«Я – АНГЕЛ!». Часть вторая: «Между Сциллой и Харибдой»

Глава 2 «Педологическая проза»

Ещё вот проблемка на горизонте появилась…

Первым из профессионально-технических, в Ульяновске начала действовать педагогическое училище — подготавливая учителей младших классов. Сперва оно было разбросано по всевозможным учреждениям-заведениям города, но к осени 1924 года переехало в специально построенное для него двухэтажное кирпичное здание.

Педагогов для начальных школ нам скоро понадобится очень много!

В данный момент Россия переживала своеобразный «бэби-бум» — последний в своей истории. После громадных потерь в обоих войнах, после голода, эпидемий и прочих напастей — бабы рожали, как сдурев: за пять лет — по 6,8 среднестатистического ребёнка на одну женщину.

Увы… Это поколение, окажется практически полностью «потерянным» на полях сражений Великой Отечественной Войны.

Местных кадров для преподавательского коллектива для училища крайне остро не хватало — особенно на первых порах и, из центра нам прислали несколько человек…

В основном — молодёжь, не так давно закончившая подобные же учебные заведения. Нормальные в принципе ребята и девчата, но был в их числе один типус с довольно редкой специализацией — «педагог-педолог».

Что за «зверь» спросите?

Сча, расскажу.

Изменив радикально политическую и экономическую системы старой России, революция не могла не перевернуть с ног на голову и систему образования. Изменения в ней с целью разрушить цитадель «казенщины и казарменного воспитания» — были воистину циклопическими: от полной ликвидации школьных оценок и экзаменов — до отмены вообще всей традиционной классно-урочной системы.

Ортодоксальные большевики считали подавляющее большинство граждан России неспособными воспринять их новую — «самую передовую идеологию», из-за наличия у них неискоренимых буржуазных предрассудков. Поэтому решено было усилий на взрослых особей не тратить, а всей мощью пропаганды обрушиться на их детёнышей и воспитать подрастающее поколение в нужном духе. Поэтому над первым поколением советских школьников, учившихся уже в новой школе — экспериментировали как над белыми мышами, пытаясь воспитать «правильного» строителя коммунизма.

Считая традиционную семью устаревшим и даже реакционным общественным институтом, наиболее радикально-продвинутые из идеологов засевших в Наркомате образования, даже ратовали забрать детей от родителей в особые школы-коммуны — в к

Рисунок 2. Так и хочется сказать: «Может, сперва на кошечках потренируетесь»?

оторых учащиеся будут лишены пагубного влияния семьи и будут воспитываться в соответствии с партийными установками.

Особо в этом дерьме не копался, но стопроцентно уверен: подобно «старушке-лягущке» (я имею в виду Надежду Крупскую, чей образ у меня стойко ассоциируется с жабой), никто из этих «новаторов» — собственных детей не имел.

Ну, а чужих то — ващё не жалко!

Этих испортим — дуры-бабы ещё нарожают.

Правда, все подобные смелые замыслы остались на бумаге: российские интеллигенты — из коих в подавляющем большинстве состояла большевицкая верхушка — строить грандиозные планы умели на генетическом уровне (вспомним гоголевского Манилова из «Мёртвых душ»), а вот деньги для них находить-зарабатывать — категорически нет. В стране, только-только вышедшей из двух подряд разорительно-разрушительных войн — элементарно не было средств на подобные «чистые» эксперименты по воспитанию нового, «коммунистического человека». Поэтому идеологическую обработку подрастающего поколения, начали при помощи экспериментальных методов проводить — «отдалённо», как говорится…

На дому, то есть.

С подачи Наркомата просвещения, с середины 20-х годов в учебных заведениях СССР была введена так называемая «педология» — невиданная досель методика подготовки будущих строителей коммунизма. Взяв на вооружение последние достижения из общественных наук, так называемые «педологи» задались целью воспитать гармонично развитых — интеллектуально, психологически и идеологически, «новых людей».

По приказу Наркомпроса в каждой советской школе вводилась должность профессионального педолога.

Таким образом, первому поколению советских школьников отводилась роль «подопытных кроликов» — объектов для экспериментов, призванных создать «правильного» строителя коммунизма.

Вот и, к нам одного такого «педолога» из Москвы прислали — молодой, настырный и, энергией — аж через край брызгается. Звали его Фридрих Залкиндт — хотя на вид и по словам, он был чистокровный русский и охотнее откликался на православное имя «Фёдор» или простецкое «Федя».

Ну, что ж — и так бывает!

Вижу, начинает «строить» наш и без того — невеликий провинциальный педагогический коллектив, по мере своих сил и возможностей — несущий детям всё светлое и вечное, накопленное человечеством за тысячелетия своего существования. Среди учителей, многие из которых были уже пенсионного возраста, появилась какая-то нездоровая нервозность и нехорошие настроения — всё бросить к такой-то матери и, вместо нищенской учительской пенсии — жить на нищенскую же государственную пенсию.

Ну, думаю: пока проблемы не начались всерьёз — надо найти ему какое-то занятие!

Сперва скорешился с ним, не разлей вода — ибо не мной сказано: держи друзей рядом с собой — а врагов (в том числе и потенциальных) ближе всех. Затем думаю — надо его влюбить да женить на ком-нибудь, чтоб проблемы семейного быта — несколько подсократили его личное время для занятий общественными делами.

Благо — за кандидаткой для «источника проблем», далеко ходить не надо.

Ефим Анисимов, как стал «городским» — тут же выписал своей пассии из Ульяновска полный абшид, найдя себе смазливую комсомолочку в Нижнем Новгороде. Катя Олейникова погоревала всю осень, зиму и лишь к весне «вернулась» к жизни — приглядываясь с кем бы отомстить «изменщику».

Тут, я к ней и подкатываю:

— Ты посмотри какай парень, Кать! Не просто городской — СТОЛИЧНЫЙ!!! Вот Ефим то — будет полными жменями волосья на груди рвать, если ты его на себе женишь.

Та правда, нешуточно комплексовала по поводу своего «колхозного» внешнего вида и, пришлось её немного приодеть и снабдить косметикой, чтоб она стала выглядеть «городской» и бестрепетно ринулась в бой на завоевание сердца москвича.

Того, тоже поджучивал — пользуясь приятельским положением:

— Ты посмотри какая девка, Федя: сись… Грудь… Ох, какая грудь! Фигура, главное — жоп… Вот это ЖОП…ПА!!! Стройный девичий стан — всё при ней. А, ножки какие… Какие ножки! Не идёт — а пишет! И на лицо… Ну просто Александра Коллонтай до первого бракоразводного процесса. Дурак будешь, Фёдор, если такую девку упустишь!

Не знаю, что больше подействовало — катькино девичье обаяние или обострившейся по весне федькин сперматокоз… Но они сошлись.

Однако, стало ещё хуже!

Он, ей так хорошо прополоскал мозги своей педофилией… Извиняюсь — «педологией» и, теперь они принялись вместе — выносить мозги нашим бедным провинциальным учителям и ни в чём неповинным ребятишкам. Причём «неофит» Катя по степени фанатизма — могла любой «подпоясанной» шахидке дать сто очков форы.

Теряя терпение, спрашиваю у неё как-то раз:

— Вы с Фёдором жениться собираетесь, в конце-то концов? Первичную ячейку общества — семью создавать, как завещал нам Карл Маркс, детей рожать — новое поколение строителей коммунизма?

Та, носик задрав:

— Мы с Фридрихом решили посвятить наши жизни педологии! А брак и дети — этому будут помехой.

Вот такие пироги с котятами!

— Нюрка то опять на сносях, — как-то за обедом сказал Отец Фёдор, — вот прям беда с этой бабой…

Мысли мои далеко отсюда и, чисто, чтоб поддержать разговор с названным родителем, вяло интересуюсь:

— Это какая-такая «Нюрка», отец и, объясни мне: что за «беда» нам — что она «опять на сносях»?

— Солдатка Нюрка Никитина…

Не донеся до рта уже набранную ложку, снова опускаю её в тарелку со щами:

— «Никитина», говоришь?

