Лиорн

9. ДЕНЬ 2 АКТ 4 СЦЕНА 1

Гример:

Актер:

Гример:

Актер:

Гример:

Актер:

Гример:

Актер:

Гример:

Проходя мимо одной из комнатушек, я увидел на столе стопку бумаг, а я не из тех, кто проходит мимо оставленных без присмотра бумаг, как минимум не заглянув.

На верхней странице было просто пропечатано большими буквами «ПЕСНИ ПРЕССЫ». В правом верхнем углу аккуратно приписано от руки: «Плотке».

Перевернув несколько страниц, я прочитал немного — и остановился.

Когда — то у Коти на полке стояло несколько книг, где не было ничего, кроме сценариев пьес — кое — что из Экрасана и несколько произведений Каратис из Несквина — Приозерного. Мы даже ходили в театр на пару постановок Каратис — самую ее знаменитую, «Три замочные скважины», и комическую «Сагу о Пунияле». Мне понравилось, хотя я и не такой фанат, как Коти. Потом попытался почитать книжки, и они показались совершенно пустыми; даже шутки в «Пунияле», над которыми я в театре надрывал живот, на страницах заставляли разве что чуть улыбнуться.

Это я и вспомнил, перелистывая сценарий, пропуская все песни, но отмечая строчки, которые, вероятно, будут смешными, если я услышу их со сцены.

Сравнивая это с моей профессией, сценарий — это план, а постановка — это его выполнение. Возможно, аналогия не лучшая, но уж какая вышла.

Чуть погодя вошел тиасса и спросил:

— Ты тут не видел мои… а, вот они.

Я чуть поклонился и передал ему бумаги.

— Потеряешь — оштрафуют, — сообщил он.

— Вот не удивлен.

Он кивнул.

— Всякий раз, когда забываешь, что все тут в конечном итоге ради денег, они тебе обязательно об этом как — то да напомнят. Я Хайфа.

— Влад, — отозвался я, — а это Лойош и Ротса.

— Рад познакомиться со всеми вами.

— Взаимно.

— Так по какому поводу ты пришел в наш скромный семейный особнячок?

— Прячусь.

— Да? От кого?

— От людей, которые хотят сделать мне плохо.

— Похоже, от таких и правда надо прятаться

— Вот и я так подумал.

— А как они выглядят, знаешь?

— Нет.

— Хмм. А как же ты их тогда вычислишь?

— Буду искать тех, кто задает много вопросов.

Наверное, я надеялся, что он испугается, извинится и уйдет, однако Хайфа лишь рассмеялся.

— Хорошо сыграно.

Сознаюсь, мне понравилось.

Впрочем, тот, кто регулярно выходит, дабы на глазах у тысячной толпы рисковать прослыть идиотом, должен обладать или храбростью, или тем, что у дзурлордов вместо нее. Когда попросту плевать, как там будет.

Нет, мне — не плевать.

И на особую храбрость, если так подумать, я тоже не претендую. Так как же я делаю то, что делаю? Наверное, в основном — не задавая себе подобных вопросов. Я все еще размышлял над этим, когда Хайфа уточнил:

— Прости?

И я сообразил, что машинально задал ему вопрос, и примерно с минуту соображал, какую часть своих мыслей я только что озвучил.

А, ну да.

— Вот интересно стало, когда ты выходишь на сцену, и на тебя смотрит столько народу, — проговорил я, — ты такой храбрый, или тебе все равно?

Он задумался, потом кивнул.

— В моем случае — в основном все равно. Страха сцены у меня нет, хотя потом, уже после представления, бывает, всего колотит. У каждого, знаешь ли, по — своему.

Ага. У каждого по — своему. Чертовски верно.

— А ты никогда не думал, почему тебе это нравится? В смысле, быть на сцене.

Раньше он стоял, теперь сел. Налил себе в чашку воды и пригубил; движения у него были очень плавными, что напомнило мне Сару — или того лиорна, который тогда уходил из театра. Наконец Хайфа ответил:

— Думал, конечно. Иначе нельзя. И думаю, тут тоже для каждого актера по — своему.

