Ленинград-34

Глава 7

Москва, Кремль, кабинет Сталина.

2 февраля 1935 г. 18:30

Киров.

— Это становится нетерпимым, — глуховатый спокойный голос Сталина резко контрастировал со смыслом произносимого. — даже если в этом письме только десятая часть правды, мы должны заменить охрану в Кремле. Просто из предосторожности. Ты видел как себя вёл вчера на съезде Советов Авель, он открыто сопротивлялся принятию постановления о новой конституции. "Двоякие изменения" у него. Я вообще не припомню, чтобы он возражал или был в оппозиции. Значит имеет серьёзные причины. С другой стороны Петерсон, почти двадцать лет командует охраной Кремля, начальник бронепоезда Троцкого в восемнадцатом, Может не забыл ещё барина?

"Есть, конечно, причины для беспокойства".

— Заменить гарнизон — это безусловно правильно, — невольно подражаю неторопливой манере речи Сталина. — но на кого? Сейчас это "кремлёвские курсанты" — армейцы. Петерсон, хотя формально он в НКВД, на деле подчиняется ЦИК.

Сталин начал новый круг вокруг стола заседаний держа в левой короткой полусогнутой руке потухшую трубку.

"На мне репетеруют своё выступление на политбюро".

— Вот и получается, что они вдвоём, сговорившись, получают все возможности устроть переворот. — Сталин останавливается и смотрит на меня в упор. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Не будет ли опасной ситуация, когда всю власть в Кремле получит НКВД? Думаю, что будет в будущем, но не сразу. Нам сейчас надо отводить непосредственную угрозу.

"Повеселел, пошёл раскуривать трубку. Входит Молотов и бросает ревнивый взгляд на меня, но быстро справляется со своим раздражением и уже приветливо пожимает мне руку. За ним входят Ворошилов, Каганович, Орджоникидзе, Калинин, Косиор, Андреев, Микоян и четыре кандидата Жданов, Чубарь, Петровский и Рудзутак. "Наши" не сговариваясь сели по правую руку от Сталина".

"Неделю назад меня на пленуме Московского горкома избрали первым секретарём. Каганович так долго и косноязычно расписывал мои заслуги и достоинства, что я едва сумел подавить зевоту. Лазарь возглавил НКПС, остался секретарём ЦК и куратором московского метро. Вместо него председателем комиссии партийного контроля становится Ежов. Нужно подыскивать человека вторым на область и город, отдел руководящих партийных органов предлагает Хрущева, но мне этот малограмотный суетливый подхалим не понравился. Знаю, что он выдвиженец Сталина (в память о Надежде, видимо, к которой он втёрся в доверие), но душа у меня к нему не лежит. Вообще, я заметил, что Сталин везде где только можно старается продвигать русские кадры, но иногда это приводит к выбору вот таких прохвостов. Решающее слово в этом вопросе всё равно будет за мной".

"Заседание продолжается уже два часа, народ начинает подавать признаки нетерпения, хотят курить, и тут Сталин вносит вопрос о замене гарнизона Кремля и его переподчинении НКВД. Судя по реакции, это никого не волнует, даже Калинина, хотя это касается в основном его. Неожиданно взрывается Серго и начинает на грузинском что-то горячо говорить. Я много лет прожил на Кавказе и немного понимаю по-грузински. Что-то о дружбе, об обиде, короче про Авеля. Сталин сначала по-грузински в ответ, что этому лентяю больше времени на… не понял кого… останется, а затем просит говорить по-русски и ставит вопрос на голосование. Решение принято. Люди спешат к выходу, остаемся впятером, с Молотовым, и Ворошиловым. Сталин рассказывает о письме Алёши Сванидзе. Сталин с Ворошиловым и Ждановым за то, чтобы поручить расследование Ягоде, мы с Молотовым против. Сходимся на том, чтобы также подключить к расследованию Ежова и провести его как можно более тихо".

