Глава сорок восьмая: Кочевники

В Армелоне царила паника. После того как разведчики донесли о приближении воинственных кочевых племен и глашатай призвал готовиться к обороне, жители словно сошли с ума. Кто-то бегал по улицам, простирая руки к небу и призывая богов к ответу за такое преступление. Кто-то паковал вещи в надежде покинуть город до того, как его окружат враги. Кто-то судорожно искал места, где можно было бы спрятаться и переждать самые страшные события. Лишь немногие смогли сохранить хладнокровие и попытаться организовать хоть какую-то оборону.

Слишком давно Армелон жил в мире и спокойствии. Подобраться к нему было непросто: с одной стороны бурное море, с другой — глухой, почти непроходимый лес. Сзади — неприступные горы. Армелон был одним из последних в череде северных городов на пути возможных завоевателей, и те редко добирались до него, предпочитая атаки на менее укрепленные поселения.

Тила в прошлом году участвовал в битве с кочевниками за Белтон-хаус. Предупрежденные появлением серебристых волков, которые всегда сопровождали воинствующие племена и чьими жертвами стали Арианины родители, белтонцы успели собрать армию и дать захватчикам бой, изрядно их потрепав и вынудив отступить. Никто и подумать не мог, что следующей целью кочевников станет Армелон. А те дождались, покуда Северное море покроют льды, и прошли этой дорогой, оставшись незамеченными под покровом бушевавшей несколько дней бури.

Они подобрались слишком близко, чтобы армелонцы могли рассчитывать на своевременную помощь от братских городов. Градоначальник разослал гонцов с сообщением о своей беде, но Тила понимал, что рассчитывать стоит только на свои силы. Приближалась ночь, и тогда кочевники нанесут удар. Это была их излюбленная тактика: обложить город со всех сторон и спокойно завалиться спать, набираясь сил, тогда как напуганные осажденные измучаются неизвестностью и постоянным ожиданием нападения, примут бой ослабленными и к третьим петухам сдадутся почти без сопротивления. Был, конечно, риск, что городская стража использует эти часы на укрепление своих позиций, но в случае с Армелоном об этом не стоило беспокоиться. Почти полвека благоденствия сыграло злую шутку и с его оборонительной способностью. Стены обветшали, орудия проржавели, караульные башни давно использовались по непрямому назначению. Но все эти проблемы можно было решить, если бы в городе нашлось достаточное количество обученных, знающих свое дело солдат, а не торгашей, бряцавших оружием лишь на ярмарках. Истинных воинов — таких, как Хедин, с которого Тила всю жизнь брал пример. Хедин нашел бы способ объединить армелонцев, зажечь их единой идеей, объяснить каждому его задачу, исходя из общей стратегии. И заставить поверить в победу.

Тиле такое было не под силу. Не хватало ни опыта, ни авторитета. Он, конечно, участвовал в настоящих боях, в том числе помогал отстоять Белтон-хаус, но никогда не командовал целой армией. А в Армелоне его и вовсе слушать никто не станет: не заслужил еще доверия. И даже полная свобода действий, полученная от отца, нисколько не упрощала его задачу. Тила умел управлять своим отрядом, он не сомневался в ребятах, их смелости и преданности. Но одному отряду город не защитить, пусть даже число осаждавших не выглядело катастрофическим, — тут нужны усилия всех армелонцев. И грамотный, уверенный в себе командир.

Тила сжал зубы, раздражаясь на себя за растерянность.

Он знал, как выстроить оборону, сколько людей направить на каждую из позиций, где установить орудия и когда ими воспользоваться. Оставалось только сделать решительный шаг и взять на себя ответственность. За жизни тысяч армелонцев. За жизни женщин и невинных детей. За жизни близких и родных. За жизнь Ильги…

Она налетела как вихрь, вцепилась ему в плечи, заглянула в глаза.

— Меня Эйнард всего на пару минут отпустил, — задыхаясь от быстрого бега, выговорила Ильга. — Мы госпиталь походный готовим. Но я не могла… Можешь смеяться! Но когда, если не сейчас?!..

Она нырнула рукой в складки юбки и вытащила оттуда маленький кожаный мешочек. А потом протянула его Тиле с такой решительностью, словно он собирался отбиваться от ее подарка.

