Ларец Пандоры (СИ)

Эпилог

Конец апреля 1935 года, юг США.

Джеймс Сквайрс встретился со своим старым другом Марком Клейтоном в ресторанчике двадцатитысячного городка в Техасе. Они обнялись, обменялись друг с другом шутками, немного поиздевались над своим возрастом. Затем настало время поговорить серьезно.

— Спасибо, что выбрался из Нью-Йорка для меня, — поблагодарил Сквайрс.

— Джеймс, мы с тобой через столько прошли, что благодарности излишни. Не будем считаться, кто кого и когда выручал, меня это оскорбляет. Договорились?

Джеймс кивнул.

— Ты разузнал насчёт отца девочек?

— Его убили: застрелили в собственной квартире. Согласно официальной версии это сделали грабители. Весь дом поднят вверх дном: они переворошили вещи, чуть ли не по частям разобрали мебель.

Джеймс стал мрачнее тучи. Как быть с сёстрами?

— Во что вы ввязались, ребята? — спросил Марк, заметив, как переменился в лице Джеймс.

— Если бы я сам знал, — сжав губы, ответил Сквайрс. — Но возвращаться в Англию нам нельзя. И в Штатах оставаться опасно.

— Я могу помочь, — вызвался Клейтон. — В Перу есть маленький городишко, про его существование знают местные да археологи. Там ищут какие-то ирригационные каналы индейцев или что-то вроде того. Я слышал, они нуждаются в наёмниках. Опытный солдат пригодится им для поддержания порядка в городе, защиты от банд, которые, по слухам, ошиваются в окрестностях.

— Неловко говорить об этом, но у нас почти не осталось денег, — смущённо сказал Джеймс.

— Не волнуйся, бумажки для меня не проблема. Так как насчёт Перу?

— Я не знаю, Марк. Нужно поговорить с остальными. Ещё одна вещь. Если я попрошу взять тебя с собой в Нью-Йорк двух девушек, ты доставишь их в город в целости и сохранности, присмотришь там за ними?

— Без проблем, Джеймс. Тогда разговаривай со своими друзьями, решайте, как быть дальше, а уж я за мной дело станется.

— Спасибо, дружище, буду тебе по гроб жизни обязан.

— Как и я тебе, — с улыбкой ответил Клейтон.

Они побеседовали о семье Марка и его жизни в Штатах, договорились встретиться здесь же на следующий день. Джеймс обещал объявить окончательное решение. Распрощавшись с другом, Сквайрс вернулся в квартиру, которую они сняли у пожилой пары на несколько дней. Арчибальд развалился на диване в прихожей и смотрел в потолок. Больше никого не было.

— Где Освальд и девочки? — спросил Сквайрс у Недведа. В ответ лорд пожал плечами.

— Минуту назад поднялись наверх, — неопределённо ответил Арчибальд.

— Я разговаривал с Клейтоном, другом, о котором я рассказывал. Он сказал, Прохорова убили.

Арчибальд повернулся и посмотрел Джеймсу в лицо. С минуту помолчав, лорд сел, облокотился на колени, подбородком прижался к приставленным друг к другу кулакам.

— Что теперь делать? — спросил он.

— Марк предложил нам отправиться в Перу. Там есть городок, где якобы требуются наёмники. Старым солдатам, вроде меня, там будут рады. Пару месяцев отсидимся, когда всё уляжется продумаем дальнейшие шаги.

— Я спрашивал о Прохоровых. Что делать с ними?

— Ну, — Сквайрс тяжело вздохнул. — Пускай возвращаются в Нью-Йорк. Марк обещал приглядеть за ними. Старшая выйдет за кого-нибудь замуж, там и младшая подоспеет. Не переживай за них, выкарабкаются.

— Так нельзя, — покачал Арчибальд головой. — Мы бросаем их на произвол судьбы. Так нельзя.

— А что ещё остается? Не брать же их с собой?

— Думаешь, они согласятся? — Арчибальд оживился, оторвал свой взгляд от пола и посмотрел на Сквайрса.

— Серьезно? Хочешь взять их с собой?

— Мы им жизнь испоганили. Наш долг позаботиться о них. К тому же, ты можешь поручиться, что этот немец покинул Нью-Йорк и не рыщет по городу в поисках хоть какой-то зацепки? Что будет, если он выйдет на Прохоровых?

Сквайрс задумался, нервно махнул рукой.

— Сам иди с ними разговаривай. Согласятся, будь по-твоему, нет, пускай возвращаются домой.

— Я так и сделаю, — согласился Арчибальд.

Недвед поднялся на второй этаж квартирки, постучал в дверь комнаты девочек, вошёл внутрь. Освальда и Вики там не оказалось, у окна на стуле сидела Наташа. Её выразительные печальные глаза в свете полуденного солнца напоминали изумруды. Арчибальд поборол дрожь, охватившую его.

— Извини за беспокойство, речь о твоём отце. Он погиб, — Недвед решил не откладывать плохие новости напоследок.

Наташа тихонько хмыкнула, повела плечом и продолжила смотреть на улицу. Похоже, она была готова к такому исходу.

— Мы с Джеймсом поговорили и решили, что вам опасно сейчас возвращаться в Нью-Йорк, — неуверенно продолжил Арчибальд. Он ожидал от Наташи другой реакции на новость о смерти её отца, поэтому не знал, как себя вести дальше. — Поэтому, если вы с сестрой хотите, можете отправиться с нами.

Наташа соизволила повернуться к Арчибальду. Её холодный, испепеляющий взгляд заставил Недведа поёжиться.

— Зачем мы вам нужны? — спросила Наташа. — Почему просто не оставить нас в покое?

Арчибальд замялся; он не знал, что ответить. Наташа пыталась заглянуть ему в глаза, а потом вдруг тихо-тихо заплакала. Сердце Недведа буквально рвалось на куски. Он поддался порыву, бросился к девушке и обнял её.

— Послушайте, Наташа, простите нас, — стал шептать ей на ухо Арчибальд. — Если б только я мог исправить ошибки прошлого.

— Но ты не можешь, никто не может, — выдавила из себя девушка. — Я любила родителей, одному только Богу известно, как я их любила.

— В день смерти моего отца, — неожиданно для себя начал Арчибальд, — я с ним сильно поругался. Я ходил по городу и размышлял, решил просить у него прощения, но не успел. Он погиб с осадком на душе, оставшимся от нашей последней ссоры.

— Когда это случилось?

— Месяц назад.

В комнате воцарилась тишина. Арчибальд отодвинулся от Наташи. Сами не зная почему, они смотрели друг другу в глаза.

— Это ещё что, — нарушила затянувшееся молчание Наташа. — Один американец рассказывал, что не успел вернуть отцу долг перед смертью. А старик его жадный как сам чёрт. Так потом этот американец и мучился, всё ждал, когда отец с того света явится, долг с него требовать.

Неуместность и нелепость слов Наташи произвели неожиданный эффект. Недвед с Прохоровой захохотали. И тогда Арчибальд осознал — он не хочет отпускать Наташу.

Лето 1935 года, Тибет, область Кам.

— Они идут! — завопил Ляо, бросил своего командира и побежал вниз. Юн, напротив, остался с Ли, не стал оборачиваться, поволок его прямо по земле к пещерам. Треск автоматной очереди заставил Линя лечь на землю. Стянув с плеча винтовку, он упал на спину и увидел их: высокие и крепкие мужчины в серой военной форме. На головах каски, в руках автоматы. Трое заняли позиции на возвышенности, навели оружие на Линя. Один из них заговорил на тибетском, но Юн не владел этим языком. Да и не до разговоров было.

— Эй, коммунист! — крикнул Пу. — Давай сюда, я прикрою!

Гоминдановец открыл стрельбу, мужчины в форме ответили автоматными очередями. С таким оружием Линю не приходилось сталкиваться. Нужно было торопиться. Сжимая в одной руке винтовку, второй он схватил Ли и стал ползти, волоча гоминдановца за собой.

— Они идут к тебе, коммунист, поторопись! — Пу выбежал из пещеры, встал на одно колено, вторую ногу поставил на ступню, упёрся локтем в импровизированную опору, стал метиться. Пули свистели вокруг гоминдановца, он сохранял самообладание и готовился выстрелить. Очередь взрыхлила землю прямо у носка его ноги. Пу выстрелил в ответ. Юн не удержался, обернулся. Гоминдановец промазал. Нервы Пу сдали, он стал палить напропалую.

— Да беги же ты! — прокричал он Юню, отстреливаясь.