Ленинград, улица Мира 17,

КУрсы Командного Состава ПВО,

15 февраля 1935 г. 10:00

"Сегодня на утро назначено первое включение магнетрона, решили с Олей пройтись до ОКБ пешком, а то всё кабинэт, кабинэт. Боже, как мне повезло с Олей, тяжёлый груз с плеч долой! Уже первый день её появления на заводе я полностью отключился от службы. Ниже среднего роста, худенькая, короткая стрижка густых русых волос, правильные черты лица. Хороша, чертовка! В форме НКВД с пустыми петлицами (как у Ягоды на фотографиях в газетах, так что подпольная кличка ягодка прилипла сразу) вообще неотразима, умеет человек носить форму, не то что ёё непосредственный начальник. За несколько дней обошла отдел кадров, бухгалтерию, цеха, лаборатории и заводоуправление, пошушукалась с людьми и с той поры небольшой, но непересыхающий ручеёк посетителей потёк в особый отдел. Я с радостью покидаю своё место и перемещаюсь к Васе в лабораторию или в цеха, агентурная работа не любит свидетелей. Да, в лаборатории и цехах за это время была проведена большая работа, подобран сорт стекла для отводов, материал высокочастного вывода и выводов катода. Припой для анода и его крышек и множество других, казалось бы мелких, технологических хитростей без которых магнетрон никогда не заработает. Люди с огромным желанием подключались к работе, оставались сверхурочно, не прося ничего взамен. Пощелкали мне по носу не мало, но ничего я не гордый, главное дело сделали. Два дня назад проверили держит ли анод и крышки вакуум, оказалось — отлично держит. Вчера утвердил у Вологдина тему своей дипломной работы, был у него в лаборатории на Лопухинской, что находится на территории завода Электрик, забрал заказанный постоянный магнит и одолжил стеклянный ртутный выпрямитель на десять киловольт для сегодняшнего эксперимента".

— Так вот, этот Студнев — подозрительный тип. — Задумавшись, пропускаю начало олиного рассказа.

"Студнев — это же главный инженер "Светланы", по местному — технический директор. И что с ним не так? Вроде бы приличный дядька, грамотный, не читая подмахнул мне и Васе темы дипломов, пообещал всяческую поддержку. Отвечал за контракт с американской RCA на поставку оборудования по производству ламп со стальным корпусом. Сейчас идёт его наладка на первом этаже"…

— Неделю назад вернулся из САСШ, через месяц собрался ехать снова — в Чикаго. — продолжила Оля. — Начал не афишируя продавать свой дом. Всё время проводит в кампании американского инженера, ответственного за наладку оборудования. Не особенно грамотного, по отзывам наших наладчиков, на все вопросы отвечает, что всё должно соответствовать чертежу. Передвигаются на служебном автомобиле Студнева.

— Думаешь собрался уходить на запад? — Резанула неприятная мысль.

— Не исключено, — Оля начала заметно задыхаться. — как вариант, может подписать приёмку неотлаженного оборудования за взятку и свалить за границу. Ничего потом не докажешь…

"Сбавляю темп, совсем загонял девчонку, лось здоровенный, ну… вон уже показался КУКС. Да, вот это дела. Прямо с орденом на груди и магнетроном в руках мог бы загреметь в солнечный магадан".

— И что надо делать? — не могу скрыть тревогу.

— Сегодня напечатаю рапорт, подпишешь и вперёд в Большой Дом на доклад.

На вахте встречаемся с Ощепковым, только что вернувшимся из Москвы, с чемоданчиком в руках.

— Что ж ты не представляешь меня своей спутнице? Боишься конкуренции? — пытается натужно шутить Павел внезапно охрипшим голосом, обращаясь ко мне, но не сводя глаз с Оли.

"Извольте наблюдать, классический пример внезапной любви с первого взгляда".

— Какой ты мне соперник? — ещё более глупо отвечаю я и поспешно добавляю. — Павел Ощепков — начальник ОКБ. Анна Мальцева — сотрудница особого отдела.

— Очень приятно. — Моя хамская фраза — уже забытая история.

"Пока мы идём по дорожке к нашему зданию, у них завязывается непринуждённый разговор обо всём, что они видят: о снеге; чувствуют: собачьем холоде; и мечтают: чашке горячего чая. Плетусь грустно за ними. Это что, у меня сейчас уводят девушку? Внаглую, на моих глазах. Скорее всего, это олина месть за Дусю. Ну не может же быть, чтобы меня, кумира советской молодёжи, не побоюсь этих трёх слов, просто так бортанули. Невероятно…. но факт"…

"Захожу в лабораторию и обо всём забываю. Сегодня решающий эксперимент. Магнетрон, окружённый постоянным магнитом, источник постоянного тока для накала катода, высоковольтный трансформатор и двурогий ртутный высоковольтный выпрямитель, двупроводная измерительная линия, неоновая лампочка, прикрученная к длинной стеклянной трубке, метровый отрезок стальной трубы-волновода, лампа накаливания с напаянными на цоколь усами. Всё готово, вокруг собралось человек десять, весь штат ОКБ. Иду звать Павла. Ой какая милая картинка, чай пить изволят за моим столом, на меня внимания не обращают. М-да, стол девственно чист, Оля выбросила обрывки бумаги и протёрла его. Надо, кстати, не забыть вернуть на кухню судок, начальник столовой уже спрашивал. Испепеляющий взгляд не получился, но, всё равно, для них лучше чтобы эксперимент прошёл успешно".