— Она самая. Баба — ничего плохого не могу сказать: лицом и фигурой ладная, работящая, хозяйственная — но вот «на передок» слаба! Артём то ейный ещё в пятнадцатом где-то в Галиции сгинул (крестится), оставив её с дитём. Погоревала она с год, да и пустилась во все тяжкие: что ни год — то рожает ребёнка и, причём — сама не знает от кого. Последний, так вообще — лицом на какого-то монгола похож…

И помолчав, с крайне озадаченным видом недоумённо чешет-перебирает бороду:

— Спрашивается: где дура-баба умудрилась монгола себе найти?

— Не иначе, как «спящие гены» проснулись… — решил я сумничать, пред тем как продолжить трапезу.

Глаза ширше блюдца под чай:

— «Спящие Гены»⁈

— Со времён «трёхсотлетнего» монголо-болгарского ига, спящие.

Вкратце и «на пальцах», объясняю шо цэ такэ.

Иерей, с крайне уважительным видом перед моей учёностью, протянул:

— Аааа… Вот, оно что оказывается… Так, что? Так можно и арапа какого-нибудь родить?

— «Арапа»? — глаза в потолок, — в смысле — негро-американца? Не исключено, отец! Ибо, как доподлинно выяснили британские учёные — всё человечество родом из Африки.

Тот, неподдельно возмутился:

— Вот, нехристи гадливые!

— Не то слово… Ну здесь сильно постараться надо, чтоб те гены пробудить.

Призадумавшись, Отец Фёдор:

— Не… В нашем Ульяновске таких «старательных» не сыщешь. Да и «монгола» ей заделали — не иначе, как по пьяни.

— Вполне вероятно, бать! Но это уже будет называться «трансмутация» — влияние алкоголя на изменение наследственного вещества.

Чтоб не обострять, перевожу стрелки:

— Это сколько ж, на данный момент у неё «спиногрызов»?

— Ой, погоди — сейчас подчитаю… — загибая пальцы, — Сашка (да ты его знаешь!), Дашка, Наташка… Дальше, по-моему, Сёмка — паскудник эдакий, и…

— Поди, умерло в младенчестве много?

С крайне озадаченным видом:

— Да, в том то и дело, что — нет, ни одного! Другие бабы носятся как квочка над яйцом: дышать на дитё боятся — оберегая от каждого сквозняка… А те — квелые и до года в большинстве не доживают. А эти байстрюки носятся чуть ли не круглый год босиком, едят — кто что подаст и, ни какая лихоманка их не берёт. Удивительно — чудеса да и только!

Что-то такое вспоминается…

Клим рассказывал как-то, что всю выловленную рыбную «мелочь» отдаёт какой-то «дуре», у которой между ног — «как будто проходной двор». Ещё тогда заподозрил: может, часть «байстрюков» — его? Иначе от чего вдруг такая щедрость?

Допив чай, встаю:

— Пойду-ка посижу «у себя», отец…

Понимающе на меня глядя:

— К Софье Николаевне разве не пойдёшь?

— Ммм… Сегодня пожалуй нет.

Спустя несколько дней, одним прекраснейшим вечерком захожу в гости к Фридриху Залкиндту и застав у него несколько смущённо-покрасневшую Катю Олейникову с помятым подолом, радостно вопию:

— О, как хорошо, что вы сегодня вместе — не придётся по одному вылавливать!

Переглянувшись встревожено, те:

— Зачем «вылавливать», Серафим? Случилось что⁈

— Нормальные хозяева сперва — хотя бы чаем гостя угощают, и лишь потом расспрашивают.

Кладу на стол свёрток и, у тех окончательно от сердца отлегло:

— А с меня, как с «непрошенного гостя» — вкусности к чаю!

Пока Катя бегала на общую кухню вскипятить на примусе чайник, рассматриваю жилищные условия главного и единственного ульяновского педолога:

— Мда… Маловата комнатёнка.

Да и мебелишка, сказать по правде — может вызвать лишь предсмертную тоску, а не немедленную эрекцию в присутствии особы противоположного пола.

«Интересно, где любовью они занимаются? На этом шатком сооружении, — невольно всплыл вопрос, — на полу, на столу или вообще — стоя? Если он её „стояком“ шпилит, то конечно понятно — откуда дети⁈».

Возможно, начинать мне надо было с улучшения его жилищных условий, а не с…

Фридрих со мной согласился, но лишь отчасти:

— Зато своя отдельная комната! А не угол за фанерной перегородкой, какой мне светил — останься я в Москве.

— Согласен! Чтоб преодолеть трудности, — философски замечаю я, — надо регулярно и постоянно убеждать себя, что могло быть ещё хуже.

Наконец после довольно-таки затянувшегося чаепития и неспешного разговора про — как местные, так и международные новости, кладу на стол довольно-таки заляпанную и пыльную тетрадочку:

— Как в первый раз после выздоровления в Нижнем был, купил на барахолке у одного «бывшего»… Да засунул по запарке в чулан и вот только теперь вспомнил! Прочитал и подумал: а вдруг вы заинтересуетесь, мои друзья-педологи.

— Что это?

С некой учёной напыщенностью, как ментор такой:

— Возможно «это» перевернёт вашу «науку о детях» с ног на голову.

Переглядываются с крайне заинтригованным видом:

— Обоснуй, Серафим?

Встав, даю круг по комнате, затем сажусь снова:

— Знаете, какое самое слабое место в вашей педологии — ставящее на ней большой, чёрный и жирный «Андреевский» крест?

Напряглись оба:

— И какое же?

— В ней предполагается иметь дело уже со сравнительно взрослыми детьми — с уже сформировавшимися характерами… А что говорит на этот счёт нам народная мудрость?

— И что же?

— «Учи дитё пока оно поперёк лавки лежит: когда вдоль уляжется — учить уже поздно». Короче, друзья мои, воспитание нового — коммунистического человека, должно начинаться с самого рождения! Точнее: с самих родов его родной матери — ибо кроме неё, родить больше никто не способен «и, ныне и присно и во веки веков»… АМИНЬ!!!

Сдуваю пыль с тетрадки и, с предельной осторожностью раскрыв — аки священные скрижали:

— И вот вам полная методология как это сделать — вплоть до чертежей игрушек.

Первым взял тетрадку Фридрих и лишь прочитав первую страницу, от изумления чуть её не выронил. Этим воспользовалась Катя, выхватив тетрадку и сперва уткнувшись в неё, в свою очередь буквально тут же ойкнула:

— Как им не жалко было бедных малышей⁈

Предельно строго:

— «Жалко» у пчёлки на жопке, товарищ Олейникова! Если прочтёте эту брошюрку целиком, то поймёте: родительская «жалость» — убивает малышей гораздо чаще, чем суровость закаливания и воспитания.

К тому времени главный ульяновский педолог отошёл от культурологического шока и вопросил:

— Кто такие эти «Никитины», Серафим?

— Без понятия! Ясно одно: какие-то ныне неизвестные — ещё дореволюционные, педагоги-новаторы. Так как про них ничего не слышно — должно быть с ними и с их детьми — случилось что-то нехорошее. Вполне могли и в психушку упечь царские сатрапы — при старом зверском старом режиме, то!

Поднимаюсь из-за стола:

— Ладно, засиделся что-то я у вас — пора и честь знать… Оставляю эту «методичку» у вас: почитайте, подумайте — а там, если появятся какие-то соображения — найдите меня. Поговорим ещё, глядишь — и до чего-нибудь договоримся!

…О чете Никитиных и их семи чудо-детях впервые заговорили в конце 50-х годов ХХ века и продолжают спорить и говорить до «тех пор». «Нормальные» родители и школьные педагоги были в нешуточном шоке от методов раннего воспитания собственных детей молодыми супругами.

Дети Никитиных, просто кипели здоровьем и поражали своим интеллектом!

Они бегали босиком по снегу, выполняли невероятно головокружительные гимнастические упражнения, а к трем-четырем годам уже осваивали чтение и азы математики, а едва начав учиться в школе — перескакивали через класс, через два.

Уже это казалось бы должно поставить точку в спорах об успешности «метода Никитиных», да? Ведь, здоровый, умный ребёнок — что может быть прекрасней и желанней, как для родителей — так и, для общества и государства в целом⁈

Ан, нет!

Методика супругов Никитиных была подвергнута резкой официальной критике — как отклонение от педагогических и медицинских норм и не получила сколь-нибудь широкого распространения в дальнейшем.

Обычно пеняют на два негативных обстоятельства.