Позабыв о безопасности Линь встал на ноги, подхватил Ли и опрометью бросился к пещерам. Он почти оказался там, когда Пу, передернув затвор, спустил курок и обнаружил, что патроны у него кончились. Противники в касках встали на ноги, бросились вдогонку, не переставая стрелять.

— Пригнись, — Пу выбежал навстречу Юню, толкнул красноармейца плечом. Линь не устоял на ногах, вместе с Ли упал на землю. Повернув голову в сторону Пу, Линь увидел, что тот смертельно ранен — пули пробили его живот и грудь. Что-то внутри Юня оборвалось, словно судьба человека, который был его врагом, тревожила Линя.

«Какая глупость. Я его почти не знал», — подумал Юн.

Мужчины в форме перестали стрелять, снова прокричали что-то на неизвестном Линю языке. Впрочем, понять смысл их слов несложно — они предлагали сдаться. Вскинув винтовку, Юн направил её в сторону одного из противников. Опытный стрелок, Линь просто не мог промахнуться.

«Сейчас посмотрим, берут ли вас пули!» — не без злорадства подумал Юн. Грохнул выстрел. Голова одного из противников откинулась назад, кровь забрызгала склон за его спиной. Он покачнулся и упал. К тому времени Линь взял на прицел второго, выстрелил, снова попал. Солдат вскрикнул, схватился за плечо. Третий поднял свой автомат, готовый ответить на огонь. Взгляды Линя и противника пересеклись. Юн сделал неожиданное открытие — ему противостоял европеец. Автоматная очередь заставила Линя пригнуться, но в следующий момент, Юн умудрился выстрелить в ответ. Европеец стал отступать, помог подняться своему раненному в плечо товарищу, продолжая изредка отстреливаться. Линь выжидал. Когда он в следующий раз намеревался выстрелить, враги успели подняться и скрылись за пригорком.

Пу сумел приподняться на руках, посмотрел по сторонам, взглянул на грудь и живот, залитые кровью.

— Коммунист, — позвал он Линя. Слова давались ему с трудом. — Сейчас нет разницы за красных ты или за Гоминдан. Мы из одной страны, мы — китайцы, — выдавив эту тираду, Пу медленно опустил голову на землю и почти мгновенно умер.

Линь тяжело вздохнул, затащил Ли в пещеру, застыл. У него оставался всего один патрон. Но расходовать его просто так Юн не собирался. Он посмотрел на тело убитого европейца, так и оставшееся лежать на склоне. Ляо врал — их можно убить, они такие же люди, как и Юн. Бояться нечего. Самое страшное, что может произойти с Линем, так это смерть. А коли умирать, так в бою. Отомстить за своих солдат, Хо, У и Фэна. Пока из-за пригорка никого не было видно.

Ли стал приходить в себя. Он тихо застонал, пролепетал ругательства себе под нос, попытался развести руки, пошевелить ногами, но когда у него ничего не вышло, стал тихонько звать на помощь.

— Успокойся! — приказал Юн шёпотом. — Ты нас выдашь!

— Линь? Ты здесь? Где мы, почему я ничего не вижу? — спросил Ли.

— Мы в пещерах. Молчи, одного из твоих уже убили, прикончат и тебя, если будешь болтать.

Но Ли не обратил на слова Юня ни малейшего внимания.

— Я не сдержал слово, Линь, — сказал Ли. — Пристрели меня, как пристрелил моего брата и положи конец кровной мести.

Юн ничего не ответил, он старался не слушать своего заклятого врага, следил за возвышенностью. Вот оно — кто-то идёт! Из-за пригорка показались сразу пятеро, за ними еще столько же! Юн бешено дергал винтовкой из стороны в сторону, не зная, кого взять на прицел. Враги потеряли страх, они неслись к пещерам, двое из них остановились рядом с телом павшего, оторвали его от земли и понесли вверх. Горячка охватила Линя, он выстрелил. Пуля угодила в таз одного из бежавших в первом ряду. Он упал, кувырком полетел под гору, но его тут же подхватили. Два или три солдата открыли ответную стрельбу, остальные продолжили движение. Юн отбросил бесполезную винтовку, достал нож, взглянул на связанного Ли. Терять было нечего. Линь разрезал верёвку на его руках и ногах.

— Хочешь свести счёты — вперёд, — Линь сунул свой нож ему в руки. — Делай это быстрее, потому что они вот-вот до нас доберутся.

Ли застыл в нерешительности, но не смог ударить безоружного китайца.

— Тогда я ухожу, — сказал Юн. — Беги следом, иначе они до нас скоро доберутся.

Линь вскочил на ноги и побежал. С удовлетворением он отметил, что слышит стук шагов Ли. Китайцы спускались вниз, глубоко под землю.

Апрель-декабрь 1935, Великобритания.

Когда в Берлине стало известно, что Мосли готов сотрудничать с немцами и больше того, подкрепил свои слова делом, посодействовал беспрепятственному прохождению таможни в Калькутте одному судну, член НСДАП Юлиус Штрейхер (который впоследствии будет казнён в сорок шестом по приговору Нюрнберского трибунала) начал переписку с ним. Уже в апреле в Британию был отправлен Колин Розз. Перед ним поставили задачу — выяснить обстановку внутри БСФ, навести справки относительно данной организации, сделать выводы о перспективах развития. В итоге Розз похвалил Мосли, лестно отозвался о его личностных качествах, но раскритиковал организационную работу и усомнился в перспективах захвата власти БСФ в Англии. Тем не менее, встреча Мосли и Гитлера всё же состоялась, как и обещал Эмберх, в апреле. В разговоре, переданном со слов Мосли, Гитлер вторил Эмберху, высказался в том плане, что видит Британию главной морской, а Германию — континентальной державами. Он так же многократно повторил, что восхищается англосаксами и всегда рассматривал и рассматривает их как союзников немцев. По международным вопросам у политиков расхождений не возникло. В целом беседа проходила в дружеской обстановке, Мосли остался доволен и обнадёжен встречей.

С апреля тридцать пятого года организация Мосли стала яростно проповедовать антисемитизм и расовую теорию национал-социалистов. В конце того же года эмблему организации сменили с фасции на белую молнию, рассекающую синий круг на красном фоне. Наконец, в тридцать шестом году Мосли изменил и название организации, которая отныне наименовалась Британским союзом фашистов и национал-социалистов.

На протяжении всего тридцать пятого года Освальд Мосли многократно высказывался в поддержку фашистской Германии и её лидера. В частности, зная о стремлении Гитлера объединить немцев, компактно проживающих на территории других государств, он многократно делал заявления о необходимости решения этого вопроса. Например, осенью тридцать пятого он сделал заявление: «Мы считаем позором для Европы и опасностью для европейской цивилизации, что в Мемеле немцы подавляются неполноценной расой — литовцами. Великие европейские державы должны, объединившись с Британией, настоять на том, чтобы уважались права немцев в этом районе».

Сотрудничество между БСФ и НСДАП углублялось на протяжении всего тридцать пятого года. Так, в сентябре тридцать пятого в Лондон из Германии был направлен агент Хильдербрандт, который во время своего визита прочитал лекции членам БСФ и был выдворен властями Англии в декабре тридцать пятого за ведение нацистской пропаганды на территории королевства. В свою очередь члены БСФ так же посещали Германию, в качестве официальных представителей организации Мосли присутствовали на съездах и партийных собраниях НСДАП.

Сотрудничество между немецкими национал-социалистами и британскими фашистами углублялось, однако БСФ это не помогло. Мосли пытался вести пропагандистскую деятельностью в среде люмпенов, в неблагополучных районах Лондона, опираясь на популистские лозунги, но его замысел провалился. Поддержка НСДАП не сыграла существенной роли, БСФ продолжал терять популярность, а Мосли неукоснительно катился к горизонту своей политической карьеры.

В тысяча девятьсот сороковом году, уже после начала Второй Мировой войны, организацию Мосли запретили, а её лидер, активно пропагандирующий заключение мира с Германией и кричавший о бесперспективности ведения войны с немцами, интернирован.

Май 1935 года, южная граница Тибета.

Немецкий биолог Эрнст Шефер внимательно изучал составленную им самим карту прилегающих к границе Индии гор. Он и двое других немцев отбились от совместной германо-американской экспедиции в Тибет несколько недель назад. Шефер с самого начала экспедиции провоцировал янки на разрыв отношений. Быть может попытки его не привели бы к успеху, имей он дело с европейцами, но американцы никогда не отличались терпением. Поэтому взбалмошные выходки Шефера, его откровенные провокации заставили руководителя американцев, Брука Долана, отказаться от затеи пройти вдоль устья Янцзы. Янки повернули назад, немцы двинулись дальше. Но они проследовали не выбранным в самом начале экспедиции маршрутом. Целью их был Тибет.