— Пошли, всё готово. — Оставляю выражение своего негодования их предательством на потом, самого так и распирает от нетерпения включить рубильник.

— Выключить свет. — Твёрдо командую я, включаю высоковольтный источник и начинаю потихоньку реостатом добавлять ток накала.

Ваня Москвин осторожно приближает неонку на стеклянной трубке к выводу энергиии.

"Есть, загорелась. В лаборатории полумрак, неонка светит довольно ярко".

— Давай лампу накаливания. — Эмоции уже бьют через край, но решающее измерение ещё не произведено.

"В комнате раздались восторженные восклицания. Действительно, эффектное зрелище: простая лампа накаливания начинает светиться в темноте, будучи не подключённой к сети".

— Смотрите, смотрите, — Москвин рукой в перчатке демонстрируёт лампу как факир. — вольфрамовая нить светится не равномерно. Вон видны тёмные и яркие области.

"Ну на свёрнутой спиралью вольфрамовой нити длину волны не измеришь, а вот на двупроводной измерительной линии — легко. Беру стеклянную трубку с неонкой и медленно веду вдоль медных проводов. Лампа последовательно гаснет и зажигается вновь".

— Пять сантиметров. — Кто-то заглядывает из-за моей спины и видит отсчёт на линейке, положенной на столе вдоль проводов. — А почему пять? Десять же должно быть.

— А потому, что — Павел оседлал любимого конька. — волна-то, стоячая…

"Так, теперь последнее доказательство, что магнетрон генерирует сантиметровые волны: в этот волновод волны с длинной волны больше семнадцати сантиметров не войдут. Отключаю напряжение, подвожу к магнетрону волновод, снова включаю напряжение, погружаю неонку чуть внутрь трубы. Горит"!

— Ура! — народ начинает прыгать.

"Открывается дверь, появляется голова Фокина".

— А чё это вы тут делаете? В потёмках… — мы с Олей падаем.

Ленинград, Московский вокзал,

20 февраля 1935 г. 18:45.

"Стоим с Олей на перроне у мягкого вагона "Красной стрелы". Еду в Москву на награждение. Рядом снуют бородатые грузчики в длинных фартуках из грубой ткани, с медными номерными бляхами и, несмотря на мороз, в форменных железнодорожных фуражках. Нарядно одетая публика, всё-таки, составляет меньшинство, в основном видна военная форма, как на нас с Олей. Падает лёгкий снег. Стоим. Молчим. Такое в последнее время у нас случается часто. После их первой встречи с Павлом Оля сильно изменилась. Куда делась мрачная сосредоточеннось и жёсткая целеустремлённость? Вчера печатая перечень мебели и инвентаря для хозяйственного управления, она вдруг начала улыбаться, мечтательно устремив взгляд на, висящий на стене, плакат "Будь бдительным!" с сильной красной рукой, сжимающей запястье костлявой чёрной. Звонок. Жизнерадостный голос Павла просит Аню к телефону. Полуминутное молчание в трубку, затем пятиминутный лихорадочный стук печатающей машинки и появляется срочная необходимость олиного присутствия на "Светлане". Павел ещё с утра пошёл на завод Энгельса разбираться с чертежами антенны, которая со вчерашнего дня уже стояла у нас на складе. Последней каплей для меня было полное отсутствие работников на рабочих местах. Ну, правильно, кто где, а ты один за всех, дядя Лёша, в… поднимай обороноспособность страны".

"Ну один за всех это я, конечно, перебарщиваю. Со Студневым Оля конкретно, ведь, спасла мою задницу, который сейчас уже сидит на "шпалерке" и вовсю сотрудничает со следствием. Как оказалось, американец, Питер МакГи, был никаким не инженером, а коммерческим директором компании и они, действительно пытались, пользуясь "дырой" в договоре "сэкономить" для компании большие деньги на наладке и пуске в эксплуатацию поставленного оборудования. Американец срочно выехал на родину, а мы ждём приезда инженера — наладчика. Хотя, в общем-то, и не ждём, вся заводская лаборатория промышленной электроники, включая Васю, брошена в прорыв. Хорошо всё закончилось, душевно. Начальник Особого отдела похлопал меня по плечу и выпустил приказ, где объявил благодарность и премировал месячным окладом (роль Оли решили тщательно скрывать во избежании), который пошёл ей на покупки".