Первое: трудности общения Никитиных-детей со сверстниками — в их глазах выглядевшими отставшими по всем параметрам.

Второе: несмотря на выдающиеся успехи — никто из них после окончания школы не стал гениальным учёным, выдающимся спортсменом или хотя бы пожелал продолжить педагогическое дело своих родителей.

Ну, что на это сказать?

Давно уже доказано: гениальность — есть предмет какого-то довольно редкого «отклонения» от нормы, а эти детишки были вполне нормальными. Выдающиеся педагогические способности — тоже довольно редкое явление среди двуногих и, не обязательно передающиеся по наследству.

Ещё надо учитывать: Никитины действовали на свой страх и риск — часто по наитию, без какой-либо поддержки со стороны государства или общественности. Борис Никитин, работая в основном учителем труда в школе — получал оклад в 130 рублей, выплачивая при этом алименты прежней супруге. Елена — библиотекарь с зарплатой в 80 рублей, когда не сидела в декрете.

Семья из девяти человек жила в щитосборном домике без каких-либо удобств, с мебелью сделанной руками её главы. И игрушки у семи детишек были точь такие — деревянные и прибитые к полу.

Даже, когда пошли гонорары за книгу Никитиных — в том числе и от зарубежных издательств, государство умудрялось высчитывать из них в свою пользу по 30–50 процентов!

Уместно ли говорить о какой-то чистоте эксперимента при таких условиях, или о каком-то его «провале»?

Можно только восхищаться силой воли и упорством двух энтузиастов от педагогики, несмотря на все препоны и абсолютному равнодушию властей предержащих — всё же сумевших добиться таких выдающихся результатов, что о них заговорили во всём мире.

Педологическая пара зашла ко мне через неделю — я аж уже опасаться начал, что их «не зацепило» и, уже ломал голову — выдумывая новый, ещё более коварный план нивелирования угрозы от них исходящей. Опять же после неспешного традиционного русского чаепития с разговорами ничего не имеющего с темой, во время которого Фридрих дичился на Отца Фёдора — аки Энгельс на Каутского, мы с ними уединились в моей комнате.

— Ну, мои юные педологи, каков будет вердикт?

Залкиндт, как и положено москвичу — был немножко «тормозом» и, принялся мычать-мямлить:

— Серафим, мы… Эээ… Мы, это…

Катя, однозначно — по провинциальному, побойчее:

— Серафим! Мы согласны, но мы не знаем с чего начать.

На полном серьёзе отвечаю:

— Начать можно с того, что попробовать зачать ребёнка — чтоб потом его родить и воспитывать по методике супругов Никитиных…

Оба, почему-то посмотрели на мою кровать.

Ещё более серьёзно:

— … Если хотите попробовать зачать прямо сейчас — то я на полчаса выйду.

Катя покраснела, а Фридрих посмотрел на меня как на врага народа.

Кажется, что-то пошло не так!

Ладно, у меня есть план «Б». Правда, он более сложный — но и более многообещающий же.

— Не хотите, выполняя заветы Ильича — создавать первичную ячейку общества, плодиться и размножаться? Хорошо! Тогда можно провести эксперимент с чужим ребёнком.

Те в шоке:

— Да, кто ж собственного ребёнка отдаст?

— Тот, у кого их явный излишек.

Олейникова догадалась влёт:

— «Излишек»? Ты про Нюрку Никитину, что ли? Слышала, она вот-вот опять «опростается»…

Большинство местных сплетен, как раз про «это» — кто с кем «гуляет» и когда «опростается».

Москвич насторожился:

— Кто такая?

— Да, помнишь — я тебе рассказывала?

— Ах, да…

Уточняю:

— Ну, положим до «вот-вот», ещё — как бы не месяц, а то и два: я к этой особе нашу акушерку из ИТЛ посылал. Есть время договориться с ней об участии в эксперименте и решить кое-какие организационные вопросы.

Оба светлеют ликом:

— Да! Та может отдать дитё — ещё себе наплодит. Хахаха!

Не стал вводить молодую чету в подробности: за право эксперимента над новорожденным, я через акушерку пообещал хоть и скромную — но материальную помощь и улучшение жилищных условий для излишне любвеобильной матери-героини и, всего её многочисленного семейства. И главное, наша зэчка-врачиха сама предложила той после родов провести операцию по стерилизации.

Семь детей для одинокой женщины, это действительно — уже слишком!

Опять же уточняю, красноречиво посматривая на высокую, но увы — «праздную» катину грудь:

— Да к тому же, речь не идёт о неком «отнятии» ребёнка. Малыш останется при своей кормящей мамаше, а вы лишь будете — как на работу, приходить закаливать и воспитывать его по методике её однофамильцев.

Никого не покоробило моё предложение об эксперименте над ребёнком. Ибо при ужасающим воображение даже записного маньяка количестве абортов и младенческой смертности — доходящей до трети от общего количества рождённых, это выглядит просто невинной шалостью. Тем более, отец Фёдор был прав: дети солдатки-прелюбодейки — обладали живучестью кошки с её пресловутыми «семью» жизнями.

Хотя конечно, определённый риск всё же был!

Подождав, пока юные педологи изъявят все бурные восторги по поводу моей «гениальной» выдумки, буквально парой капель «дёгтя» — превращаю весь «мёд» в бочку говнища:

— Однако, друзья мои, одиночный эксперимент ничего не решит! Дети очень медленно растут и, вы сможете предъявить научному сообществу свой «экземпляр» нового коммунистического человека лишь лет через пятнадцать — когда он станет почти взрослым и уже будет отчётливо видно отличие от «нормальных» сверстников. И это ещё при условии, что он доживёт до тех самых пятнадцати лет — а не умрёт (тьфу, тьфу, тьфу!) от какой-нибудь свинки, скарлатины или коклюша… Далее, после бурных и довольно продолжительных дебатов, от вас потребуют повторить эксперимент — на что уйдёт ещё пятнадцать лет. Короче, вы оба рискуете состариться — а как были «никем» в мировой педагогике, так ими и остаться!

Как и любой представитель человечества в их возрасте, мои юные педологи довольно амбициозны — и я это учитывал в своих планах.

Вижу, оба поникли головами и пали духом. Добиваю:

— К тому же, ребёнок избалованный излишним вниманием к своей особе (а ведь так и будет!) — зачастую вырастает конченным подонком. Тем более, кто его отец мы не знаем: а вдруг он — душегуб какой? И кого вы предъявите «зубрам» от педологии? Не по годам умственно и физически развитого Джека-Потрошителя с окровавленным ножом в руке⁈

Ещё:

— А сколько мучений вы доставите самому бедному дитяти, который даже будучи вполне адекватным — будет себя чувствовать каким-то изгоем в обществе… Ведь, наверное обратили внимание: дети Никитиных не могли играть, дружить, или даже понимать своих сверстников. Это — как разные миры…

Делаю театральную паузу и ставлю последнюю точку:

— Вот и ваш уподобится Миклухо-Маклаю среди папуасов!

После траурного молчания, Фридрих уже — под похоронный звон виртуальных колоколов встал и попрощался было, чтоб надев в прихожей калоши — вернуться в свою крохотную комнатёнку с убогой мебелью, где предаться скорби и рефлексирующему унынию… Однако, Катя дёрнув за рукав, вернула его обратно за стол:

— Сиди! Серафим — он всегда такой: сперва раззадорит — потом подскажет.

Однако, меня раскусили — пора менять повадки!

— Правильно, Катя! Но я подсказываю дорогу не всем идущим, а только желающим «двигаться». Ты желаешь двигаться по выбранному тобой пути, Фридрих?

Тот, двинув кадыком туда-сюда, хриплым голосом:

— Желаю.

Тоже снизив голос до шёпота, наклонившись через стол поближе к их ушам:

— Самое главное — сохранить как можно надолго эксперимент в тайне, друзья. Надеюсь, мне не надо объяснять — почему это так важно?

Машут головами:

— Нет, не надо.

Достаю из стола папочку с надписью крупными буквами «Проект: Поколение Next» и, развязав тесёмочки выкатываю до кучи план «В»:

— Тогда внимательно слушайте, что я тут на досуге придумал, детишки…

По плану «В» Фридрих должен был набрать семь добровольцев-парней, Катя — столько же девушек желающих участвовать в эксперименте, а Ульяновская ячейка РКСМ должна им в этом помочь.

