Лиорн

12. ДЕНЬ 3 АКТ 1 СЦЕНА 2

2Й актер:

Она нашла меня, развалившегося с книгой в одной из комнаток, которые, как я узнал, именовались «гримерными», и шагнула прямо ко мне с этаким решительным лицом «все, я точно это сделаю». Я даже отложил книгу.

— Тебя Вик зовут, да?

Она кивнула.

— Так. И с чем ты хочешь, чтобы я тебе помог?

Она чуть улыбнулась.

— Вычислил, да?

— Было несложно.

— Наверное, нет. Один тип требует с нас денег, с рабочих сцены, то есть. Немного, но с каждой зарплаты, и чем дальше, тем больше, и…

— Погоди минутку. И как он вас заставляет?

— Ну, он называет это взносами на благотворительность, но все знают, что благотворительность эта вся идет ему в карман.

— Нет, я имею в виду, почему вы вообще ему платите?

— А. Кто не заплатит, скорее всего вылетит из труппы. А кто на него пожалуется — мало того, что вылетит, так еще и попадет в черный список.

— Черный список?

— Пойдут слухи, мол, это ненадежный человек, и больше его никто не наймет.

— Ясно, но как…

— Его дядя хозяин труппы.

— А, Монторри, значит.

Она кивнула.

— Ну да, — сказал я. — В Доме Джарега подобное случается, но лично мне подобное никогда не нравилось. Это ж совсем не то, что человек, который хочет играть в азартные игры, но не платить налоги с выигрыша. Или когда кому — то нужно взять денег в долг, а в банк ему хода нет. Нет, это наехать на какого — то бедолагу, отобрать у него деньги и ничего не дать взамен.

— То есть ты такого никогда не делал?

— Это было бы противозаконно.

— Ага. То есть ты такого никогда не делал?

— Нет, конечно, — что в общем — то было правдой. Единственный случай, когда я был втянут в нечто подобное, это когда ко мне пришел тот торговец шерстью, и ему и правда нужна была защита, так что дело не походило на аферу, но потом все усложнилось, как всегда и бывает…

— В обшем, ситуация такая. Можешь помочь?

— Ты подумала обо мне, потому что я ношу меч и потому что меня, так сказать, в черный список внести не смогут?

— В основном так. Мы сможем вместе заработать…

— Нет — нет, деньги мне не нужны.

Она внезапно забеспокоилась.

— Но я не уверена, что еще…

— Парочка услуг.

— Хорошо, слушаю.

— Мне нужна помощь той атиры, Мьюрит.

— Края Четыре? Какая именно помощь?

— Ты точно хочешь знать?

— Нет, но мне нужно знать, велика ли будет услуга.

— Мне нужно, чтобы она поставила блок на псионическое общение.

— Ты имеешь в виду, вообще?

— Нет, только один раз, с конкретной персоной в конкретное время.

— Если только это будет не во время представления…

— А если так?

— Ты же знаешь, она отвечает за смену освещения.

— А. Ну да, я и забыл. А как часто это требуется во время постановки?

— Не то что очень часто, но сбиваться в такие моменты нельзя. Если вдруг случится что — то неожиданное — ну, ты знаешь, какие они, актеры. Как начинает холодать, они ж не останавливаются, пока не замерзнут.

— Ну да, значит, придется подобрать время, когда ей вмешиваться не нужно. Ты как, сумеешь ее уговорить?

— Может быть. Если она решит, что причина достойная, или если ей понравится задача, или она будет в правильном настроении. Ты ж знаешь, какие они, атиры.

— Не то чтобы, даже скорее нет, но полагаюсь на тебя.

— Ты сказал, тебе нужна парочка услуг.

— Да. Мне нужно найти актера, который в этой постановке не участвует.

— Актера. Что ж, я знаю кучу актеров. Конкретные требования есть?

— О да, — подтвердил я. — Он должен быть очень невысоким.

Гулкие и резкие шаги по брусчатке, такие громкие в звенящей тишине адриланкского пригорода, отдавались эхом от стен домов, возведенных так близко друг к дружке по обе стороны улочки, что фургону тут и не протиснуться было. Персона, которая производила эти звуки, однако, ни капельки об этом не задумывалась, ибо думы ее заполняла смесь страха, надежды и раздражения, смешанных в приблизительно равных количествах.

Страх состоял в том, что подозрения касаемо ее призыва оказались верны; надежда заключалась в том, что, если это так, она подготовилась адекватно; раздражение же было посвящено собственно факту призыва.

Каола, как и демоны, ненавидела, когда ее призывали. Хотя в данном случае метод призыва представлял собой лишь устное указание прибыть в определенное место к определенному времени, чувства ее касаемо данного факта были примерно такими же, как если бы методика включала распевание катренов и вычерчивание знаков; и хотя «прибыть» требовало лишь быстрой телепортации через город и краткой прогулки вверх по улочке, чувства ее были примерно такими же, как если бы ей пришлось вопреки собственной воли переместиться сквозь иные измерения, или миры, или реальности.

Имя призывателя было — Дестонова — Финилла, иначе же Д'нилла, как ее называли везде, кроме официальных документов. Обитала она в куда более скромных условиях, чем жила бы на ее месте Каола, обладай она такими ресурсами и таким могуществом: простой одноэтажный домишко в Малых Вратах Смерти, в этих на редкость тихих кварталах, изобилующих подвальчиками с клявой, музыкальными площадками и картинными галереями.

Каола находилась шагов за десять до парадного входа, когда ощутила сложное переплетение заклинаний, окружающих и пронизывающих территорию.

Она продолжила идти вперед, пока не оказалась перед простенькой дверью красноватого цвета, которая сейчас светилась бледно — желтым.