— Ты его любишь? — мой вопрос совпал с пронзительным свистком дежурного и хриплым голосом проводника.

— Граждане отъезжающие, прошу занять свои места.

Захожу в вагон так и не поняв, услышала ли она вопрос. Оля с явным облегчением махнула рукой и зашагала в сторону вокзала. Поезд начинает движение и вдруг резко тормозит, кто-то сорвал стоп-кран. К нашему вагону подбегают два сотрудника НКВД, один из которых быстро взбирается по ступенькам внутрь, а второй передаёт ему портфель и маленький чемодан.

— Добрый… вечер, — в купе входит запыхавшийся пассажир в форме НКВД с двумя ромбами в петлицах, сопровождаемый несущим вещи проводником. Пытаюсь подняться, но толчок вагона снова бросает меня на диван.

— Ну вот… — говорит вошедший заметно окая, хватаясь за столик, и плюхается на место напротив меня. — успел таки. Постойте-ка, а я вас знаю. Вы — Чаганов…

"Теперь я Чебурашка и каждая дворняшка при встрече… Примелькались мои кудри, однако, да и шрам на правом виске не закрывается полностью волосами. Прячу свой сарказм и делаю радостно-вопросительное лицо".

— Новак, Егор Кузмич, — протягивает руку сосед по двухместному купе. — начальник НТО (научно — технический отдел).

— Очень приятно. — Совершенно искренне радуясь, пожимаю маленькую узкую ладонь.

"Ещё бы, НТО ведает всеми уголовными картотеками, очень полезное знакомство. Когда мы с Олей первоначально прикидывали варианты наших действий в случае возникновения опасности её раскрытия, то решили, что в этом случае надёжнее всего ей быстро уволиться и начать использовать паспорт на имя Марии Мальцевой, лучше в маленьком городе, не в столицах. Исчезновение же Ани не должно быть очень подозрительным, так как в стране сейчас просходит большая миграция: из деревень в города, на стройки. Из европейской части СССР на Дальний Восток и Север. Могла выйти замуж и уехать. Родственников никого. Единственным белым пятном в наших расчётах оставалось отсутствие информации о том как сейчас работает система учёта и кодификации отпечатков пальцев. У меня, например, официально отпечатков не брали. А сейчас эта любовь может легко спутать нам все карты".

— Ну, что по маленькой, за знакомство? — Новак начинает весело копошиться в своём портфеле, выставляя на столик перед собой бутылку коньяка (армянского), лимон, сырок, колбаску и буханку ржаного хлеба.

"По маленькой, как же, свежо предание. Вот не могу я себе представить, при всем моем богатом воображении, этого в меру упитанного весельчака засовывающим пробку в чуть отпитую бутылку.

— Петрович, чайку нам организуй — кивает он проходящему мимо проводнику.

— Хорошо, — соглашаюсь я с неизбежным. — Только мне много не наливать. Не хотите же вы, Егор Кузьмич, что бы я завтра на товарища Калинина перегаром дышал.

"Мой аргумент был услышан и дальнейшее выпивание шло в пропорции 80 к 20-ти. Впрочем, моим надеждам, что выпитое поможет развязать Новаку язык, были напрасны. Лишь однажды он позволил себе коснуться работы и то косвенно, выпив за меня, за то, что спас Ленинградское ПП, называя Ленинградское Управление НКВД по старинке, от больших неприятностей. А в остальном был обычный трёп. Пробую другой подход. Мельком упоминаю, что приходится работать в одиночку, разрываюсь между двумя объектами. Не может быть, чтобы у Новака всё было хорошо со штатами".

— И не говори, — мрачно кивает Егор Кузьмич. — только начали по РКМ (милиция) переход на германскую систему классификации отпечатков пальцев, а это — больше ста тысяч карточек: открой каждую, найди характерные признаки (петли, там, дуги), и переквалифицируй по новому, как новая напасть — забирают пять лучших сотрудников в Центральный аппарат. Будут создавать центральную картотеку, а план — перейти на новую классификацию до первого января 1936 года никто мне не отменял.