— Мало будет — к Ефиму в Губком РКСМ в Нижнем Новгороде обратимся, — жизнерадостно восклицаю, — уж там-то добровольцев будет как на небе звёзд!

В добровольцах отбоя быть не должно, ибо для их поощрения предусмотрены некие морально-материальные стимулы, про которые чуть ниже.

Добровольцы-комсомольцы, кроме рекомендаций от первичных организаций, должны соответствовать некими общими критериями и должны быть подвергнуты довольно жёсткому кастингу: физически и нравственно здоровые, без особых вредных привычек, умственно развитые и грамотные. Немаловажным условием считается опыт по уходу за младенцами — приоритет отдаётся старшакам из многодетных семей.

— «Последыши» или единственные дети у родителей — должны быть исключены из эксперимента ещё на стадии анкетирования!

Обе группы добровольцев должны будут участвовать в воспитании будущего ребёнка Нюрки с момента рождения. Девушки под наблюдением акушерки-зэчки — со стадии поздней беременности и родов. Одно время модный «у нас» обычай присутствия «счастливого» папаши на родах, я — как вредную толлерастнную заморочку, даже не рассматривал…

Не хрен травмировать нежно-ранимую психику сильного пола!

Примерно через год, когда участники эксперимента «набьют руку» и главное — появятся первые обнадёживающие результаты эксперимента над первым «опытным образцом», начинается второй этап. Обе группы должны подписать контракт на пятнадцать лет, попережениться попарно и за указанное в документе время — родить не менее чем по пять детей.

Катя в нешуточном шоке:

— «Попережениться»? «Попарно»?

— О¸ЙЕС!!! Сочетаться законным браком, то бишь… Что тебя смущает?

— А если нет любви между «парами»?

Морщусь:

— Катюша! Давайте термин «любовь» оставим для наших мещанствующих «попутчиков». Сознательные же комсомольцы, должны исходить из революционной целесообразности — а не из каких-то моральных переживаний.

Та, подозрительно на меня прищуривается:

— Кажется, раньше ты пел нам несколько другое…

Фридрих поспешно её перебивает:

— Серафим совершенно прав! Личное должно отступать на второй план перед общественно-необходимым.

— Но, раньше он пел совсем по-другому…

— КАТЬ!!!

Та умолкает, а я развожу руками:

— Диалектика, товарищ Олейникова! Сколько раз я вас Гегеля заставлял учить? И, ШТО⁈

При упоминании творца теории так называемого «абсолютного идеализма», Екатерина стыдливо потупилась и подобных вопросов ко мне, у неё впредь не возникало… Ибо, по ходу — она его даже не читала, а признаться в том — ей в лом, по вполне понятной причине.

Фридрих Залкиндт, задумчиво — сперва сам перебирая-изучая отдельные листы проекта, затем передавая их по одному Кате, осторожно спросил:

— Серафим… Это ведь столько денег!

Отмахиваюсь, смеясь:

— Не немногим больше, чем Айседора Дункан тратит на наряды да косметику… Хахаха!

— Хахаха! А ты уверен, что Наркомпрос одобрит и профинансирует эксперимент?

Председателем «Главполитпросвета» при Народном комитете просвещения (по сути — комиссаром при командире) была вдова Ленина — Надежда Крупская. Поэтому, не задумываясь ни на миг:

— Уверен…!

Ловлю на себе недоверчивый взгляд и продолжаю:

— … Что не одобрят и не профинансируют. Увы, но и в органах народной власти уже появились свои упёртые до полной упоротости догматики, кликушествующие мракобесы и просто тупо-осторожные бюрократы. Поэтому, мы пока никому ничего не скажем про эксперимент.

— А кто же тогда будет финансировать?

— В любом случае — не Наркомпрос! Казна первого в мире государства рабочих и крестьян — ещё более пуста, чем при эксплуататорах и кровопийцах. Однако, профессор Чижевский Дмитрий Павлович, кажется, нашёл в отвалах чугунолитейного завода какую-то «золотую жилу» и, готов выделяя «малую толику» — не только профинансировать проект, но и построить под него в «Наукограде» отдельный педологический райончик.

Наш педолог «завис» по ходу… Машу перед лицом «методичкой»:

— Он же учёный! Я ему показывал эту тетрадочку и ему тоже — стало ЖУТКО(!!!), как интересно.

Фридрих ошарашен:

— Я многое слышал про Дмитрия Павловича… В основном хорошего. Но, разве он настолько богат?

Ржу, не могу:

— Хахаха! «Быть богатым» — это пошло, мой друг. И вот чтобы не прослыть пошляком, профессор и впуливает «лишние деньги» в подобные проекты — руководствуясь любопытством истинного учёного, а не меркантильностью барыги-нэпмана.

Что характерно, про финансирование мной он даже не подумал. Ведь все в Ульяновске знают, что лично я — беден как церковная мышь и, даже на бензин для своего «Форда» довольно часто сшибаю копейки у отца — иерея той самой церкви.

Ногтем мизинца чешет голову и протяжно:

— Ааа… Тогда понятно…

Достаю пакет чертежей.

Верст десять на юго-запад от Ульяновска, имеется довольно небольшой — но до очарования дивный уголок ещё не изгаженный человеком природы. Живописные холмы, небольшая речка, озеро с кристально-чистой водой и берёзовые рощи вокруг. Вот там мы с профессором Чижевским и мутим наш Наукоград.

Политехнический университет со студенческим городком — искусно вписанные в природный ландшафт, научные лаборатории, вычислительный центр, опытно-экспериментальный цех…

Но, всё это лишь в самых смелых наших с ним мечтах и, в стали, стекле и бетоне воплотится не скоро!

Пока же мы начнём предельно просто и по самому минимуму.

Раскладываю на столе генеральный план:

— Вот, смотрите: это посёлок учёных, это — посёлок педологов. Каждой паре комсомольцев-новобрачных предоставим сперва половинку деревянного «ульяновского домика», затем по мере увеличения семейства — по отдельному дому. В конце эксперимента — по кирпичному двухэтажному особняку.

Оба почти синхронно изумлённо хлопают ресницами — небывалая роскошь по нынешнем временам для молодожёнов, даже среднего достатка!

Показываю рисунки зданий, сооружений и мебели:

— Следующее поколение советских людей имеет право жить в красивых домах, с классной мебелью…

Катя берёт один из них и, с горящими от возбуждения глазами вопрошает:

— Это что, Серафим?

— Это так называемая «стенка» — многофункциональная мебель для гостиной. Это — кухонный гарнитур, это прихожка, это спальня… Детский спортивный уголок. Всё это будет выпускаться на уже строящейся Ульяновской мебельной фабрике «Красный интерьер» и в порядке эксперимента обкатываться здесь.

Правда «фабрика» — довольно громкий термин для этой пока полукустарной кооперативной мебельной мастерской с самым примитивным оборудованием и десятком работников-дольщиков.

Однако, лиха беда начало!

Фридрих, с видом свидетеля недавнего приземления НЛО или совокупления снежного человека со снежной же бабой:

— А, ЭТО ЧТО⁈

Как про что-то обыденное:

— «Минивэн» — семейный автомобиль. Говоря другими словами — небольшой автобус для выездов на природу, в гости или поездок за покупками…

— Для КАЖДОЙ(!!!) семьи⁈

Увы, но пока это обыкновенная «Мотыга» — мототелега «УАЗ-404ВД», то есть, с закрытым кузовом и сиденьями. Ну, а там посмотрим.

Смотрю на него недоумённо:

— Я, что? Предложил каждой семье по космической ракете — чтоб на Марс летать на каникулах, что ли⁈

— Нет, но…

— Каждая семья при коммунизме будет жить в собственном двухэтажном особняке и иметь как минимум два автомобиля.

Волосы у правоверного столичного комсомольца встали дыбом:

— Кто тебе такое сказал⁈

Делаю морду кирпичом:

— Я!!!

— ТЫ⁈

— Хахаха!…Что, купился⁈ В газетах было написано, Федя, в газетах! Если шибко интересует и тебе не в лом, сходи в избу-читальню и полистай подшивку «Нижегородца» за прошлый год.

Для хроноаборигенов, достоверность написанного в газетах — сродни сведениям полученным в «нашей» Википедии моими современниками.

