Лиорн

17. ДЕНЬ 3 АКТ 4 СЦЕНА 5

Хор:

Я вернулся в одну из гардеробных, сполз по стене и потихоньку расслабился, убаюканный мысленным голосом Лойоша, который кусал меня (и разок даже не фигурально) за то, что я, такой — сякой, почти позволил себя убить и даже не позволил ему присутствовать.

В конце концов я услышал хлопки и понял, что день первый подошел к концу, а с ним и моя актерская карьера. Что ж, потеря для театра… скажем честно, не та, которую стоило бы заметить.

Там же, в гардеробной, меня у стены и нашла Сара.

— Ты был лучше всех, — сообщила она.

Я рассмеялся.

— Рад тебя видеть, — сказал я. — Ну как, готова отпраздновать мой театральный дебют?

— Ты уже придумал что — то?

— Как насчет «Валабара»?

— Серьезно? То есть ты сумел избавиться от…

— Да, спасибо друзьям. Теперь я свободен.

— Влад! Это же чудесно!

— Спасибо. Я тоже так думаю.

— И что будешь делать дальше?

— Об этом предлагаю поболтать за обедом. Подумываю о сценической карьере.

— Сдается мне, это ты выдумал.

— Ага.

— Так что будешь делать дальше?

— Теперь, когда я свободен? Понятия не имею. Пока думаю просто понаслаждаться самим фактом.

Она кивнула.

— Ты хоть заглядывал в книгу, которую я тебе дала?

— Знаешь, да. Я ее почти дочитал. Пара страниц осталась. Мне и правда понравилось.

— Хорошо.

— Только не очень — то она похожа на мюзикл, который мы как раз ставим.

— Нет, конечно, зато ты видишь, где Линеска все это взяла, так что вышло настолько близко к истории, насколько оно вообще возможно для мюзикла.

— Полагаю, что так. В реальном мире люди навряд ли ни с того ни с сего начинают петь. Присутствующие, конечно же, не в счет.

Она рассмеялась, а я понял, что мне и правда нравится ее смех.

Настолько нравится, что я почувствовал, что он срочно должен быть вознагражден поцелуем, так что я ее поцеловал, и она словно этого и ожидала; я‑то точно нет. Губы ее были мягкими и податливыми, а язык легонько отдавал медом, и коленки у меня угрожающе задрожали. Потом она чуть отстранилась и посмотрела на меня.

— Что ж, — сказала она, — Спасибо, Владимир. Полагаю, сцена положительно отозвалась на тебе.

— Отозвалась, это уж точно.

— Я собираюсь найти себе замену на сегодняшнее выступление, так что мне нужно бежать. Но пока я здесь, хорошо бы еще разок…

— С превеликим удовольствием, — отозвался я.

Когда она ушла, я опустился на стул. Нужно было.

А потом просто сидел какое — то время.

«Вот просто терпеть не могу, когда ты так нагло ухмыляешься, босс.»

«Врешь.»

«Ну да.»

Талик уставился на его высочество.

— Вы что сделали? Сир?!

— Я приказал нашему адвокату отозвать иск.

— Но, ваше высочество, вы позволите им клеветать…

— А вы, Талик, сделаете нас частью заговора джарегов — убийц?

— Мы не часть его!

— Нет, но выглядеть будет именно так.

— Это…

Талик тяжело опустился на сидение, потом вдруг вспомнил и собирался было вскочить, однако принц, с интересом глядя на него, жестом велел собеседнику оставаться на стуле.

— Нас разыграли, — минуту спустя промолвил Талик.

— Знаю, — сказал принц.

— И сделал это джарег. Мало того, выходец с Востока.

— Знаю.

— И что ж мы будем делать?

— Не думаю, — сказал Наследник лиорнов, — что с этим вообще что — то можно сделать.

— Ну, мы можем выкупать все билеты на каждое представление, и пусть играют при пустом зале.

— Помимо расходов, и помимо факта, что мы тем самым финансово вознаграждаем тех, кто желает оклеветать нас — они просто продолжат играть эту пьесу неопределенно долго. Нет. Мы проиграли. Так примем же это с достоинством.