Шефер и его подручные тщательно готовились к экспедиции, они выучили тибетский язык, ознакомились с наиболее распространёнными диалектами. Весь апрель они тщательнейшим образом исследовали область Кам, составили подробные карты горных троп. В начале мая экспедиция двинулась к границе с Индией. Они подыскали удобный и безопасный маршрут, разбили лагерь у подножия горы и ждали. На третьи сутки на дороге замаячила длинная процессия. Шефер велел одному из подручных отправиться на разведку и выяснить, кто это — торговцы или те, кого немцы дожидались. Сам Эрнст взял составленную им карту. Маршрут, по которому они спустились сюда не подойдёт для многочисленной группы с поклажей. Придётся сделать тридцатикилометровый крюк. Пока Шефер изучал карту, вернулся его помощник.

— Это они, — доложил немец Эрнсту.

— Замечательно! — воскликнул Шефер. — Смотри сюда. Я планирую отойти немного на Восток, по направлению к Лхасе, оттуда свернём. Перевалы, по которым мы шли сюда узкие, каравану удобнее будет пройти по этим тропам. Проверь, ты со свежей головой, может найдёшь решение получше.

Помощник кивнул. Шефер оставил его, спустился к процессии. Возглавляли её два рослых немца, ведущих следом за собой навьюченных мулов.

— Им здесь будет сложно, — заметил Шефер, указывая на животных. — Во время горных переходов предпочтительнее использовать яков.

Немцы хмуро на него посмотрели, ничего не ответили, но остановились. Караван прекратил своё движение. Обойдя впереди стоящих немцев, вышел настоящий великан. Шефер узнал этого человека. Его звали Карл Эмберх. За ним проследовал приземистый плотный мужчина. Типичный немец — светлые волосы, голубые глаза — он, тем не менее, был некрасив.

Наконец, появились ещё двое — профессор Крузе и полковник Кроненбергер. Первого Шефер знал по работе в университете. Опытный естествоиспытатель и антрополог, Крузе рвался в Тибет после того, как услышал рассказы Шефера о первой экспедиции Эрнста в тридцать первом году. О Кроненбергере Шефера предупредили в Берлине. Он возглавлял отряд немцев, и именно перед ним Эрнсту предстояло отчитываться.

— Рад видеть вас, Эрнст, — Эмберх широко улыбнулся, протянул молодому человеку руку. Шефер нехотя пожал её. Эмберха не любили, рассказывали о нём разные гнусности. Но считаться с Карлом приходилось, по слухам ему покровительствовал сам Гиммлер. — Вы знакомы с Гансом Штейнером, шпионом, которого приставили ко мне, — произнеся окончание фразы, Карл улыбнулся и посмотрел на Кроненбергера. Тот захохотал, профессор Крузе поддержал его. А вот Штейнер остался бесстрастен. Он не стал протягивать руку Шеферу, почтительно кивнул в знак приветствия, пристально посмотрел своими холодными светло-голубыми глазами на Эрнста. Взгляд Штейнера вполне можно было выдержать, Ганс не внушал ужаса, в отличие от Карла Эмберха.

— Карл, я же объяснил, Ганс не шпионит за вами, — отсмеявшись, сказал Кроненбергер. — Мы всецело вам доверяем, но в экспедиции без помощника никуда.

Эмберх ничего не ответил, но по глазам было видно, что он не верит ни единому слову полковника.

— Итак, здравствуйте, Шефер, — Кроненбергер сделал шаг вперёд и пожал учёному руку. — Вы выполнили задачу, поставленную перед вами?

— Да. Идеальное место в недели пути отсюда. Окружено грядой и трудно проходимыми перевалами. Ближайший населённый пункт — деревушка на дне котловины. Мы не успели выяснить численность её населения, но вряд ли там живёт больше двухсот человек. Одна проблема: граница с Китаем довольно близко. Между тибетцами и китайцами часто возникают перестрелки, но вас они тревожить не должны.

— Научные результаты? — бесцеремонно вмешался Крузе.

— Мы открыли несколько новых видов, начертили подробные карты региона, часть из которых передадим вам, другую часть опубликуем. По легенде мы обследуем северные, а не южные районы Тибета.

— Меня больше интересуют антропологические типы, встречающиеся здесь.

— Мы избегали встреч с местными, боялись наткнуться на делянку. В горах много разбойников. Поэтому, — Шефер развёл руками, — ничего конкретного сказать не могу.

Крузе недовольно хмыкнул, потерял к Шеферу всякий интерес.

— Хотелось бы обсудить вопросы снабжения, — продолжил полковник. — Труднопроходимые дороги не являются плюсом.

— Успокойтесь, Кроненбергер, — вмешался Карл. — Я не думаю, что у уважаемого Эрнста было достаточно времени для обдумывания частностей. Решим уже на месте. Когда мы можём отправляться? — спросил Эмберх у Шефера.

— Прямо сейчас.

— Мы сделаем привал на час или около того, — распорядился Эмберх. — Если в горах разбойники, нужно быть готовым к нападению. Я предупрежу солдат о возможных опасностях и отдам им необходимые распоряжения от вашего имени, полковник.

Полковник кивнул, взглянул на Шефера.

— Обещаю замолвить за вас словечко, Эрнст. По возвращению домой вас ждёт приятный сюрприз, — сказал Кроненбергер.

Обнадёженный Шефер улыбнулся. Не прощаясь, они разошлись. Эрнст со своими коллегами продолжили планировать маршрут, по которому пройдёт караван.

Меньше чем через час немцы начали подниматься в горы Тибета.

12 апреля 1935 года. США, Нью-Йорк.

Православный священник Павел Иванович Молчанов, приехавший в Нью-Йорк как миссионер, кутил на выделенные приходом деньги. Беспробудно пил, ввязывался в драки, вёл себя крайне вызывающе. И всё бы ничего, да тут его загребли в полицию; стали выяснять, кто он такой; Молчанов перепугался, назвал не свои имя и фамилию, хотел выдать себя за местного русского, однако полицейские его раскусили. Слово за слово, им удалось вытянуть из Молчанова его историю. Пожурив священника, служители закона написали письмо в Сан-Франциско, откуда Павел Иванович и приехал в Нью-Йорк. Ответ епископа не заставил себя ждать — Молчанова вызывали обратно, отчитаться за потраченные деньги.

Павел Иванович понял, что запахло жареным. Он поднялся в свой номер и стал подсчитывать расходы, придумывать возможные оправдания. Свести одно к одному не выйдет. Осознав, что его лишат сана, Молчанов затрясся. Пытаясь успокоиться, он вышёл в город, решил на секунду заскочить в кабак и немного выпить. Там Павел Иванович задержался дольше, чем положено. Надравшись до скотского состояния, он каким-то чудом добрался в гостиницу, отпустил несколько грязных шуточек в адрес служанки, завалился спать в своём номере.

Посреди ночи Молчанов проснулся от грохота, донесшегося с балкона. Священник встал, пошатнулся, схватился рукой за кровать. Продышавшись, пошёл на балкон. На полпути замер: навстречу Павлу Ивановичу двигалось нечто неимоверное, уродливое. Переваливаясь с бока на бок, существо стянуло с головы шляпу. Глаза твари горели красным. Павел Иванович обомлел. Священник подался назад, перекрестился. Он мигом протрезвел, стал нашёптывать слова молитвы.

«Допился, — заключил про себя Молчанов. — До чёртиков допился. Господь-хранитель, Бог-вседержитель, что же твориться-то!»

Между тем тварь деловито прошествовала в комнату, обошла Молчанова, осмотрелась по сторонам. Павел Иванович учуял запах тухлой воды. Невольно вспомнились болота в родной губернии.

— Сгинь, нечистая сила! — выдавил из себя Павел Иванович, пытаясь озарить крестным знамением невиданное чудовище. Но тварь никак не реагировала на его пассы. Взгляд Павла Ивановича упал на ноги существа — колени вывернуты наизнанку!

Молчанов закусил воротник своей рубашки. Он не знал, как быть. И подумать не мог, что с ним приключиться этакая оказия.

Шумно выдохнув, тварь медленно повернулась к Молчанову, присела напротив него, посмотрела красными угольками глаз в глаза Молчанову. Дрожащей рукой Павел Иванович нащупал фляжку, которую он всегда носил с собой в пришитом с внутренней стороны рубашке кармане. Он запустил руку за пазуху, достал фляжку, торопливо открутил пробку, приложился к горлу, зажмурился, уверенный в том, что как только он откроет глаза, наваждение исчезнет. Но — увы! — тварь продолжала пялиться ему в глаза. Павел Иванович боялся смотреть чёрту в морду, отвернулся.