Человечество в целом не меняется — лишь усложняются его «игрушки»!

Между нами: писал это я и писал, разумеется — под одним из своих многочисленных псевдонимов. Статья вызвала острую дискуссию с неким «Товарищем Чё» — в миру больше известным как Кондрат Конофальский (он же Брат-Кондрат) и несусветный срач, сравнимый с подобным же в «наших» соцсетях.

В конце концов — возобладала всё же моя точка зрения!

Большинство респондентов желало жить в собственном доме — а не в бараке, и передвигаться на личном авто — а не на дребезжащем незакреплёнными стёклами «общественном» трамвае.

Таким образом — я формировал общественное мнение и, дискуссия об особняке и личном транспорте — лишь часть этой грандиозной работы, рассчитанной на пять лет.

Фридрих не нашёлся, что ответить на это и, я продолжил чесать ему по ушам дальше:

— Ещё один момент, который надо учитывать: каждый член будущего общества должен знать технику, уметь её эксплуатировать и ремонтировать. А этому лучше всего начинать учить с детства! А кто этому лучше всего научит — как не родной отец?

В этом месте Катя меня поддержала:

— У нас в Ульяновске даже каждый ребёнок знает: работать, воевать и даже отдыхать — будущее поколение строителей коммунизма будет на автомобилях.

Прищурившись одним глазом, как снайпер беря на прицел важную цель, Фридрих задал довольно каверзный вопрос:

— Личных? Я спрашиваю — на личных автомобилях?

Товарищу, видать — очень хорошо мозги в своё время промыли насчёт «частного» и «общественного». С господствующей идеологией шутить нельзя — пока она себя полностью не дезавуировала, поэтому ответим как можно более дипломатично:

— Не обязательно на личных, Фёдор. Воевать, уж точно — будут на казённых машинах, на работу можно ездить на ведомственных — прикреплённых от предприятия, а на отдых куда-нибудь в Крым — на взятых на прокат… Впрочем, вариантов быть может очень много! Её вопросы по автотранспорту будут?

Отведя взгляд несколько в сторону:

— Ну, если так… Нет, мне всё понятно!

Далее…

Некоторые функциональные здания и сооружения в Наукограде предполагаются общими — как для учёных, так и педологов. Магазины, соцкультбыт, фельдшерский пункт, стадион, баня, крытый бассейн…

Фридрих, с крайне заинтересованным видом:

— Ясли, детские сады?

— Зачем? Наши «ячейки общества» будут считаться дошкольными учреждениями. Родителям-педологам — кроме средств на содержание «подопытных»… Извиняюсь — подопечных, будет выплачиваться зарплата и, кроме того — они при желании смогут подрабатывать в лабораториях и цехах Наукограда.

В смелых планах, в посёлке сперва начальная, а затем средняя школа — тоже с «дальним прицелом»:

— Кроме официальных педагогов, к обучению ребятишек следует как можно чаще привлекать научных сотрудников. Возможны даже классы с «уклонами» — математическим, химическим, педагогическим, лингвистическо-литературным или положим — физического развития. Общаясь с учёными, наши дети будут быстрее развиваться, а те — присматриваться с ним и подбирать себе учеников.

Катя справедливо замечает, заглядывая мне в глаза:

— У учёных тоже могут быть дети. Не возникнет ли, по твоим словам — «недопонимания» между ними и нашими «подопытными»?

— Совершенно верно, товарищ Олейникова — обязательно возникнет! Однако, согласись: дети учёных несколько отличаются… — ещё одна щекотливая тема, как бы это сказать поделикатнее, — от среднего уровня… Верно?

Однако, пронесло:

— Поняла, про что ты! Да, согласна: найти общий язык с детьми учёных — им будет проще, чем с нашими ульяновцами.

Кроме того, «посёлок педологов» должен иметь свои — сугубо специфические атрибуты: молочная кухня, медицинский пункт с акушером-гинекологом и врачом-педиатром, детская спортплощадка для каждого возраста…

— И главное — лаборатория, сотрудники которой должны не отвлекаясь ни на что, вести наблюдение за экспериментом — с контрольными записями, фото- и даже кино- документированием.

Засиделись допоздна, опростали ещё один самовар и слопали весь кусковой сахар в доме — пока обсуждали всякие мелкие, но очень важные подробности.

Перед уходом, Катя слегка покраснев, водит пальчиком по генплану:

— Серафим! А в каком домике будем жить мы с Фридрихом?

Тот, бедолага — закашлялся последним куском сахара и хлопая его по спине, я одновременно округлил очи:

— «Жить»⁈ А вы с Феденькой, будете жить там — где жили: в этом посёлке для вас предусматривается лишь рабочее место — педологическая лаборатория. И на работу будете добираться рейсовой «мотыгой». Ведь вы оба не участники эксперимента — а всего лишь его руководители.

Переглянулись после моих слов и, в этот раз — пунцово покраснели уже оба…

По-моему, он уже готовы к зачатию собственного ребёнка!

Ну, что сказать?

Что из этой затеи получится — пока не знаю. У «реальных» Никитиных в результате выросли вполне нормальные дети, хотя и не хватающие звёзд с неба — просто немного более умственно и физически развитые, чем их сверстники. Вот и с этими, думаю — в самом скромном случае, произойдёт то же самое.

Рисунок 3. Класс советской школы 20-х годов.

Уверен только в одном: из-за всяческих «экспериментов» с образованием и общего бардака в стране, мы в 20-е годы имели потерянное поколение. И если верны слова Отто Бисмарка «Войну выигрывает школьный учитель», то разгромное лето 1941 года — лежит в том числе и, на совести советских чинуш от педагогики[1].

Кто-то мне возразит: а как же «Ликбез»?

Увы, но обучить уже взрослого человека читать по слогам и кое-как писать — это не значит сделать его грамотным, имеющим хотя бы начальное образование. И собака, которую два зоофила-извращенца из произведения Михаила Булгакова превратили в кошкодава Шарикова — тоже умела читать вывески, хотя и шиворот-навыворот.

А вот обыкновенного наводчика артиллерийского орудия, например, из среднего представителя поколения 20-х годов — не сделаешь!

Для этого нужны знания математики — хотя бы в объёме восьмилетней школы. От того-то, это весьма заметное в военно-мемуарной литературе стремление наших артиллеристов — по любому поводу выкатить орудия и стрелять по ворогу прямой наводкой. Стрельба с закрытых позиций требует достаточно сложных расчётов.

Я отнюдь не хочу сказать, что до 1917 года — в российских гимназиях да реальных училищах сплошь и рядом «хрустели французской булкой». Отнюдь нет: иначе бы не произошло то — что произошло.

Но, вот потом — после Великого Февраля с Октябрём…

Вообще бЯда!

Намерения большевиков по части образования — были бы вроде благими и, никто не мог тогда подумать — что ими уже выстлана дорога прямиком в ад!

Взамен царских гимназий в1918 году была создана «Единая трудовая школа» (ЕТШ) и, по новому советскому закону — отменившему знаменитый «Указ о кухаркиных детях», все без исключения дети с 8 до 17 лет были обязаны учиться. «ЕТШ» состояла из двух ступеней — четырехлетнего начального и пятилетнего среднего образования…

Пока всё ровно, да⁈

Однако вместо прежнего сословного неравенства — тут же возникло новое: теперь при нехватке мест в школе первой ступени — преимущество отдавали детям рабочих, в школу же второй ступени и вовсе — могли поступить только они. У детей так называемых «лишенцев» — представителей «нетрудовых» классов, вообще не было возможности получить образование официальным порядков, в случае же домашнего образования — им отказывались выдавать государственный аттестат. Пролетарское государство (которым, управляли вовсе не пролетарии), тем не менее, с настойчивостью и последовательностью достойными лучшего применения — требовало увеличить процент рабоче-крестьянских детей среди школьников и, в классах производили регулярные чистки от «враждебных» элементов.

Школ не хватало, финансирования образования — тем более и, школу первой ступени смогло закончить лишь половина детей, а второй — не более шести процентов. Чтоб исправить положение, в 23-ем году большевики «включили заднюю» — была введена плата за образование.

Однако и здесь, сцука, неравенство!

