазов тяжело вздохнул и вернулся к столу. На повестке дня были другие вопросы, но мысли все равно возвращались к сегодняшнему совещанию.

Где-то в Турине Джанни Аньелли ждал новостей о состоянии русского чуда, игроки «Торпедо» не знали, что их тренер лежит в реанимации а совсем еще молодой Сергеев даже не подозревал что вокруг него бушуют такие страсти.

Административная система имеет свою логику. Логику перестраховки, страха и давления. И в этой логике разумные и правильные соображения часто отступают на второй план.