— Завтра же возвращайся в Калифорнию, — прошипело существо, дохнув тёплым воздухом на Молчанова. — Отправляйся в Китай. Постарайся отыскать Линей, старшего брата зовут Линг, младшего Юн, в Шанхае о них должны были слышать. Если не найдёшь, отправляйся в Тибет и жди.

— Ждать чего? — запинаясь, спросил Молчанов.

— Просто жди, молись своему Богу и жди, — чёрт снова нацепил себе на голову шляпу, выпрямился, проковылял обратно к балкону. — Запомни, Молчанов, тебе суждено сыграть роль в событиях, значения которых ты не в состоянии понять. Если тебя не будет в Тибете, всё погибло. И это будет не Страшный Суд, о котором рассказывает твоя религия, это будет безжалостная расправа над всеми вами. Сделай то, о чём я прошу.

Закончив речь, чёрт скрылся на балконе, раздался хруст суставов, что-то грохнуло, стало тихо. Молчанов снова приложился к фляге, встал на ноги, нетвёрдым шагом подошёл к балкону, выглянул наружу — никого.

«Может привиделось?», — подумал Молчанов.

На следующий день Павел Иванович на поезде отправился в Калифорнию.

Ноябрь 1935 года. Китай, Шэнси.

Долгое время Линь Лингу казалось, что он умрёт. Около месяца назад из-за начавшейся гангрены ему отрезали ногу, но рана загноилась. Линя лихорадило, коммунистам не хватало медикаментов, поэтому, когда шансы Линга на выздоровление стали падать, за ним прекратили уход.

— Он уже мертвец, — объяснил военный хирург его супруге Джу. — Я не стану тратить на него антибиотики.

Так Линя бросили на произвол судьбы. Однако крепкий организм китайца не прекращал бороться. И день, и ночь над ним сидела преданная Джу, ставила компрессы, промывала культю, кормила с рук. Хуже Лингу не становилось, но и на поправку он не шёл.

Вечерами Джу разговаривала с впадавшим в бессознательное состояние мужем.

— Все говорят, брось его, а я не могу, Линг, — тихонько плакала она. — Поход унёс жизнь нашего не рождённого сына, твоего брата. Неужели и ты меня оставишь?

В ответ Линг слабо шевелил губами, но ничего не говорил. В ноябре температура стала падать, Линг большую часть суток пребывал в сознании. Но ему от этого не стало легче. Кошмарная боль в отрезанной ноге его мучила. Культя сильно чесалась, хотелось разодрать зарубцевавшиеся ткани. С утра и до вечера Линь мечтал об одном: впасть в забытьё, уснуть. Он искал способы отвлечься, просил Джу постоянно разговаривать с ним. Но жена не могла больше оставаться дома. Тем, кто перенёс тяготы похода, предстояло продолжить борьбу с Гоминданом и японцами, предстояла новая война. Джу вынуждена была начать работать в тылу.

Линг был обречён в одиночку переносить страдания. Боль он старался отогнать воспоминаниями, много думал о брате и его судьбе. Может Юню удалось выкарабкаться? Может прямо сейчас он идёт в Советский район? Сложно поверить в то, что последний кровный родственник погиб, поэтому Линг не переставал тешить себя надеждой.

Ноябрь тянулся бесконечно долго, в те редкие минуты прояснения, когда боль отступала, Линь тяготился бездельем, занимался самобичеваниям. Кому он такой нужен? Тем более теперь, когда коммунисты не могли позволить себе содержать иждивенцев! Каково Джу, которая должна трудиться за двоих? Что будет, когда он поправится, привыкнет к костылям? Как на него будут смотреть другие мужчины, уходя на фронт?

Задаваясь подобными вопросами, Линг с неизбежностью приходил к единственному выходу: он должен уйти из жизни добровольно. Однако и тут возникали трудности. Справедливо ли поступить так по отношению к Джу, которая выхаживала его всё это время? Да, он не может воевать, но руки-то у Линга остались.

Проводя часы в одиночестве, Линг успел поразмыслить о многом, обдумать и передумать кучу решений. В конце концов, он пришёл к выводу, что если и умрёт насильственной смертью, то только от руки врага.

К концу ноября состояние Линга улучшилось. Он стал есть сам, впервые за два месяца у него появился аппетит. Потихоньку Линь учился обслуживать себя самостоятельно. Жизнь калеки перестала казаться такой уж страшной. Он стал строить долгосрочные планы, мечтал о скорейшей победе над японцами и прекращении Гражданской войны, хотел завести детей — одним словом, загорелся жаждой жизни.

Однажды днём в дверь хибарки, в которой они с Джу жили, постучали. Линг разволновался, взял самодельные костыли, которые стояли у кровати, накинул протёртую до дыр шинель, доковылял в прихожую, открыл дверь. На пороге стоял невероятно высокий даже не по китайским меркам человек, европеец.

— Вы Линь Линг? — спросил он на английском языке.

Китаец замялся. Он много лет не пользовался английским и не сразу нашёлся, что ответить. Однако незваный гость не нуждался в ответе. Он запустил руку в карман и достал оттуда небольшую шкатулку. Увидев её, Линь обомлел. Грамматически неправильно построив фразу, он пригласил незнакомца войти. Тот не стал отказываться от приглашения, правда внутри хибары ему пришлось согнуться в три погибели.

— Откуда она у вас? — спросил Линг, глядя на шкатулку.

— Вы знаете, что это такое? — вместо ответа, спросил незнакомец.

— Да. Шкатулка, которую мой отец искал много лет. Могу ли я взглянуть на неё?

— Я хотел бы расспросить вас о том, что вам известно о ней, — продолжил незнакомец, напрочь игнорируя вопросы Линга.

— Кто вы такой? — насторожился Линг. — И как вы меня отыскали?

— Моё имя не имеет никакого значения. Я немец, вышел на вас через своего знакомого, Отто Брауна. Вы можете доверять мне целиком и полностью. Так вы расскажете мне об этом предмете? — незнакомец на ладони приподнял шкатулку вверх.

— Прежде, чем мы продолжим разговор, я хотел бы рассмотреть её поближе, — заявил Линг.

— Не доверяете мне? Что же, будь по-вашему, — немец протянул шкатулку Лингу.

С опаской поглядывая на незнакомца, Линь взял ларец в свои руки.

3 августа 1970 год. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

Арчибальд слабо улыбался. Тридцать пятый год. Он принёс много горя. Но Недвед не мог назвать его безрадостным. Тогда он познал настоящую дружбу и настоящую любовь. Бесстрашный Джеймс, преданный Освальд, наивная и доверчивая Вика, зеленоглазая красавица Наташа. Приключение только началось, никто из них не знал, как скоро разбегутся их дорожки, каждый выберет тот путь, который сочтёт правильным. В тридцать пятом году ещё можно было надеяться на счастливый конец той истории. Поэтому Арчибальд-старик улыбался. Он снова ощутил себя молодым и полным сил.

В дверь постучали. Недвед встрепенулся.

— Войдите, — разрешил он. Внутрь заглянул дворецкий, имя которого Арчибальд запамятовал.

— Сэр, ужин подан, — сообщил слуга.

Лицо Арчибальда вытянулось от удивления, он посмотрёл на улицу: солнце спряталось за вершинами деревьев, стремительно темнело.

— Как же быстро летит время, — ворчливо заметил он и повернулся к дворецкому. — Мне расхотелось есть, простите, забыл ваше имя.

— Джек Нордхейм, сэр, — подсказал слуга.

— Да-да. Извинитесь за меня перед прислугой, но я правда не хочу есть.

— Как вам будет угодно сэр, — выражение лица Нордхейма не переменилось. — Прикажете пригласить вас на завтрак.

— Пожалуй, так будет лучше всего, — согласился Арчибальд.

— Доброй ночи, сэр, — дворецкий ушёл, оставив Недведа наедине с собой.

Старый лорд отодвинул шкатулку на край стола, стал рыться в ящиках, отыскал бумагу и карандаш. Он закрыл глаза, мысленный взор услужливо нарисовал для лорда портрет Наташи, сидевшей в комнате съемной квартиры. Оказалось, Арчибальд помнит мельчайшие детали: её прическу, цвет платья, запах. Глаза блестят изумрудами, а на лице печаль. Не открывая глаз, лорд нащупал карандаш, положил перед собой лист. Арчибальд заставил образ девушки и комнаты отпечататься в памяти подобно фотографии. Наконец, лорд был готов. Он открыл глаза и начал рисовать.

13 февраля 1974 года. СССР, пригород Омска.