— Каола, — сказала она.

Желтое сияние потухло, а дверь беззвучно распахнулась.

Пересекающиеся так и этак магические линии, которые почти ощущались невооруженным взглядом, внутри дома были чуть потоньше, но не менее явственными; Каола примерно представляла, что случится, если кто — то рискнет выпустить здесь хотя бы простенькое заклинание для освещения.

Примерно то же, что случится, если кто — то рискнет выпустить простенькое заклинание для освещения у нее дома. Только здесь все это было проделано с такой невероятной элегантностью и чувством стиля, с таким тщанием настройки воли волшебника на требуемый результат, что ни единого жеста, ни единой мысли, ни единой частички энергии не пропало даром.

Что ж, подумала она, я еще молода. Однажды я тоже так смогу.

Гостиная была маленькой, скорее даже «уютной». Пара книжных полочек, камин, на каминной полке выстроен скромный ряд небольших картин и пси — эстампов. Еще там имелся диван, низкий столик и два мягких кресла, одно из каковых занимала Д'нилла.

— Прошу, садитесь, — проговорила она. — Мерит как раз заваривает чай.

Не желаете чашечку?

Д'нилла была облачена в элегантное домашнее платье, бледно — желтое с белой оторочкой и рукавами, в которых можно было спрятать труп.

— Было бы чудесно, — ответила Каола, надеясь, что прочла знаки верно, хотя и знала, что это не поможет, ибо Д'нилла никогда не выдавала собеседнику ни звука, ни жеста, ни знака сверх того, что считала нужным выдать.

— У меня нынче очень приятная смесь «Затерянного пути» и «Эльде», — сообщила хозяйка, словно ради обсуждения сортов чая эта встреча и была запланирована. — Заказываю у поставщика из Лорстинова предела.

Каола поняла, что нервничает, а значит, именно этого от нее Д'нилла и хотела.

Мысленно выругалась, позаботившись, чтобы это не отражалось на лице, и приняла блюдце у теклы, которую, похоже, выбрали и одели с единственной целью быть максимально незаметной. Чайные чашки и блюдца, с другой стороны, незаметными не были, насыщенно — пурпурные с золотой каймой, ибо уж конечно, чем дороже чайный сервиз, тем лучше должен быть вкус чая.

— Молоко, лимон, сахар? — поинтересовалась Д'нилла.

— Лимон.

Служанка выдавила лимонную дольку невероятно аккуратно, чтобы ни капельки не попало ни в глаза гостьи, ни на ее одежду.

Д'нилла предпочла свой чай с лимоном и сахаром. Сахар был рафинированным, растертым в порошок, и стоил, вероятно, дороже, чем большая часть составов, которые продавала клиентам Каола. Однако если это планировалось как демонстрация своего превосходства, тут хозяйка потерпела неучачу — Каола тоже могла позволить себе такой сахар, если бы захотела.

От этой мысли ей стало чуть лучше. Она пригубила чай — тот оказался, правду сказать, вовсе не таким уж великолепным — и замерла в ожидании.

Д'нилла сделала небольшой глоток из своей чашки, прикрыв глаза, словно переживая нечто превосходящее доступные обычному человеку удовольствия, проглотила, поставила чашку на блюдце, а блюдце на стол, после чего сказала:

— Вам и правда нужно остановиться.

Каола предпочитала находиться у себя дома среди своих людей, где она могла бы сама направлять подобные разговоры. Пока же она ничего не ответила, ибо единственное, что могла бы ответить, так это «в каком смысле остановиться», на что последовало бы «сами знаете, в каком», а поскольку она не знала — предпочла дождаться пояснений.

— С тем делом насчет выходца с Востока, — добавила Д'нилла чуть погодя.

Каола моргнула.

— «С тем делом насчет выходца с Востока»? Вы знаете, что он сделал с моей сестрой. И знаете, сколько денег мы получим, если все это сработает.

И знаете, что это моя операция, в которую вы, согласно всем правилам, вмешиваться не имеетк права. И надо ли мне упоминать, что именно вы первой предложили…

— Я помню, да. Но обстоятельства изменились.

— За три дня?

— Да. Все это куда больше, чем вы думаете, Каола.

Каола осознала, что у нее падает челюсть, и поспешила закрыть рот.

— Больше? Больше, чем уничтожить до основания всю Правую Руку и заполучить совершенно неисчислимые потоки денег?

— Да.

— Д'нилла, мы о чем вообще говорим?

— О союзе.

— С кем?

— Скорее, пожалуй, «с чем».

— Хорошо. С чем?

Д'нилла чуть помолчала.

— У вас есть выбор из нескольких вариантов, Каола. Первый — вы делаете как я скажу, и мы больше к этому не возвращаемся.

— Этот меня не интересует. Продолжайте.

— Второй — вы просто восстаете против меня, напирая на правила и соглашения, и тогда посмотрим, что у вам получится.

— Это угроза, Д'нилла?

— Третий же вариант — получить объяснение, почему это столь важно.

— Да, я бы хотела…

— Но для него потребуется змеиный обет.

Каола на мгновение потеряла дар речи, прежде чем выдавить:

— Это что, не сказка?

— Именно.

— Я всегда думала…

— Знаю. Но — да, он существует, и если вы хотите в это влезть, вам придется принести такой обет.

— В чем он состоит? Сказки я слышала, а на самом деле как?

— Мы возьмем немного вашей крови и скормим ее пятнистому древесному аспиду, а вы произнесете обет, пока он ее пьет.

— Так эта часть, значит, правда.

— Да. И если вы нарушите обед, яд аспида смешается с кровью в ваших артериях, и тогда вы умрете, вопя от боли. По крайней мере, так мне рассказывали; вживую ни разу не видела.

