Глава 30 Ролевые игры «18+» и «важнейшее из всех искусств»

Когда Краснощёкова арестовали, Маяковский и чета Брик находились в Берлине. Поэт первым вернулся в Москву и, узнав о новости — сообщил супружеской чете, задержавшейся с оформлением ввоза в СССР купленной мебели, об этом событии.



Рисунок 54. Дружная семейка: В. Маяковский (Щеня), Л. Брик (Киса) и О. Брик (Котик).

Старая любовь не ржавеет и приехав в Москву, семейка Бриков — даже переселилась поближе к «Матросской тишине», где томился в заключении… Эээ… Один из возлюбленных Лили.

«Киса» (Лиля Брик) — была так шокирована приговором, что подумывала об самоубийстве: «Вряд ли я его увижу. Думаю о самоубийстве. Я не хочу жить».«Шеня» (Маяковский) — как обычно ревновал-мучился…

И творил!

Что чувствовал, говорил или делал «Котик» (Осип Брик) — история умалчивает. Возможно, он просто на всё забил и на всех поклал — оберегая душевное здоровье.

Тоже — молодец, с одной стороны.


Всё это было мне известно из скачанной когда-то в далёком будущем книжке про «секс-символ эпохи НЭПа[1]», поэтому я не сильно удивился когда весной 1925 года увидел эту блядс… Извиняюсь — «шведскую семейку» в Ульяновске. Со времени вынесения приговора, они побывали в Париже, на юге Франции и Берлине. Планировали посетить Британию и Штаты, но в страны развитой демократии этот «любовный треугольник» не пустили — заподозрив в коммунистической секс-пропаганде.

Хахаха! В те времена, это у них — «секса не было»!

Мы же в эпоху НЭПа, в этом отношении, как и в области балета — впереди планеты всей. Разве что ещё до бородатых женщин не опустились, до бракосочетаний гомосеков не догадались и до операций по перемене пола — не дошли, по причине полувековой технологической отсталости.


Знать то я знал…

Но то была — «реальная история», над изменением которой я уже изрядно потрудился-постарался.

В «альтернативной истории» же, вернувшись из заграничного турне и не обнаружив Краснощёкова на привычном месте в «Матросской тишине» — семейство Брик и примкнувший к ним Маяковский, видимо решили инкогнито навестить Александра Михайловича в «Ульяновском ИТЛ».

Мной, этот неожиданный и вероломный «ход конём» текущей реальности — был полностью позорно прошляплен.


Они как раз беседовали с портье «Красного трактира», когда я, будучи «в партикулярном платье» — как раз спустился в зал со второго этажа «Красного трактира» и подошёл к стойке. Мои мысли были о чём угодно, кроме этой известной нимфоманке и её дежурных мужьях. Ещё, рассеяно подумал про Маяковского — стоящего ко мне спиной: «Во, какая дылда!», когда обходя его — мой изумлённый взгляд буквально скрестился с изумлённым взглядом «женщины-вамп». Где-то в районе копчика тревожно заныло и, сперва приветливо ей кивнув, а после рассеяно-озадаченно похлопав себя по карманам:

— Кажется, портмоне на крышке фортепиано забыл…

Развернулся и, уже было удрал обратно вверх по лестнице — как «Киса» злобно зашипела:

— Это он! Тот мерзавец! Быдло, хам, плебей, подонок!

Весь присутствующий в этом заведении народ, в полнейшем обалдении оборачивается на меня, как будто впервые увидев.

— Нет, это вовсе не я! — и было ходу.

Однако, не тут-то было:

— Владимир! Он уходит! Ну, что ж, ты⁈ Будь мужчиной!!!

Чувствую тяжесть чьей-то руки на плече, притормозивший мою позорную ретираду и угрюмо-рокочущий бас:

— Постойте-ка, гражданин!

Делать нечего, деваться некуда — разворачиваюсь, надеясь заболтать эту проблему, и:

— ХЛЕСЬ!!!

Щеку ожгло пощёчиной — это мне Маяковский врезал по морде, сука… Гений!

Меньше всего это напоминало средневековый обряд посвящения в рыцари, поэтому пользуясь что стоял на пару ступенек выше — двумя ладошками ему враз по обеим ушам:

— ХЛОП!!!

В глазах изумление и боль, должно быть всемирно известному поэту — по ушам не так часто бьют, чтоб было время привыкнуть. Но, тем не менее — замахивается огромным кулачищем, целя мне прям промеж места расположения предполагаемых «рогов». Я тоже — далеко не промах: готов уклониться и пнуть в промежность — чтоб всенародно любимый поэт слегка остыл, вспомнил что он мужчина — а не женская гигиеническая прокладка и начал соображать более конструктивно…

Но тут пронзительный двойной пронзительный бабский визг: то моя Софья Николаевна — сцепилась в клинче с его «Кисой».


Описывать женский бой без правил — даже моего недюжинного литературного таланта не хватит, поэтому сей момент в творческом бессилии опущу…


«Котик» принял вид ещё более пофигисткий чем был до того, персонал «Красного трактира» и посетители — пребывали в виде выпавшего на дно водоёма осадка, а ни одного милиционера со свистком поблизости не оказалось… Впрочем, как всегда в подобных случаях. Поэтому растаскивать осатаневших баб пришлось нам с Владимиром — в чём мы и преуспели, хотя и с великим трудом.


Если нам с «Щеней» можно было присудить боевую ничью, то в женском — «по очкам» победила всё-таки Лиля Брик. Правда, применив «запрещённый приём», с изрядным ядом обратившись ко мне:

— Извини, я не знала что ты здесь с мамой.

Моя Софья Николаевна расплакалась и убежала наверх: она ужасно комплексовала по поводу нашей с ней разницы в возрасте… Возраста тел, разумеется. Ментально, я был — как бы не вдвое старше её, она это чувствовала и вела себя соответствующе.

Мне за хозяйку «Красного трактира», с коей было проведено так много страстно-жарких ночей — стало обидно, поэтому усугубил:

— Ну и стерва же Вы, Лиля Юрьевна! Жалко, что на «Титанике» Вас не было — когда он утонул.

Вижу, Маяковский — вновь быкует, замахиваясь. Тотчас поднимаю руку с открытой ладонью:

— СТОП!!! Не знаю, как там в Европах — откуда к нам прибыла ваша группа «свингеров», а в нашей тихой провинции — принято устраивать «бой быков» в специально отведённом для этого месте.

Неподалёку, между стадионом и спортгородком — есть довольно укромное местечко, где местные хроноаборигенны выясняют меж собой отношения.

Откровенно надсмехаясь надо мной, басит:

— Не слишком ли хлипко для боя выглядишь, «телец» семимесячный?

Врёт, орясина длинномерная!

«Там» — меня моя мама, как положено — девять месяцев вынашивала, прежде чем благополучно разрешиться от бремени. А «здесь» — я за несколько секунд клонировался, я так думаю. «Телец семисекундный» — ещё куда не шло, но «семимесячный»…

Ты мне ещё за слова ответишь!

Окинув с ног до головы, иронично снизу верх глядя, задиристо выпаливаю:

— Типа — здоровый, что ли? Так, запомни Четвёртый закон Ньютона: чем крупнее шкаф — тем с большим грохотом он падает!

Смотрю, Софья Николаевна мигом проплакавшись, со второго этажа — целит в «секс-символ» из мужниного ружжа:

— Серафим, отойди! Я, счас «бекасом» — из жоп…пы этой шалавы, дуршлаг для нашей кухни сделаю!

Не, ну до чего сексуально выглядит — так бы и «влындил»!

Коль после сегодняшнего жив-здоров останусь — обязательно надо будет разнообразить наши с ней постельные сцены эпизодами с заряженным ружьём.

Тут, та бабка ещё — кухработница, добавляет экстрима:

— Сперва в еёйного ёб…ыря пали, Софьюшка! А эту лахудру я ухватом хвачу — она и окочурится вмиг!

— Этого длинного — Серафим сам из «нагана» застрелит, не сплошает чай!

Не, ну — цирк шапито…


Однако, она точно счас по ней бабахнет самой мелкой дробью вперемежку с самой крупной солью…

Впервые за время наших с ней близких отношений, подражая Климу Крынкину, я грозно прикрикнул:

— Цыц, баба! Убежала на кухню — чугунками греметь! А ты, старая, какого лешего сюда припёрлась с этим дрючком? Брысь за печку — «шептунов» пускать!

В этих заповедных местах сурово-кондовый патриархат — ещё не пал окончательно перед сладко-липкой эмансипацией. Слово мужицкое — что-то ещё стоило и, обе представительницы противоположного пола меня послушались. Правда, Софья Павловна — перед тем как покинуть нас, опасливо:

— Серафимушка! Ты там осторожней с ним — вон какой здоровый…

Несколько излишне бравурно, я:

— Диплодок — куда как здоровее был, да и тот — уж давно вымер.

Часто ей рассказывал про динозавров, сколько в каждом из них было мяса и сколь крупные яйца они несли.

Одним — весь Ульяновск можно было накормить!


Но это я отвлёкся.

Обращаясь к Владимиру Маяковскому:

— Так, что? Схлестнёмся «гребень на гребень» — как меж пацанами водится, иль засцал?

Признаюсь честно — надеялся, что он всё же «засцыт».

Однако, ни фига!

Тем временем на шум спустилось большинство постояльцев гостиницы, немало народу ввалило с улицы, поэта опознали и повсюду послышались сперва шёпотки, а затем и выкрики:

— Это ж — Маяковский… Маяковский! МАЯКОВСКИЙ!!!

Кто-то, взяв меня за рукав, теребит:

— Серафим, Серафим! Это ж — САМ(!!!) Владимир Маяковский!

— И что ж мне теперь? Кровью от восхищения сцать⁈ Подумаешь — какой-то там «Маяковский»… Да, будь он хоть сам Кассиус Клей! А люлей он у меня сегодня огребёт — это однозначно.

Впрочем, прекрасно отдаю себе отчёт что самому «огрести» — вероятности куда как значительно больше. Не знаю, возможно — это у меня синдром Герострата: хоть так — да увековечит своё имя.

Поэт с готовностью и даже с немалым апломбом:

— «Схлестнёмся», коль так настаиваешь! Показывай, где здесь у вас «ристалище».

Народ безмолвствует, куея…

Прям как у самого Пушкина в «Борисе Годунове»!

* * *

На «ристалище» прибыли уже в сопровождение внушительной толпы, которую при желании можно было принять за антиправительственную демонстрацию, или даже за начало очередной «апельсиновой» революции в какой-нибудь вэликой аграрной дэржаве. В ней, даже затесалось несколько милиционеров — кои, впрочем, не предпринимали пока никаких активных действий.


Народ, образовавший «круг» терзали самые противоречивые чувства.

С одной стороны — вроде всенародно любимый, всемирно известный поэт…

С другой стороны — «наших бьют»!

Причём большинство делали ставки явно не на меня: уж больно непритязательно я выглядел по сравнению с именитым соперником. Впрочем, в конечном итоге — почти никто не сомневался и, лишь спорили о том — на какой минуте я его пристрелю:

— Счас он его враз — как этот, как его? Как их Дантес — нашего Пушкина!