— И? Нет, если это слишком личное…

— Нет, все нормально. Мы обсуждаем меня; это любимая тема у каждого актера.

— Ха. Ну так что ты надумал насчет себя?

— Несколько моментов. Один, довольно существенный — я, знаешь ли, просто люблю, когда на меня все вот так вот смотрят.

— Да, такие люди мне тоже знакомы.

Он кивнул.

— У меня есть друг — певец, Хаскев… — он сделал паузу и посмотрел на меня, вероятно, проверяя, знакомо ли мне сие имя. Я покачал головой. — Да, так вот, Хаскев сказал, что давно уже выяснил: он как раз из таких, кто идет по жизни с девизом «смотрите на меня, смотрите на меня!» — и добавил, мол, уж если я такой, так каждый из тех, кто смотрит, должен хотя бы увидеть нечто стоящее. — Хайфа пожал плечами. — Наверное, поэтому он так хорош. Я его слова запомнил.

— Что ж, это честно. Ты сказал, это один момент, а еще какие?

— Знаешь, каково это, когда ты работаешь вместе с несколькими людьми, и все вы делаете нечто вместе, и вот у вас наконец получается?

— Э, не совсем.

— Попробуй как — нибудь. Это правда приятно.

— Буду иметь в виду.

— И еще…

Я ожидал продолжения, но он так и сидел, задумавшись, и я наконец напомнил:

— Хмм?

— Что? А. Я просто подыскивал слова. Обычно мне этого не требуются, для такого писатели есть, их слова я и озвучиваю.

— Ну да.

— О таком трудно говорить. Но иногда я, ну, не знаю, растворяюсь, пожалуй.

— Растворяешься?

— В роли.

— В смысле становишься тем, кого играешь?

— Не совсем. Тут скорее когда весь процесс — реплики, паузы, жесты, — вообще уходит в сторону, а я просто делаю то, что делаю, и тогда я не могу ни забежать на реплику вперед, ни пропустить фразу, просто все это происходит со мной само по себе, а я словно наблюдаю со стороны. И это… о таком даже говорить трудно.

— Нет — нет, я понял. Со мной бывало нечто подобное.

— Так бывает нечасто.

— Совсем нечасто.

— Был бы еще способ, чтобы оно вот так случалось постоянно…

— Есть такой способ. Стань хорош в своем деле, делай что нужно — и надейся, что тебе повезет.

Он рассмеялся.

— О да, ты и правда об этом знаешь. А у тебя это что было?

— Когда меня пытались убить.

Он хохотнул, посмотрел на меня и перестал смеяться; я же улыбнулся.

— Лучше скажи мне, — проговорил я, — когда ты играешь свою часть пьесы, чувствуешь ли ты то, что должен чувствовать твой персонаж?

— Только когда меня хорошо так накрывает, — на это я усмехнулся, а он сказал: — Нет, серьезно. Некоторые именно так и работают, тот же Буррик.

Но для меня это просто выражения, жесты и движения, а я кто — то вроде кукловода, который дергает за ниточки и следит, чтобы ничего не запуталось.

— Ха.

— Ты что, разочарован?

— Чуток. То есть это все, получается, вранье?

— А что плохого во вранье?

— И то правда. Наверное, ничего плохого, если ты это делаешь хорошо.

Он поднялся, выдал в мой адрес нечто вроде салюта, собрал бумаги и вышел вон, оставив меня размышлять о вранье.

Помню, когда — то, я только начал встречаться со своей ныне бывшей женой Коти, у нас состоялся один из тех разговоров, который парочки всегда затевают, отчаянно желая узнать друг о дружке все и сразу. Мы пили кляву в уличном заведении в районе Канала, я все еще поправлялся после ранения. По факту, после нанесенного ею же ранения[31], но сейчас это неважно. И вот она тогда спросила меня, был ли я когда — нибудь напуган, вот прямо очень — очень.

Я замешкался, потом замешкался еще немного, прежде чем ответить:

— Ага.

Она рассмеялась.

— А зачем такая долгая пауза, Владимир? Или ты подумал, что я буду хуже думать о тебе?