— Не слишком приятно звучит. Если я принесу обет, вы объясните, почему вдруг так важно, чтобы этот выходец с Востока остался в живых.

— Да.

— Пожалуй, я предпочту второй вариант. Тот, где я восстану против вас, и посмотрим, что у меня получится.

Д'нилла поудобнее села в кресле и отпила еще чаю.

— Признаюсь, не такого ответа я ожидала.

Каола поставила свой чай на столик в молчаливом ожидании.

— Вы в моем доме, знаете ли. Вы понимаете, на что я способна. В особенности здесь, где мне достаточно пальцем пошевелить.

— Да. А еще я у вас в гостях. И вы налили мне чаю.

— Старинный обычай, и слишком ненадежный, чтобы ставить на кон собственную жизнь.

— Он убил мою сестру. Он забрал ее душу.

— Знаю.

— Я этого так не оставлю.

— У меня в голове очень четкая картина, как все это рухнет. Опасный признак, полагаю. Что ж, хорошо. Спасибо, что уделили мне время и навестили меня.

Каола дрожала, когда дверь за ней закрылась.

На ходу она чувствовала, как открываются врата, и активно потянула силу сквозь Державу; Д'нилла пусть развлекается намеками, сама же она всегда предпочитала решать вопросы напрямую, если нет причин поступать иначе.

Оказавшись на улице, Каола развернулась лицом к дому.

— Ко мне.

И «сейчас» стало эхом, шепотом, мыслью, когда состоялся удар. Она была готова, ожидала этого, и помощь была уже в пути, и все же…

Она подняла руки и расширила пределы, и…

Плоская молния, слишком яркая, чтобы на нее смотреть, бъет с невероятной скоростью, и Она разбивается на части, каждая часть — уголек, каждый уголек отдает крохотную искорку свечения безразличному городу и умирает еще до того, как этот свет достигнет цели, и Перерождается, ибо все это лишь послушный воле образ, бъет в дом, который словно смеется над жалкими и бесплодными потугами, впитывая и преобразуя…

Копья кружат, катятся кубарем кровожадные колючки…

Вихри воют, вертятся вечной вуалью воли…

Где — то там лопается стекло, и этот звук разделяет, становится частью…

Грозный гром грохочет, гневно, гулко, гадко…

Огонь, лед и пар открыто на улочке старой Адриланки — которая, будем откровенны, видывала и не такое, — и всесокрушающее ощущение давления, тяжести, которая призвана сокрушить, сдавить, преображается в столкновение воли на миг, на минуту, навечно… и — Все!

Давление ушло. Удар нанесен. Оглушенное: стоп, я что, живая?

Шесть волшебниц в цветах джарегов стояли неровным кругом перед скромным маленьким домиком Д'ниллы с поднятыми руками, только что отразив атаку, а Каола переводила дух, безумно удивленная, что все — таки осталась в живых, даже при том, что готовилась именно к этому исходу.

Дверь открылась, на пороге появилась Д'нилла, ее платье свободно развевалось на ветру, что нынче прилетел с моря — океана и не содержал в себе ничего магического сверх той магии, которую скрывают вечно беспокойные морские воды.

— Вы разбили мое окно, — сказала Д'нилла.

Каола ничего не сказала, надеясь, что другие сочтут это молчание суровым и безразличным, а не следствием того, что она сейчас выложилась до донышка и просто не может придумать хороший ответ.

— Итак, — продолжила та, обводя взглядом полукруг волшебниц, — или мы учиняем полноценное побоище прямо посреди улицы, или вы заставляете меня отступить.

Каола продолжала ничего не говорить; это казалось самым правильным выбором, и она по — прежнему не была уверена, что способна на что — то еще — в голове у нее все еще крутился тот полуслышимый — полувидимый туман, какой всегда бывает после того, как прошла по краю, почти потеряв управление теми силами, которые сама же и призвала.

— Вот что я скажу, — проговорила Д'нилла. — Согласна закрыть вопрос, если вы заплатите за новое окно.

Каола сумела вздохнуть и произнести:

— Договорились.

— Хорошо. Если хотите вернуться в дом, у меня все еще есть чай, а к чаю — еще один аргумент, который я пока еще не озвучила, дабы убедить вас.

— Какой аргумент?

— Хочтите, чтобы я сказала это открыто, при всех?

— Да. Это мои люди. Они знают, что я делаю.

— Что ж, хорошо. Убить его — это куда милосерднее, чем то, что я задумала.

Каола смотрела на волшебницу примерно с минуту — целую вечность.

Потом повернулась к своим.

— Спасибо всем вам. Сейчас я войду внутрь на чашечку чаю.

Присутствие в моей голове было мощным и знакомым, но все равно я лишь целую секунду спустя его опознал. И немедленно очень, очень насторожился.

«Ваше величество! — я не без труда подавил глупое и бессмысленное стремление преклонить колено. — Какая неожиданность…»

«Не лгите своему суверену, Талтош.»

«Нет, правда, я не ожидал, что вы ответите настолько быстро, или что это будет напрямую.»

«Меня ждут многие важные дела, а времени мало. В чем дело?»

«Есть мюзикл, который, я полагаю, вам понравится, и…»

«Влад, хватит. Что вы задумали?»

«Ваше величество, я бы сказал вам, если бы мог.»

«Влад, я не могу быть замешана ни в чем противозаконном, и вы это знаете.»

«Единственное, что тут может касаться противозаконной деательности, это скорее предотвратить преступление, нежели совершить таковое.»

«Вы меня не убедили. Насколько это для вас важно?»