— Ему, чё? Справка есть — закон не писан! Фрол Изотович пожурит, Абрам Израилевич поругает, Михаил Ефремович — пилюлю какаю даст и как с гуся вода!

Несколько сомневались и спорили насчёт моих бойцовских качеств, что было весьма обидно:

— Этот нашего — соплёй перешибёт!

Но мои шансы, тоже котировались достаточно высоко:

— Скажешь тоже: его железный трактор давил — не задавил! А этот антилигент по любому — жиже машины будет.

В толпе, том и дело интересовались «мухой» — которая нас «укусила» и, самой популярной версией была моя мнимая контузия:

— Апосля того двенадцатидюймового польского фугасу — он на всех как бешенный кидается!

— Мелкий, как блоха — но до чего же лют!

Впрочем, были и варианты: «видоки» — реальные или мнимые, тут же опровергали:

— Да, не — не так всё было… Тот длинный, с вон той шлёндрой к нам приехал, а наш не будь дурак — её за задницу ущипнул.

— Не ущипнул, а хлопнул!

— Погладил всего лишь, да видать — против шерсти.

— Не поймёшь этих баб: бьёшь — не нравится, гладишь — ваще дуреют.


Лиля Брик присутствовала и её фигура — мужикам откровенно не нравилась:

— Эту, штоль? Тьфу… И как только позарился: у его Софьи то — жоп…па ширше. Не иначе, как по темну дело было.

— А ты Графиню вспомни: у той жоп…пы — ваще нет. И тем не менее — женихались, же!

Мечтательно:

— Да… Будь здесь наша Лизавета — мы б уже за упокой этой лярвы самогон пили и блинами закусывали…

* * *

Скидываем пиджачки: он — парижского пошива, я — одного не менее искусного, но дюже жадного до денег нижегородского еврея и передаём их «секундантам»:

— Ну… ПОНЕСЛАСЬ!!!

Послышались непрошенные советы Маяковскому:

— Слышь, длинный? Ты его там шибко по голове не бей! Вообще умишком «тронется». Вы то уедите, а нам с ним тут — жить-мучиться.

Тем не менее, первый удар был именно по голове и я его пропустил!

Лишь успел чуток присесть и «пудово-поэтический» кулак — не вбил одним махом мне зубы в глотку, а всего лишь попав в лоб — посадил на оппу. На пару, а может больше секунд — «потерялся» как ёжик в тумане, в котором почему-то летали разноцветные искры и слышался весёлый колокольный звон.

Как сквозь вату, слышу:

— Ну всё — разбегайся народ! Счас он напропалую во все стороны палить начнёт…

Правила джентельменского поединка соблюдались — «лежачего не бить» и, подождав когда я приду в себя, Маяковский подошёл и, протянув широкую — как вяленный лещ ладонь, улыбаясь спросил:

— Может, с тебя достаточно? Извинишься принародно перед Лилией Юрьевной и, на этом закончим сей нелепый инцидент.

Встав, воспользовавшись любезно предоставленной им возможностью, я удивлённо:

— Извиниться? За что? За то, что не наставил вам с «Котиком» рога, хотя мог⁈ Ну, уж нет — продолжим!

Поэт, взбешён презело и буен в неправедном гневе:

— Так, тебе мало⁈ НА!!!


В этот раз я был наготове и поднырнув под атакующую правую руку, обеими руками схватившись за его плечи и подпрыгнув — нанёс сокрушительный удар головой в подбородок. Лязгнули зубы («как бы язык не откусил!», — запоздало) и, на оппе оказался мой противник.

— А наш то, — послышалось сквозь одобрительный гул, — головой работать могёт!

— Помню, мы с кумом-покойничком — быка-семилетку валили, — в ответ, — так после удара балдой меж рогов — тот точь-точь так же, кума и забодал… Царство ему небесное!


Так же, по-джентельменски, подождав когда Маяковский придёт в себя — подхожу и как можно более приязненно улыбаясь, протягиваю руку:

— Может, с тебя достаточно? Извинишься принародно перед мной — за сей нелепый инцидент с пощёчиной и, разойдёмся бортами — как два парохода посреди Миссисипи.

— Извиниться? После того, как ты…

— Что, «как я»?

Что, интересно, она ему такого наговорила про меня?

Ревёт бычарой, вскакивая:

— ПРОДОЛЖИМ!!!

Избежав бурной всесокрушающей лобовой атаки, я «затанцевал» вокруг Маяковского, при любой возможности контратакуя.

Тот, забеспокоился:

— Дерись честно, недоносок!

— Как только подрасту до твоих габаритов — так сразу, сейф с отходами жизнедеятельности!

Неоднократно видел, как бьются-дерутся хроноаборигенны: никакой техники — всё наскоком, да нахрапом. Очень редко попадается хладнокровный и думающий боец.


Далее, поединок продолжился с переменным успехом и обоюдными телесными повреждениями лёгкой тяжести. На его стороне — рост и вес, на моей — молодость и здоровый образ жизни.

Я пропустил зачётный удар в «фанеру» — отчего она выгнулась как мембрана в обратную сторону и обратно выправилась. Как говорится — «на сердце стало очень тяжело». Он проворонил целую серию молниеносных ударов под дых и в печень, отчего побледнел и стал дышать через раз.

От удара в левое плечо — оно онемело, а рука повисла как плеть… Компенсировал пинком подошвой берца под колено, отчего поэт заметно охромел.


Наконец, когда мы с ним оба окривели — обзаведясь почти одинаковыми бланшами под левыми гляделками, я сказал:

— Тебе не кажется, что если мы продолжим — то примем вид египетских мумий?

— Извинись… — тяжело, хрипло дышит.

— Шиш… — я выглядел намного свежее, — мне-то пофиг, а тебе в этом году в Америку ехать.

— … Откуда знаешь?

— «Оттуда»… Будешь дальше быковать — очутишься экспонатом в Нью-Йоркском «Музее естественной истории», а не туристом в отеле «George Washington».

Вижу — и рад бы, да эта «кошма в юбке» — держит его за самое сокровенное:

— Она, не…

— Понимаю. Тогда, предлагаю перевести наш поединок из вульгарного мордобоя в поэтическое состязание. Забьёшь меня рифмой — извинюсь перед Лилией Юрьевной.

Сомневается.

— Тебе важнее ездить или шашечки рисовать?

— Что?

— Тебе надо, чтоб я извинился или просто руками помахать?

Обрадованно-подозрительно:

— Точно извинишься?

На всякий случай, пальцы за спиной «крестиком»:

— Да, чтоб я сдох!

— Условия?

— Каждый день читаем стихи — определённого размера, конечно, которые ещё не публиковались… Не парься — договоримся, об условиях!

Подзадориваю, беря «на слабо»:

— Опять сцышь?

— Согласен!

Он, даже не спросил — что я потребую, в случае выигрыша. По ходу, он меня снова недооценивает. Ну, что ж — один раз ты уже лажанулся, Вован!

— В случае же, если победителем окажусь я…

Взгляд презрительно-снисходительный:

— … Извинюсь, что дал тебе пощёчину.

Усмехаюсь:

— Экая невидаль — мужику по морде получить! Местные, от делать нечего — то и дело друг друга волтузят и, даже не думают каждый раз извиняться.

— Тогда, что ты хочешь?

— Слушай внимательно…


…Когда я сообщил, что хочу — у Владимира Маяковского шары на лоб полезли, а челюсть отпала:

— Ты сумасшедший?

— Нет, всего лишь два раза контуженный. Первый раз — польским фугасом, второй раз — тобой.

Действительно, именно после его удара в лоб — меня как Ньютона после яблока, осенило одной довольно рискованной — но зато многообещающей идеей. Должно быть мои мозговые извилины — сотряслись и в нужную комбинацию сложились.

Ещё одна версия:

— Ты шутишь?

— Никаких шуток! Условия поединка будут официально оформлены у нотариуса, так что не соскочишь.

— …

— Так, что? Соглашаешься или продолжим друг другу «фотки» ретушировать? Кстати, предупреждаю: челюстно-лицевого хирурга в Ульяновске нет. Мне то — пофиг, а вот как ты потом будешь стихи в Америке эмигрантам читать…

Отбросив сомнения, протягивает свою ладонь — широкую, как панцирь камчатского краба:

— Согласен!

* * *

Остаток дня ушёл на утрясение условий пари, ещё неделя на создание и приезд специального общественного жюри и прочие организационные вопросы. Позже прослышав, в наш город съехалось множество причастного к поэзии народу, корреспонденты газет — рабкоры и фотокоры, в большинстве своём прикормленные мной. Жилья не хватало и гости города ночевали даже в Волисполкомах ВКП(б) и РКСМ, волостном Совете народных депутатов, в зале Народного суда и, даже в свободных камерах предварительного заключения…

Да, везде!

Лишь в Райотдел НКВД, в собственный кабинет, Абрам Израилевич никого ночевать не пустил — по причине своей зловредной жидовской натуры.

На две недели, Ульяновск стал поэтической столицей России — когда в недавно построенном ульяновском «Дворце культуры и досуга», началась моя поэтическая дуэль с Владимиром Маяковским.


Лиля Брик миловалась в комнате свиданий с Александром Краснощёковым — о чём я своевременно получал самые пикантнейшие подробности, а Маяковский действительно — ревновал, психовал, страдал и творил шедевры. Начав с ещё не законченного «Третьего фронта» — посвящённого Первому всесоюзному съезду учителей, он продолжил «Рабкором», «Немножко утопией», «Двумя маями», а затем ваще — понёс какую-то дикую «отсебятину», не имеющуюся в моём «послезнании».

Я же, особо не заморачивась, шпарил подходящие к эпохе или наскоро переделанные стихи поэтов — творивших гораздо позже, предпочитая Роберта Рождественского — похожего по стилю на стиль стихов соперника. Мне, злые языки приписывали плагиат — но Маяковский подтверждал, что это стихи не его.

Жюри оценивало — является ли прочитанное нами стихами, подходящими к условиям состязания и, тут же корреспонденты наперегонки бежали на почтамп — стремясь передать их в свои редакции первыми.

* * *

Когда бланш под глазом полиняв — из сочно-фиолетового стал блёкло-желтоватым, в комнате свиданий ИТЛ — я предстал пред виновницей всего этого грандиозного шухера…

Пред Лилей Юрьевной Брик, то бишь — секс-символом эпохи НЭПа.

Впрочем, почему лишь какой-то одной — вполне определённой эпохи?

Лилю Брик, например, я очень легко могу представить в начале 21 века.

«У нас», эта особа обязательно бы вела блог в «Инстаграме», имела бы пару миллионов подписчиков на «Ютубе», а ее скандально-«откровенные» фото заполняли бы передовицы «глянцевых» журналов. Она бы обязательно участвовала в каком-нибудь «Доме-2», её повсюду бы преследовали вездесущие папарацци, а строчки об её «романах» — подобно фронтовым сводкам, занимали верхние строчки рейтингов ведущих информационных агентств.