— Не так — то легко с достоинством принимать унижение.

— Нелегко, — согласился принц. — Будь это легко, так поступали бы все.

Я в последний раз вернулся в свою уютную «норку» и забрал книгу.

Вернулся, прогулялся по театру в поисках Пракситт. Попрощался кое с кем из тех, с кем успел познакомиться. Приветливо улыбнулся Монторри, который сделал вид, что меня тут нет. Сразу стало очень грустно.

Вокруг витало странное настроение, я даже слова такого толком не знал; что — то вроде приятного напряжения, полагаю. Народ говорил, что день первый прошел хорошо, что они «взяли» аудиторию. Полагаю, это когда какая — то операция идет хорошо, но она пока не завершена и все еще может пойти набекрень. Наверное, отсюда и напряжение.

Вик я нашел в комнатке, куда падал со сцены. В отличие от актеров, она и кое — кто еще продолжали работать — судя по всему, чистили то, что испачкалось за сегодняшний день, и готовили то, что нужно, ко дню завтрашнему. Увидев меня, она остановилась и улыбнулась.

— У вас все должно быть в порядке, — сообщил я, — но если вдруг возникнут неприятности, дай знать.

Я объяснил, как добраться до конторы Крейгара и что сказать.

— Мы тебе должны, — сказала она.

— Это я вам должен, — отозвался я. — Так что, считаем, квиты.

Потом она сгребла меня в объятия, чего я не ожидал, равно как не ожидали Лойош и Ротса, которые взлетели с моих плеч и зашипели, что Вик успешно проигнорировала. Поскольку она была головы на две повыше, чувствовал я себя несколько неловко, но не скажу, что неприятно.

Я еще прогулялся там, ощущая неожиданную ностальгию. Поискал Тряпочника в обычном его уголке, и он там и был, так что мы немножко поболтали. Потом вернулся в зрительный зал и столкнулся с Пракситт, которая направлялась на сцену.

— Спасибо, — сказал я. — Если вдруг понадоблюсь…

— Они сняли иск, — сообщила она.

— Правда?

— Ага. Так что это тебе спасибо.

— Надеюсь, я не сильно вам все испортил.

— Только что мы лишились нашего лучшего первого имперского гвардейца.

— Не настолько уж я лучший.

— Не настолько. Но ты свою роль сыграл. Да, и вот.

Она подала мне маленький буклет. Наверху там была надпись «Песни Прессы». Я полистал, и да, вот, на четвертой страничке мелким шрифтом стояло: «Имперские гвардейцы: Влад Талтош и Дешинка». И вот тут я не выдумываю, у меня в глазах защипало. Я промычал очередное спасибо, развернулся и выбрался наконец оттуда.

Пожалуй, это все, что мне нужно было сделать, кроме как подождать, пока настанет час встречи с Сарой. Я вспомнил последнюю свою трапезу у Валабара и решил, что нынешняя мне понравится еще больше.

Я уселся в последнем ряду зала, напротив «края шесть». Посмотрел на сцену, там как раз возились несколько рабочих — что — то передвигали, что — то протирали. Посмотрел на книгу. Осталось всего ничего. Если успею дочитать, сразу и верну Саре, когда она придет.

«В итоге сам Плотке избежал казни, поскольку различные политические, социальные и юридически конфликты сошлись, совокупно убедив Дом Тиассы, что Цикл повернулся, а лиорны оказались не способны в достаточной мере убедить Совет принцев, что те ошибаются — что, разумеется, и явилось как раз нужным свидетельством правоты тиасс. Императрица Хирави, Вторая своего имени, немедленно амнистировала и освободила Плотке, который весь остаток своей жизни посвятил попыткам посмертной амнистии для Кринисты, однако все усилия его оказались тщетными ввиду резкого сопротивления Дома Лиорна, который, в конце концов, сохранял еще достаточно могущества.

Силы, что встали на защиту Плотке, праздновали победу, и безусловно, имели на то основания. Велик ли был их действительный вклад в то, что Цикл повернулся и Плотке оказался на свободе, мы ответить не можем, однако они как минимум чувствовали, что сыграли свою роль.