«Это поможет. И решит для меня несколько проблем. И я на самом деле считаю, что вам понравится представление.»

«Влад.»

«Вы знаете, нас ведь могут подслушать, если только Держава не сможет предотвратить…»

«Сможет. И об этом вопросе нам с вами также необходимо поговорить.»

«Возможно, после представления?»

Я услышал мысленный смешок.

«Очень хорошо, граф Сурке. Я уточню, смогу ли я посетить премьеру.

Если нет, подойдет ли другой вечер?»

Я подумал о Дерагаре и Крейгаре и сказал:

«Будет не так хорошо, но — да.»

«Хорошо, Влад. Посмотрим, смогу ли я вставить это в свое расписание.

Мюзиклы мне нравятся. Но вы понимаете, надеюсь, что если там случится хоть что — нибудь, что покажется опасным для меня, будет очень нехорошо.»

«Понимаю, ваше величество. И спасибо.»

Ну вот. Еще один кусочек встал на место.

«Отлично, босс. Ты меня удивил.»

«Да, вышло проще, чем я думал.»

Так, и что дальше?

Интересно, как там у Абесры дела в суде.

Дальше мне нужно найти того, кто объяснит мне, как работают все эти веревки и рычаги, которые управляют декорациями и иными объектами на сцене, а также механизмы, что контролируют люки, а вдруг этот метод подойдет лучше; но прямо сейчас мои мозги не были настроены на подобное, так что я просто нашел тихий уголок и продолжил чтение.

«Жюри из четырех судей — два иорича, тиасса и лиорн — потратило менее одного дня, прежде чем, проголосовав три против одного, вынести вердикт в пользу Кринисты (протокол, если интересно, содержится в «Хивиска против Державы 14/3, ибо иск был подан против Хивиски как продюсера). Пьеса, снятая со сцены на время судебного разбирательства, вернулась вновь, только билеты теперь стоили вдвое дороже, в планы на репертуар ее вставляли вновь и вновь, а многие театры, желая также поставить ее у себя, ожидали своей очереди.

Одним из эффектов возобновленной популярности пьесы стала очередная отсрочка казни Плотке. Как однажды заметил Валенда, «Казнить его я могу в любой момент, а вот отменить уже свершившуюся казнь будет сложно». Другим эффектом стала полнейшая смута при императорском дворе. С исторической точки зрения очевидно было, что Валенда вообще не склонен был принимать подобные решения; для современников это выглядело далеко не столь очевидно.

Об этом периоде, из всех перипетий «драме о драмы», сохранилось больше всего свидетельств. Писали о нем буквально все, и многое написанное дошло до наших дней. Весьма показателен разрыв в убеждениях и оттенки мнений относительно данного вопроса, если сопоставить их с положением в Цикле Дома каждого конкретного автора. Те, кто был близок к вершине — фениксы, драконы, тиассы, ястребы, и разумеется, лиорны — чуть ли не единодушно верили в то, что Плотке виновен в клевете, хором требовали немедля его казнить, а пьесу запретить; что особенно странно, если задуматься, именно в случае Дома Дракона, ибо в той резне больше всего погибших было как раз среди драконлордов. Те же, кто пребывал в нижней части Цикла — орки, креоты, иоричи и валлисты, — напротив, склонялись на сторону Плотке. Как следствие, среди тех, кто находился посередине, как джагалы, иссолы и дзуры, единства мнений не было, и именно здесь, так уж сложилось, и шла настоящая битва…»

Я закрыл книгу, вложив между страниц полоску бумаги, которую оторвал от нижней части листа своего сценария. Попытался представить, почему кто — то мог поступить так, как Дювани — рискнуть всем, чтобы пойти против Империи. Мне пришел на ум только вариант, что он был вроде дзура, только вышел против юстициариев, а не против толпы вооруженных людей. Вариант не выглядел убедительно, в конце концов, иоричи ведь не дзурлорды, по определению.

Справедливость? Был у нас разговор с Сетрой на эту тему, не так уж давно[36]. Разговор этот я помнил неплохо, но и тогда не очень понял основную концепцию, не понимал ее и сейчас.

С Сетрой, ага. Надо как — нибудь назвать ее «Летрой Савоуд» и посмотреть, как ей это понравится. Ну в самом худшем случае, что может случиться?

«Босс.»

«Ага, верно.»

Справедливость. Фи.

Встав в задних рядах зрительного зада напротив «края три», я посмотрел на сцену, где император спорил с Летрой Савоуд касаемо вопроса, можно ли скрыть происшествие в Западном пределе. Актриса, которая играла Летру, была почти на голову выше Сетры и держалась куда более угодливо.

Возможно, некогда Сетра и была такой, но почему — то я в этом сомневаюсь.

Внезапно меня охварил страх, что они сейчас начнут петь, а если это случится, я никогда больше не смогу общаться с Сетрой без того, чтобы меня пробило на «хи — хи», и я поспешил убраться из зала.

Я подумывал вновь вернуться к книге, но тут один из посланников сообщил, что некто пришел, чтобы меня повидать.

— Кто?

— Она не назвалась.

— Из какого Дома?

— Из выходцев с Востока, господин.

— О.

Коти ожидал меня в лобби, прислонившись к стене, и выглядела и близко не такой опасной, какой была. Я застыл, увидев ее, всего на мгновение. Она сменила прическу, чуть укоротив волосы, но выглядела все так же хорошо. На ней были мешковатые бриджи зеленых тонов, собранные на лодыжках, прямо над сапогами. Блузка ее была белой, а края высокого воротника и рукава стягивали ленты в цвет бриджей.