Блуждая по необъятным просторам Интернета, мы обязательно натыкались бы на всплывающие окна с вирусной рекламой: «Лиля Брик раскрыла свой секрет обольщения: как заставить самых умных и талантливых мужчин подчиняться тебе и боготворить тебя? Надо внушить мужчине, что он замечательный и даже гениальный, но что другие дуры-бабы — этого не понимают и не ценят. И разрешать ему то, что они никогда не разрешают ему делать. Например: курить в постели, писцать не поднимая стульчак унитаза, приводить друзей попить пивка среди ночи и, шляться — где, с кем и когда ему вздумается без спроса. Ну а остальное сделает ваше классное нижнее бельё…».


— Это то красное бельё, что Вы когда-то обещали мне показать?

Изумительно-чудные карие глазки «женщины-вамп» тотчас стали в пол личика — как у мультяшной героини, а само оно — несколько «по-кобыльи» вытянулось… Если так можно выразиться о даме, конечно.

Она ожидала появления своего возлюбленного осужденного коррупционера, находилась несколько «не в форме» возлегая на кровати и, просто впала в ступор — увидев вместо Краснощёкова меня. Ещё больше она была шокирована, что я бы в форме нквд-эшника, при портупее и «левольверте» в кобуре.

Тоже, так сказать — «символ» эпохи.

Именно поэтому думаю, эта особа не метнула в меня табуреткой — хотя сие желание легко читалось на её незаурядно-фотогеничном личике. Нет, она вовсе не испугалась «кровавой гэбни» — не то время и не тот характер… Просто крайне изумилась от неожиданности и на некоторое время «зависла» — как слабый комп от загруженной в него навороченной «игрушки».

Лишь бы «вылета» не было — волостной дурдом ещё только в стадии проектирования.


Но, это всё фигня — «прелюдия», так сказать!

Лиля Брик буквально на оппу села — когда я обворожительно улыбнувшись, вынул руку из-за спины и преподнёс ей букет первых полевых цветов… Крайне непритязательно, если не сказать больше, выглядевших.

Увы, но хотя в генеральном плане Ульяновска предусматривался свой аэропорт — транспортники из Голландии с тюльпанами, к нам пока не летают. Цветочных «комков» с кавказцами, тоже поблизости не наблюдается…

«Що маемо — то маемо», — как сказал в далёком будущем один сказочный персонаж, правда — совсем по другому поводу.

А полевых цветов, хоть охапку — в любое время нарвёт местная ребятня за небольшое вознаграждение или даже просто за «спасибо».


После непродолжительной «немой сцены», не вставая с кровати, она недоумённо спрашивает:

— И что это значит?

— Только не подумайте чего плохого!

Чуть ли не насильно всучив ей «веник» в руки:

— Это значит, Лилия Юрьевна, что я пришёл не извиниться — а объясниться за моё поведение, так Вам досадившее. Примите ли Вы мои объяснения, иль прикажите тотчас удалиться?

Вижу, пребывает в состоянии растерянности. Хочется «послать» — край как хочется, но в тоже время — снедаема остро-жгучим женским любопытством, которое не одну кошку погубила.

Будучи дочерью народа — давшего миру множество пророков, банкиров, ювелиров, юристов, дантистов, революционеров, воров и просто знаменитых одесских биндюжников, Лиля ответила вопросом на вопрос:

— Сами то, что мне порекомендуете?

Увы, но как это часто бывает в отношениях между полами — она решила переложить ответственность за принятие решения на ближайшие широкие мужские плечи.


Поставив перед ней некий незатейливый предмет убогой казённой обстановки и усевшись поудобнее — насколько это было возможно на простой деревянной табуретке с щелевидной дыркой посредине, я начал:

— Я бы порекомендовал бы Вам выслушать мои объяснения. Хотите знать почему?

— Ну… — слегка закатывает глазки и несколько шутливо, с лёгким оттенком эроса, — предположим… Хочу!

У меня слегка «зашевелилось» в штанах, но усилием воли подавив естественно-плотское вожделение, я как можно более безразличным голосом:

— Потому что, за объяснениями — последует предложение, от которого Вы не сможете отказаться. Мало того — ни одна женщина не сможет от него отказаться! Если она конечно настоящая женщина, а не простое «технологическое отверстие» для деторождения.

Так, вмиг посерьёзнев:

— Хорошо! Я готова выслушать Вас…

— Серафим Фёдорович.

— Слушаю ваши объяснения, Серафим Фёдорович, — в её тоне вдруг, откуда ни возьмись появились стальные нотки, — только покороче, попрошу Вас: у меня назначено свидание с Александром Михайловичем и никто не вправе помешать ему!

— Хорошо! Постараюсь уложиться буквально в пару фраз…


Встав и немного походив, я остановился перед «секс-символом» эпохи НЭПа и с чувством:

— Я в Вас влюбился буквально — с первого взгляда, Лиля Юрьевна…!

Это произвело соответствующий, ожидаемый мной эффект: «удивить, значит — победить»!

—???

— … Но это произошло не в кафе «Стойло Пегаса» — логове поэтов-имажинистов, а гораздо раньше. И влюбился я в Вас, не как в женщину — а как в великий талант кинозвезды, увидев ваш образ балерины в «Закованной фильмой». Я, как тот несчастный художник — отправился в поисках Вас в страну «Любляндия» и, что же я увидел?

Врать женщинам повышая их самооценку — не только практически полезно, но и жизненно необходимо. Для ихнего же блага.

Наклонившись и приблизив лицо к лицу, выдыхаю прямо в душу:

— И что же я вижу, Вас встретив? Какие чувства я испытал, когда мой идеал рухнул с сияющих небес в расшатанную моими предшественниками койку? Сказать, или сами догадаетесь…?

Слегка покраснев, отводит взгляд.

— … Вы на что променяли свой талант? На роль приживалки при так называемом «пролетарском» поэте⁈ Да, Вы всех этих поэтов — оптом купить и затем в розницу продать способны!

Яростно прикусив губу:

— Мне больше не было предложений сниматься, понимаете⁈

С облегчением выдохнув, встаю перед ней на одно колено и приложив ладонь к сердцу:

— Вот я Вам и делаю предложение: станьте моей кинозвездой, Лилия Юрьевна!

Если бы я ей предложил анальный секс с марсианином-рептилоидом в летающей над Кремлём «летающей тарелке», уверен — она удивилась б, меньше:

— «Кинозвездой»⁈

Отмороженно-уверенно:

— Ну, да! Я хочу открыть акционерное общество, студию по производству игровых коммерческих фильмов…

Помните ильфо-петровскую Эллочку-«людоедочку» — дистанционно воюющую с какой-то американской топ-моделью? Заверяю вас — все бабы такие, даже самые умные из них и, со словарным запасом — «весящим» как вся Википедия. Поэтому, трэба трохи плеснуть керосинчика на «тлеющий» конфликт:

— … И если не Мэри Пикфорд из американского Голливуда, то нашу Веру Холодную — Вы точно способны затмить, уверяю Вас.

— Вы — сумасшедший?

Лезу в нагрудный карман:

— Нет, заверяю Вас! Всего лишь — контуженный, у меня и справка есть.


Мда… Что-то не сработало!

Дуры-бабы, почти никогда не могут поверить в своё счастье — что им не предлагай, хоть Луну с неба. Достаёт из портсигара тонкую, длинную и явно «нездешнюю» папироску и прикурив от такой же спички, затянувшись — насмешливо выдыхает дымом в мою сторону:

— Да, Вы не только поэт, Серафим Фёдорович — но ещё и сказочник!

Как можно рассудительней — с тактом, чувством, с расстановкой:

— Я вовсе не уверяю, что именно так и произойдёт — причём без сучка и задоринки. Однако, у Вас будет ШАНС!!! Один-единственный, хрупкий, шаткий, призрачный — но шанс. Который, Вам больше никто не предложит.

«Выдыхает» во второй раз:

— Не считайте меня за легковерную дурочку! Это потребует очень больших денег — они у Вас имеются?

— У меня имеется связь с людьми, которые готовы вложиться в создание советского коммерческого кинематографа.

Откровенно стебается:

— Так Вы, кто — поэт, аферист или милиционер? Что-то я не пойму?

Как её ещё пронять? Может, так:

— Если Вы откажитесь, Лилия Юрьевна, то я найду другую девушку и сделаю её всемирно известной кинозвездой… А Вы будете локти грызть, да ночами выть в подушку от осознания упущенной возможности!

Подействовало, но совсем в другую сторону. Она злится, она в бешенстве, она на грани нервного срыва. Слов было много, не все из них достаточно политкорректны — чтоб их приводить дословно, но последняя фраза, произнесённая «с чувством»:

— … Это невозможно, будь Вы — хоть самим дьяволом во плоти!

Заставила меня пытливо-пристально взглянуть в её сузившиеся зрачки и буквально на пару секунд задуматься.

* * *

Естественно, как и в любом приличном «заведении» подобного типа, в Ульяновском ИТЛ есть свой «особый отдел» следящий за контингентом с целью профилактики правонарушений. Чтобы знать кто из зэка и чем дышит и, не замышляет ли к примеру — бунт или «рывок» за колючую проволоку. Начальник «Особого отдела» посоветовавшись со мной, создал внутри лагеря небольшой штат стукачей — по большей части среди хозяйственно-бытовой обслуги лагеря.

Я отношусь к этому с пониманием: надо, значит — так надо.

С целью же недопущения слежки уже за мной самим — я с главным особистом «дружил», не забывая его «прикармливать». В свою очередь, тот охотно делился со мной кое-какой инфой относительно интересующих меня зэка.

Увы!

Но реальная жизнь такова, что ради дела иногда приходится рыться в чужом «грязном белье» и подсматривать в замочную скважину. Излишне щепетильного в вопросах мнимой чести, в лучшем случае — ждут козни за спиной, а в худшем — нож воткнутый в спину.


Сутки назад, проанализировав подробные донесения внутренней агентуры об свиданиях Лили Брик и Александра Краснощёкова и, их «занятиях» во время оных, я понял, что наша советская «секс-символ» — фригидна, аки мраморная Венера с отломанными каким-то диким вандалом руками.

Да, да!

Сложно поверить, но это факт. Та, которой молва приписывала афоризм «Знакомиться лучше в постели» — в койке была ничуть не темпераментнее сухого бамбукового бревна. Складывается впечатление, что в отношениях с мужчинами для Лили был важен не секс — а власть над ними и постоянное подтверждение собственной неотразимости. Ну, а что делает её неотразимой в глазах мужчин вполне определённого типажа, я уже как-то пару раз рассказывал…


Однако, в данный момент я задумался: а так ли всё запущенно? А не является ли упоминание «дьявола во плоти» — оговоркой «по Фрейду», как говорится?

Буквально в пару мгновений — всё, что мне было известно об особенностях женской сексуальности — пронеслось в моей голове. Кажется, в «СПИД-Инфо» читал: одна особа, чтоб достигнуть оргазма — представляла, что совокупляется…

С тигром!

Да, да — с самым обыкновенным, усцатым-полосатым усцурийским тигром.

Может, Лилия Брик подсознательно жаждет отдаться воплощению дьявола?