Линь Юн пришёл в себя в больнице. Голова страшно болела, хотелось есть. Линь поднёс руку к лицу, провёл пальцами по щекам и губам. О ужас! Его лицо не закрыто. Превозмогая головокружение, Линь попытался приподняться на локтях и осмотреться. Всего две койки на палату, причём вторая свободная. Хорошо, что рядом никого нет, Линь не хотел, чтобы его уродство видели.

«Они тебя с ног до головы осмотрели, — подумал Линь. — Уж лицо точно заметили».

Линь смирился, расслабил локти и лёг. Он на некоторое время забылся, встрепенулся лишь когда дверь палаты со скрипом открылась. Внутрь вошла полная санитарка с ведром и тряпкой в руках.

— О, да ты никак оклемался, — сказала санитарка, заметив, что глаза Линя открыты. — Сейчас доктора позову.

Женщина ушла, Линь плотнее закутался в одеяло, натянул его до носа. Вскоре явился и высокий широкоплечий мужчина средних лет. Он подошёл к койке Линя, сухо поинтересовался его самочувствием.

— Всё хорошо, — неразборчиво пролепетал Линь.

— Что?! — врач нахмурился. — Уберите одеяло от лица, ни слова не слышно.

Ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Юн выставил напоказ свои шрамы. Даже врач не смог скрыть брезгливости и отвращения, которые он испытал.

— Всё хорошо, — постарался отчётливо произнести Юн.

— Всё, да не всё, — пробормотал врач. — Откуда у вас шрамы? — спросил он китайца.

— Я воевал, — Линь не имел ни малейшего желания продолжать этот разговор.

— Если не секрет, где?

— В Китае в Гражданскую войну.

— И как же вы заработали шрамы? Снаряд? — потеряв всякое чувство такта, спросил врач.

— Я не хочу об этом говорить, — нахмурившись, ответил Юн.

— Да, конечно, я понимаю, — врач немного смутился, покраснел. Видимо, стало стыдно. — Вы быстро идёте на поправку, я такого никогда не видел. Вам повезло — внутренние органы не повреждены, рана оказалась неглубокой, кровотечение быстро удалось остановить. Мы сделали вам переливание на всякий случай, но в целом, полежите в больнице ещё неделю-другую и мы вас выпишем. Всё ясно?

— Да, спасибо.

— Поправляйтесь, — врач натянул на лицо дежурную улыбку, ушёл. Санитарка, оставшаяся в палате, открыто глазела, разглядывая шрамы Линя. Юн почувствовал себя неуютно под её пристальным взглядом. Он снова закрыл одеялом половину лица, только после этого женщина вернулась к работе.

— Чуть не забыла, это чой-то за родственник к тебе ходит и ходит, все уши прожужжал? — спросила санитарка.

— У меня нет родственников, — пробурчал Линь в ответ. Удивительно, но санитарка услышала.

— Как же нет, когда он нам лепечет, что родным тебе приходится. Мы ему, мол, какой же он тебе родственник, у него ж глаза как щели, а он нам — родственник по бабке. Бабка, говорит, у тебя русская.

— Не знаю, — за сегодняшний день Линь произнёс больше слов, чем за прошлый месяц. Он устал, хотел есть и спать.

Санитарка, похоже, на него обиделась, замолчала. Торопливо протерев полы, она ушла. Юн вздохнул, залез под одеяло с головой и попытался уснуть. Но ни прошло и десяти минут, как из-за двери послышались разговоры.

— А он грубиян какой, Сергей Вадимович, вы просто не представляете. С ним говоришь, а он в ответ только «угу» да «у-у». Отрекается от вас, говорит, русской крови во мне нет, знать никого не знаю и знать не хочу. Представляете?

— Но я с ним всё-таки поговорю, Зинаида Марковна. Он молчун, да скрытный к тому же. Вот и не отвечает. Я войду?

— Заходите, только он спал вроде. Так что тсс, — сказала женщина.

Двери со скрипом открылись, Линь не удержался, снял одеяло с головы и посмотрел, кто же пришёл его навестить. Человека он сразу узнал — то был мужик, которого Линь вытащил из автобуса.

— Ты не спишь? — заметив движение Линя, спросил Сергей. — Наконец-то. Как ни приду, всё ты дрыхнешь. Я вот тебе фрукту принёс — мандарины и апельсины. Брат из Абхазии присылал, мы в погреб сложили, так они до сих пор как свежие. Держи, угощайся, — посетитель поставил пакет на тумбочку рядом с койкой. — Как ты сам? Поправляешься? На ноги скоро встанешь? Слушай, я ж даже не знаю, как тебя звать. Ты хоть меня помнишь? Я Серёга Желваков; мы с тобой в том автобусе ехали; ты, говорят, меня из проруби вытащил. Слушай, брат, тебе за это огромное спасибо, вот от всей души. Знаешь, какое ты дело сделал-то? Дети у меня есть, чтобы они без батьки-то делали? Супружнице моей в одиночку их на ноги прикажешь поднимать? Да ещё стерву эту, тёщу мою, — Сергей запнулся. — Слушай, да что же это такое. Болтаю и болтаю, тебе слово вставить не даю. Зовут-то тебя как, кому мне спасибо сказать-то?

— Юн, — пробормотал китаец.

— Как-как?

Линь вздохнул, опустил край одеяла.

— Юн. Линь Юн, — ответил он.

Сергей ничего не ответил, он пытался примириться с внешним видом своего спасителя. Уродливые шрамы придавали Юню сходство с чудовищами из сказок. Привыкнуть к этому нелегко. Неловкая пауза затянулась. Юн вздохнул, решил помочь Сергею.

— Большое вам спасибо за фрукты, — промямлил Юн. — Но я устал. Вы идите, я вздремну немножко.

Сергей скривился.

— Эка тебя угораздило, брат, — ответил он невпопад. — Мне Зинаида Марковна сказала, что у тебя шрамы, но такого уродства я и не видел никогда. Что же с тобой приключилось-то?

— Я, правда, устал, — Линь зарделся, опять спрятал лицо в складках одеяла.

— Ты меня, брат, прости, — Сергей приложил обе руки к груди. — Я лишнего сболтнул. Ты только не обижайся, сам понимаешь, не каждый день такое увидишь. Я тебе по гроб жизни обязан. Ты только скажи, мы чего-нибудь придумаем, операцию там какую сделать или ещё чего. Я в партии состою, у меня связи.

— Спасибо, не надо, вы уходите, пожалуйста, — попросил Юн.

— Брат, ты меня не гони. Ну сболтнул лишнего, с кем не бывает. Хочешь выговориться, давай. Я кремень — всё, что расскажешь, между нами останется. Ни в жизнь не проболтаюсь.

— Я не хочу, — голос Юна дрогнул. А правду ли он сказал? Китаец осознал, что изголодался по человеческому общению. Сколько лет назад он разговаривал с человек просто так, по-приятельски?

— Брат, ну не хочешь про шрамы, давай про войну расскажешь. У меня ж дед тоже в Гражданку воевал, любил поболтать о подвигах. Не хочешь о войне, давай просто о Китае. Я ж тебе жизнью обязан, брат. Ты на меня не обижайся. Не хочешь говорить, так давай я тебе чего расскажу или просто помолчим. Ты ж мне теперь, как родной, неужели не понимаешь?

Юн испытующе посмотрел на Сергея. Он не доверял ему, после событий конца тридцатых он вообще никому не доверял, но выговориться хотелось. Как давно он пересказывал свою историю? Лишь однажды, жене Линга. С тех пор молчок.

— Я расскажу, — выдавил из себя Линь. — Я много чего расскажу. История длинная.

— Ничего, для тебя у меня всегда есть время, брат, — Сергей тепло улыбнулся, ухватил табуретку, стоявшую в углу палаты, пододвинул её вплотную к койке и сел на неё.

Разве не безумие — довериться почти не знакомому человек? Увы, здравого смысла Линь лишился в Тибете много лет назад. Юн начал повествование.

Лето 2006 года, Россия, Калининградская область.

Проснулся Шорохов засветло, собрал вещи, документы с деньгами рассовал по карманам, вынул из мобильника сим-карту. Знакомые рассказывали, что при большом желании по номеру можно выяснить, где находится абонент. Шорохов в эти сказки не особо-то верил, но рисковать ему не хотелось.

Он подошёл к окну и выглянул наружу. Мерседес стоял на месте.

«В туалет-то им выходить надо», — подумал Шорохов.

Проскользнуть мимо бандитов шансов никаких. Тем более с сумкой. Костя взглянул на уложенные вещи. Если уезжать, то уезжать налегке. Достав из сумки письмо Бюстьен, он подбодрил себя и вышел из квартиры. Бегом спустился вниз по лестнице, у выхода из подъезда замер, перевёл дыхание. Прокрутив в голове возможные отговорки, он открыл дверь.