— Оберег? — не веря своим глазам, выдохнул Тила. Ильга кивнула и зажмурилась.

— Даже если у тебя десяток таких… — чуть дрогнувшим голосом заявила она. — Мой все равно будет лучшей защитой! Потому что я… так давно и сильно…

Тила шагнул вперед и, совершенно по-медвежьи сжав Ильгу в объятиях, поцеловал жаркие девичьи губы. А потом еще и еще раз, чувствуя, что пропадает, что забывает обо всем на свете и не желает останавливаться.

Значит, Беанна не лгала? Значит, он действительно дорог Ильге, если она не пожалела для него оберег? Значит… она все-таки его любит?..

— А как же Айлин? — глядя в раскрасневшееся и совершенно преобразившееся лицо, спросил Тила, как будто именно это сейчас было самым важным. — Или тебе все равно?

Но Ильга качнула головой.

— Я поняла, что это не ты, — искренне отозвалась она. — Ты не мог.

Тила улыбнулся, чувствуя, как заполняет душу радость, пробуждая уверенность и даря надежду на будущее. Он должен был защитить Ильгу. И больше ни секунды не сомневался в том, что следует делать.

Тила разжал ее пальцы, вынимая из них защитный оберег.

— Я возьму, — негромко проговорил он. — Пока ты не передумала и не нашла более достойную кандидатуру.

Ильга изумленно хлопнула ресницами.

— Дурачок… — только и пробормотала она…


…Армелон встретил врага во всеоружии. Тила совершил настоящее чудо, сумев в короткое время организовать достойную линию обороны. Самым сложным оказалось изгнать из сердец армелонцев панику, но Тила справился и с этим, напомнив о подвигах предков, о текшей в их жилах крови истинных храбрецов, о зверствах кочевников, творимых ими в захваченных городах. Он сам поражался вдруг открывшемуся у него дару красноречия, но использовал его в полной мере. И к темноте заручился поддержкой большей части мужского населения Армелона. К ним примкнули незамужние девицы, выразившие готовность бинтовать раненых и доставлять их в госпиталь. Их Тила ободрил благодарным словом и отправил к Эйнарду. Мужчин же разбил на группы, дав каждой свое задание и поставив ответственного за ее выполнение.

Весь вечер под стенами Армелона кипела работа: укреплялись камни, замазывались трещины, возводились дополнительные сооружения. Оружие было вычищено, установлено в отряженных для этого Тилой местах и наведено на противника. Воины облачились в доспехи и заняли свои позиции. Тила в последний раз обошел защитные редуты, отдавая приказания, и замер на передовой позиции, напряженно вглядываясь вдаль. Разведчики донесли, что кочевников лишь несколько сотен, и сил у армелонцев под защитой городских стен должно было хватить для отражения первой атаки. Но что-то не давало Тиле покоя. Занятый подготовкой к обороне, он не обращал внимания на подтачивающее чувство тревоги, а сейчас, в эту минуту вынужденного простоя, вдруг понял причину.

Кочевники делились на группы в зависимости от масти лошадей: серый отряд, вороной, гнедой… К нападению обычно готовилась армия из нескольких отрядов. А лошади расположившихся у ворот Армелона захватчиков были сплошь пегой масти.

Тила в ужасе огляделся по сторонам. Из окружающего город леса подтягивались все новые кочевники, освещая путь факелами и разрежая мертвую тишину тяжелым дыханием коней…


* * *

Известие о готовящемся нападении застало Ариану в госпитале. Эйнард не скрывал своих чувств, уверенный в том, что она его не слышит, но он заблуждался. Ариана слышала все до последнего слова: и свой диагноз, и просьбы о возвращении Беанны, и нежные признания Лила, и всей душой хотела ответить на них, успокоить, рассказать об ответных чувствах. Но чересчур глубоко сидело это желание, словно в каменном мешке, прикрытом стопудовой глыбой, и не под силу ему было выбраться наружу — лишь порхать пойманной бабочкой, не дающей уснуть последней надежде.