Ещё, вот читал…

Одна «эмансипэ» — подобная этой, как-то раз совершенно случайно нарвалась на самого настоящего «альфа-самца». Тот, не разводя особых политесов и не тратя времени на «прелюдии» — практически изнасиловал её в довольно грубой форме. Так вот, вместе с искренним возмущением мужским сексизмом, та признаёт: большего сексуального удовлетворения — ей испытывать никогда не доводилось.

Я не зря упомянул, что Лиля Брик — «неотразима в глазах мужчин вполне определённого типажа». Её «кормовая ниша» — люди богемы, ведущие себя с «прекрасной половиной человечества» соответствующим образом и среди которых вдобавок — велик процент лиц «нетрадиционной ориентации». Ей ещё ни разу не попадался настоящий мужик — который был бы способен ей «вывернуть матку наизнанку», образно говоря, конечно.


Почему для меня это так важно?

Во-первых: эта женщина не просто великосветская шлюха — далеко не просто, хотя быть может у неё ещё всё спереди… Хм, гкхм…

«Впереди», хотел сказать.

Если некоторые данные из моего «послезнания» верны: Лилия Брик, в будущем разведясь после смерти Маяковского с Осипом Бриком, став супругой небезызвестного комкора Виталия Примакова и в то же время — агентом самого Генриха Ягоды, сыграет весьма трагичную роль в «деле военных» 1937 года… Вроде бы даже, это именно она — первой сообщила в НКВД об заговоре, мнимом или действительном — в данном случае это не суть важно.

По другим сведениям она сама участвовала в том заговоре, уже была внесена тем же Ягодой в «расстрельный список»…

Но её вычеркнул сам Сталин!

Обе версии навеивает на некоторые, вполне определённые мысли — о том, что мои долгосрочные перспективы весьма неоднозначны.

Значит, что?

Эту потенциальную угрозу надо обязательно каким-то образом нейтрализовать.


Во-вторых: я собираюсь сделать из Лилии Брик кинозвезду, если не мирового, то общесоюзного значения — сродни с нашей Любовью Орловой или с немецкой Ольгой Чеховой.

А меж тем, кроме очевидных плюсов, такое «создание» — опаснее Франкенштейна.

Красивая и умная женщина, кроме всего прочего — опасно-эффективное оружие в руках того, кто ею управляет. Поэтому спецслужбы всех стран — испокон веков используют в своих интересах эту смертоносную красоту. Вспомните хотя бы библейскую легенду об Самсунге и Делиле, если лень вспоминать советский сериал о радистке Кэт — влёт завербовавшей в ряды РККА сурового эссэсмана-ветерана, прошедшего до знакомства с ней Рим, Крым, битву под Москвой и разгром под Сталинградом.

Популярная в народе и любимая массами (а именно такую я хочу сделать из Лили Брик) кинозвезда — это оружие массового поражения. Она, конечно же согласится на моё предложение стать «звездой»: не мытьём — так катаньем, не через Маяковского — так через Краснощёкова, но я своего добьюсь.

А что будет потом? В чьих руках она будет орудием? В моих? Каким образом я смогу её контролировать?

Так что, перед тем как делать из этой женщины «суперстар» (получится, иль нет — другой вопрос), я должен найти способ заручиться её верностью — чтоб это «оружие» не обратили против меня, как в случае с Примаковым.

Как это сделать?

А, может её… «Того, этого»?

А как же ещё? Компьютер ей свой показать, доказав — что я пришелец из будущего?

Даже, не смешно!


Играю на грани фола — ну, а что делать? Я её сюда не вызывал, после позапрошлогодней — новой встречи не искал…

Но раз «попала нога в колесо — пищи, но беги»!

* * *

Встав, я грозной глыбой ледника — грозящей сорваться вниз снежной лавиной, навис над ней и хриалым как у Никиты Джигурды голосом:

— А с самого первого нашего знакомства, не показалось ли Вам, Лилия Юрьевна — что я какой-то не такой?

Инстинктивно вжавшись в подушку, та:

— Да, показалось…

— Вы ещё подумали: внешностью — молод, но ведёт себя и рассуждает как старик?

На долю секунды задумавшись, согласно кивает:

— Да…

Может врут психологи, но если человек два раза подряд скажет вам «да», то и третий ответ будет таковым же, причём — он в него уверует на уровне подсознания. Ну-ка проверим… В пару секунд скидываю портупею, рывком избавляюсь от гимнастёрки, нижней рубахи и предстаю перед скукожившимся «секс-символом» с обнажённым торсом.

— И ты подумала: «должно быть — это сам дьявол во плоти»!


Здесь надо напомнить: «сверху» я лыс — как женская коленка. Ибо, мой «скальп» — удручающе жидковат и, я регулярно брею голову — предугадывая возрастную плешивость с последующим старческим тотальным облысением…

Винюсь, позабыл проинформировать: всё, что ниже головы — обладает у меня повышенной волосатостью. Особенно кудряво-кучерявая — моя мужицкая грудь, с так сказать — выступающими «рельефными» мышцами. Хм, гкхм… Софья Николаевна любит перебирать это «руно», говоря что из него можно «заплетать косы».

Ну, не знаю — возможно, она несколько преувеличивает. Женщины, вообще склоны всё преувеличивать. Или — преуменьшать.

Они такие странные, эти женщины!


Зачарованно глядя на эти «заросли», Лилия Брик как сомнамбула:

— Да… Ты — сам дьявол во плоти…

Сработало!

Сработало потому, что очень часто женщины видят в нас — не то, что мы на самом деле есть — а то, что они хотят в нас видеть.

Дальше — проще: надо играть того — кого она хочет во мне видеть и всё будет пучком.

Хватаю за локти и приподняв, грубым рывком ставлю на ноги. Жарким дыханием обжигающе пройдясь по лицу и волосам, заставив задрожать все тело в необузданном предвкушении чего-то слишком маняще-запретного — почти касаясь мокрых губ своими, хриплю:

— ДА, ЭТО Я!!! Я — Азазел, вызванный из преисподней твоими похотливыми мечтами!

«Азазел», это такой мелкий — но весьма пакостливый и не по-детски блядовитый еврейский бес, если кто не знает.

Сопротивляется, вырывается, возмущается:

— Отпустите меня! Уберите руки!

Впрочем, довольно вяло.

Задрав подол красной ночной сорочки, прям через кружевное бельё — хватаю за обе ягодицы и сжимаю их так сильно, что у неё от боли темнеют зрачки:

— Уберит… Уберит-те… Не-еее надо-ооо…

— Надо, Киса, надо!

Схватив её за талию, толчком прижимаю спиной к рядом стоящему столу из толстых, плохо оструганных деревянных плах, нактытому ляной скатертью. Не тратя время на поцелуйчики и прочие «прелюдии», запускаю руки под панталончики и нащупав пальцами среди «небритости» узкую «расщелину», как вор-медвежатник в сейф — без спросу залазаю туда.

Спустя буквально пару минут почувствовав, как «там» повлажнело, мышцы тела сами собой расслабились, а губы её разомкнулись — как будто бы требуя поцелуя, укладываю спиной на стол. Читал, что Наполеон «имел» женщин — даже не снимая походных ботфорт, покрытых пылью, копотью и прахом сражений…

И последних, это так возбуждало!

Pourquoi pas?

Мои берцы ничем не хуже буонопартьевых ботфорт.

Резким движением сорвал тонкое кружевное изделие парижских кутюрье, подхватил ноги под заднюю сторону коленей и с размаху жестко «вошел» в неё глубоко и сильно. Из горла «секс-символа» вырвался сладкий грудной стон… Энергичные, частые фрикции и вскоре её тело «затанцевало», в сладких конвульсиях выгибаясь дугой…

* * *

Ещё, вот…

Раньше не было особого повода для хвастовства (с Софьей Николаевной у меня был — почти что семейный секс, а семейный секс — не обсуждают с посторонними), а тут — прямо-таки вынужден по ходу сюжета.

Согласно законам жанра, попаданец — должен обладать какими-то выдающимися способностями или даже всеми сразу. Он, как правило — обладает мускулистым телом молодого Арнольда Шварценеггера, сексапильностью Никиты Джигурды, боевыми навыками Николая Валуева, сообразительностью Сергея Мавроди, памятью российской части «Википедии» и силой убеждения ковбойского шестизарядного «Кольта» — нацеленного оппоненту прямо в лоб.

Кроме этого, вместе с главным героем просто обязаны перенестись в прошлое, как минимум — предварительно «забитый» информацией ноутбук, как максимум — целый крупный город, со всеми его заводами и фабриками, казармами и автопарками, райотделами внутренних дел и подразделениями ОМОНа, губернскими администрациями и городскими мэриями… Даже, с уже готовыми политическими партиями: «Единой России» — неоднократно «обнулённого» гаранта конституции, КПРФ — хронического политического импотента Зюганова, ЛДПР — регулярно впадающего в маразм Жириновского и «Фондом борьбы с коррупцией» — отравленного собственными трусами Навального…

Кроме довольно скромных «роялей» (перенесшихся вместе со мной видимо совершенно случайно) и вернувшейся молодости (за что огромное спасибо!), у меня ничего этого нет.

К примеру, память у меня всегда была отличной — в школе устные уроки с первого раза усваивал. Некоторое же её улучшение, можно отнести к побочному эффекту в результате омоложения организма…

И, ВСЁ!!!

Даже наоборот: моё тело при «воссоздании» — как будто бы слегка «усохло». Хотя, возможно мне это мнится из-за какого-то тайного комплекса — рост я специально не мерил.

А вот та «часть тела», которая сейчас «ударно трудится» — наоборот… Хм, гкхм…

Как бы, не на треть — пропорционально увеличилась.

Подняв глаза вверх и мысленно обращаясь к Небесам сквозь тюремный потолок:

«Спасибо тебе, кем бы ты там не был!».

Опять же: возможно, мне это тоже мнится — из-за тоже, какого-то «комплекса». Редкий случай «déjà vu», так сказать. Или быть может — после того, «стариковского» — да вдруг обзавестись вновь «молодым»…

Поневоле начнёшь преувеличивать!

А может, как и все мы — я в какой-нибудь «матрице» и, «размер» мне просто мнится из-за какого-то компьютерного сбоя…

Всё может быть.

Поймите меня правильно — я вовсе не хвастаюсь, а как и должно быть «заклёпочнику» — объясняю технологию «зомбирования» нужного мне для прогрессорства человека.

А «размер» — он вовсе не важен…

Да, да!

Уверен: главное — умение «им» работать' и продолжительность соития.


Хм, гкхм…

У меня и прежде с этим было всё ровно — даже, более того. Я был в прежней жизни — далеко, очень и очень далеко (как до Луны гусиным шагом) не «скорострел», а как бы даже не наоборот. Хотя, конечно — не как «затяжной выстрел» Авроры на семьдесят лет, но тоже довольно-таки.

Когда был уже, политкорректно выражаясь — «в довольно почтенном возрасте», это сильно — прямо-таки не по-детски напрягало. Бывало когда, как говорится по-простонародному «кончал» — уже забывал с кем начинал и, чтоб не попасть впросак — приходилось делать «это» при дневном свете. Что в свою очередь — сильно напрягало мою вторую половину, заставляя ей выдумывать всякие нехорошие предположения:

— Что-то ты чудить стал! Никак, в извращенцы решил податься на старость лет?