— Не знаю, — сказал я. — В смысле, это случается нечасто — ты не хуже меня знаешь, что когда слишком занят, двигаясь, наблюдая и слушая, бояться времени особо и нет. Но — да, бывало такое; и — нет, я не знал, как ты это воспримешь.

Глаза ее смеялись, и она полушутливо поинтересовалась:

— Тогда зачем говорить правду?

Я сделал глубокий вдох.

— Потому что я еще не знаю, что у нас с тобой будет, но это может быть и настоящее, это может стать чем — то важным в моей жизни, понимаешь? А если так, я не хочу начинать это с вранья.

— О, — только и сказала она, внезапно серьезная.

— И, — добавил я, — если ты спросишь, когда я в последний раз был очень — очень напуган, я отвечу — вот прямо перед тем, как все это сказал.

И Коти потянулась через стол, накрыв ладошкой мою руку, позволив мне утонуть в ее карих глазах, бездонно — карих, и заявила:

— Тут нечего бояться.

Я позволил этим воспоминаниям растаять, как морской туман под ветром, и вернулся в холодное и пустое настоящее.

Выпил еще воды и направился в зрительный зал.

— Сообщение, босс, — крикнул Жестянкин. — Желтый браслет.

Когда делами здесь заправлял Влад, ему не нравилось, когда они перекрикивались, сидя в разных комнатах; Крейгар этого не понимал — ни тогда, ни теперь.

— И что там? — крикнул он в ответ.

— Не знаю. Говорит, «твоя рука».

Крейгар вздохнул, поднялся и, просто по привычке, проверил, что кинжал в поясных ножнах ходит свободно, а метательный нож удобно закреплен промеж лопаток. В каком — то смысле примета такая: попытка убийства никогда не происходит, когда к этому готовишься, соответственно любая подготовка — предотвращает какой — то вариант убийства. Чушь, конечно, но что есть, то есть.

Безвредный на вид пожилой текла с полминуты пялился в сторону Крейгара, прежде чем заметил, что он стоит там, удивился, низко поклонился и протянул свернутую в трубку бумагу — хорошую бумагу, отметил Крейгар, а не дешевый пергамент. Взяв свиток, он кивнул Жестянкину, чтобы тот выдал посланнику мелочишку, и пошел обратно в кабинет, на ходу разворачивая записку.

Потом прочел. Она была очень короткой.

Сел, прочел еще раз. Заметил, что руки его дрожат, и положил бумагу на стол.

— Жестянкин! Не отпускай посланника, мне нужно поговорить с ним.

— Ладно, он ждет.

— Пусть за ним кто — то присмотрит, чтобы не сбежал, и иди сюда.

Его секретарь возник на пороге.

— Динни присматривает. Что случилось, босс?

— Дерагара взяли.

Жестянкин моргнул.

— Ты о чем?

Крейгар протянул записку.

— Они сказали, что свяжутся.

Крейгар кивнул.

— Ты в порядке?

— Не уверен. Я уже знаю, кто они и чего хотят, но пока не знаю, что с этим делать.

— Думаешь, это все насчет Влада?

— Они решили, что я знаю, где он.

— А ты знаешь.

— Да.

— И они отдадут тебе Дерагара, если ты отдашь им Влада.

— Такую сделку и предложат.

— Я…

— Сейчас мы ничего не делаем, — проговорил Крейгар. — И чтобы никому ни слова. Мне надо подумать.

— Понял, босс. Доставку продолжаем?

— Нет. Скажи Фуччи, пока все прекращаем. Не хочу рисковать, что его выследят.

Жестянкин бесшумно удалился, а Крейгар уставился на голую стену перед столом и задумался. Надо повесить тут картину, в тысячный примерно раз подумал он.

Он подождал, пока сердце перестанет колотиться, а мысли перестанут мчаться по кругу. Оставаться хладнокровным и думать тщательно — сейчас он в этом нуждался как никогда. И мог понять, что сейчас на такой подвиг не способен. Надо допросить посланника, а он совершенно не в форме, чтобы даже прикинуть, о чем спрашивать.