Я глубоко вздохнул, двинувшись ей навстречу. Остановился ровно за шаг до «обнять», ибо не был уверен, как она это воспримет, но Коти сама подалась вперед, стиснув меня в объятиях, и я сделал то же самое, стараясь, чтобы оно не переросло ни во что большее.

— Здравствуй, Владимир, — сказала она.

— А где мальчик?

— С Норатар.

Я кивнул, подбородком зарывшись ей в макушку, затем разжал объятия.

— Итак, — в горле у меня царапало, — что у тебя на уме?

— Можешь добыть мне два билетика на премьеру?

У меня и правда ушло секунды две, чтобы понять, что она шутит. Нет, оправданий искать не хочу.

— Я так понимаю, Киера тебе сказала, что я тут?

— Да.

Мне стало немножко не по себе, я ведь так и не поведал Коти то, что знаю о Киере, но все — таки это не мой секрет.

— Ну раз дело не в билетах на премьеру, тогда что же?

— Хотела тебя увидеть.

Глаза в глаза.

— Ты пытаешься, — проговорил я, — понять, насколько серьезные у меня сейчас неприятности, и нужно ли тебе готовить Влада Норатара к тому, что он останется безотцовщиной.

— Хотелось бы иметь представление, — согласилась она.

— Думаю, все не так плохо, как было неделю назад.

— Левая Рука…

— Знаю, знаю. Но выходит так, что это не вся Левая Рука, а только одна из фракций в ней.

— Почему ты все время сталкиваешься с ними, Влад? Я никого больше в Организации не знаю, кто в столь короткий период ухитрялся настолько запутаться.

— Судьба и предназначение.

— Не думаю, что это смешно.

— Не думаю, что я пошутил. Коти, происходит очень и очень многое. Я в самом центре того, что для меня чрезмерно велико.

Она рассмеялась.

— А когда, интересно, было иначе?

— Наверное, никогда. Но сейчас… нет, в смысле, думаю, я раньше никогда не понимал, насколько масштабно… ладно, не суть важно. Ты хотела меня увидеть. Вот он я.

— Еще хотела узнать, не нужно ли тебе что — нибудь. — Я открыл было рот, и она добавила: — Кроме приличной еды.

— А могла бы и принести что — нибудь.

— Увы, не озаботилась.

— «О жизнь, не можешь ты не быть жестокой».

— Хмм?

— А, так. Строчка из пьесы. В смысле, из мюзикла. Сам не уверен, что она вообще значит.

— В данном случае, что я должна была принести тебе что — нибудь поесть.

— Не беспокойся.

— Ну, из всего, о чем стоит беспокоиться, этот пункт, скажем так…

— Для тебя куда менее важен, чем для меня, да?

— Мне очень хотелось бы, чтобы ты оставался живым, Владимир. Ради блага твоего сына, и для моего тоже. И то, что ты прячешься в театре, а не делаешь нечто иное, однозначно свидететельствует, насколько все это опасно. Ты бы так не поступил, если бы…

— Я сделал глупость, — сказал я. — Когда я выбросил амулет, это было глупо. И я знал об этом уже тогда.

— Но все равно выбросил его?

— Мне все равно необходимо было так поступить. Необходимо было избавиться от него. Необходимо было встретить своих врагов лицом к лицу, а не прятаться от них.

Губы ее дрогнули.

— Знаю, — проговорил я. — И вот он я, встречаю их лицом к лицу, прячась в театре.

— Я молчу.

Лойош подлетел к ней, устроился на плече и получил свою законную порцию почесываний. А Коти тем временем сказала:

— Я знаю, что ты имеешь в виду. Это вот ощущение, когда на тебя давят со всех сторон, когда лишают всяческого выбора… Тут есть местечко, где мы могли бы поговорить?

— Конечно. Сюда.

Я провел ее по лобби вбок, до двери напротив «края один», а потом за кулисы и вниз. Она смотрела вокруг, точно как Демон. Мы нашли пустую гримерку и устроились там.

— Давненько я не бывала в театре, — заметила она, — а за кулисами и вовсе никогда.

— Уж не знаю, когда ты видишь, как тут все устроено — рушит ли это всю магию, или напротив, еще больше восхищает. Наверное, и то, и другое.

Мы уселись, я налил ей воды. Парочка заляпанных краской рабочих сцены заглянули к нам и решили убраться.

— Итак, Владимир, — молвила Коти, — введешь меня в курс дела?

Я прикинул, сколько именно ей можно рассказать. Учитывая все обстоятельства, она заслуживает знать никак не меньше, чем Сара, правильно? Сообщать ей то, что я обещал Демону не разглашать, не стоит, по крайней мере — пока, ибо будет она знать об этом или нет, к безопасности ее не приблизит. А все остальное — да, конечно.

Коти, похоже, не торопилась, у меня также не было более важных дел, так что я изложил ей все от и до, а Лойош периодически мысленно вставлял свои шпильки, напоминая о глупостях, которые я сотворил, и о каковых, по его мнению, тоже непременно нужно поведать. Слушала она внимательно, примерно как Сара; от этой мысли мне стало неловко, и я покачал головой, стараясь ее отогнать.

— Что? — спросила Коти.

— Хмм?

— Ты покачал головой.

— А, пустое. Где я остановился?

— Ты шел обратно в Город.

— Да. Итак…

Я завершил историю, она кивнула.

— А кто такая Сара? Ты о ней уже раньше упоминал.

— Иссола — бард.

— Правда, Владимир? — весело — удивленно вопросила она. — Вот уж не ожидала, что ты окажешься связан с драгаэрянкой[37].

— Кто сказал, что мы связаны?

— Ты сказал. Тем, как произносишь ее имя.