— Бог с тобой, моя Королева! Слов то таких не знаю.

— Маньячило престарелое! Недаром в народе про таких говорят: «Седина в голову — бес в мошонку».

— Смотри при внуках не ляпни такое…


А после моего «клонирования» в 1922 году, это усугубилось!

Хотя опять же повторюсь: возможно, это лишь мои — субъективные ощущения. С секундомером не стоял и не наблюдал за собой со стороны.

* * *

Одна за другой, на Лилю Брик наплывают волны оргазма… Вскоре я уже сбившись со счёта, перестал считать их…

— Довольно… Хватит…

Рычу, вурдалаком азартно грызущим кость:

— Да, я даже ещё не начинал!

Переворачиваю грудью на стол и продолжаю «выбивать с неё пыль» в положении сзади.

После особо сильного, «девятого вала»:

— Я умираю…

— Врёшь, от члена не помрёшь!

Когда у дюжего на вид стола подогнулись ножки, продолжил «окучивать» её в классической позе на кровати… Когда и без того ушатанная кровать дефрагментировалась на составляющие элементы, я поставив на «четыре кости» — драл «секс-символ эпохи НЭПа» на полу…

И, наконец «разрешился от семени» стояком у двери — едва её не выбив и, не вывалившись в коридор.

— УУУФФФ!!!


Когда я отпустил её, она в изнеможении сползла по стеночке на пол и, с закрытыми глазами, привычным тоном избалованной женоподобными мужиками сучки:

— Принеси мне портсигар и спички…

Довольно увесистая пощёчина, приводящая в чувство реальности:

— Ха! Ты забыла, кто я? НУ⁈

Со сладкой истомой:

— Ты — сам Дьявол во плоти!

«Мазохизм до кучи? В следующий раз надо будет попробовать с плёткой и кожаной амуницией».

— То-то же… Никогда не забывай: я — демон Азазел, а ты — моя секс-рабыня. Хорошо себя ведёшь — получаешь адски-неземное удовольствие. Плохо себя ведешь — наказываешься отлучением от моего «жезла». А ну-ка открыла зенки!

Её лицо оказалась напротив моего «дружка» и, её «зенки» — буквально на лоб полезли, когда она выполнила мой приказ.

— Невероятно!

— Целуй его — принеси клятву верности самому Дьяволу!

Послушно касаясь упругими губками, несмело чмокает…

— Ещё! ГЛУБЖЕ!!!

Ещё и ещё и, вот она уже любит меня «по-французски». Хотя… На мой взгляд несколько по-дилетантски.

«Надо будет её с той нижегородской „бабушкой русского минета“ познакомить. А то — без пяти минут „супер-стар“, а сосать толком не умеет… Любительница!».


Спустя довольно продолжительное время, изливаюсь в неё вдругоряд. Была ещё мысля поэкспериментировать с аналом…

Но, сказать по правде — не особый любитель этого вида конфулиза. Да и подходящей «смазки» под рукой не оказалось — разве что послать кого-нибудь из хозобслуги за трансмиссионкой «негр-ойл» в опытно-экспериментальный цех.

Да и, вообще — на сегодня мне хватит.

Хорошего понемногу, а то разбалуется!

* * *

Лиля Брик нараскоряку, но в хорошем рабочем настроении добравшись до остатков кровати, шарит под подушкой и найдя искомое закуривает, сбрасывая пепел прямо на пол. Я, приведя себя в порядок, усаживаюсь на табуретку напротив неё — как в самом начале разговора и, как ни в чём не бывало:

— Как Вам «любовь» с дьяволом во плоти, Лилия Юрьевна?

Оба с ней понимаем: «ролевая игра» закончилась — начался традиционный разбор полётов и раздача слонов.

Закрыв глаза, она выдыхая дым:

— Чертовски божественное наслаждение, подобного которому никогда не испытывала… Теперь я понимаю, за что можно продать душу.

Бесцеремонно оборвав «лирику»:

— Я знаю. Однако, в отличии от мужчин — знакомых Вам прежде, Дьяволу в свою очередь — требуется от Вас не наслаждение. Всё это он уже прошёл миллионы лет назад…

Она выжидающе-тревожно внимает мне.

— … А служба! «Чертовски божественное наслаждение» же — лишь поощрение за верную службу. Всё понятно, моя раба?

Та, без заметного стёба, даже с неподдельной искренностью:

— Всё, что прикажешь, мой Азазел! Я готова стать твоей кинозвездой. Хоть прачкой в этом лагере, лишь бы…

Жестом прервав рассуждения, ставлю условия:

— В следующий раз «чертовски божественное наслаждение» будет после образования киностудии. Ты, разумеется — ведущая актриса, Маяковский — режиссёр, я — главный спонсор и сценарист. Как тебе такой кадровый расклад?


Будущая кинодива, после несколько подзатянувшегося ожидания, спрашивает недоумённо:

— А, Осип?

С трудом вспоминаю, кто это:

— «Котик»? Он, как и прежде — рогатый муж… Бугагага!!!

С достоинством и выдержкой видавшей виды светской львицы:

— Напрасно, ты так! Если действительно затеял создание частной киностудии — Осип может помочь тебе, как никто другой.

Интересное кино!

— Вот, даже как? А вот с этого места — поподробней, Лилия Юрьевна: чем это интересно, мне может помочь — этот ваш четырёхглазый «кото-олень»? Бугагага!!!


После её буквально пятиминутного рассказа об тонкостях отношений в их «шведской» семье, я чуть с табуретки не рухнул…

До чего же обманчива внешность человека!

Её «Котик», Осип Максимович Брик — маленький, осторожный, крадущийся и, вправду — похожий на кота в пенсне человечек, вдруг предстал передо мной — эдаким серым кардиналом, невидимым режиссером, маленьким тихоней-дьяволом и немножко сутенером — который дергает за ниточки всех, кто его окружает — принуждая к действию.

— … Я даже скажу так: если Осип сегодня что-нибудь расскажет (какое-нибудь открытие или какой-нибудь тезис, теорию), Маяковский через день будет об этом говорить в Политехническом музее. Он настоящий вождь!

Держусь за казённый табурет крепче, чтоб не упасть.


Занимаясь литературным творчеством и, иногда тусуясь в соответствующей среде, я конечно же знал, что Осип Брик[2] — как и Владимир Маяковский, является одним из теоретиков творческого объединения «Левый фронт искусств» (ЛЕФ)… Но, предполагал, что лишь как «тень» последнего и по протекции «общей» жены.

Однако, поди ж ты!

Этим «рогатиком», написана повесть «Не попутчица» — о вождях победившего пролетариата, желающих жить «красиво». Возможно, первое антикоррупционное литературное произведение в Советской России. Осип, единственным критиком выступал против фадеевского романа «Разгром» и публично подвергал сомнению слова Максима Горького «Человек, это звучит гордо!».

Согласитесь, в те времена для этого нужна была определённая смелость!


Ладно, оставим «Котика» на сладкое а, пока поговорим про «Щеню»… Поразмыслив, я решил как можно быстрее перетереть с Осипом, а пока:

— Согласится ли Маяковский на столь радикальную перемену образа жизни?

Та, лишь рукой махнув:

— А думаешь, нынешний его «образ жизни» столь уж привлекателен? Поэзия, отнюдь не приносит Владимиру желаемых дивидендов! И дело даже не в деньгах: да, в народе он популярен, но…

* * *

Власть пока ещё не объявила — пока ещё живого Маяковского, «иконой» пролетарского искусства.

А как бы даже не наоборот!

Ещё Ленин отчего-то взъелся на поэму «150.000.000» и, принялся по-интеллигентски чмырить её автора, так как это только он умел. Чуть позже, в газете «Правда» Отделом пропаганды и агитации ЦК РКП(б) — была напечатана статья Льва Сосновского «Довольно маяковщины!». С тех пор, поэт регулярно подвергается политическим нападкам по всем направлениям: от обывательских слухов об его мнимом сифилисе — до погромных статеек в газетах конкурирующих литературных группировок, в чём мною отчётливо видна «невидимая» рука будущего «РАППа».

Публикации сборников стихов Маяковского, бывает — затягивается на долгие месяцы, а то и год — как «Мистерии-буфф». Советские чиновники, вобравшие все худшие качества своих самодержавных предшественников и обзаведясь новыми — постоянно канителят, мурыжат и в результате издают их ничтожными тиражами. Он, постоянно судится за нищенские гонорары с «Госиздатом», который выплачивает их после второго-третьего процесса, бывало…

Короче, беспредел — полный!


— … Так что Володя с удовольствием примет твоё предложение, Серафим. Тем более, он сам мечтает вернуться в большой синематограф, безостановочно кропает сценарии, даже пытался заинтересовать кое-кого из «Госкино» продолжением «Закованной фильмой» — «Сердце экрана».

Вздохнув, она с безнадёгой махнула рукой:

— Но везде получает от ворот поворот.

Зная ответ, всё же вопрошаю:

— Почему же в таком случае он дал «от ворот поворот» мне?

Стараясь быть предельно тактичной:

— Потому что твоё предложение выглядит весьма несерьёзным. Ты — бесконечно далёк от этого вида искусства и это сразу заметно…

По сути, она обозвала меня провинциалом. И стоило тогда так стараться — разбрасываясь «наследственным материалом».

— … Но вот если тебе поговорить на эту тему с Осипом! Тогда, возможно он что-нибудь придумает.


Оказывается её Котик, что говорится — «держит руку на пульсе» советского кино. У него имеются кой-какие полезные знакомства и подвязки и, он тоже сочиняет сценарии для синематографа.

Изрядно напрягши память, Лиля назвала сценарии фильмов:

— «Приключения эльвиста», «Клеопатра», «Премьера»… Больше не помню[3].


Рассеянным взором окинув бардак учинённый нашими совокупляющимися телами в лагерной комнате свиданий, я поднялся:

— Хорошо! Завтра, как освобожусь от дел, тут же поговорю с твоим «генератором идей».

Улыбнувшись — как это только она умеет, будущая суперстар:

— Сперва, с ним должна поговорить я, Серафим. С ними обоими! Поверь мне, так будет лучше.

— Как тебе будет угодно. Как я узнаю, что переговоры прошли успешно?

— Хм… Я появлюсь на вашем с Володей поэтическом ристалище и он принесёт тебе свои извинения, что погорячился.

— Пожалуй, это будет лишним. Пусть просто публично заявит, что возвращается в мир кино и всё… До встречи!

— Надеюсь, эта встреча будет не за горами, мой Азазель!

— Только от тебя зависит и от твоих «уговорительных» способностей, моя рабыня!

Уже в дверях остановился, и:

— Пожалуй, для свидания с Краснощёковым тебе лучше перейти в другую комнату. Я распоряжусь.


Однако, как я узнал позже, очередное свидание фактически не состоялось. Поговорив буквально пять минут, Лиля Брик распрощалась с Александром Краснощёковым и покинула стены «ИТЛ».