Поэтому он ждал. И еще ждал. Выругался и продолжил ждать. Вытянул руку и заметил, что та все еще дрожит. Выругался вновь.

Интересно, подумал он, как я могу тут сидеть и хладнокровно и бесстрастно отмечать, что я совершенно не в состоянии думать хладнокровно и бесстрастно.

Примерно через полчаса он крикнул:

— Найдите мне Шоэна.

Я сидел за кулисами, когда меня нашел мальчик на побегушках и сообщил, что в лобби некий тип в цветах джарегов хочет поговорить со мной.

Должен ли испугаться? Не слишком, решил я. Ибо был вполне уверен, что если Левая Рука меня каким — то образом разыщет, просто войти и попросить о встрече со мной — не их вариант.

«Лойош?»

«Не знаю, босс.»

Я проверил свой арсенал и направился в лобби.

Это оказался парень по имени Шоэн, который иногда подрабатывал по найму, раньше, бывало, работал на меня, а сейчас как минимум иногда — на Крейгара. Я чуть расслабился, пусть и не полностью, узнав его. Выглядел он хладнокровным, отстраненным и возможно смертоносным, потому как именно таким и был — а еще потому, что, насколько я знал, он всегда только так и выглядел.

— Привет, — сказал я.

Он кивнул. Полагаю, он гордился тем, что всегда отвечал, используя меньше слов, чем собеседник.

Раскрыв плащ, он достал сложенный лист бумаги. Так, подумал я, новая загадка. Протянул мне и застыл с ожидающим видом, намекая, что тот, кто написал это — Крейгар, скорее всего, — ожидал ответа.

Письмо было запечатано, и я вдруг усомнился, что это Крейгар, потому как ему — то зачем использовать печать? Я мог спросить Шоэна, но тогда ему бы пришлось заговорить, а такое напряжение для него могло оказаться смертельным. Я взломал печать, развернул бумагу и тут же узнал почерк Крейгара. В конце концов, я его миллион раз видел, или около того.

«Влад: Левая Рука взяла Дерагара. Они хотят, чтобы я тебя продал.

Если они могут подслушивать псионическое общение, это единственный способ, как я могу с тобой пообщаться. Шоэну я доверяю.»

Через несколько секунд Лойош сказал:

«Босс, ты как, в порядке?»

«Не знаю. Я не знаю, как я. Его сын…»

«Не твоя вина.»

«Вроде как моя.»

«Нет, не твоя, и это неважно, потому что мы его вернем.»

Я посмотрел на Шоэна, который явно не знал, что написано в послании.

Он просто ждал. А мне нужно было кое — что ему сказать.

Вдох, выдох, и я заставил себя думать. Сам Крейгар сейчас наверняка насчет думать не очень, так что мне стоит хотя бы попробовать. Подобного со мной ранее точно не случалось, однако хотя бы заставить наличествующие у меня мозги выполнять свою работу даже в отрыве от всего остального меня — такая практика уже имела место[32].

Дерагар, кстати, сын Крейгара. Я узнал, что у него есть сын, только несколько дней назад[33]. Почему Крейгар связался со мной вместо того, чтобы сотрудничать с Левой Рукой — вот это бы стоило узнать. И, конечно, что вообще нам делать. А значит, нужно поговорить. Для чего существовало только два варианта: или выдать ему контр — заклинание, чтобы мы смогли общаться псионически, и нас не подслушали бы, или найти способ побеседовать вживую.

Знаете, я вовсе не сожалел о той идее, что сняла с меня смертный приговор джарегов, однако она определенно многое усложняла.

Как бы то ни было, а мне нужно поговорить с Крейгаром. И вполне очевидно, что если Крейгар собирался меня предать до этого разговора, у него не было никаких причин вводить меня в курс дела.

— Ладно, — сказал я Шоэну. — Передай ему, пусть найдет волшебника — Нарвайна, например, — чтобы тот полностью его прикрыл, а потом пусть выскользнет через туннель и встретится со мной тут. Я буду ждать. Если это почему — то не сработает, что ж, придется тебе еще разок поработать посыльным.