На улице зябко, ночью выпало много росы. Прислонившись к оградке палисадника, Шорохов намочил ладонь, вытер её о легкую летнюю рубашку, в которую был одет, вышел на тротуар. Стараясь держаться непринуждённо, он двинулся вперёд. Поначалу Косте показалось, что амбалы в Мерседесе спали. Он уже стал отчитывать себя за то, что не захватил сумку, когда двери автомобиля распахнулись. Вчерашний знакомый Шорохова и другой здоровяк с квадратной рожей встали у Кости на пути.

— Поц, куда собрался? — расставив руки, спросил второй здоровяк. Голос его оказался на удивление высоким и, будь ситуация не настолько плачевной, Шорохов захохотал бы. Да и выглядел бандит глуповатым, умственно неполноценным.

— Братан, — развёл пальцы в стороны вчерашний амбал. — Мы, кажись, с тобой вчера общались. Ты чё-то недопонял? Так попроси, я снова объясню, — бандит угрожающе сжал кулак и занёс его назад, готовый ударить в любой момент.

— Ребят, да вы чего? — Костя сделал шаг назад. — Мне и из дома теперь выйти нельзя?

— Куда собрался? — повторил амбал вопрос своего глуповатого товарища, переглянувшись со своим приятелем.

— На автостанцию, купить билеты. Еду в Калининград.

— Да ты попутал, — амбал осклабился.

— Поц, ты попутал, — тут же вставил второй бандюган, почувствовав, что обстановка накаляется.

— Я не попутал. Хочу денег достать, переговорить с людьми, продать кой-какое барахло, забрать старые долги. Нельзя что ли?

— Вот оно как, — протянул амбал. — Ты садись, мы подвезём.

— Да я и сам справлюсь.

— Слышь, поц, чё сказано? Садись! — рявкнул второй более агрессивный бандит.

Прокрутив в голове все возможные варианты, Костя решил, что разумнее всего будет подчиниться. Он залез на заднее сидение Мерседеса, амбал, избивший его вчера, сел за руль, глуповатый устроился рядом с Шороховым.

— Куда едем? — спросил первый.

— Аллея Смелых знаешь где?

— Чё за аллея?

— Ну, стадион рядом.

— Понял-понял.

— Ну, вот там поворот на Дюнную будет, туда и поехали. Паренёк один со мной не расплатился, поговорю с ним, может вернёт хотя бы часть суммы.

— Погнали, — согласился амбал.

В дороге бандиты оживлёно разговаривали, вели себя с Костей, как закадычные приятели. Шорохов знаком был с подобными уловками, потому оставался настороже. Это сейчас амбал хохочет и шутки шутит, а в следующее мгновение взбредёт ему в голову блажь, примется тебя колотить, да деньги требовать. К тому же, водитель заехал вчера по Костиным почкам, а такие вещи за ночь не забудешь. Шорохов сильно нервничал, потому ему показалось, что поездка тянулась вечность. Наконец, в окне замелькали деревья, улица Дзержинского изгибалась вслед за трамвайными рельсами, Мерседес повернул, слева пронеслась обшарпанная остановка, они въехали на Аллею Смелых.

— А ну-ка стой! — оживлённо выкрикнул Костя, не успел автомобиль проехать и двухсот метров. — Вот же он!

— Кто он?

— Да знакомый мой. Повезло, что заметил его, а то дома не застали бы. Да тормози ты! — разгорячился Шорохов, тыча пальцем в одного из прохожих, неспешно прогуливающегося по правой стороне аллеи.

Амбал растерялся, свернул на обочину, остановился. Костя выскочил из машины, не позволив бандитам опомниться, перебежал на другую сторону через трамвайные рельсы, но даже не думал окликнуть человека, на которого указывал пальцем. Он побежал прямиком в парк, к пруду. Нельзя было оглядываться, иначе испугается, запаникует. Костя набрал скорость, успеть добраться до лесу, там Мерседес не проедет, а грузные бандиты угнаться на своих двоих за Шороховым не сумеют.

У него за спиной оглушительно завизжали покрышки. Мерседес сорвался с места, а Костя нёсся так быстро, как только мог. Прямиком по газону он выбежал к пруду, начал огибать его, бросился в направлении стадиона, располагавшегося буквально в полукилометре от поворота с Дзержинского на аллею. Только там он позволил себе сбавить темп и оглянуться. Погони не было. Костя остановился, схватился обеими руками за голову. Что он наделал?! Нужно срочно на вокзал. Если бандиты не конченные идиоты, они догадаются, куда Костя собрался. Но другого выбора у Шорохова не было. Через парк он вышёл на проспект Калинина, нервно озираясь по сторонам, благополучно добрался на вокзал. Неужели всё получится?

Костя вошёл внутрь, достал кошелёк, отсчитал две тысячи рублей, направился к кассе. Тут он заметил одного из амбалов, того самого, который избил его вчера у дверей квартиры. Подойти к кассе незамеченным не получится. Бандит повернулся, увидел Шорохова. Костя совершил непростительную ошибку — уж слишком пристально он пялился на бандита.

«Здесь многолюдно, — заключил Шорохов. — Не посмеют они мне ничего сделать».

Но уверенности от этих мыслей не прибавилось. Амбал ухмыльнулся, сложил пальцы пистолетом и направил их на Шорохова. Костя бросился к туалету. Амбал погнался за ним. Как назло, там никого не оказалось, даже служащего, собиравшего по пять рублей за пользование туалетом.

«Зато нужником бесплатно могу воспользоваться», — утешил себя Шорохов. Убегать было некуда. Он вошёл внутрь, открыл дверь нараспашку, стал прямо за ней. До него донеслись шаги бандита. Грузный и неповоротливый, он приближался к проёму. Подгадав момент, Костя с силой швырнул тяжёлую дверь вперёд. Она громко стукнулась об голову амбала — запыхавшийся бандит не успел выставить перед собой руки. Костя выскочил из туалета и без раздумий врезал схватившемуся за свой нос здоровяку в челюсть. Тот повалился на землю. Из носа амбала струилась кровь, губа от Костиного удара сильно покраснела. Шорохов склонился над ним, и прошептал на ухо:

— Передай Костроме, что денег он от меня не получит. Я напинал его ребятам, и самого его послал куда подальше. Запомнил? Ну не скучай! — сказав это, Костя ударил амбала под дых.

Не смотря на браваду, Шорохов понимал, что он ещё не спасся. Покупать билет нельзя. Нужно просто уехать из города любым путём. Поразмыслив, Костя бросился прямиком на платформу. Вокруг суетились пассажиры, Шорохова никто не замечал. Он прошёл вдоль железной дороги к началу состава, постучал в дверь локомотива. Машинист выглянул в окно.

— Чего тебя надо? — спросил он.

— Ребят, выручайте, — попросил Костя. — За мной гонятся, нужно из города выбраться незаметно, да не знаю как. У вас меня точно искать не будут.

— Давай проваливай отсюда! — рявкнул машинист.

— Да будь же ты человеком! — взмолился Костя. — Не выручишь, убьют меня, понимаешь? Довези до любой станции вне города, там я своим ходом выберусь.

— Совсем дело плохо? — машинист нахмурился.

— Говорю же, не выручишь — убьют.

— Полезай! — согласился недовольный машинист. — Но только до следующей станции.

— Спасибо! Большое спасибо! — Шорохов был готов расцеловать машиниста. Ему открыли дверь, и он забрался внутрь локомотива. Через минуту поезд тронулся. Костя Шорохов покинул Калининград.

Приложение.

Все уже будет, все еще было.

Белый саван снега укрыл заледеневшее озеро. Деревья склонили ветви надо льдом и походили на людей, потупивших свой взор во время проводов мертвеца в последний путь. Свинцовое небо добавило трагичности печальной картине, которую наблюдал стоявший на берегу мужчина — Фред Джонсон.

Те, кто осмеливался прогуливаться возле озера, могли наблюдать его одинокую фигуру: он всегда находился у озера. Как солдат, несущий вахту, как смотритель маяка, не покидающий свой пост, Джонсон стоял и смотрел на абсолютную белизну, маскировавшую черную воду, иногда бродил в окрестностях, потом снова возвращался на берег.

Вот и сегодня, убедившись в том, что уснувшее озеро никто не потревожил, Джонсон принялся обходить вокруг своего старинного врага, протаптывая тропинки, вслушиваясь в тишину.