— А. Ну, пока неясно, что…

— Ты ничего не должен мне объяснять. Более того, я бы как раз предпочла, чтобы ты двинулся дальше и жил своей собственной жизнью, а не застрял, глодаемый отчаянием и возлагая на меня тяжесть вины за случившеся.

— Полагаю, насчет «возлагать на тебя» — несколько неверно.

Она кивнула.

— Согласна. Уберем это.

— А ты? У тебя кто — то есть?

Я попытался задать сей вопрос так, словно интересовался сугубо из любопытства. Не думаю, что мне это удалось.

— Большую часть своего времени я посвящаю тому, чтобы быть матерью Влада Норатара.

Я нахмурился.

— А верно ли это?

Она прищурилась.

— Ты о чем?

— Я о том, что ты заслуживаешь собственной жизни, а он должен знать, что не он центр всей вселенной.

— То есть ты даешь мне совет об обязанностях родителя? Хотя тебя всю его жизнь рядом не было?

— Вряд ли это моя вина.

— Не кипятись, Владимир. Это я знаю. Но факт остается неизменным: тебя тут не было.

— Давай лучше поговорим о чем — нибудь еще.

— Очень хорошо. Я так понимаю, у тебя есть план, как вернуть сына Крейгара? Хмм. Сын Крейгара. Вот уж не ожидала, что когда — нибудь произнесу такое.

— Ага, я тоже. Но — да, план у меня есть. Большей частью.

«Насколько большей?»

«Заткнись.»

— Я могу помочь?

— Не думаю, но спасибо. А я тебе с чем — нибудь могу помочь?

— Со многими вещами, как только ты сможешь спокойно выйти отсюда, и как только больше не останется тех, кто хочет, чтобы ты лежал со свечкой в руках.

— То есть никогда?

— Ты правда так думаешь?

— Нет. Иногда возникает такое ощущение, но — нет, не думаю. Из этого дела точно есть выход. Во — первых, на моей стороне теперь вся Организация.

В силу собственных причин, разумеется, но это куда больше ресурсов, чем у меня когда — либо имелось. Как по — твоему, смогу я выбраться?

— Ты всегда выбираешься, — чуть улыбнулась она.

— Ага, думаю, это судьба.

Коти вдруг стала очень серьезной.

— Правда думаешь?

— Нет.

— Хорошо.

— А если все же да, я разыщу эту судьбу и всажу ей клинок в левый глаз.

Она кивнула.

— Чего она и заслуживает. Сука.

— Точно мои слова.

Затем Коти молча отвела взгляд куда — то вбок. Прядь волос выбилась из прически, накрыв ее глаз, однако я подавил стремление отвести ее в сторону и проговорил:

— Спасибо, что пришла меня повидать.

— Да, конечно. О, и пока я не забыла, я действительно кое — что тебе принесла.

— Да?

Она вручила мне отполированный камень примерно в пол — ладони размером, темно — серый, почти черный, обвитый сложной серебряной паутиной, подвешенный к серебряной цепочке.

— Гематит, — заметил я. — Думаешь, меня будут атаковать псионикой?

— Не знаю, но против этого защиты у тебя уже нет.

— У меня вообще никакой защиты уже нет.

— Знаю, но Леди Телдра способна защитить тебя от многого.

— Твоя правда. — Я повертел амулет, изучая его. — Спасибо. Очень красивый. Чья это работа?

— Приятельницы твоего деда. Чайне.

— Она мастер. — Я чуть поднял цепочку с камнем. — «Нетленная краса, брачный союз формы и функциональности».

— А сейчас ты кого цитируешь?

— Сетру. Но это она говорила, кажется, о своем кинжале.

Коти рассмеялась.

— Ну еще бы.

— У меня было еще одно переживание из прошлой жизни, — сообщил я.

— Когда? — ее ничуть не взволновала столь резкая смена темы.

— Ты имеешь в виду, когда это было, или когда было то, куда меня забросило?

Улыбка ее вспыхнула и исчезла.

— И то, и то.

— Случилось это пару недель назад[38], а занесло меня аж в самое начало становления Империи и к разговору с Богиней Демонов, когда меня поставили на путь предназначения. Как тебе удар по яйцам?

— Ты серьезно, так?

— Да. А ты знаешь, что я демон?

— Да.

— И ты ни разу об этом не упомянула?

— Меня заверили, что ты этого не желаешь.

— Кто?

— Сетра.

— Ну да, — проворчал я, — тогда сходится. Я не желал. И устроил так, чтобы об этом забыть[39].

— Почему? Я этого никогда не понимала.

— Единственный способ воспрепятствовать тому, чтобы меня призвали — убрать из своих воспоминания собственное имя.

— Собственное имя?

— Мое демоническое имя. Или истинное имя. Или некромантическое имя.

Не знаю, что — то вроде того. А когда убирали его, с ним стерлось и другое.

— Это очень многое объясняет.

— Ага, все проблемы с памятью. Уверен, что это со мной однажды проделывали еще раньше. Или это случилось еще раньше. Уж не знаю, что тут от сознательного действия, а что является результатом пребывания живого человека в Чертогах Правосудия.

— Интересно, а не сделалось ли и со мной чего — то такого.

— Ты о чем?

— Твои проблемы с памятью, и то, что Сетра сказала не напоминать тебе о том, что ты стал демоном. Слишком уж все это очевидно, чтобы я не увидела тут связи — а я никогда ее не видела.

Для меня все также было более чем очевидно. И спрашивать не о чем.

— Прости, — только и сказал я.

— Ты не виноват.

— Да нет, если бы я знал…

— Но ты не знал.