* * *

Чтоб понять всю сложность дела, за которое я с истовым оптимизмом дилетанта взялся — буквально в двух словах об славной и не очень истории советского кино… В основном мне про него поведал Осип Брик, в разговоре — состоявшемся через день после того, как я помог его виртуальным «рогам» — стать ещё более развестистыми.


«Из всех искусств — для нас важнейшим является кино», — сказал основоположник и, его слова не были брошены на ветер.

Кинематограф активно использовался новой властью как средство агитации и пропаганды. В таком качестве его достоинства очевидны — киноагитации наглядна и проста для восприятия, даже для неграмотного крестьянина и вызывает сильнейший эмоциональный шок.

Отчётливо осознавая это, большевики еще в апреле 1918 года создали «Петроградский областной кинематографический комитет» на материально-технической базе учрежденного в 1912 году «Скобелевского комитета», осуществлявшего съемки Первой мировой войны. В то же время был учреждён Московский кинокомитет, как и Петроградский — подчиняющийся Наркомату просвещения.

В октябре 1918 году при «Петроградском комитете» появилась киностудия — впоследствии получившая название «Совкино», затем — «Ленфильм». Первым её председателем был назначен не абы кто, а близкий соратник Ленина — некий Лещенко Д. И…

Немногим позднее, на базе Московского комитета образовался Фото-Кино-Отдел (позднее — Всероссийский Фото-Кино-Отдел, или просто ВФКО). «ВФКО» в свою очередь создал кинофотосекции при отделах народного образования в разных регионах.

Летом 1919 года Ленин подписал соответствующий декрет и, фактически вся киноиндустрия в стране — попала в ведение ВКФО. Совнарком выделил на нужды кинематографа немалые по тем временам суммы и, за работу над фильмами о Гражданской войне — активно включились известные режиссеры, доставшиеся Советской Власти от старого режима.

Первым делом, большевики начинают снимать документальное кино. С июля 1918 года начинает регулярно выходить хроникальный журнал «Кинонеделя». В его отдельных выпусках были отображены многие эпизоды Гражданской войны. В 1921 году, на основе этих материалов были смонтированы документальные фильмы «Чехословацкий фронт», «Кавказский фронт», «Ко взятию Одессы красными войсками». Режиссёр Д. Вертов смонтировал большой документальный фильм в тринадцати частях — «История Гражданской войны».


После объявления Лениным перехода к НЭПу, контроль государства над киноиндустрией значительно ослаб. В конце 1922 года на базе ВКФО было создано государственное предприятие Госкино. В отличие от прародителя, эта организация была хозрасчетной и уже не являлась частью Наркомпроса.

Однако тем же декретом СНК РСФСР от 19 декабря 1922 года, который предписывал преобразовать ВКФО в Госкино — за Главполитпросветом Наркомпроса оставалась цензура кинопродукции. То есть, даже открывая возможность создания частных кинопредприятий — государство сохраняло контроль над идеологическим содержанием лент. Госкино являлось инструментом в руках государства, при помощи которого оно влияло на советскую кинопромышленность и направляло ее. Через два года, в 1924-м, Госкино было реорганизовано в акционерное общество и переименовано в Совкино[4]. Тогда же, при Главполитпросвете был образован «Художественный совет по делам кино», который занимался просмотром закупаемых за рубежом и утверждением сценариев снимаемых в СССР кинофильмов.

В 1925 году через Худсовет Главполитпросвета прошло более трёхсот сценариев, к постановке было разрешено лишь менее половины из них.

Думаете, за контрреволюционное содержание или антисоветскую агитацию?

Не угадали!

В основном за следующие замеченные бдительным оком цензора недостатки: «надуманность сценария», «отсутствие социальной увязки темы», «нагромождение материала»…

* * *

Так, так, так…

А вот с этого места — хотелось бы «подробностей»:

— А кто у нас за главного цензора по синематографу, Осип Максимович?

— Председателем Главполитпросвета в данный момент, вместо Надежды Константиновны Крупской — является Злата Лилина.


Я невольно поморщился: как говорится «свято место пусто не бывает» и, вместо Жабы — загнанной мной ниже уровня городской канализации, главным советским цензором в образовании стала «средняя» жена Григория Зиновьева — Злата Лилина, советская партийная и государственная деятельница, журналистка, писательница… И конечно же знамо дело — будущая оппортунистка и невинная жертва сталинских репрессий.

Стало ещё хуже!

Ведь, это ей принадлежат слова:

«Мы должны изъять детей из-под грубого влияния семьи. Мы должны их взять на учёт, скажем прямо — национализировать. С первых же дней их жизни они будут находиться под благотворным влиянием коммунистических детских садов и школ. Здесь они воспримут азбуку коммунизма. Здесь они вырастут настоящими коммунистами. Заставить(!) мать отдать нам, советскому государству, ребёнка — вот практическая наша задача».

К моей великой досаде, «действующая» жена Председателя Исполнительного комитета Коммунистического интернационала — имела больше рычагов давления, чем вдова Ленина. И в текущей реальности, ситуация в сфере образования и цензуры, грозила усугубиться самым непредсказуемым образом.

С этим придётся что-то делать и причём в самом же ближайшем обозримом будущем.

Есть у меня одна безумная идейка…

Вопрос в том — достаточно ли она безумна, чтоб стать реализуемой?


Досадливо прервав Осипа:

— Я знаю. А уровнем ниже? Ведь, под надзором этой… Хм, гкхм…

Подсказывает, понимающе кивая:

— … «Весьма неприятной особы».

— Вот именно! Под надзором у Главполитпросвета, кроме кино — библиотеки, клубы, избы-читальни, школы рабочей молодёжи, коммунистические университеты и прочее. Она не в состоянии везде успеть, даже имея моторчик в заднице!

Понимающе на меня взглянув, тот:

— Если конкретно, то директор Государственного фотокинотреста «Госкино» Стефан Алексеевич Бала-Добров — одновременно являющийся членом «Художественного совета по делам кино» при Главполитпросвете. Он также входит в состав жюри по утверждению сценариев, при «Совкино» и обладает там решающим словом.

Невольно морщу лоб:

— Не слышал про такого…

— Придётся услышать, если Вы всерьёз хотите создать свою студию. Родом из Мордовии или Молдавии (я их постоянно путаю), происхождением из крестьян, всю Гражданскую прозаседал в ревкомах, да в ревтрибуналах. Работал в Наркомпросе, а в данный момент — назначен партией поднимать пролетарский синематограф.

Задумываюсь:

— Серьёзный товарищ!

— Ещё какой «серьёзный».

Что-то «такое» в его голосе, побудило меня задать вопрос:

— Что, много берёт?

— Смотря за что.

— За создание частной киностудии, сколько и чем он возьмёт? — усмехаюсь, — надеюсь, не борзыми щенками — у меня аллергия на шерсть животных.

Намёк на «Щеню» — Маяковского, был довольно прозрачным и «Серый кардинал», сперва коротко хохотнул. Затем, посерьёзнев и хорошенько подумав, вдоволь поменжевавшись и негромко покряхтев, Осип Максимович выдал:

— Вам будет гораздо проще и дешевле договориться об искусственном банкротстве какого-нибудь акционерного общества и передаче его под ваш контроль методом слияния с вашим «Красным рассветом».

Вот, как⁈

Ёкарный бабай, да это же галимой воды рейдерство!

Всё как у нас — именно так у меня в «жирных нулевых» увели строительную фирму. Подвели под банкротство и «слили», сцуки.

* * *

«Так, так, так, — мысленно потирая руки, — дело то — оказалось даже проще, чем я предполагал».

Интересуюсь:

— И насчёт какого акционерного общества Вы мне рекомендуете договариваться с этим гражданином?

Ответ был безвариантен:

— «Межрабпом-Русь[5]»…

— Это где?

— В Москве, на Бутырской улице.

— Это там, где тюрьма?

Коротко сверкнув стёклышками очков:

— Совершенно верно.

— Анекдот слышали? «Раньше он жил неподалёку от тюрьмы, теперь — неподалёку от своего дома…».

Скорее из вежливости:

— Хахаха!

— Не просветите меня насчёт сего акционерного общества, Осип Максимович?

— С удовольствием, Серафим Фёдорович…


По словам моего собеседника, съёмочные павильоны киноателье «Русь» были построены в 1915 году костромским купцом Михаилом Трофимовым в товариществе с инженером Алейниковым. Будучи адептом древнеправославной веры (старовером) сей промышленник так пропиарил своё начинание:

«Я не для прибылей затеял это дело. Считаю кощунством наживаться на искусстве! На жизнь зарабатываю подрядами, кинематограф полюбил крепко и хочу, чтобы русская картина превзошла заграничную, как русская литература и русский театр».

Ну¸ прям — «Человек с бульвара Капуцинов», ни дать — ни взять!

Мда… Приходилось уже общаться с представителями этой ветви русского православия, если можно так выразиться, конечно. Среди них подчас встречаются весьма великие оригиналы.


Киностудия творила и успешно развивалась, к 17-му году открыв свои филиалы в Крыму и Одессе.

После Октября, киноателье «Русь» вместе с отцом-основателем переехало в Ялту и достаточно успешно продолжило снимать фильмы. После того как Врангеля, дав хороший поджопник — пинком вышибли из будущей «всесоюзной здравницы», купец Трофимов откочевал в дальнее зарубежье и, вернулся лишь в прошлом 1924 году, так сказать — «в обозе Межрабпома».

Что это, спросите?

«Международная рабочая помощь» (Межрабпом), организация близкая к Германской компартии — была создана по просьбе Ленина, для оказания гуманитарной помощи Советской России во время голода в Поволжье. Для закупок продовольствия Межрабпом собрал порядка пяти миллионов долларов, а после того как это бедствие миновало нашу страну — не прекратил свою деятельность, а продолжил активно поддерживать рабочие движения по всему миру во время стихийных и рукотворных катастроф, вроде гражданских войн.

В отличии от небезвестного «Коминтерна», руководство «Межрабпома», не токмо не стояло у государственной «паперти» с протянутой рукой — в поисках финансовых средств, но и занималось активной коммерческой деятельностью. Организационно будучи акционерным обществом, «Межрабпом» взял в концессию несколько совхозов под Царицыным, пару рыбных хозяйств в Астрахани, ремонтную мастерскую в Питере и поликлинику в Москве.

Придавая большое значение пропаганде, эта организация владела несколькими периодическими издательствами и, вот теперь взялась за киноиндустрию. Прежде всего, её Председатель Вилли Мюнценберг учредил в Берлине компанию по прокату советских картин — «Aufbau Industrie und Handels AG» и, первым делом запустил на немецкие киноэкраны фильм «Поликушка» снятый по повести Льва Толстого.

* * *

— Так, так, так… А с этим парнем надо срочно познакомиться и крепко подружиться!

Ведь, «международная рабочая помощь» может выражаться и в вербовке немецких специалистов для моей быстро растущей промышленной «империи», верно?

— Как, его говорите?

— Вилли Мюнценберг. Но, Вам будет проще «познакомиться и подружиться» с постоянным представителем при Коминтерне и управляющим делами «Межрабпа» Францем Юнгом.