Слишком сильно Ариана испугалась. Страх накрыл с головой, рисуя картины последних минут жизни родителей и — наперед — неминуемой гибели Лила. Разве под силу невооруженному человеку одолеть сразу трех волков? Пусть даже Лил обладал большей силой, чем можно было в нем заподозрить, и пусть, скорее всего, не впервые сталкивался с хищниками, Ариана не верила, что в этот раз ему удастся одержать победу. Слишком быстро отчаялась, поддалась боли, пустила ужас в сердце, взмолилась о пощаде — и тут же поплатилась. Словно пелена вдруг опустилась на глаза, и в голове зашумело, а потом стало тихо и как-то пусто, и битву она стала видеть в каком-то замедленном ритме, и ничего уже не чувствовала, ни когда волки бросались на Лила, ни когда он избавился от них.

Боги захлопнули ловушку, поймав в нее Ариану. И выпускать больше не собирались. Она сама позволила им так с собой поступить, усомнившись в их милости и в способностях своего лучшего друга. Они запрятали ее душу так глубоко, что даже Лил не смог освободить ее ни своими поцелуями, ни совершенно необыкновенными, неслыханными ранее словами. И Ариане было больно от того, что она не может ответить ему, избавить от страданий, снять чужую вину. Боги придумали знатное наказание, сводящее с ума даже в привычном коконе. Но Ариана знала, что заслужила его. А потому подчинилась, выбирая сполна.

Однако, узнав об угрозе в городе, бездействовать она не смогла. В голове что-то прояснилось, совершенно четко обозначив, как поступить. Ариана умела обращаться с оружием, а значит, должна была встать на защиту Армелона. А там будь что будет.

Никем не замеченная, она покинула госпиталь и отправилась домой. Там переоделась в мужской костюм, опробовала отцовский меч, вспоминая почти стершиеся из памяти движения, выпустила из лука пару стрел, выправляя прицел; и ни одной струны не шевельнулась в ее душе: ни ностальгии, ни удовлетворения, ни страха.

Совершенно бесстрастно Ариана резанула мечом по волосам, расставаясь с любимой косой. Та упала к ногам, но Ариана даже не взглянула на нее. Натянула на остриженную голову капюшон, пристегнула оружие и вышла за двери — туда, к стенам, в средоточие общей ответственности.

Ее отрядили к западной башне на подмогу лучникам. Никто не спросил, как зовут и откуда она взялась: в эти тяжелые часы любая помощь была на вес золота. И вот Ариана уже стояла на городской стене, среди других армелонцев, и сжимала в руках оружие, напряженно вглядываясь в горящие костры кочевников. Страха не было: вероятно, потому, что Ариана отлично понимала, сколь неравны силы двух сторон. Огней становилось все больше: они подтягивались от леса, окружая Армелон, чтобы ударить в отведенный час. Соседи Арианы негромко переговаривались: совсем юные, не видевшие жизни подростки хвалились своим мастерством и обещали задать трепку осаждавшим; молодые воины прикидывали варианты развития боя и обсуждали выбранную главнокомандующим стратегию; зрелые солдаты удрученно качали головами и многозначительно молчали, не желая заранее обрекать защитников на поражение. Никто не знал, на чьей стороне окажутся боги: они не особо жаловали кочевников с их жестокостью и вероломством. Но и армелонцев любить у них не было повода: здесь давно не чтили богов, как они того заслуживали, обращаясь лишь в случае крайней нужды за помощью, а потому и рассчитывать следовало лишь на собственные силы. Да только был ли шанс устоять у пары тысяч плохо обученных армелонцев против боевой машины с именем «кочевники»? Тех готовили к войне с детства, обучая сражаться в отряде, где все за одного, и стоило пасть первому, как на его место становился другой — столь же умелый и бесстрашный. Когда-то и армелонцы были такими, и Хедин прошел эту школу, потому и считался выдающимся воином. А сейчас вся надежда оставалась на Тилу. Если он сдюжит, сдержит первый натиск, отбросит врага и удержит городские ворота закрытыми до прихода Объединенной армии, у них будет шанс на победу. Об ином раскладе не хотелось даже думать; впрочем, и времени на мысли уже почти не оставалось.

Пробудились петухи, затрубил тревожно рог, лучники подняли оружие, и в ту же секунду стены сотряслись от каменных снарядов кочевников. В ответ засвистели стрелы, заскрипели катапульты, швыряя точно такие же глыбы в нападавших. Послышался треск орудий после прицельного попадания, ржание опрокинутых лошадей, но через пару минут новый залп проверил стены на прочность.