Для историка же, если ей простят краткое превращение в моралиста, это уже немало. Иными словами, помимо вопроса, был ли Валенда тираном или просто оказался в положении, из которого не сумел найти выхода, не может быть и тени сомнений в том, что свершилась великая несправедливость, которой воспротивились. Будет ли слишком громким заявление, что противиться несправедливости есть высшее призвание, достойное индивида?

Будет ли слишком громким утверждение, что те, кто видят несправедливость, но ничем не препятствуют ее воплощению, столь же виновны, как те, кто непосредственно таковую вершат?

Если и есть урок, который можно извлечь из истории Валенды, так это то, что когда есть тирания, когда есть знание о тирании, тогда же будет и сопротивление. И историк надеется лишь на то, что своими познаниями дней былых внесла определенный вклад, который может позволить кому — то оставаться настороже и действовать, когда тирания вновь посмеет поднять свою голову, как делает это всегда.»

Я отложил проклятую книгу.

Тирания. Плевать мне на тиранию, и никакому гребаному историку — моралисту меня не переменить.

Даже если под пятою тирана весь мир. Мне — то что?

Дженойны искали знания. Что ж, молодцы. Зачем им нужно было это знание? Для какой такой благородной цели? Потому что любопытно? Просто из интереса? В силу причин, которых мой ограниченный человеческий мозг в принипе не способен осознать?

Мне плевать, зачем они это делали.

Но я подумал о театре.

Театр воздействует на людей. Точно знаю. Однажды мне нужно было немножко собственной крови для колдовского заклинания, и я добыл ее, разрезав себе ладонь — вместо того, чтобы уколоть палец или порезав тыльную сторону руки, как сделал бы всякий здравомыслящий человек. Почему же вдруг? Да потому что так всегда делали на сцене, вот и я сделал так же, не задумываясь. Конечно, больше я так не делал. Я к чему: театр учит многим вещам даже когда зритель об этом и не задумывается.

Театр, видите ли, это место, которое существует ради наблюдателей; без наблюдателей оно бессмысленно.

А если таким может быть театр, почему не весь мир?

Есть разница, конечно: актеры в театре сознательно выбрали свой путь.

А как со всем миром?

Меня направляли, мной манипулировали, меня затачивали, готовили для дел, творить которые я никогда не хотел и не соглашался. И чем больше я об этом узнавал, тем больше все это ненавидел.

Но.

Было бы лучше, если бы я не знал, что происходит? Или хуже?

Меня не направляли, мной не манипулировали, меня не затачивали, не готовили для ответов на подобные вопросы; я мастер в том, что касается убийства людей.

Однако я знал — и с каждым новым кусочком, который раскрывал, ненавидел все это еще больше.

Но…

Есть те, кто охотно встанет на пути опасности или бесстрашно шагнет навстречу неминуемой смерти, если будет чего ради. Я не такой. Никогда таким не был. Никогда таким быть не смогу. Уж простите. Если вы ищете героя, так это не я.

Ну да, с людьми случается разная хрень. Плохо. Со мной тоже случалась. Я не хныкал.

Я не…

Я не…

У меня были друзья, которые мне помогали. У меня всегда были друзья.

Я не самый крутой, не самый сильный, не самый быстрый, не самый лучший волшебник, даже не самый лучший колдун (чертовы Морролан и Чернокнижник).

Но у меня были друзья. У меня были друзья, затмевающие меня, но я всегда мог на них положиться.

А что с людьми, у которых таких друзей нет?

Ну да, но мне плевать.

Просто потому…

Просто потому, что есть целый мир, не способный выбрать, что значат их жизни. А я могу это изменить. Я могу дать целому миру, каждому его обитателю, свободу, какой они никогда не имели и не подозревали об этом.

Мне всего — то и нужно, чтобы позволить использовать меня. Мне всего — то и нужно, что позволить себе стать тем, кем я больше всего не желаю быть.

— Ладно, — сказал я богам, судьбе и пустому театру. — Черт с вами. Вы выиграли. Я готов.