При средней зарплате пролетария в сорок рублей в месяц, за учебное полугодие надо было отдать пять, а представителям «эксплуататорских профессий» — от пятидесяти до ста.

Каково было ребёнку чувствовать себя человеком второго сорта⁈

Впрочем, не помогло: большинство школ — особенно сельских, представляли собой развалины с заколоченными досками окнами, где учитель пишет на стене мелом, ученики жмутся к друг другу от холода — сидя на полу вместо парт и, выводят вслед за ним на полях газет — вместо тетрадей, каким-нибудь свекольным соком — вместо чернил: «Религия — дурман, долой попов!».

«Гладко» пишущие грозные законы да постановления, марксистские ортодоксы из большевистского руководства, не учитывали кое-какие «овраги» — глубиной с Мариинскую впадину: у большинства детей из простонародья — не было ни стимулов хорошо учиться, ни жилищно-бытовых условий — хоть для какой-то учёбы.

Крестьяне, вообще неохотно отдавали на обучение детей сроком дольше двух лет — не желая лишаться пары хоть и детских, но рабочих рук. Городские ребята и девчата тоже активно помогали взрослым по хозяйству — ведь по бытовым условиям, большинство городского жилья от деревенского — отличались совсем немногим. Когда же появлялось свободное время — подростки предпочитали праздно шататься, играть или сидеть в кино.

«Жилищный вопрос» испортил не только москвичей и, «портить» — он начинал с самых младых ногтей…

У подавляющего большинства школьников в эти времена, под родительской крышей не было условий для выполнения домашнего задания.

Да, что там — не было места, чтоб уединиться!

До всеми проклинаемых в постсоветское время «хрущёвок», или даже сталинских «коммуналок» — было ещё очень далеко и, большинство семей горожан — существовало «по углам», где на живого человека приходилось не более четырёх метров «жизненного пространства». Мало того, больше половины детей делили спальное место со взрослыми… Теснота и понимание безысходности способствовало «сближению» поколений: молодёжь эпохи НЭПа с самого раннего возраста — с 10–12 лет начинала пить, курить и заниматься половой жизнью — часто под влиянием и при участии родителей.

Здесь, разве до учёбы?

Конечно, судьба учителя в нашей с вами стране во все времена была нелегка — вплоть до перестроечного… И далее, уже — российского времени.

Однако, участи «шкраба» периода НЭПа — даже самому злейшему врагу из каких-нибудь инопланетян-рептилоидов, не пожелаешь!

«Работник лопаты и метлы» — школьный дворник зарабатывал 70 рублей в месяц, «школьный работник» получал не более сорока пяти. При этом, собственные же его ученики — обладали в учебном заведении большей властью, чем он сам и, могли даже уволить(!) слишком требовательно по их мнению учителя по решению школьных органов самоуправления.

Я очень хорошо помню свои школьные годы, отлично помню «особую разновидность» своих — наиболее «общественно-активных» своих одноклассников и, прекрасно понимаю — к какому «учебному процессу» привело бы обладание ими, хоть какой-нибудь властью.

Не я один с моими юными друзьями-педологами — такой «экспериментатор»!

Всё школьное поколение «лихих 20-х», неоднократно испытав на себе множество учебных экспериментов — являлись типичными подопытными кроликами. «Комплексный метод», затем — «Дальтон-план»: хуже наверное может быть только наш «Единый государственный экзамен» — более известный по аббревиатуре «ЕГЭ».

Школьники были перезагружены «общественными поручениями» — вроде борьбы с «религиозным дурманом», а учебная программа забита уроками политграмоты и обществоведения — являющимися по факту пересказами всемирной и российской истории с точки зрения господствующей идеологии.

Традиционные предметы отменялись, каждый ученик сам выбирал предметы и объем изучаемого материала, учителя лишь консультировали учеников — а не вели уроки, а аттестация велась по «проектному методу».

Возможно, эти методики и дали бы желаемый результат после обдуманного, неспешного введения — после длительной скрупулёзной подготовки методистов, изготовления наглядных пособий и так далее. Однако, у нас привыкли всё делать методом штурмовщины, брать неприступные крепости кавалерийскими наскоками…

И всё получилось — «как всегда»!

Школьники эпохи НЭПа, часто не получали в школе даже необходимый минимум знаний. Результаты не заставили себя долго ждать: в конце эпохи НЭПа, даже в Москве — четверть всех учеников были отстающими второгодниками с лексиконом Элочки-Людоедки и с задатками записных урок. Не способными написать даже школьное сочинение, хотя бы и с ошибками.

Короче, политика большевиков в сфере образования в эпоху НЭПа, привела к катастрофическим последствиям в сфере как школьного — так и высшего образования, про которое будет отдельная «песТня».

Доводилось читать много книг про попаданцев накануне Великой Отечественной Войны… Ну и как вы, уважаемые коллеги, собираетесь прогрессировать с такими «грамотеями»? Как «заклёпки пилить» и как гудерианов на границе останавливать?

Наиболее грамотных оставят в тылу проектировать и производить оружие, ловить шпионов… «Середнячков» — заберут на флот, в артиллерию, в авиацию и в другие технические войска. С оставшимися пехотинцами можно будет проделать только один «маневр»: собрать их толпой и бросать раз за разом на пулемёты — заваливая врага своим мясом и заливая собственной кровью. Ни на что большее они не способны, как какие-нибудь эфиопские зулусы конца 19 века.

После жесточайшего «естественного» отбора, единицы из них станут настоящими солдатами и, возместив недостаток образования боевым опытом — дойдут-таки до Берлина и возьмут его штурмом.

Только так и никак иначе: чудес, ребятишки — не бывает!

Но, вы помечтайте, помечтайте…

После десятилетия экспериментов, в начале 30-х годов сменился политический курс: государство, наконец поняло что ему нужна не революционная — а образованная и дисциплинированная молодёжь. Советское правительство твёрдой и бесцеремонно-жёсткой сталинской рукой ввело в школе строгую дисциплину и установило железный порядок. Отныне, педагог наделялся беспрекословным авторитетом, во главу учебного процесса ставилось усвоение учебного материала — а не дискуссия с учителем по любому поводу.

Конечно, в СССР было сделано многое, чтоб исправить ситуацию и, к началу сороковых годов — число студентов, ИТР и ученых быстро увеличивалось, а уровень преподавания повышался. Но провал 20-х годов — был просто ужасающе-катастрафическим и, исправить его за десять предвоенных лет — было невозможно, как вернуть утраченное здоровье или ушедшую молодость.

Только после Великой Отечественной Войны Советская Власть смогла побороть массовую неграмотность.

Нил Николаевич Кулагин — бывший помещик, а ныне — директор Ульяновской «единой» школы, уж в третий раз уже жаловался Абраму Израилевичу Кацу — Начальнику волостного (районного) управления милиции НКВД, об исчезновении по дороге новеньких школьных учебников высланных из центра. Тот, уже в третий раз вызывал меня к себе и «с песком» по разнообразному дрючил, в завершении же — «с грозой» говоря почти одно и то же:

— Принимайте меры, товарищ Заведующий «Отрядом вооружённой охраны», а не то я…

В этом месте, он уже в третий раз «буксовал» — официально глава районного НКВД власти надо мной не имел: ибо подчинялся Ульяновский ОВО — не Наркомату внутренних дел напрямую, а Наркомату путей сообщения. Хотя «главный босс», тот же — Железный Феликс, но всё равно — мы с ним проходим по разным ведомствам.

Наш родной бюрократизм, иногда — очень полезная штука!

Однако, я не быкуя — уже в третий раз довольно вежливо и терпеливо объясняю главному ульяновскому менту:

— В задачи ОВО — Заведующим которого я являюсь, не входит сопровождение груза в пути следования. А тот вагон уже прибыл на полустанок с сорванными пломбами и отсутствием содержимого — о чём составлен и отправлен по инстанции соответствующий протокол установленного образца.

Дальше, как обычно началась бюрократическая волокита — бесконечная переписка между несколькими ведомствами двух вышеупомянутых наркоматов, к которым вскорости подключился и Наркомат Просвещения… Мой заместитель по основной должности, Архипов Михаил Николаевич — Комвзвод ОВО, начальник команды по охране грузов — этим всем с превеликим удовольствием занимается. Здесь он в своей стихии, чувствует себя как карась в мутной воде и иногда ставит меня в известность об различных коллизиях и перипетиях этого дела.