"Понятно, затруднительно сейчас будет вести поиск в картотеке уменьшенным количеством людей, проверяя сначала по старой классификации, а затем по новой на местах и в центре. По крайней мере до 36-го года. Что ж теперь следуя заветам Штирлица надо грамотно выйти из разговора".

— За нас, чекистов! — Произношу заключительный тост. По части произнесения тостов у меня не очень, а вот голова начинает ощутимо побаливать.

Москва, Красная площадь,

21 февраля 1935 г. 11:00.

"Давненько я не бывал на Красной площади. Лет, примерно, около ста, если считать подряд. А вот когда я был здесь первый раз помню точно — первого июля шестьдеся седьмого во время школьной экскурсии в Москву. Как сейчас помню, мы шли из музея Ленина мимо исторического музея к Мавзолею и подняв головы любовались рубиновыми звёздами на башнях Кремля. Стоп! А это что такое? Белые в городе? На Спасской башне на шпиле, отчетливо виден двуглавый орёл. Лопни мои глаза! Останавливаюсь от удивления. Куранты начали отбивать одиннадцать ударов. Бросаюсь бегом к небольшой человек в двадцать группе военных у Спасских ворот. Это, конечно, я переоценил скорость движения московского трамвая, а до открытия первой ветки метро ещё полгода"…

— Товарищ Чаганов, — от группы отделяется сотрудник НКВД и укорирезненно смотрит на меня, стоящие рядом посмеиваются. — ну что же вы, мы опаздываем. Давайте документы. Оружие есть?

— Нет.

"Сотрудник намётанным взглядом бегло осматривает мою фигуру с гловы до ног и делает знак напарнику. Военные по одному начинают подходить к окошку комендатуры и получать пропуска. Доходит очередь до меня, сдаю на хранение заимствованный у Паши чемоданчик и получаю пропуск. От башни поворачиваем направо и идём по дорожке вдоль Кремлёвской стены разобравшись по двое (сопровождающие в голове и хвосте колонны) и выходим к главному входу Сенатского дворца. Это нас в Екатерининский зал ведут, ну, правильно, это ж бывший Свердловский — место награждений. Справа от входа импровизированный гардероб, двое сотрудников принимают шинели. Странно, в основном синие петлицы, похоже кавалеристов награждают. Так же парами поднимаемся по великолепной белого мрамора лестнице, освещенной двумя большими в человеческий рост торшерами, и попадаем в круглый, очень светлый (десятки огромных окон, разделённых двадцатиметровыми колоннами, которые подпирают изящный купол). Но нам не сюда, движемся дальше. Через один из боковых выходов попадаем в застеклённую галерею, соединяющую вершину сенатского треугольника Екатерининский зал с его основанием. Народ с интересом рассматривает и шумно обсуждает внутренний дворик дворца — деревья, дорожки скамейки. Поворачиваем налево и идём по длинному коридору. Гомон стихает, таблички с именами владельцев кабинетов по сторонам коридора дисциплинируют. Минуем кабинет Молотова и останавливаемся у кабинета Калинина. С противоположной стороны коридора по зелёной ковровой дорожке к нам пружинистой походкой подходит Будённый в сопровождении неизвестного мне комдива. Громкие возгласы красных командиров гулко разносятся под сводчатым потолком".

— Товарищи, просьба соблюдать тишину, — из приёмной Калинина появляется недовольная физиономия. — идёт заседание президиума ЦИК СССР.

— Заходим, товарищи. — Следует новая вводная.

"Ведомые товарищем Будённым выполняем последний по времени приказ. Да, для такого кабинета нас здесь чересчур много".

Половину кабинета (примерно двенацать на восемь метров) занимает большой стол для заседаний, за которым сидят два десятка человек — членов президиума Центрального Исполнительного Комитета СССР. За стоящим перпендикулярно письменным сидит Михаил Иванович Калинин и приветливо машет входящим, чтобы проходили внутрь.

"Из находящихся в кабинете помимо Калинина узнаю только Кирова, Берию и Ворошилова. Киров, сидящий справа от Калинина, подзывает меня к себе, я с трудом протискиваюсь и встаю сзади между ним и Берией. Сразу становится душно от жарко натопленной печки и почти полусотни посетителей кабинета. Секретари бросаются открывать форточки. Как-то не так я себе представлял церемонию награждения… Но ничего, так даже лучше, по домашнему".