— Непременно последую вашей рекомендации, Осип Максимович. А почему Вы считаете, что «плод созрел и готов сам упасть» в наши руки?


Благодаря сотрудничеству с немцами, наша студия считалась одной из передовых: здесь использовались новейшие технологии, проводились смелые творческие эксперименты. За год после восстановления и преобразования в «Межрабпом-Русь», киностудия экс-купца — а ныне советского нэпмана Михаила Трофимова, успела снять короткометражную сказку «Морозко», противотуберкулёзную агитку по заказу Наркомздрава «Особняк Голубиных»… Когда же перешли к серьёзным проектам сняв фантастический фильм «Аэлита» по одноимённому роману Алексея Толстого — его не выпустили в заграничный прокат.

Как же так, недоумеваю — страна и правительство остро нуждается в валюте…?

С великим сомнением в голосе:

— А он стоил того?

Пожимает плечами:



Рисунок 55. Рекламная афиша фантастичесого фильма «Аэлита», киностудии «Межрабпом-Русь».

— Представители «Межрабпома» дали заявку на заграничный прокат — значит, «стоил[6]».

Сказать по правде — на эту «фильму» я не ходил, но мои комсомольцы — прямо-таки пищат от восторга.

В крайнем удивлении:

— И чем аргументируют?

Усмехаясь:

— Аргументация вполне стандартная: «фильм слишком далеко отошёл от сюжета романа и бесполезен для новой советской культуры», «сюжет сумбурен и невнятен». Дальше всех пошла «Кино-неделя»: режиссёра фильма Якова Протазанова и актёра Николая Баталова — исполнителя главной роли, обвиняют в том, что им «чужды интересы рабочего класса» и призывают установить над ними жёсткий партийный контроль.

Если про первого — краем уха, то про Баталова я знал — что это именно он играл Павла Власова в экранизации романа Максима Горького «Мать». Поэтому вполне искренне возмутился:

— Это Баталов, то — чужд «интересам рабочего класса»? Да, мать же вашу…

И я довольно грязно выругался. Ага, по ней самой — «по матушке», значит.

Вот, значит — какие дела в советском кинопроме творятся!

Интересно, а в этом случае кто виноват? Опять Сталин?

Это Сталин велел этим ебли…вым козлам бодать друг друга⁈


Подытоживая, Осип Брик сказал то, что я в принципе знал:

— Главное причиной отказа в том, что фильм не пустили в заграничный прокат — является его «идеологически неправильное» происхождение. Ведь, он создан на нэпманском предприятии.

— Не на «нэпмановском», а на кооперативно-акционерном, — поправляю и делаю более реалистичное предположение, — не следует ли уточнить в таком случае, что кроме «идеологической» составляющей — присутствует и самая обыкновеннейшая, тупо-банальная конкуренция между сверходарёнными творческими личностями? Использующими все доступные способы — чтоб утопить конкурентов?

Закатив глазки к потолку, тот поразмыслив согласился:

— Без всякого сомнения, такое тоже присутствует.


Вспомнив ещё и, про нравы современного мне Голливуда — перенаселённого гомосеками и прочей нечистью, я поневоле задумался:

«А стоит ли влезать ещё и в это дерьмо? Одной литературы тебе мало, что ли?».

Видя моё сомнение, «Кото-олень», участливо-издевательски заглядывая мне в глаза, вопросил:

— Вы ещё не передумали, стать кинодельцом, Серафим Фёдорович?

«Ну, что ж… Киноиндустрия — это заведомо липкая грязь и вонючее дерьмо. Но и, огромное влияние и большие деньги. Эх… Где наша не пропадала!».

— Нет, не передумал. И, давайте наконец перейдём к делу, Осип Максимович!

* * *

По словам этого «гиганта мысли» — плод уже давно созрел и был готов упасть в руки от малейшего дополнительного толчка, которые по его довольно-таки прозрачно-недвусмысленному намёку — должен был произвести я, «договорившись» с Председателем «Совкино» Стефаном Бала-Добровым.

Ну, что ж…

Я готов!


Глянув на свои «траншейные» часы фирмы «Swiss», вскочив восклицаю:

— Ох, ёшкин кот! Я ж, на ристалище с вашим «Щеней» опоздал… Мне же поражение засчитают. Уже засчитали!

— Для Вас это имеет большое значение?

Усевшись обратно:

— Пожалуй, уже нет.

— Тогда давайте подождём Володю и Лилю.

Минут пять поскучав в номере «Красного трактира», ибо обсуждать уже нечего — пора действовать, я снова встаю:

— Чтоб время даром не терять я, пожалуй, пока схожу за сценарием.

Тот, чуть от удивления очки свои не проглотил:

— За каким «сценарием»?

— Нашего первого фильма.

— Если не секрет, как называется?

— «Место встречи изменить нельзя». Правда, там одну из главных ролей переделать придётся… Под вашу Лилию Юрьевну. Ну и адаптировать под немое кино. У Вас есть на примете человек, который мог бы этим заняться?

— Ээээ… Дайте подумаю… Разве, что Туркин Валентин Константинович?


Сценарий, скажу напоследок — всем без исключения понравился.

* * *

Мой проигрыш «подчистую» не нанёс ущерба ни моей, ни Маяковского репутации. Ибо, перед тем как Жюри его объявил, тот сам публично признал своё поражение и объявил в переполненный зал:

— Видя какие таланты подросли в провинции, я бросаю поэзию и постараюсь вернуться в кинематограф.

Это произвело такую сенсацию, что за ней — как за дымовой завесой, все и забыли из-за чего весь этот сыр-бор начался.

Ваш же покорный слуга, в первом же интервью — сказал, как отрезал:

— Я лишь жалкий подражатель Владимира Маяковского — как вы сами уже поняли, по моим стихотворным опусам. Если он бросает писать стихи — то и от меня их не дождётесь.

Действительно, творчество Роберта Рождественского мне никогда не нравилось и, до сего досадного недоразумения — я не собирался на нём двигаться.


Завершая поэтическую тему, скажу: кой-какие меры предпринял и «поэтические поединки» — с тех пор стали модными и популярными. То одного, то другого поэта — кусала какая-то загадочная «муха», он бросал вызов кому-нибудь из своих коллег и, они ехали в наш город целыми литературными группами — «померяться писюками».

Символисты, ЛЕФовцы, имажинисты, футуристы, кубофутуристы, перевальцы, «Ничевоки», мои собратья конструктивисты и «Серапионовы братья» —

'Все промелькнули перед нами,

Все побывали тут…'.


Не было только хоть сколько-нибудь значительных представителей групп «Молодая гвардия», «Октябрь», «Рабочая весна», «Вагранка» — организационно входящих в Московскую «Ассоциацию пролетарских писателей» (АПП) и, в «реальной» истории — трансформировавшихся в «Российскую ассоциацией пролетарских писателей» (РАПП) в этом году.

Члены этой литературной группировки, претендующей на монополию в советском искусстве — ныне напоминают терпил кораблекрушения с картины Теодора Жерико «Плот Медузы».

Знаете, эту классику из истории всемирного каннибализма?

Авербах и Киршон уже сушит сухари из-за своих сфальцифированных автобиографий, а Фурманов, Фадеев, Либединский, Ставский, Ермилов, образно говоря — отчаянно дерутся за безопасное место у мачты, топчут ногами ослабевших и бросают жребий меж собой — выбирая кого в следующий раз схарчить… Модест Карлович, Лерочка, Жоржик, Петюня и прочие мои бойцы невидимого фронта из «Могучей кучки» — дело своё знали туго и тех денег что я им платил, стоили.

Так что «1-й Всесоюзной конференции пролетарских писателей» — скорее всего уже не будет и, соответственно — про аббревиатуру «РАПП», никто и никогда уж не услышит.


История начинает меняться!

К лучшему или худшему, спросите?

А фиг его знает, скажу максимально откровенно… Поживём и если доживём — то узнаем.

По крайней мере — Фадеев уже написал «Разгром», а Фурманов «Чапаева» и, больше ничего эпохального за этими двумя литераторами — ставшими скорее чиновниками от литературы после образования «РАППв», я не припоминаю.


На этом деле наш Ульяновск изрядно «поднялся» — увеличив так сказать «внутренний валовый продукт», едва ли не вдвое.

Да и не только на них!

Ведь, он ещё — официально числился «столицей» популярной настольной игры «Мировая революция» и, в нём как раз этой зимой — здесь прошёл Первый общероссийский чемпионат. Затем, состязания по этой игр стали регулярными и сюда как мухи на мёд, стали стекаться нэпманы — строящие небольшие предприятия общепита и загородные отели по типовым проектамархитектурного отдела «ОПТБ-007». Население Ульяновска — когда-то репрессивного волостного городишки, ещё пуще росло, его благосостояние увеличивалось… Жить становилось всё лучше, всё веселей…


Ладно, в этот раз разговор не про то!

А про кино.

* * *

Однако, время подошло, плод созрел и, уже пора как планировал — обзавестись собственной киностудией.

Ибо, наш вечно живой Ильич как всегда был прав: через зрительные образы на экране — самый близкий путь к умам и сердцам людей.


К директору «Госкино» и члену Худсовета при Главполитпросвете (к главному кинематографическому цензору) — Стефану Бала-Доброву, я подослал договорщиком своего «офицера по особым поручениям». Ипполит Степанович к тому времени уже набрался довольно-таки «незаурядного» опыта в подобного рода «деликатных» делишках, не оплошал он и в сей раз. В результате нашего договоряка с этим «серьёзным товарищем», следующие фильмы киностудии «Межрабпом-Русь» («Дорога к счастью» и «Дитя Госцирка») — бдительные цензоры не допустили даже до проката в родном социалистическом Отечестве, не говоря уже про зарубежный прокат через «Aufbau Industrie und Handels AG». А «Закройщика из Торжка», вообще — зарубив сценарий, не дали снимать.

Ну а дальше — завертелось-понеслось!

Как серые пасюки с тонущего судна — из этой киностудии начали разбегаться актёры, режиссёры, операторы и прочий кинотворческий люд…

Когда держатель менее половины акций кинофабрики — старовер и бывший купец Михаил Семёнович Трофимов дошёл до нужной «кондиции», к нему явился Дед Мартимьян. Его единоверец, бывший собрат по купеческому ремеслу, а ныне — Председатель совета акционеров «Красной взаимопомощи» — кредитно-кооперативного учреждения, вошедшего в свою очередь капиталами в общую кассу Нижегородского «Общества взаимного кредита» (ОВК) и, по совместительству — финансовый директор «Красного рассвета». Не знаю, о чём они там говорили — возможно о количестве перстов участвующих в обряде древнеправославного крещения, но доля ценных бумаг Трофимова оказалась в полном моём распоряжении.

Кстати, я этого хорошего человека ни в коем случае не обидел — оставил номинальным Управляющим киностудией и платил ему вполне по-божески. По крайней мере, на паперти этого бывшего купца никто не видел.