Товарищ Кац и, сам прекрасно это понимает, но слегка озадачен:

— Нет, я понимаю — мануфактуру тащут, керосин, соль, сахар, табак, спирт… Но, чтоб учебники!

Объясняю:

— Всё тобой перечисленное, Абрам Изральевич — имеет большую ценность и, поэтому хорошо охраняется собственными инкассаторскими службами трестов. Наркомпрос же — едва ль не самый нищий из наркоматов и каждый раз нанимать охрану для сопровождения нескольких ящиков учебников, ему изрядно накладно.

Махаю рукой:

— Да, что там учебники! В Казани вон — члена партии украли, увезли в какой-то аул и там замуж выдали. А эти книжки скорее всего по деревням разошлись да были скурены несознательными селюками: бумага там — только на самокрутки и годится.

Наш Начальник волостного (районного) управления милиции НКВД, очень хорошо понимает значение школьного воспитания для нашего пролетарского государства, поэтому всё никак не может успокоиться:

— Нет, но всё же — какой пид…арас…?

— Ну, прям так сразу и «пид…арас», не разобрамшись…

Практически не имея новых советских учебников, в Ульяновской средней школе учили детей по старым — ещё царским, которые скупали где только могли, берегли, холили и лелеяли. Конечно, заклеивали в них через-чур уж бросающиеся в глаза «верноподданнические» анахронизмы и наоборот — вклеивая что-нибудь архиважное «на злобу дня».

Всё же думаю — многое зависело от положения «на местах» и, о том — какие люди стояли у руля образования в каждом конкретном уезде и волости.

Тому, что вопреки всему в Ульяновске удалось за «лихие 20-е» годы подготовить достаточно много грамотных выпускников школ обеих ступеней, надо благодарить его удалённое расположение.

Мы, забытая людьми и Богом и, тем более — высоким столичным начальством, провинция!

Поэтому, нас постоянно «обделяли» учительскими кадрами — вроде Фридриха-педолога, а также — учебниками, методическими пособиями и, главное — финансированием. Всевозможные комиссии и инспекции с проверками тоже — в лучшем случае доезжали лишь до уездного Ардатова, а у нас на полустанке — не все поезда ещё останавливались.

В результате в ульяновской школе преподавали по ещё царским учебникам — ещё старые «имперские» учителя: как свои — так и всё более и более многочисленные приезжие.

Так и дотянули до тридцатых годов.

Только потом — после удачного «географического положения» и, зачастую — просто сказочного везения, может быть — можно вспомнить-упомянуть про свои личные заслуги.

Мне удалось вбить в головы комсомольцев «первой волны» правильные мысли, которые они затем уже самостоятельно — передали-внушили своим последователям, в том числе и своим личным примером.

Ефим Анисимов и Кондрат Конофальский стали «большими людьми» в Нижнем Новгороде — с которыми САМ(!!!) товарищ Жданов за руку здоровается!

Успехи прочих моих ребят: Елизаветы Молчановой, Кузьки-Домовёнка, Саньки да Ваньки — тоже у всех на слуху.

Людская молва обычно приукрашает действительность, конечно — но зато какой пример для подражания!

Ульяновские дети, именно ХОТЕЛИ(!!!) учиться — чтоб быть как…

Более, чем в половине случаев они хотели «быть как Серафим» — говорю без всякой ложной скромности. Ибо, неофициально все знали — «кто здесь самый главный», что всё чаще и чаще — приводило к столкновениям (слава Богу — пока мелким и безвредным!) с ревнующими представителями официальной власти.

В результате на уроках в ульяновских школах — тишина и дисциплина: комсомольская ячейка бдительно следит, чтоб те — кто не хочет учиться, почаще «пропускали» уроки.

Школьное «самоуправление»?

Да, за ради Бог… Маркса!

Но участвовать в нём имеешь право только при наличии успехов в образовании. Если не имеешь их, то кто тебя неуча, допустит к такому важному делу — как школьное управление?

«Я милого узнаю по походке…».

Ещё, что немаловажно.

С подачи наших двух «фанатиков» военного дела — Ваньки да Саньки и моей незаметной поддержке, «муштра» — строевая подготовка, в школе стала модной. Не умеющих ходить строем — наша молодёжь приравнивала к неграмотным и, очень часто слышалось при виде какого-нибудь приезжего паренька с расхлябанной походкой:

— Во! Ещё один неуч из губернии приехал.

— А давай ему морду набьём?

— На фигасе? Он и так как обоср…анный смотрится — с ним ни одна наша девка гулять не захочет.

Вы скажете:

— ХАХАХА!!! Какое отношение имеет муштра к образованию?

Проржавшись, посмотрите на школы Кайзеровской Германии — «взглядом, пилиять, тревёзлым»: большинство учителей там — из отставных офицеров и, строевая подготовка являлась обязательным предметом — от которого из юношей освобождались лишь особо дефективные особи, вроде «наших» навальнят.

Никто из вас не хочет посмеяться над немцами? Над их образованием? Наукой? Промышленностью?

Над «Deutsches Kaiserliches Heer» или «Wehrmacht», в конце концов⁈

Муштра дисциплинирует учеников, а дисциплина улучшает их успеваемость — это однозначно.

Из-за недостатка государственного финансирования (содержание дармоедов из Коминтерна казалось важнее), органы Наркомпроса фактически бросили образование «в глубинке» на «хозрасчёт и самоокупаемость»…

Не беда: «чем хуже — тем лучше» и «Кто девушку кормит, тот её и танцует».

Часть средств «по закону» дали обеспеченные родители, часть — «неизвестные» спонсоры, ещё часть — официальные шефы, вроде производственно-торгового кооператива «Красный рассвет», с его — из год в год растущими в числе «артелями».

Ибо некто Серафим, как-то во всеуслышание сказал:

— Наиболее выгодны для нас вложения в образование.

И с цифрами на руках доказал им сказанное.

Ну а часть необходимых финансовых средств ученики смогли сами заработать в школьных артелях. Например: по разведению грибов (про которые у нас будет отдельная песТня), сбору дикоросов или «на картошке» в Ульяновском подхозе.

Я сделал всё, что мог: чтобы хотя бы в Ульяновской школе первой и второй ступени, по старым учебникам — преподавали учителя-мужчины, желательно — бывшие учителя реальных училищ. Или же бывшие царские офицеры, успевшие послужить в РККА. Таких, я во всех концах огромной страны всеми мне доступными средствами (в основном давая объявление в газеты через Нила Николаевича) разыскивал и, соблазнял к переезду жильём и «надбавками» к окладу.

Кроме уже упомянутого педагогического училища и нескольких школ ФЗУ, в Ульяновске, в 1924 году — началось строительство четырёх новых школ первой ступени, пока деревянных. Через год, в 1925 году заложили фундамент новой, большой — уже кирпичной школы второй ступени.

А что же «педология», спросите?

Увы! Но все попытки создать бесперебойную систему воспитания «новых людей», с треском провалились. Несмотря на все усилия официальной пропаганды, молодежь конца эпохи НЭПа — вовсе не бредила переустройством мира и не горела революционным энтузиазмом. Более того, к великому ужасу идеологов партии — школьники и студенты никакой тяги к рабочим специальностям не испытывали, а мечтали разбогатеть и заниматься сугубо интеллектуальным трудом[2].

Вполне нормальные желания, кстати.

Ну а потом на смену смелым экспериментам 20-х годов (возможно только благодаря им!) пришли суровые сталинские 30-е, когда педология вполне заслужено — была объявлена педагогическим извращением, а тестирования и анкетирования — были свернуты на несколько десятилетий.

Больше никого не интересовало — кто из подрастающего поколения и что именно хочет.

Ты должен и, значит — ты будешь!

Скажу пару слов от себя…

Еще одна проблема из числа незамеченных Марксом и его последователями-догматиками: подавляющее большинства человеков — вовсе не следуют своей наибольшей выгоде, не говоря о групповой. Увы всем нам — но люди хотят делать то, что им хочется, что им взбредёт в головы — даже со вредом для себя и, не воспринимают никакого логического возражения.

И они даже готовы бороться за право — делать так, как им вдумается, а не как было бы правильно!