— Товарищи, — Калинин поднимается из-за стола. — сегодня мы награждаем бойцов и командиров Первой Конной Армии. Пятнадцать лет назад в самый тяжёлый момент гражданской войны…

"Хорошо говорит Михаил Иванович, проникновенно. Многие краскомы расчувствовались, украдкой смахивают слезу… А война между группировками Ворошилова и Тухачевского, похоже, идёт по всем фронтам. "Конники" пока побеждают по наградам, "заговорщики" — по должностям (ключевые военные округа за ними). Да, не лёгкий выбор предстоит вскоре Сталину. Кого бы я сам предпочёл: верного или умного? Хотя, нет ну какой Ворошилов верный? Кто пошёл в услужение Хрущёву в обмен на высокий пост? А Тухачевский, ну какой он умный? Вместе с Уборевичем почти десять лет заказывали учёным и промышленности вооружения для армии. А в 38-ом вдруг выяснилось, что всё созданное (пушки Курчевского, радиоуправляемые самолёты и танки Бекаури, полигональные снаряды и многое другое) никуда не годится и пришлось Сталину впрягаться в это дело, работать с конструкторами самолётов, двигателей, танков, пушек, чтобы поспеть к грядущей войне. Так что выбор будет другим: приспособленец против самовлюблённого амбициозного глупца. Кстати, а почему Сталина нет, он ведь тоже член президиума. Не хочет в этом участвовать"?

Началось награждение. Первые три ордена Ленина — дивизиям, входящим в коннармию, следующие три — Ворошилову, Будённому и Щаденко (тот самый комдив). Фотокорреспондент, из-за отсутствия места, вынужден фотографировать из-за спины Калинина время от времени дёргаясь при случайном прикосновении к горячей печи, выложенной белой фигурной плиткой.

"Дальше пошли награждённые орденом Красной Звезды и почётными грамотами ЦИКа. От всех награждённых выступил комдив четвёртой кавалерийской дивизии, очень коротко и толково. Конноармейцы быстро покидают кабинет, так что моё награждение происходит почти камерно: президиум ЦИК и я. Коротко благодарю партию и правительство за награду, по недоумённым лицам нескольких, очнувнувшихся от дрёмы из-за недостатка кислорода, членов президиума начинаю подозревать, что, может быть, надо было поставить на первое место правительство.

Попадаю в объятия Кирова, силён однако… Берия пожимает руку".

С орденом в коробочке стою в коридоре и оглядываюсь по сторонам. Моя группа исчезла, забыв меня. Вдали показалась какая-то новая колонна награждаемых, судя по лицам и одежде из средней Азии. Вдруг кто-то хлопает меня по плечу.

— Здорово, Алексей. — секретарь Кирова Свешников держит в руке мой чемоданчик с нарисованной краской красной звездой. — Идём, буду тебя устраивать.

— Николай, — пытаюсь отобрать у него свой чемодан. — мне бы в город надо часа на три.

— Это даже лучше, — уклоняется от меня Свешников. — товарищ Киров занят до шести. Ну, пошли вызволять твою шинель…

Москва, Красноказарменная улица, 12,

Всесоюзный электротехнический институт,

21 февраля 1935 г. 14:00.

"Зря я, всё-таки, отказался от машины, которую предложил Николай. До Лефортово на машине, да по пустой дороге, минут двадцать. А так угробил почти два часа на 29-ом трамвае, конспиратор хренов. То ли дело у нас, в Ленинграде — вагоны полупустые, дорого. В Москве же народ, похоже, денег не считает, в вагон не зайти — не выйти, в пору по старой привычке — ехать на подножке. Сейчас, впрочем, это как то не солидно. Да, не плохую основу для будущей карьеры успел я заложить за неполных три месяца. Чаганов, если дураком не окажется, сможет после моего ухода большим человеком стать. Ну а мне здесь осталось не так уж много дел.

Первое — это, конечно, рабочий макет сантиметрового локатора. Пока испытан только магнетрон, да и то в непрерывном режиме. Модулятор, формирователь высоковольтных импульсов, ещё не готов. Он полностью на совести Павла, это его епархия — чисто пассивная схема, надо лишь точно рассчитать параметры катушек и сердечников. На мне — приёмник. Две недели назад на фарфоровом заводе имени Ломоносова получил заказанные полуметровые дюймовые кварцевые трубки для вытягивания вакуумом кремниевых стержней из расплава. Футуристического вида, надо сказать, получается агрегат. Стоит у меня на столе в кабинете на "Светлане". Однажды Оля, проводя беседу со своим агентом сказала, что это — полиграф, детектор лжи. Теперь посетители боязливо косятся на него при входе, а сам агрегат получил имя — Шариков.