Я кивнул. Мне срочно нужно было поговорить о чем — то другом, о чем угодно, так что я поднял цепочку и продолжил изучать камень, который Коти мне подарила. Серебряная оправа, сложная и элегантная, волнами и спиралям надежно охватывала камень. А в черно — серых глубинах мне почти почудилось нечто живое.

— Ты в раздрае, — заметила она.

— Знаю.

Коти молча обняла меня.

— Спасибо за амулет, — снова сказал я. — Надеюсь, он мне не понадобится.

— Я тоже.

Поцеловала меня в щеку, развернулась и ушла. Я некоторое время еще смотрел на стул, где она только что сидела, а потом вернулся в театр, охваченный внезапным стремлением забиться в свою «норку», накрыться с головой одеялом и уснуть, пока все снова не станет хорошо.

Согласно лучшим ученым Дома Атиры, это крайне редко срабатывает, вот я и не поддался искушению.

Я потеребил висящий на шее гематит в серебре. Сейчас у меня там висело два амулета, второй — подарок от деда, он предотвращал возникновение неприятных ощущений при телепортации. В ближайшее время у меня не было намерений куда — либо телепортироваться, так что я вполне мог его снять. Но не хотел.

Мне вспомнился дед, который жил теперь далеко на востоке, в графстве, что досталось мне во владение. Он ведь тоже знал, что я демон, и тоже крайне аккуратно об этом не упоминал. Для выходца с Востока, такого, как он, слово «демон» несет в себе кучу смыслосодержаний, и ни одного хорошего[40]. Разумеется, я таким суевериям не подвержен.

А если вы в это поверите, могу предложить вам сделать хорошую ставку на квадробол, вам понравится…

Я встал и принялся расхаживать туда — сюда. Эти концепции слишком большие и сложные для мозгов простого головореза с Востока. Только вот мне от них никуда не деться. Ненавижу.

Я размышлял над своей жизнью с того дня, как заполучил небольшое состояньице[41], даже сходил к провидцу, чтобы прикинуть, каким же маршрутом стоит двигаться[42]. Не имеет значения, что вы решите, сообщил он, спросив совета у Карт, что случится, то и случится. Воспоминание это казалось совсем свежим, и в то же время все это словно случилось в иной жизни и с совсем иным человеком. Я почти помнил молодого бандита, который, услышав это, просто пожал плечами и отмахнулся, и в то же время для меня он был незнакомцем, для чуть постаревшего бандита, который ворвался в лабиринты театра и задавал не имеющие ответов вопросы о себе самом, о богах, о предназначении.

Не знаю, где я бродил. Кажется, видел там и сям каких — то людей, но я не обращал на них внимания, а они не обращали внимания на меня. Видел животных, которых слишком долго держали в слишком тесных клетках, и выглядели они именно так, как я себя чувствовал. Я не знал и до сих пор не знаю, почему это настолько на мне отозвалось. Потому что я был заперт в том театре — да, частично поэтому, но не только. Не знаю. Я бродил там и сям, надеясь, что кто — то скажет мне что — то неправильное, и у меня найдется на ком выместить свое разочарование.

А слова продолжали кружиться в моей голове. Глупые слова.

Справедливость. Предназначение. Судьба. Долг. Слова, которые определяли, что я должен делать, а чего не должен, что могу и чего не могу.

«Босс? Ты в порядке?»

Я был очень и очень сильно не в порядке.

И ко всему этому, теперь ничто не могло воспрепятствовать кому — то призывать меня, управлять мною, заставлять меня что — то делать. Примерно как судьба или долг, наверное, только более лично.

Я замер там, где стоял, сразу за сценой. На сцене никого не было, в зрительном зале — темнота. Я прислонился к стене и прикрыл глаза.

— Ты в порядке?

Это не Лойош. Я открыл глаза. Передо мной стоял парень, похожий на креоту. Несколько секунд я вспоминал, где же его видел, и наконец вспомнил: один из тех ребят на сцене во время перерыва на ужин, в первый день, как я пришел в театр. Один из техперсонала.

— В основном, — отозвался я. — Просто чувствую себя как в клетке.

— Бывает, — кивнул он. — Ты же здесь от кого — то прячешься, да?

— Ага.

— И надолго?

— Трудно сказать. Скорее всего, как минимум до премьеры.

— Выдержишь?

— Надеюсь.

— Искренне желаю удачи. Вина хочешь?

И протянул фляжку. Я благодарно кивнул, принял сосуд и пригубил.

Бренди. И отменное.

— Приятель, у тебя прекрасный вкус, — сказал я.

— В следующий раз, когда мне будет хреново, ты сможешь мне помочь.

Может, даже завтра, — и коротко хохотнул.

Я сделал еще глоточек и вернул флягу.

— Я Влад.

— Файмер.

— Рад познакомиться. Слушай, а почему тут никто не относится ко мне, как к выходцу с Востока?

— Тут театр, братишка. Тут мы против всего мира.

— Что ж, думаю, это я понимаю.

— Кроме Края Четыре?

— А? А. ну да, та атира. Ага.

Он указал на мою руку.

— Что случилось?

Я вытянул левую руку, глядя на то место, где ранее был мизинец[43].

— Обменял его на мудрость, — сообщил я. — Мудрец потребовал его в уплату за совет, как выжить в этой жизни.

Он фыркнул.

— Ясно. И каков же был совет?

— Вцепиться в нее всеми десятью пальцами.

— Мило. Много подобных историй подкопил, да?

— Есть такое дело, — не стал я спорить. Обвел взглядом рычаги, тросы, крюки. — Слушай, а можешь кое — что для меня сделать?

— Что?

Я указал на стропила наверху и на разные рычаги на уровне сцены.

— Покажи, как работают эти веревки.

— Конечно, почему нет. Пошли.