За то время, что он прожил здесь, вокруг озера и чудака, живущего неподалеку, сложилось немало преданий. Мальчишки рассказывали, что Джонсон ест малышей, которые по неосторожности осмелятся забрести на озеро. Другие отрицали существование Фреда и говорили о призраке старого лорда который охраняет сокровища, спрятанные где-то на дне озера. Третьи поговаривали о дьяволе, готовом купить душу в обмен на любое желание.

Ясное дело, ни одна из историй не имела никакого отношения к действительности, но тем они и были ценны. Ирландец Дени, единственный человек, который не боялся Джонсона, давился со смеху, когда пересказывал эти сплетни. Фред едва заметно улыбался, похлопывая старого знакомого по плечу.

Дени уже давно не наведывался, может случилось чего? А так ли давно это было? И было ли вообще? Мысли снова стали путаться в голове Джонсона.

«Переезд, — подумал он. — Кто-то собирался уезжать, но когда и куда?»

Фред сроднился с озером настолько, что мог поклясться — видел не меньше зим, чем оно само. Хуже того, вся его жизнь походила на зиму — кажущаяся безмятежность скрывает страшную борьбу между жизнью и смертью. Озеро прикидывалось спящим, но поверхность его испещрили сотни маленьких узеньких трещин. Стукни слегка — они запоют хором, надави сильнее — и лёд превратится в труху.

Образ треснувшей корки озера заставил всё внутри Джонсона сжаться.

Нужно отвлечься, занять себя чем-то, смотреть на хитрые символы, оставленные на белом зимнем полотне самой природой. Ни один лингвист, даже самый искусный, не сумеет расшифровать, о чём же говорят следы-палочки воробьев, грубоватые и корявые отпечатки лап ворон, таинственная дорожка, оставленная ветвями переломившегося дерева. А Джонсон мог, потому что наблюдал за азбукой природы уже много лет, читал и перечитывал её, понимал, что зверушки пишут только об одном: «Мы хотим пережить зиму, мы будем бороться за жизнь». А ведь действительно борются, но побеждают не все. Невольно Фред вспомнил свою молодость, тот самый день, когда история его жизни свелась к постоянному переписыванию одного и того же рассказа, сюжет которого не менялся из года в год.

Джонсон отмахнулся от неприятных воспоминаний, снова стал вчитываться в азбуку леса. До него донёсся хруст переломившейся ветки. Фред вздрогнул — началось. Размашистым шагом он направился к источнику звука. Замер.

Напротив него стоял здоровенный белый пёс неизвестной породы. Шкура собаки сливалась со снегом, из-за этого зверюга напоминал призрака, рыскавшего по лесу долгие годы в поисках добычи. Пес оскалился, угрожающе зарычал. Фред попятился, собака провожала его взглядам, изредка позволяя себе вильнуть хвостом. Похоже, что нападать она не собиралась. Когда Фреда и пса разделяло метров тридцать, Джонсон осмелился повернуться к нему спиной.

В этот момент практически одновременно произошли два события: громко захрустел лёд и где-то далеко, казалось, в десятке километров от Фреда, закричал ребенок.

Легкая презрительная усмешка не сползала с лица Фреда всю дорогу. Эдварда это не на шутку раздражало. Да, его бабушка очень религиозна, но это не повод для того, подтрунивать над ним. Да, она несколько импульсивно отреагировала на замечание Джонсона по поводу того, что религия — это укоренившаяся в народе форма добровольного рабства. Но это не повод задирать нос и подшучивать над родными Эдварда. Да и с чего бы Джонсону считать, что его неверие делает Фреда лучше других людей? Все эти доводы, произнесённые Эдвардом про себя, презрительную ухмылку Фреда не стёрли. Похоже, Джонсон выдумывал, какие ещё остроумные замечания отпустить в адрес своего друга.

— Вот ответь мне, Эд, — фамильярно начал Джонсон. — Допустим, я буду благочестивым человеком. Что там для этого нужно: следовать заповедям, ну и тому подобное. Но верить, что нас и весь мир кто-то там сотворил не стану.

«Началось, — подумал Эдвард. — Будет изгаляться надо мной из-за бабушки»

— Не получится, — перебил Джонсона Эдвард. — Насколько я понимаю, вся идея как раз в искренней вере и заключается.

— Ладно, давай так, я не грешу, веду себя благочестиво, но не верю. Куда попаду после смерти? — Фред пристально посмотрел на друга.

— Не знаю, я не богослов, — ответил Эдвард.

— Всё ты знаешь, просто говорить не хочешь. Я ведь не сдамся, Эд. Вот скажи, ты сам в бога веришь?

— Даже если и верю, что с того?! — вспылил Эдвард.

— Я сразу догадался, — удовлетворённо протянул Фред. — То есть, ты думаешь, что мы, так сказать, продукт, изготовленный в небесной мастерской всемогущим фабрикантом?

Эдвард промолчал.

— Не будешь отвечать? — мальчишеский задор Фреда внезапно пропал. — Неужели обиделся?

— Отстань ты от меня, — недовольно отмахнулся Эдвард. — Прицепился со всякой ерундой.

— Если хочешь. Я могу и серьезно на эту тему побеседовать. Прямо сейчас докажу тебе, что никакого всемогущего фабриканта быть не может?

— Зачем спрашиваешь, всё равно ведь не отцепишься, пока не расскажешь, — Эдвард явно был не в духе.

— Ты же меня знаешь, Эд, — Фред снова улыбнулся. — Если говорю, что докажу, значит докажу. Вот подумай, мозгами так сказать пошевели. Допустим, есть-таки всемогущий и всеблагой творец. Допустим, есть рай — место, где всем всегда хорошо. Если этот творец всемогущий, почему тогда разом всех нас не перенести в этот рай, почему разом не спасти всех людей? Зачем выдумывать какие-то испытания, проверять хорошие мы или плохие? Сделать так, чтоб всем стало хорошо — и никаких проблем. Или ещё лучше — рай на земле. Люди не умирают, все живут вечно, богатства сыплются с небес. Всем хорошо, все довольны. На худой конец, почему не оградить от смерти безгрешный созданий — детей?

Тут Эдвард, наконец, понял, в чём дело. Девятилетняя сестра Джонсона умерла год назад. Фред тогда обозлился на весь мир, сделался как никогда ироничным, въедливым. Нажил себе кучу неприятностей на голову. Теперь вот нашёл новый способ борьбы со страшной утратой — подтрунивать над религиозностью семьи Эдварда. Раз уж причина в этом, Эдвард потерпит. Пускай Фред сорвёт зло на нём, ничего Эду от этого не сделается.

— Я правда не специалист, Фред. Меня просто задело, как ты с бабушкой моей разговаривал, — решил пойти на мировую Эдвард. Но Джонсон его уже не слышал.

— Я, не смотря на свою слабосильность, готов всем пожертвовать ради детей, а что всемогущий божок-творец? Почему он бездействует, спокойно наблюдает за бедами, творящимися в мире, созданном по его же воле?

— Пожалуй ты прав, — попытался успокоить разгорячённого друга Эдвард.

— Пойми, Эдвард, надеяться на милость творца все равно, что совершить тяжкое преступление. Верующие бездействуют, уповают на милость своего господа. Они уподобляются скоту, смирившемуся со своей участью, покорно следующему за хозяином. И не важно, куда поведёт их хозяин. Скотина будет следовать за ним до тех пор, пока мясницкий топор не оборвёт её жизнь. Представляешь, сколько бы людей избежало страшной смерти, если бы мы были сознательнее. Ведь в самой сути религии сокрыта чудовищная по своему содержанию мысль: помогать другим людям нужно только потому, что после смерти тебе за это хорошо устроят. Только вникни в смысл этого, в истинные мотивы верующих. Подумай и о том, каким чудовищем является сам «всеблагой» творец, устанавливая такие правила. Я убеждён, получи сознательный человек хотя бы каплю «всемогущества», он бы в сто раз лучше вымышленного творца справился с обустройством этого мира.

— Простите молодой человек, я вас перебью, — в разговор вмешался бородач, всё это время следовавший за ними по пятам. — Мысли ваши показались мне очень интересными. Вы, как я понял, полагаете, что если бы у человека были, так сказать определённые возможности, то он смог бы помочь множеству людей и занять место упомянутого вами творца?

Фред и Эдвард обернулись, оглядели незнакомца с ног до головы. Фрак, густая шевелюра, длинная борода, глубоко посаженные глаза. Вроде ничего необычного, но что-то во внешности мужчины отталкивало, пугало.

— Нет, неправильно вы меня поняли. Я имел в виду, что сознательный человек оказался бы лучше пресловутого творца, — не растерявшись, ответил Фред.