Второе — продолжить обход прогрессоров. Вот один из них и должен находиться за этими дверьми с табличкой "Лаборатория. В.И.Архангельский"".

— Здравствуйте, я ищу Вячеслава Ивановича. — оглядываю просторную комнату с длинными рабочими столами, заставленными измерительными приборами. У стен — ряд шкафов со стеклянными дверьми, забитых папками и книгами. За столом в углу сидит девица в белом халате лет двадцати и читает книгу.

— Кхм, — вежливо пытаюсь напомнить о себе после небольшой паузы.

— Товарища Архангельского сегодня не будет, — заученно начинает тараторить девица не отрывая глаз от книги. — он в радиоузле наркомата связи. Улица 25-го Октября, дом 7.

"Чёрт, это ж Никольская, рядом с ГУМом, сегодня только мимо проходил. Зря, значит, промотался. Ну, делать нечего, всё равно назад возвращаться. Ненавижу московский трамвай".

"Полученные направленной кристализацией кремниевые стержни надо затем распилить на пластины примерно двухмиллиметровой толщины стальным полотном в струе суспензии образива (нужен станок с возможностью возвратно — поступательного движения), отшлифовать, и протравить. И в итоге получится поликристаллическая, не ориентированная по осям, плохо очищенная кремниевая заготовка, пригодная только для изготовления точечно — контактного диода, параметры которого будут плясать как хотят. Но для начала мне пойдёт и такой. Нужен станок, но начинать, конечно, надо с поиска человека — ювелира или оптика. Займусь первым делом по возвращении".

Спрыгиваю на ходу с опостылевшего трамвая на площади Дзержинского, с удивлением обнаруживаю на месте будущего памятника Железному Феликсу, засыпаный снегом фонтан, и сворачиваю на Никольскую. Начало смеркаться, повалил снег, и я с удовольствием бегу по узкой улице не обращая внимания на удивлённые взгляды прохожих.

— Поднимайтесь на второй этаж и направо по коридору до конца, там увидите. — Молодой вахтёр на входе в наркомат связи с радостью откликнулся на мой нетерпеливый вопрос.

"Вижу…, правда с трудом…. конец коридора купается в клубах дыма, который почти скрывает горящую на дверью табличку "Эфир". С претензией на стиль одетая публика мужского и женского пола манерно курит сигареты. Из-за двери доносится какие-то заунывные завывания. Невольно морщусь от едкого дыма. Стоящий рядом маленький человек с пышной кудрявой шевелюрой, переводящий безумный взгляд с одного курильщика на другого, ища у них поддержки своего восторга проиходящим за дверью, наткнулся этим взглядом на меня и, видимо, по своему истолковал моё недовольство".

— Да как вы можете, — его трагический шёпот заставил обернуться на меня всю тусовку. — это Лиля Брик читает стихи Маяковского!

С десяток неприязненных взглядов принялись исследовать меня с головы до ног, не решаясь, однако, на прямую конфронтацию. Форма НКВД на деятелей культуры в то время, видимо, действовала успокаивающе. Табличка "Эфир" гаснет и в открывшуюся дверь выходит женщина лет сорока в зелёном платье с зелёным лицом и царственной походкой, обмахиваясь зелёным веером, проходит в комнату напротив, а кинувшаяся вслед за ней девушка-ассистент, единственная из толпы, кто смотрела на меня с симпатией, поспешно закрывает за ними дверь.

— А почему у неё лицо зелёное? — невольно вырывается у меня. Этот мой простой вопрос вызывает такое осуждение, молчаливое впрочем, что в следующее мгновение вокруг меня образовался вакуум, как в лампе, причём электроны повернулись ко мне спинами.

"Пользуясь открывшейся свободой перемещения, делаю шаг внутрь эфирной и оглядываюсь. Небольшая комната, пять на пять, со стоящим в центре стулом, на который нацелен большой объектив. За объективом располагается металический круг на оси со множеством мелких отверстий, за кругом крупная электронная лампа с плоской вершиной… Понятно, видеокамера с механической развёрткой…

Над камерой висит светоотражающий экран, направленный на стул, а сверху нависает кирпич микрофона. Комната ярко освещена большим количеством ламп накаливания. А здесь, похоже, полноценная телевизионная студия. Подхожу к оператору, сматывающему кабель".

— Здравствуйте, мне нужен товарищ Архангельский. — Обращаюсь к оператору, косясь на мужчину лет сорока в элегантном чёрном костюме, белой сорочке и голубом галстуке, вальяжно развалившемся в кресле позади камеры и томно прикрывшем глаза.