Он кивнул, понимающе крякнув, и вышел вон. Я смотрел ему в спину, а потом — туда, где недавно находилась его спина. Я знал Шоэна много лет, и все же практически ничего не знал о нем, только что он — эффективная машина для убийства. Но что это значит? Как кто — то становится полностью хладнокровным и бесстрастным убийцей?

Ага, уж мне — то стоило бы знать, сам таким довольно долго был, но почему — то вот сейчас, глядя, как он уходит, меня вдруг проняло.

За эти годы я каким — то образом изменился больше, чем думал. И если для того, чтобы выжить, я должен буду вновь стать тем, прежним, ибо иного варианта нет — я не был уверен, что смогу.

Стульев в лобби не было, так что я вернулся в зрительный зал и устроился в заднем ряду на сидении напротив «края два», откуда и наблюдал за сценой, где режиссер продолжала, вопреки всем сопутствующим риском, ставить пьесу.

— Будь проклята Империя, будь прокляты лиорны, и будь прокляты все трусы в ледяных преисподних Ордвинака!

А потом они разошлись на обед.

Почти уверен, кстати, что настоящий Кераасак такого никогда не говорил. Но с пьесами всегда так: они берут то, что было, и совершенствуют. Поэтому они мне и по душе.

Когда актеры расходились со сцены, некоторые смотрели на меня, словно пытались понять, кто я и что тут делаю. Надо же; я думал, слухи разойдутся куда быстрее. Впрочем, возможно, разошлось сразу несколько противоречивых слухов, а они пытаются понять, который ближе к истине.

Можно было бы почитать, но книгу я оставил внизу; также я не хотел пережевывать свои эмоции насчет сына Крейгара — или насчет еще чего бы то ни было, — а потому просто сидел и вспоминал с Лойошем старые недобрые времена, а потом мы обсудили, как бы вырваться из — под Левой Руки. Я предложил приготовить для всех хороший праздничный ужин, после которого мы все непременно бы подружились. Лойош выразил некоторые сомнения насчет работоспособности такого подхода.

То, что Крейгар творит, когда его в упор не видно, всегда представлялось чем — то таким, что он делает не специально, и он говорил то же самое, вот натура такая — смешиваться с фоном. Но сейчас, непонятно почему, такого не случилось: он просто вошел в зал, нашел меня и подошел, ожидая. Ухмылочки, которая всегда была словно приклеена к его лицу, также не было. Я осмотрелся; на сцене и в зале расхаживали актеры, музыканты и техперсонал.

— Пошли, — велел я.

Я успел приметить за кулисами одну комнатенку, почти сразу за «краем один», которой никогда не пользовались, и рядом с ней не было других помещений. Там стоял письменный стол и пара стульев; подозреваю, что орка, Женька, ее использовал как свой кабинет, когда в том была нужда.

Я выдвинул из — за стола один из стульев, поставил напротив другого и сел.

— Твой сын, — проговорил я.

Он опустился на стул напротив.

— Ага.

— Так почему?

— В смысле почему связался с тобой вместо того, чтобы сдать тебя им, как они и хотели?

— Ага.

— А ты уверен, что я не часть всей этой схемы?

— Ага.

— Ты прав, не часть.

— Тогда почему…

— Потому что я тебя знаю, Влад. Люди, которые противостоят тебе, как правило, умирают, а люди, которые на тебя полагаются — живут дальше.

Обычно. Уж не знаю, это удача, искусство или их сочетание. Но чем бы оно ни было, я слишком часто видел, как это работает. Так что я ставлю на тебя против всей Левой Руки. Ну или хотя бы одной из ее фракций.

Я кивнул.

— И что ты должен сделать, чтобы Дерагара вернули?

— Сказать им, где ты, и не предупреждать тебя.

— Хорошо.

— Есть идеи?

— Пока нет, но дай минутку подумать.

— Да хоть две.