И я пошел. Он проявил терпение и оказался хорошим учителем, и все это было не так сложно, как я ожидал. По окончании урока мы сделали еще по глоточку из его фляги, и кажется, я как минимум кое — чего достиг. А потом, раз уж я все равно был этажом выше сцены, заглянул в комнату отдыха, где и отыскал Пракситт.

При моем приближении она подняла взгляд.

— Нашел себе место?

Я кивнул.

— Первая массовка. В смысле, вторая, а не та, что на самом открытии.

— «Сто сорок восемь катапульт»?

— Ага.

— Итак, надо устроить, чтобы тебя видели со всех шести сторон, не танцуя, и не испортив мюзикл.

Я сделал задумчивое лицо.

— Что? — вопросила она.

— Если все пройдет так, как я надеюсь, твой мюзикл это не испортит, но кое — какие помехи будут. Небольшие, полагаю — кое — кто из зрителей разозлится, возможно даже, что это ненадолго отвлечет некоторых актеров.

Но если все сработает, ты сумеешь продолжить представление, и его никто не закроет.

— Спасибо за честность, — сказала Пракситт. — Рискну.

Я кивнул.

— Значит, мы сделаем тебя одним из дворцовых гвардейцев. Это роль Товина, но у него и так достаточно проблем, так что он не расстроится, что пропустил один эпизод во время одной постановки. Ты маршируешь вдоль края сцены, пока звучит музыка. Волчок тебя потренирует. Хотел когда — нибудь стать драконлордом?

— Ни за что.

— Неправильный ответ. И тебе нужно избавиться от этих усов над губой.

— Потом отрастут[44].

— И еще тебе понадобится костюм. К завтрашнему утру. Костюмеры уже меня ненавидят. Теперь будут ненавидеть и тебя. Следи, чтобы в твоем костюме не оказалось «случайно забытых» булавок, когда будешь его надевать.

— Эм.

— Не переживай, я тоже там буду.

Я кивнул.

— Мы все умрем, — изрекла она.

— Да, я слышал.

— Что ж, тогда обо всем договорились.

— Спасибо.

Она отмахнулась.

— Я у тебя в долгу.

— Искренне на это надеюсь.

Я нашел костюмерную, где мною занялись, и нет, костюмеры не пришли в восторг, и нет, я не хочу рассказывать, как меня измеряли, заставляя сгибаться в неудобнейших положениях, и снова измеряли, и — нет, просто забудем.

Когда они закончили, я уж было почти ушел и столкнулся с Волчком, хореографом, который выглядел таким же счастливым, как костюмеры.

— Пошли, — велел он и двинулся вперед.

Я последовал за ним.

— Что все это значит? — вопросил он. — За день до генеральной репетиции? И ты не умеешь танцевать? И что я должен с тобой делать?

На эти вопросы хороших ответов попросту не было; я сохранял молчание.

Мы вышли на сцену, и он указал:

— Значит, входишь ты здесь, вместе с танцорами. Маршировать умеешь?

— Я не…

— Вот так, — и он начал шагать по сцене, поднимая колени и одновременно выпрямляя ступню полностью. Я видел, как драконлорды проделывают что — то подобное, и во Дворце, и когда я был в армии Морролана.

Я попытался повторить, на что он фыркнул, словно сообщая: удивительно, но ты не столь полный бездарь, как я полагал, а лишь на три четверти.

Очень выразительно фыркнул, да.

Хореограф указал на Лойоша и Ротсу:

— Их тут не будет.

Я кивнул, и оба взмыли, расправив крылья, и опустились просто на сцену. Волчок сделал вид, словно ничего такого и не произошло.

— Так, — сказал он. — А теперь — можешь маршировать в ритм?

— В ритм с чем?

Он начал было закипать, но потом проговорил:

— Так ты и правда не шутишь?

— Э…

— Я имею в виду — держать определенный ритм, пока маршируешь. Вот так.

И принялся хлопать в ладоши в четком ритме, маршируя при этом так, что правая его нога касалась пола с каждым хлопком. Я повторил.

— Так, — сказал он. — Вот так и будешь делать. Когда входишь, идешь сюда, прямо к берегу. Потом…

— К берегу?

— Прости. Самая дальняя часть «края один». Стоишь здесь и не шевелишься. Когда танцоры начинают, маршируешь по краю сцены, пока не дойдешь до горы — это дальняя часть «края шесть», — там разворачиваешься и замираешь вновь. Дази марширует в другую сторону. Ты проходишь мимо него с внутренней стороны. С внутренней, пожалуйста, запомни это. Ты новенький, так что ты держишься дальше от зрителей, ясно? А потом, когда танцоры идут на выход, ты уходишь вместе с ними, и постарайся ни с кем не столкнуться.

Как, справишься с этим?

— Ага.

— Ладно. Единственный случай попрактиковаться у тебя будет во время этой чертовой генеральной репетиции, так что не напортачь. Испортишь мой танец, и я так испорчу тебе жизнь, что просыпаться и засыпать ты будешь, кляня судьбу.

— О, этот корабль давно уже вышел из гавани.

— Хотел бы я знать, что все это значит.

— Нет, ты этого не хочешь.

— Ладно. Давай пройдемся от и до. Я пою, начинаю там, где начинаешь ты. Раз, два, раз — два — три, и — и девять мулов, не забыть о том…

И мы прошлись от и до, и мне даже было не слишком неловко, пожалуй.

Но я все равно не мог не думать, что из всех дурацких вещей, которые мне приходилось делать, чтобы продолжать оставаться в живых, маршировать по сцене в ритм — пожалуй, где — то в начале списка.

Я устал, так что отправился спать — и, не знаю уж, в силу каких причин, но спал хорошо.