С обладателем контрольного пакета акций, представителем «Межрабпома» в Москве — Францем Юнгом, я поговорил лично. Изложив сложившуюся вокруг киностудии ситуацию, я расписал несколько вариантов развития событий — в зависимости от линии его дальнейшего поведения. Тот сперва не поверил мне на слово, на очень хорошем русском — очень вежливо попросил меня выйти вон. Я его послушался, но оставил на всякий случай визитку:

— Когда вам разрешат сценарий «Папиросницы» — обязательно позвоните, хер Юнг. Иначе проката Вам не видать — как вашему Адику обратной стороны Москвы.

— Кто есть «наш Адик»?

— Это неважно, хер Юнг. Так, к слову пришлось…

Повертев в руках визитку, внимательно её рассматривая, тот надменно на меня посмотрев:

— Кто Ви есть такой?

— Я есть тот, кто может решить наши взаимные проблемы. Вам нужен заграничный прокат, мне…

Не дослушав, тот почти швырнув визитку на стол передо мной (едва поймать успел, иначе пришлось бы с пола поднимать) и спокойно-категорично:

— Я Вам повторяйт: пошёл вон!

Так вот ты, какой — «немец, перец, колбаса — имел лошадь без хвоста».

Принципиальный попался, падла!

Ладно, я не из обидчивых — коль ради дела. Зайдём на тебя с другой стороны…

* * *

Михаил Гешефтман, он же — Барон, с отличием закончил Ульяновскую рабочую школу второй ступени и, по рекомендации Нижегородского Губкома ВКП(б), Губкома РКСМ и губернского ГПУ поступил в «Дивизию особого назначения» (ДОН) при Коллегии ОГПУ СССР. Причём не рядовым бойцом в один из её стрелковых полков, а сразу оперативником в Особый отдел дивизии.

Согласитесь: особист Особого отдела при Особой дивизии — это неимоверная круть!

И надо напомнить, что несмотря на юные годы — особистом он был довольно многоопытным. Кроме заочно-удалённого обучения шпионскому ремеслу по моим методичкам, он на практике уже являлся организатором сети агентуры в Ульяновске, создателем до сих пор действующей сети агентуры из беспризорников во время операции «Вернисаж» и имел самое непосредственное отношение к образованию «Могучей кучки», куратором которой он до сих пор и являлся.

Не каждый опер нквд-эшник или огпу-шник — скажем прямо, обладал в то время подобным опытом!


Встретившись с ним в обусловленном месте, я поставил задачу:

— В тот раз мне многого не надо, Миша — всего лишь узнать повадки этого типа германской национальности. Его привычки, слабые и сильные стороны. Ферштейн, зи?

— Das stimmt, mein Engel!

— Ну, тогда выполнять и причём — шнель, шнель!

— Ich gehorche und gehorche!


Всё оказалось даже проще, чем я предполагал.

Франц Юнг оказался неимоверно амбициозным типом, морально угнетённым тем обстоятельством, что «Межрабпом» при Коминтерне — находится в качестве какого-то незначительно-ничтожного придатка, а следовательно — сам он недооценён, как личность мирового рабочего движения.

Эге… Делаем «зарубочку» себе на память.

Как и положено немцу — дисциплинирован, пунктуален, аккуратен и упорно-работоспособен как малороский вол… Но любит на досуге расслабляться в питейных заведениях культурно-европейского типа и изрядно падок на центровых шлюх.

Ага!

Узнав в каком ресторане тот предпочитает тусить, я заслал туда семейку Брик.

Дальше, всё понятно, да?

Франц Юнг, как нерестящийся омуль — с ходу по самые жабры влетел в её ловко расставленные сети и, затрепыхался там — меча чёрную икру центнерами.


Звонка от представителя «Межрабпома» долго ждать не пришлось:

— Продолжим разговор, камрад?

— Oh ja ja… Я есть извиняйт, Genosse.

— Ладно — проехали прошлое и забыли, камрад! У киностудии, держателем контрольного пакета акций является ваша организация — есть вполне определённые проблемы. А я тот — кто может решить эти проблемы…

Внимательно слушает.

— … Если Вы, в свою очередь — поможете мне решить мои проблемы.

— Какие есть ваши проблемы?

В «пасторальных» тонах довольно мутно изложив своё желание снимать фильмы по собственным сценариям, я:

— Вам нужен заграничный прокат, мне — внутренний. Мы не являемся конкурентами, согласны?

— Согласен.

— Поэтому, мы можем с вами успешно сотрудничать, если ваша организация уступит мне контрольный пакет акций.

— Это ни есть карашо!

Тяжело вздохнув, я начал по новой:

— Мне нужен контроль над киностудией чтоб снимать фильмы по собственным сценариям, вам — доходы от проката фильмов этой киностудии за границей. Так?

— Так.

— Так, давайте придём к взаимовыгодному консенсусу…


Долго мы с ним «бодались», но в конце концов, хорошенько подумав, умный немец за возможность проката любых фильмов кинофабрики за пределами страны, согласился по вполне разумной цене уступить часть акций. В результате следующей встречи и сравнительно недолгих переговоров — контрольный пакет киностудии оказался у меня, а сама она стала одним из многочисленных предприятий торгово-промышленного кооператива «Красный рассвет».

«Вывеску» менять не стали: «Межрабпом-Русь» — известный, хорошо зарекомендовавший себя бренд, а «от добра — добра не ищут». Но слова в названии поменяли местами, вставили ещё одно словечко и теперь это Акционерное общество называется: «Красная Русь — Межрабпом».

Дополнительным, очень приятным для меня бонусом явилось наличие у компании собственного периодического издания под названием «Кино-газета».

Боюсь сглазить: тьфу, тьфу, тьфу…

Но я становлюсь настоящим медиа-магнатом!

* * *

Кстати, с представителем «Международной рабочей помощи» при штаб-квартире Коминтерне в Москве, мы чуть позже крепко подружились. Подписав все бумаги и уладив все формальности по киностудии, я его заманил в ресторан «спрыснуть» сделку.

Я несколько припоздал, ибо явился не один.

— Кто с Вами есть?

Представляю свое спутника:

— Познакомьтесь, Франц — этого мальчика зовут Виталик. Виталик: этого дядю — зовут Франц.

Подозрительно посмотрев на него, затем на меня, и:

— «Мальшик»?

Кто б на моём месте, удержался — чтоб не ответить классической фразой?

Вот и я:

— «Кто скажет, что это девочка — пусть первым кинет в меня камень».

Немец, протягивая ладонь:

— Франц Юнг.

«Мальчик», выглядевший ненамного младше самого Юнга — застеснялся и спрятался за мою спину.

Вздыхаю:

— Родители отдали его в детдом, а мне он чем-то приглянулся. Оставить было не с кем, сами понимаете, поэтому пришлось взять с собой. Он посидит рядом с нами и ничем не помешает.

Пожав плечами:

— Пусть сидит, мне ни есть жаль.


Далее, разговор продолался в неформально-приятельской обстановке, так сказать — «без галстуков»:

— Я слышал, что у «Межрабпома» имеются коммерческие проекты в России?

— Да, это есть так…

— А не желало бы руководство вашей организации построить несколько предприятий кооперативно-акционерного типа в Ульяновске? Вот списочек.

Читает:

— «Завод пластических масс», «Завод поршневых колец», «Завод автомобильной электроники и свеч зажигания», «Завод зубчатых передач», «Резино-технический завод», «Оптико-механический завод»…

Поясняю:

— Небольшие специализированные, предельно механизированные и автоматизированные предприятия с немногочисленным персоналом, но при этом высокопроизводительные. Если заинтересуетесь, я предоставлю вашему руководству полное финансово-экономическое обоснование, а проектно-техническую документацию вы сами разработаете.

Немец, задрав «грабли в гору», как недоделанный фельдмаршал Паулюс в Сталинграде:

— У нас нет столько денег!

— Деньги я найду. С вас — оборудование, кадры и менеджмент. Оформим как помощь германского пролетариата — пролетариату русскому, чтоб ни одна собака не гаФкнула.

Аккуратно сворачивает список и кладёт его во внутренний карман:

— Сам я ни есть решать такой вопрос. Скоро ехать Дойчланд — будем говорить с Вилли Мюнценберг: тот с камрадами решайт.

В принципе я и сам туда собираюсь.

— Думаю, если Вы правильно расскажите ему о наших с ульяновскими товарищами-кооператорами задумках, ваш шеф и другие ответственно-руководящие камрады возражать не будет.

Плавно меняю тему разговора, одновременно переходя на «ты»:

— Кстати, о «гаФкающих собаках»… Мне кажется, Франц, проблемы у «Межрабпома» существуют не только в киноиндустрии. Я уверен, что ваша организация могла бы играть более важную роль в германском рабочем и даже — в международном коммунистическом движении, но… Но вам что-то или кто-то мешает.

После чего, в течении нескольких часов выслушивал «чернуху» о порядках и нравах, царящих в Коминтерне.


Блин, надо срочно изобретать портативный магнитофон!

Человеческая память несовершенна и не способна запомнить такое количество информации… Ээээ…

Это, смотря какого человека память!

«Мальчик» Виталик из Центра изучения способностей человека «Осознание-Икс», был аутистом — но память имел феноменальную, особенно слуховую и с магнитофонной точностью мог воспроизвести любой разговор, слышимый им в течении жизни.

Конечно, с ним были определённые проблемы и, приходилось при довольно частых дальних и длительных «командировках» брать с собой специально обученную в Центре няню-сиделку…

Но, оно того стоило.


— Ну, что ж… — прощаясь, я крепко пожимая руку Францу, — думаю, если кости выпадут вовремя и правильно, то я смогу решить ваши проблемы и с Коминтерном.

— Их бин тоже, так думайт!

А про себя:

«Я не думайт — я буду делайт, что кости выпали вовремя и правильно».

— Пойдём, Виталик. Может, «пи-пи» хочешь? Ну, давай я тебя отведу…


На следующий же день, я попросил Виталика «воспроизвести» в письменном всё, что он слышал от дяденьки-немца. Он — грамотный, даром что аутист.

* * *

[1]Ганиева А. «ЛИЛЯ БРИК: Её Лиличество на фоне Люциферова века».

[2]Осип Максимович (Меерович) Брик (1888–1945 гг) — русский и советский писатель, литературный критик, сценарист и стиховед, адвокат, один из теоретиков русского авангарда.

[3]Наиболее известный фильм снятый по сценарию Осипа Брика — «Потомок Чингисхана» Всеволода Пуговкина.

[4]В соответствии с постановлением СНК РСФСР от 4 июня 1926 года кинопредприятия «Совкино», «Госкино» и «Севзапкино» были объединены в акционерное общество «Совкино», которое просуществовало до 1930 года.


[5] В «реальной» истории, в 1928 году была преобразована в киностудию «Межрабпомфильм», та в свою очередь в 1936 году — в киностудию «Союздетфильм»«, которая наконец в 1948 году была переименована в 'Киностудию имени М. Горького».

[6]Как бы там не было, «Аэлита» была первым первый полнометражный фильм о космическом полёте. Интересно мнение о нём наших современников: «…при всех её недочётах, является одним из лучших научно-фантастических фильмов эпохи немого кино. Лишь полвека спустя (с появлением „Соляриса“) советское кино смогло предложить нечто столь же впечатляющее», — Фредерик Пол, американский писатель-фантаст.

Загрузка...