Это должно было быть обычной шуточкой Крейгара, но бесстрастный голос его придавал ей совсем иной окрас. Он беспокоился. Странное дело: даже раненый, почти на грани смерти, Крейгар не утратил привычного ехидства что в голосе, что на физиономии, а вот сейчас… В общем, мне даже стало несколько неловко, что я так мало о нем знал.

— Ладно, — проговорил я, — пока идей нет, но я попробую связаться с Сетрой, Морроланом и Алиерой, вдруг у них образуются мыслишки насчет поиска. И им понадобится что — то для зацепки.

— Например?

— Не знаю. Думаю, какой — то псионический образ был бы лучшим вариантом, но его не добыть. Четкое впечатление с твоей стороны, наверное, подойдет.

— И кто же будет вторгаться в мою голову?

— Вероятно, Сетра, возможно, Морролан. Алиеру просить не хочется.

Если нужно будет, Деймар.

Он кивнул.

— Кто была его мать? — спросил я.

Глаза его сузились.

— Это важно?

— Если ты уверен, что нет, меня устраивает.

— Я ни в чем не уверен, — чуть погодя сказал он.

— Добро пожаловать в мой мир.

— В противоположность тому, где я был последние двадцать лет?

— Ну ладно, согласен.

— Не суть, его мать…

Я ждал продолжений. Он выглядел необычайно задумчиво.

— Дело было во время Междуцарствия. В Организации царил полный раздрай. Я работал на парня по имени Дофер, тот занимался силовиками и еще владел парочкой прачечных. В Адриланке, спасибо графине, закон работал, но — недостаточно. Нельзя было точно сказать, где какую можно дать взятку и что нужно прятать.

— Печальная картина.

— Так и было. Говорю же, раздрай. И волшебство не работало, как ты понимаешь. Город заполонила хворь вроде простуды, я ее подхватил и был уверен, что тут мне и конец.

— Да уж, рад, что я все это пропустил.

— Это да.

Я не мог привыкнуть к тому, какой серьезный у него вид, а потом Крейгар спросил:

— Что такое, Влад?

— А?

— У тебя такое лицо…

— А. Да просто мелькнуло, что бы я чувствовал, если бы кто — то похитил Влада Норатара.

Он выдохнул и кивнул.

— Да. Итак. Междуцарствие, Дофер. Организовано все было не так четко, как сейчас, но Дофер работал на типа по имень Хальвар. И этот Хальвар о чем — то таком договорился с графиней.

— С графиней Белой Вершины, в смысле? — уточнил я.

Он кивнул.

— А о чем именно договорился?

— Не знаю точно, но это и неважно.

— Просто совсем не в ее обычае… Ладно, не суть. Продолжай.

— Я во всем этом практически не участвовал. В основном шатался рядом с Дофером, иногда собирал для него долги и внимательно ловил все слухи, которые могли бы означать, что нам надо временно затаиться. И вот где — то в тот период я прошел по рынку и увидел бронзовую статуэтку лошади.

Небольшую, она свободно помещалась у меня в руке, но работа была потрясающая. В таких подробностях, там буквально грива на ветру развевалась, можно даже заметить было… я тебе ее лучше как — нибудь просто покажу.

Я попытался вспомнить, видел ли я что — то подобное у него дома, когда навещал его, пока Крейгар выздоравливал, нет, точно не видел, и вероятно, это просто был не его дом. Но сейчас совершенно не то время., чтобы раскрывать все тайны Крейгара.

— Я, конечно, ее купил и побеседовал со скульптором. Она, помимо прочего, оказалась из джарегов. Никак не связана с Организацией — ни с Правой, ни с Левой Рукой, — но конечно же, о делах знала. А дальше, понимашь, одно к одному…

— И ты оказался женат.

Он кивнул.

— А где она сейчас?

— Умерла, — просто ответил он.

— Прости.

Он кивнул.

— Давно уже.

— Есть родственники с ее стороны?

— Никаких. Катастрофа Адрона.

Я кивнул.

— А твои? — спросил я, просто потому, что никогда раньше не спрашивал, а вдруг да это окажется важным.

— Хмм?

— Родственники.

— Влад, они все драконы. Они ни за что не признают моего существования.