Раздались крики раненых — тех, кого задело осколками, но Ариана не испытала ни паники, ни жалости. Только продолжала методично опустошать колчан, целясь в незащищенные места врагов, не подпуская их слишком близко к Армелону.

Залп следовал за залпом. То с одной, то с другой стороны огромные камни крушили стены, мяли лошадей, увечили, убивали людей. Ариане было все равно. Ничто не имело значения, кроме полученного задания.

Факелы приближались к армелонским границам, окружали, сжимали кольцо, а из леса тянулись все новые, и не было им ни конца ни края. Запаздывающая заря не позволяла точно прицеливаться, а стрелы подходили к концу, и вот уже кочевники добрались до городских ворот, стараясь взять их на таран, а Тила лихорадочно перестраивал войска, бросая самых сильных армелонцев на встречу врага лицом к лицу.

Стальные крюки вонзились в крепостные стены, и самые дерзкие кочевники поползли по веревкам вверх. Ариана прицельно сняла одного, другого, потянулась за следующей стрелой, но в этот момент караульная башня покачнулась от очередного попавшего в нее снаряда и рухнула прямо на лучников, погребая под собой и молодых, и старых. Ариана попыталась увернуться, удержать равновесие, но каменная кладка под ее ногами посыпалась, и сама она, сорвавшись вниз, раздирая плоть, ударилась о стылую землю. Невыносимая боль пронзила бок, не давая вздохнуть, лишая сознания при любом движении, и Ариана не знала, сколько времени ей потребовалось, чтобы овладеть собой. Когда поднялась наконец на ноги, вокруг кипел бой, слышались ругательства на непонятном языке, звон мечей, стоны раненых. И вдруг на мгновение все стихло.

А потом растеклось общим возгласом ужаса.

Над городом пронеслась драконья тень…


* * *

Лил расставил ноги и закрыл глаза, впуская дракона. Ничего другого он придумать так и не смог.

Почти забытые ощущения мощи, свободы, вседозволенности проникали в душу, проходили волнами по телу, заставляя его гореть огнем, но не причиняя боли. Драконья ипостась брала верх, формируя крылья, отращивая хвост, покрывая чешуей. Сердце колотилось все медленнее, подстраиваясь под увеличившиеся размеры, а в голове была только Ариана: пусть Лилу никогда больше не суждено прикоснуться к ней, сказать о своей любви, услышать в ответ о ее чувствах к нему, он сделает все, чтобы ее защитить. Как поклялся в детстве. И ради чего отказался от собственного счастья.

О какой угрозе говорила ведунья, Лил понял еще за несколько миль до Армелона, увидев вытоптанный снег и различив великое множество отпечатков человеческих и лошадиных ног. Когда он добрался до поля боя, в городских стенах зияли прорешины, ворота держались из последних сил, три из четырех караульных башен разрушены, а кочевники темными реками опоясывали Армелон, втекая внутрь и грозясь затопить его своим бесчисленным количеством. У защитников не было даже призрачных шансов победить. Без какого-то чуда вряд ли кто-либо из них доживет до рассвета. Времени сомневаться у Лила не было. Только сжать в кулаке оберег и вознести мольбы Создателям, чтобы сохранили ему разум и позволили спасти Ариану.

Ух!

Нынешние размеры просто впечатляли: своей тенью Лил теперь мог накрыть немалую часть Армелона. В душе резко забилось предательское желание наплевать на проблемы города, взмыть ввысь, расправить крылья, глотнуть морозного воздуха и забыться в радости единения с родной стихией. Но крохотный мешочек, почти неощутимый в когтистой лапе, напомнил о долге и о единственном человеке, который его не боялся.

Отсутствие практики давало о себе знать, и пришлось потратить несколько лишних минут, чтобы снова научиться управлять драконьим телом. Лил вспоминал, как рулить хвостом, как держаться в воздухе, как изрыгать пламя, и вот, овладев наконец собой, ринулся в бой.

Он с ходу смял восточный фланг не ожидавших нападения сзади кочевников, внеся в их до этого стройные ряды сумятицу. Потом бросился к центровым отрядам, штурмующим городские ворота. Опалил передние ряды, прочерчивая огненную линию, через которую невозможно было пробраться, и следом залил пламенем главный наступательный фронт.