— Как любопытно, — незнакомец вроде бы улыбнулся, но из-за густой, чёрной как смоль бороды, наверняка сказать было нельзя. — То есть, к примеру, вы, как сознательный человек… — незнакомец сделал паузы. — Правильно я понимаю, вы считаете, себя достаточно сознательным человеком?

— Ну, тут так сразу ответить нельзя, — Фред несколько смутился. Назвать себя сознательным ему не позволяла скромность, а как выкрутиться, он не придумал. — Мне есть, куда расти.

— Уже неинтересно, — в голосе бородача послышались нотки разочарования. — Я-то думал, вы про конкретные вещи говорите, а вы абстракции обсуждаете. В таком случае и вашего сознательного человека можно назвать вымышленным на тех же самых основаниях, и цена вашим рассуждениям — грош.

— Хорошо, позволю себе высказаться в следующем плане — если бы я обладал возможностью творить чудеса, то справился бы с ролью творца лучше любого из известных богов.

— А вы считаете, что творение чуда это что-то похожее на чтение заклинаний? Пробормотать пару слов себе под нос, помахать руками и получить желаемый результат? Не задумывались о том, что вашему творцу для сотворения чуда придётся чем-то жертвовать?

— Какой же он тогда всемогущий. Это не всемогущество, а ерунда какая-то.

— Отчего же. Он свободен в выборе, в этом и заключается всемогущество, разве нет?

— Никак не пойму к чему вы клоните, — бородач утомил Фреда своей галиматьей. Джонсон захотел закончить разговор с неприятным собеседником.

— Хочу предложить вам сделку. Вот только не уверен, готовы вы её заключить или нет.

— Что за сделка?

— Был бы уверен, что согласитесь, рассказал, а так, увы, разглашать подробности не могу.

— Смешной вы человек. Прощайте, — Фред развернулся и стал уходить, Эдвард растерянно посмотрел вслед другу, потом на бородача, хотел было откланяться, но мужчина не закончил.

— Вы утверждали, что обладай вы хотя бы толикой власти творца, то сумели бы сделать мир лучше. Вы говорили, что всем пожертвуете ради благополучия детей. Готовы ли вы подтвердить сказанное вами на деле?

Фред остановился, устало вздохнул.

— Если буду уверен, что из-за сделки никто не пострадает, соглашусь не раздумывая.

— Пострадать можете только вы, — двусмысленно протянул бородач.

— Валяйте свои условия, — на лице Фреда снова возникла презрительная ухмылка.

— Извольте, — бородач начал говорить.

Джонсон бежал так быстро, как только мог. В мгновение ока он на берегу озера. Фред сразу увидел контрастирующую со снегом черную дыру с неровными краями, заполненную обломками льда. Ребёнка нигде не видно. Значит, случилось худшее: малыш оказался под водой. Освободив голову от мыслей, Фред позволил первобытным инстинктам распоряжаться его телом. Максимально приблизившись к дыре по суше, он вскочил на лед и нырнул в прорубь, головой вниз.

Холодная вода обожгла его лицо и кисти, но он не почувствовал этого, потому что был подчинён одной цели — доплыть, дотянуться до руки ребенка, провалившегося под лёд.

В воде было темно, ничего не видно, Джонсон с ужасом осознал, что успех зависит от везения. Он греб, не переставая, погружаясь глубже в холодную воду. Внутри Фреда всё сжалось. Холод, который он не ощутил в первые секунды, теперь сковывал его движения. Фред испугался, что потеряет сознание от переохлаждения. Тем не менее, он продолжал погружаться.

Тут что-то слабо толкнуло его ногу, Фред обернулся, посмотрел вверх, и заметил как мальчик лет семи проплывает прямо над ним. Джонсон перевернулся на сто восемьдесят градусов, подхватил тело ребёнка и поплыл вверх. Он вынырнул на поверхность, положил мальчика на лёд, стал толкать ребенка впереди себя, добрался до берега, принялся делать искусственное дыхание…

— Есть в Англии одно озеро, которое пользуется дурной славой. Каждый год там случается беда — тонет ребенок, не старше одиннадцати лет. Чего только родители не выдумывали, на какие только ухищрения не шли, детей словно магнитом тянет туда. И они погибают. Тебе известно место, где произойдёт беда, единственное, что требуется, это неустанный контроль, постоянное наблюдение — цена, которую предстоит заплатить во имя жизни детей.

— Даже если допустить, что всё сказанное вами — правда, я не смогу находиться у озера постоянно. Мне нужно есть и спать, — возразил, было Фред.

— Об этом не волнуйся. Тебе никогда больше не придётся этого делать. И стареть ты не будешь. Стой и следи, неси вечную вахту, спасай детей. Но с одним условием — если хотя бы один ребёнок погибнет, наш договор аннулируется, ты лишаешься своего «всемогущества». Так как, по рукам? — бородач протянул свою ладонь.

— Фред это сумасшедший, пойдем-ка отсюда, — Эдвард ухватил друга за руку.

— Струсил? Понимаешь, что следить даже за таким маленьким клочком земли вечно — дело невообразимо сложное? — сказал бородач. Джонсон крепко сжал ладонь незнакомца.

Мальчика звали Юджин, совсем недавно он потерял родителей. Ребята рассказали ему историю о том, что если зимой, в определённый день пойти к проклятому озеру и загадать желание, оно обязательно исполнится. Он поверил товарищам, и чуть не погиб из-за этого. Фред спас ему жизнь, отогрел в своей более чем скромной коморке, выслушав печальную историю жизни Юджина.

— Я не хочу возвращаться в приют, — опустив голову, произнёс мальчик. — Можно остаться у вас, мистер Джонсон.

Фред про себя усмехнулся.

«Юджин, ты не представляешь, как удивишься, когда в свои тридцать лет поймёшь, что старина Фред Джонсон не постарел за эти годы ни на один день»

Существовало ещё одно препятствие — зов озера. Спасённые Джонсоном дети часто возвращались сюда опять, влекомые тёмной силой, таящейся в этом страшном и загадочном месте. Лучше Юджину уехать отсюда навсегда.

— Нет. Возвращайся в город, — строго ответил Фред.

Тут произошло то, чего Джонсон не ожидал — мальчик сжал кулаки, грозно посмотрел на Фреда.

— Тогда я буду приходить на это озеро до тех пор, пока родители не вернутся.

Джонсон вздохнул. Маленький бунтарь, с таким опасно иметь дело.

В этот момент Фреда осенило. Ирландец Дени собирался куда-то уехать, вроде бы где-то ему предложили работу. Он упомянул о том, что ищет подмастерье. Предложил Джонсону уехать с ним.

— Я могу посоветовать тебе ещё кое-что. Если тебя не раздражает ирландский акцент и запах виски, думаю, тебе моя идея понравится, — сказал Фред.

— Смотри, парнишка, я тебе спуску не дам, — Дени насупился, сдвинул брови к переносице, пытался выглядеть суровым. — Уверен, что не хочешь вернуться в приют?

Юджин отрицательно покачал головой.

— Смотри у меня, — ирландец перевёл взгляд на Джонсона. — Мне полицейские за него точно ничего не предъявят?

— Не должны.

— И зачем тебе это нужно, Фред? Не дело, чтобы мальчишка со мной по стране разъезжал. Надрать бы ему уши да на силу в приют доставить.

— Сделай одолжение.

— Для тебя — всё что угодно, — Дени обнял Джонсона. — Жаль, но приходится расстаться, через пару лет я обязательно тебя навещу.

— Буду ждать, — Фред улыбнулся, хлопнул Дени по плечу. Друзья ещё некоторое время стояли друг напротив друга, пожали руки и расстались. Дени обошёл озеро, Юджин следовал за ним, но при этом не сводил глаз с чёрного льда, проглядывавшего через снег.

Джонсон догадывался, что в этот самый момент какая-то непреодолимая сила толкала мальчика сделать несколько шагов в сторону, ступить на хрупкий лёд. Юджин устоял. Скоро фигуры ирландца и мальчика стали неразличимы среди деревьев.

Джонсон окинул взглядом свои владения. Сколько лет он здесь? Сколько лет предстоит быть здесь?

Фред понимал: после уезда ирландца, он окончательно потеряет счет времени, собьется, забудет обо всём.

Джонсон боялся, что, будучи оторванным от человеческого общества, лишённым возможности воочию увидеть плоды своей деятельности, в один прекрасный день он не сумеет понять, зачем стоит в одиночестве на берегу чёрного озера.

Фред посмотрел на свинцовое небо.

— Всё уже будет. Всё ещё было, — сказал Фред, стараясь себя утешить, не осознав, какую несуразицу он произнёс. Звук собственного голоса помог успокоиться, и Джонсон вернулся к своей единственной обязанности — приковал взгляд к озеру.