— А, ну да. Ладно, тут вроде ничего полезного, прости, что заставил тебя все это выложить.

— Давай следующую идею.

— Дому Джарега интересно, чтобы я оставался живым, так что… хмм, нет, это плохая идея.

На какой — то миг вернулась его старая ухмылочка.

— Поскольку лучший способ это обеспечить — прикончить меня, согласен, идея плохая.

— Крейгар.

— Хмм?

— Мне надо говорить, как я сожалею из — за того, через что тебе приходится пройти из — за…

— Левая Рука. Ага. Знаю. Это они всему виной.

— Если ты…

— Влад, ты, вероятно, должен знать, что значит — родиться в Доме Дракона.

— Э. Ну, в принципе, да.

— Это все еще во мне.

— Знаю.

— Ты — да, а вот Каола, похоже, нет. И как бы все ни обернулась, она узнает.

Я кивнул.

— Ладно, расскажи мне о Дерагаре.

— Что именно?

— Почему я его раньше никогда не видел? В смысле, почему он раньше с нами не работал?

— Ну что я могу тут сказать, Влад; он лентяй.

— А?

— Ну ладно, не лентяй, но особого огонька в работе у него нет, понимаешь, о чем я?

— Думаешь, мне нужен был народ, который горит на работе? Должен тебе сказать, Крейгар…

— Ну да. В общем, работает — то парень честно, но обычно занимался своими делишками. Держал пару игр там и сям, отмывал денежки, тихий и скромный заработок.

— И никогда ничего тяжелого не делал?

— Мы никогда об этом не говорили, но вроде бы нет. Силовая поддержка разве что. За себя он постоять может.

— Ну да, это я о нем и так понял. Ладно, дай минутку…

И в третий раз за эти три дня я потянулся к Чародейке горы Дзур.

«Прости, что снова прервал.»

«Не волнуйся. Что ты придумал?»

Пять минут, и я попрощался и уже вслух сообщил Крейгару:

— Так, у нас проблемка.

Снова на миг выглянула его старая ехидная личность.

— Ну конечно, чего я еще мог ожидать? Наверное, лучше бы тебе со мной поделиться подробностями.

— Я говорил с Сетрой. Она сказала, если они используют Камень Феникса, как я когда — то, найти его не получится, а если нет — она, возможно, сумеет его отыскать, но они об этом узнают.

— Да, это проблема. Идеи будут?

— Будем искать старомодным способом.

— А который способ у нас старомодный?

— Думаю, такого нет. Нам придется изобрести его.

— Влад, я не в настроении…

— Ага, прости. Я думаю.

— А что насчет колдовства?

— Насчет него как раз и думаю. Проблема в том, что они знают меня. И скорее всего, по такому поводу не станут потакать обычным своим предрассудкам, а это значит…

— Что они и его будут отслеживать, и если заметят — убьют его.

— Ага.

— Но даже если они ожидают такого хода, сумеют ли они найти колдуна?

— А можем ли мы положиться на то, что нет?

Он что — то буркнул и покачал головой.

Я уж хотел было предложить стучаться в каждую дверь в городе, но передумал.

— Будь он демоном, — проговорил я, — мы могли бы его призвать.

— Влад…

— Я просто перебираю самые дурацкие предположения, а вдруг что — то да натолкнет на мысль. Обычно я это делаю мысленно, иногда — с Лойошем, но это все касается тебя, так что сейчас будет вслух.

— Ладно, понял.

— Мы слишком мало знаем о Левой Руке. Чушь какая — то, я словно с первых своих дней в Организации то и дело вляпываюсь куда — то, потому что слишком мало знаю о Левой Руке. Я пытался добыть сведения о них, в паре случаев пытался подкупить кого — то изнутри, но словно всякий раз, как я вроде подбирался к чему — то близко, у меня выходило столкновение с ними, и та, кого я уже собирался подкупить, решала, что лучше она меня прикончит.

«А ведь ты такой милый парень.»

«Заткнись.»

— Нам надо узнать больше, — чуть погодя промолвил я.

— Ты имеешь в виду — где его могут держать? Ну да.