Кочевники бросились врассыпную: с драконом им сталкиваться еще не приходилось. А поскольку Лил видел в темноте значительно лучше любого человека, то имел явное преимущество и в этом.

Но, подпалив кочевничье хозяйство, он тем самым дал остальным отрядам возможность разглядеть себя в свете отблесков огня и немедленно перестроить линию атаки.

Теперь катапульты повернулись против Лила. Стрелы и копья его броне были не страшны, но огромные камни, попадая в цель, безжалостно калечили драконье тело. Лил не уворачивался, не тратя время на самозащиту, бросаясь в самое пекло, круша, сжигая, вспахивая снег когтями и расшвыривая попадающихся на пути врагов.

И все же боль брала свое. Лил почти не терял силы, но в голове просыпалась невиданная ранее ненависть. Люди причиняли ему вред, люди боялись его и пытались уничтожить, и Лил воспылал зеркальным желанием. Вспомнил свое настоящее имя, данное при рождении. Его звали Вилхе — «сильная воля», и Лил с какой-то насмешкой сбросил с себя кличку, данную людьми. Он презирал их законы! Испокон веков люди преследовали драконов, издевались над ними, убивали, заманивая в мерзкие ловушки. Вилхе потерял мать, погибшую в человеческой яме. А сколько его соплеменников пострадали от людской жестокости. Не было ни одной драконьей семьи, избежавшей страданий по их вине. И Вилхе наконец не только понял, но и почувствовал кровную ненависть. Она бурлила в жилах, заполняя сердце, затмевая разум, и Вилхе раз за разом бросался на это отвратительное человеческое племя, не думая, что может погибнуть, и желая только избавить мир от дряни.

Вскоре последние противники, кому посчастливилось уцелеть, побросали оружие и ринулись в спасительный лес. Вилхе не стал их преследовать — к чему, когда в его распоряжении был целый город? Там явно есть, чем поживиться. Так пусть запомнят его надолго. Даже если эта битва станет последней в его жизни.

Вилхе взмыл ввысь, дыша полной грудью, как давно мечтал. Вот оно счастье — это пьянящее чувство свободы, когда весь мир у твоих ног! И нет в душе ни страха, ни жалости, лишь предвкушение нового удара.

Вилхе сложил крылья и камнем ринулся вниз, готовя огненный водопад в подарок жителям.

И вдруг — словно молнией в заполненном ненавистью мозгу — прозвучали три звонкие буквы. Лил… И голос знакомый, из далекого детства — переливчатый, задиристый.

Лил…

Карие глаза, длинные ресницы. На них капельки слез — кажется, когда-то это пугало его до смерти.

Лил…

«Пожалуйста… не бросай меня… Я без тебя не смогу…»

В сжатой передней лапе билось что-то теплое, светлое. Вилхе остановился, повис в воздухе, завертел головой, не понимая, что происходит. Потом разжал когти, с недоумением глядя на крохотный мешочек, непонятно каким образом не потерявшийся во время битвы.

— Лил!..

Он невольно отозвался, посмотрел вниз. Там, прижимая руку к окровавленному животу, с трудом стояла одетая в мужской костюм девчонка с остриженными волосами. Израненное, искаженное болью лицо и полный невыразимой нежности взгляд. Карие глаза, длинные ресницы…

— Лил…

Он вздрогнул, замер, словно вмиг разучившись летать, рухнул на землю всей своей массой — так, что ближайшие дома подпрыгнули.

Ариана…

— Я не боюсь тебя, — с силой прошептала она, не отводя глаз. Вилхе зажмурился от этого горящего надеждой взора.

И вспомнил!..

Девчонку.

Полеты.

Разлуку.

Встречу.

Неловкость.

Ревность.

Страх.

Неуверенность.

Отчаяние.

И самое большое, самое желанное счастье в своей жизни…

— Ариана! — он бросился к ней, не понимая, что снова стал человеком, не думая о том, что произошло, и желая лишь поддержать, защитить, избавить от боли. Но она только выдохнула, будто в последний раз, и покачнулась, теряя сознание…

Загрузка...