— Я — Архангельский. — отвечает оператор с интересом взглянув на меня и, видимо, узнав.

— А я — Чаганов, у меня к вам очень важный разговор. — негромко говорю я, прикладывая указательный палец к губам, мол, молчи, и начинаю быстро снимать шинель, жара в комнате стояла страшная.

— Хорошо, у меня только здесь работы минут на десять… — хитро подмигивает он.

— Товарищ Чаганов, — в комнату вплывает Лиля Брик с вымытым лицом в сопровождении облака электронов, сменивших спин. — очень приятно познакомиться. Машенька сказала, что вы заинтересовались моим выступлением в эфире.

У ассистентки вытянулось лицо. Публика одобрительно заурчала. Лиля Брик неопределёно протягивает руку, оставляя за мной выбор пожать или поцеловать.

Неловко пожимаю. Моя ладонь застревает в цепких лилиных.

— Как приятно, что молодые люди из органов неравнодушны к настоящему искусству, — продолжает Брик не давая вставить и слово. — Вы знакомы с Яшенькой Аграновым? Это мой интимный друг.

"Интимный? Это как же, извиняюсь, понимать. Близкий"?

— Вы слыхали? Я скоро уезжаю в Ленинград. — электроны разочарованно заныли. — Да-да, мой муж комкор Примаков получил там высокий пост и на днях мы с Женечкой Соколовой перезжаем. Вы ведь, кажется, тоже из Ленинграда? Мы будем жить на Рылеева, 11. Заходите на огонёк.

Большие, чуть на выкате, карие глаза испытывающе смотрят на меня, а её руки ласково поглаживают мою ладонь.

"Это они что, втроём собираются жить? Высокие отношения… Откровенно клеит, но мне, почему то, Машенька больше нравится. Бросаю взгляд на мгновенно вспыхнувшую ассистентку".

— Ося, мы уходим, — перехватив мой взгляд, светская львица командует отбой. Щёголь, заснувший в кресле с открытым ртом, от неожиданности лязгает зубами.

"Хорошо поговорили".

Процессия потянулась к выходу. Архангельский выключает свет.

— А почему у неё лицо было зелёное? — повторяю вопрос.

— Да, понимаешь, фотокатод в передатчике имеет максимальную чувствительность в зелёном, а на красный почти не реагирует. — Вячеслав Иванович приглашает жестом в подсобку. — Аппаратура старая, 32-го года.

В длинной узкой комнате, плотно набитой оборудованием, нашлись также два стула, маленький столик и учебная доска на стене с мелом и тряпкой.

— Вот на эту тему я и хотел поговорить. — оседлал я один из стульев. — Как мы знаем, вы также занимаетесь приборами ночного видения.

— Есть такое дело. — Архангельский опускается на второй стул, предчувствуя серьёзный разговор.

— Мы — это секретная группа в НКВД, — напускаю я таинственности. — которая отслеживает у нас и за кордоном важные открытия или приборы, которые могут быть использованы для военных нужд. Вы ведь заметили, что зарубежные публикации по вашей тематике в последнее время прекратились?

Вячеслав Иванович согласно кивает головой.

— То, что я вам сейчас расскажу, — подкрепляю слова взглядом в упор. — тоже не для печати. Сведения добыты оперативным путём и вы никогда не должны упоминать об этом. Даже в разговоре с сотрудником НКВД. Эта информация только для вас.

"Начинаю перечислять недостатки существующих (нулевого поколения) фотокатодов и общей конструкции пнв, интерес в глазах Архангельского нарастает. Рисую силовые линии электрического поля в нулёвке и с использованием электростатической линзы, вижу его разочарование, ну, конечно, это же так просто, а я не догадался. Когда же перехожу к составу и процентному содержанию компонентов фотокатода S-20, Вячеслав Иванович замирает боясь пропустить хоть слово. Бросается ко мне обнимает, благодарит. Сразу поверил в мои слова. А чего меня благодарить, он бы сам к этому пришёл позже. Позже… А нам надо сейчас".

— Сколько уже времени? — часов у меня нет, не накопил ещё.

— Без пяти шесть. — Архангельский машинально отвечает, не отрывая глаз от доски.

— Чёрт, меня ж Киров ждёт. — Хватаю шинель и фуражку. — И последнее, для увеличения чувствительности можно попробовать каскадирование — паровозиком.