— Я имею в виду — о разных способах, как искать людей.

— Левая Рука…

— Знаю. Магия. Любая, а значит, мы ей пользоваться не можем, потому как они слишком хороши в этом деле. Ну а как ты еще находишь кого — нибудь?

— Я не…

— Как ты получил сообщение, что его взяли, и что ты должен делать?

— Посланник, желтый браслет. Он ничего не знал.

— Письменно или устно?

Он нахмурился.

— Письменно, а какая разница?

— Сообщение могло быть отправлено устно, письменно или псионически.

Раз посланник принес письмо, вероятно, получил он сведения не в устном виде, чтобы сам не знал, кто их отправил.

— Это не…

— Так что нам надо проследить, кто отправил посланника, выяснить, как он сам получил письмо, и посмотрим, сумеем ли мы вычислить, откуда оно пришло.

— Я его допрашивал, он ничего не знает.

— Надо надавить и проверить, сможем ли мы узнать, кто принял послание, а вдруг это даст нам зацепку на то, кто его отправил.

— Думаешь, все получится так просто, Влад?

— Почти наверняка нет. Но попробовать все равно надо. А я пока попытаюсь придумать другие варианты, которые можно попробовать, и мы будем пробовать одно за другим, пока что — то не сработает.

— Ладно. Направлю кого — то этим заняться; сам рисковать не могу.

— И еще одно. Как вернешься в контору, свяжись со мной псиончески и спроси, где я скрываюсь.

— На случай, если они подслушивают?

— Ага.

— Ладно.

— Крейгар, у нас все получится.

Он резко кивнул и удалился, ничего более не сказав.

«Разумной практикой является сочинять пьесы или романы сугубо об императорах, которые давно мертвы, но даже и тогда проявлять осторожность.

Была ли Криниста незнакома с этим правилом или же решила его проигнорировать, мы знать не можем никак.

«Последний настоящий журналист» был поставлен в «Трибуне» в первый день весны, 14 лиорна 297, практически без уведомлений. Тех, кто обычно обозревал театральные представления, постановка слишком рассердила, чтобы упоминать о ней, а те, кто с удовольствием оставили бы свой отзыв, не были театральными критиками, а потому о ней и не знали. Следует отметить, что ни режиссер Кераасак, ни Криниста даже не пытались прибегать к иносказаниям и обинякам: в пьесе открытым текстом говорилось об аресте Плотке, обвинении в клевете и тюремном заключении со смертным приговором.

Тем не менее, постановка могла бы пройти незамеченной, не будь она, согласно всем уцелевшим источникам, столь блестящим и могучим образцом театрального искусства, которое почли за честь воплотить в жизнь некоторые звезды тогдашней сцены.

Медленно, из уст в уста, весть о постановке распространялась все дальше, и все новые зрители приходили, дабы увидеть эту пьесу, пока наконец Двор уже не мог далее закрывать на нее глаза…»

Проблема в том, что Дерагар был в Организации, был ее частью. Так что Левая Рука не нарушала никаких обычаев Дома Джарега, используя его таким вот образом. Впрочем, если так подумать, я даже и не знал, важны ли вообще подобные обычаи для Левой Руки.

В любом случае смысла задаваться этим вопросом нет, оно мне не поможет придумать вариант, как спасти Дерагара, не позволив им убить меня.

И я ни за что не дам Крейгару сломаться. Позволить себя убить — такое меня тоже не прельщало, ведь это значит не только что они выиграют, а и что я буду мертв. А значит, никакой больше клявы.

Должен быть способ.

Когда на кону была моя жизнь, или когда я рисковал головой ради кого — то, все было совсем иначе. А тут — тот, кто мне не безразличен, мой друг, и он был в опасности из — за меня. Совсем новое ощущение. Которое мне не очень нравилось.

Я позволил всему этому еще покрутиться у меня в голове, пока не понял, что толку с этого не будет. Потом спустился вниз и взял книгу, решив, что пока я отвлекаюсь на что — то иное, скрытая часть моего сознания придумает что — нибудь полезное.

Не придумала.