Поэтому, прежде всего — людей надо учить критически думать и, жить по уму — а не по спонтанно возникающим «хотелкам».

Нил Николаевич Кулагин — бывший помещик, а ныне директор ульяновской школы и одновременно директор местного краеведческого музея, как-то раз вернулся от Макаренко весьма встревоженный:

— А Вы знаете — он их бьёт!

Открыл, блин, Америку!

Ещё по «послезнанию» знал, что Антон Семёнович — не стеснялся отвесить хорошенького «леща» воспитаннику, чтоб вразумить великовозрастное — но неразумное дитя.

— «Бьёт, — отвечаю ему народной пословицей, — значит любит».

Тот, не поняв моего стёба:

— Парадоксально, но Вы правы, Серафим Фёдорович. Но самое парадоксальное, в что сам бы не поверил — не увидев своими глазами: и они его любят!

Вопреки ожиданиям, особой дружбы у меня с Макаренко не получилось… Сильный сложный характер, я тоже — далеко не «подарочек», так что строго деловые отношения — ничего более. Он желает воспитать своих подопечных хорошими людьми, я — хорошими специалистами: одно другому не мешает — так что нам с ним пока по пути.

Вопреки опасениям, с колонистами Макаренко обосновавшимися в бывшем женском старобрядческом монастыре, особых проблем не было. До самой весны не было, когда в уже более-менее обустроенную колонию стали поступать девушки-беспризорницы с улиц и малолетние преступницы из тюрем.

Наши ульяновские ребята, видать — прослышав от взрослых о «специфическом» прошлом девичьего контингента, совершили разок на воспитательно-трудовую колонию набег — с целью «помочить концы»… Но, получив решительный отлуп от её сильной половины — поспешно возвернулись оттуда, подтверждая древнюю народную мудрость:

«Стыден бег, зато здоров!».

Которые, просто не солоно хлебавши — обратно в Ульяновск со всех ног прибежали, а которые и, с хорошо заметными следами насилия на лице.

Чуть позже, в свою очередь хлопцы-колонисты с точно такой же целью — «по горячим следам» заявились в ульяновский молодёжный клуб… Но дома, как говорит другая народная мудрость: «и стены помогают» и, в этот раз — всё произошло с точностью наоборот. Соискателей сердец ульяновских дивчин — отходив как следует, как «псов-рыцарей» на Чудском озере — гнали вёрст пять по весенне-рыхлому снегу.

В результате этих двух «проб на прогиб», обе стороны друг друга весьма зауважали!

Спустя какое-то время, когда гематомы рассосались — а страсти остыли до «комнатной температуры», наша комсомольская ячейка по моей инициативе отправила в колонию «парламентёров» — договариваться о «мирном сосуществовании».

Вскоре, наших и «макаренских» (как прозвали колонистов местные хроноаборигены) — водой не разольёшь!

Товарищеские футбольные матчи, совместные благие дела и не совсем благовидные проделки… Вроде совместной «дружбы» против ардатовских — на территорию коих совершались регулярные вылазки. А если и выяснялись отношения между отдельными личностями — то только «гребень на гребень» и, в присутствии «смешанной комиссии» из представителей обоих сторон.

И, да!

Были и «романы» между представителями противоположных полов… Не всегда счастливых, кстати: осенью 1924 один «Ромео» из колонистов — отвергнутый местной «Джульеттой», повесился.

Ну, что сказать?

И сказать-то нечего — жизнь есть жизнь!

А в этой жизни, каждый выбирает (если конечно, ему не «помогут»!) — какой смертию и когда её завершить: от бессильной немощи на провонявшей старческой мочой кровати, или в полном расцвете сил — от неразделённой любви, в склизкой от хозяйственного мыла пеньковой петле.

Мда…

Де-юре, как автором — так и куратором обоих проектов НКВД: «Особого проектно-техническое бюро № 007» (ОПТБ-007) и «Завода контрольно-измерительных инструментов им. Кулибина» в Ульяновских ИТЛ и ВТК — официально считался Начальник волостного управления внутренних дел товарищ Кац Абрам Израилевич.

Рисунок 4. Беспризорница 20-ых годов.

Де-факто же всем заправлял ваш покорный слуга и кадровую политику определял он же. Как «мытьём» так и «катаньем», со скандалами и «закладными» друг на друга в вышестоящие инстанции, но я заставил Антона Семёновича принимать в колонию в большинстве своём девочек, поэтому те «гарны хлопцы» — с которыми он сюда прибыл, долгое время оставались в неизменном составе — заменяясь лишь для работы на молочной ферме «по ротации». Хотя, значительная их часть осталась в ВТК и по отбытию срока наказания или достижения совершеннолетия — переходя в преподавательский состав (в Ульяновском педучилище можно было учиться и заочно) или в хозобслугу. И я их вполне понимаю: три, пять — а потом и все десять девушек на одного парня…

Да, это ж — Рай земной, Небеса обетованные!

Попав в особо благоприятные условия и под заботливую опеку талантливых педагогов и дружного коллектива воспитанников колонии, девочки так расцветали…

Да я б на месте тех парней — наручниками здесь себя приковал и, лучше бы — руку дал себе отрубить, чем отсюда себя увезти!

А после «звонка», уезжали как раз те из воспитанников, кто дал себя опутать «цепями Гименея». Тех, их избранницы — буквально за уши утаскивали из этого «цветника».

Контингент в детскую колонию поставлялся централизовано структурами НКВД и, в отличии от подобного учреждения для взрослых — в «кастинге» я не участвовал… Получится из бывшей малолетней воровки, проститутки, морфинистки, убийцы высококвалифицированный лекальщик — это очень хорошо.

Нет? Просто хорошо, хотя и не очень.

Сам несколько раз являлся поставщиком воспитанниц для Антона Семёновича. Как еду на собственных колёсах в Нижний Новгород, так обязательно кого-нибудь — хоть одну будущую лекальщицу, но на обратном пути привезу. Тех, кто возрастом поменьше, мог просто — спросив о маме и папе просто посадить в «Форд-Т» и увезти. С девочками постарше сложнее: ведь большинство из них находится под плотной «опекой» сутенёров, чаще всего — таких же беспризорников.

Такую, приходилось «покупать» на час — чтоб увезти из этой среды навсегда. Но Нижний Новгород — городишко в принципе невеликий и, вскоре все местные «торговцы телом» — знали меня в лицо и по марке тачилы и, при попытке приблизиться обкладывали матом и закидывали каменьями.

И, тем не менее!

Как-то раз этим летом возвращаюсь из столицы губернии на своём стареньком, дребезжащем всеми своими болтами «Форде»…

Смотрю: стая девчушек лет по тринадцать-четырнадцать соответствующего вида и поведения. Обычно по одному и без сопровождения «котов» — подобный контингент не встретишь, а тут их сразу с десяток и все без присмотра.

Притормаживаю от удивления: какой-то девичник, или — профессиональный праздник у малолетних шлюх, что ли?

Заметив мой «нездоровый» интерес, одна из них задорно крикнула:

— Дядя, покатай нас на авто — а мы у тебя за это по разу отсосём!

Тут я ваще по тормозам — аж лбом об ветровое стекло «клюнул», как только не треснуло.

— Ишь, как обрадовался!

Звонкий девичий смех, хиханьки да хаханьки — всё как обычно, где-нибудь в пионерлагере. Необычны только оценивающие взгляды опытных «жриц любви», резко идущие в контраст с их юными, симпатичными мордашками.

— Все сосать умеете? — спрашиваю на полном серьёзе.

В ответ хором:

— ВСЕ!!!

— Ну, тогда прыгайте в салон, мокрощелки — прокачу с ветерком!

Набилось их тогда…

Мама не горюй!

Бедный «Форд» — только скрипел своей ванадиевой сталью, рычал насилуемым двадцатисильным движком, но мчался и мчался — пожирая километры и говённый бакинский газолин, остановившись только за воротами бывшего монастыря. Некоторые, то ли самые опытные, то ли самые благодарные пассажирки — пробовали «рассчитаться» ещё на ходу, поэтому к стыду своему — я предстал перед всемирно известным (в будущем) педагогом со спущенными штанами и это… С «ним самим» — находящимся в несколько «приподнятом» состоянии.

К счастью юные пассажирки — поняв куда попали, площадно обложив меня нецензурной лексикой и расцарапав ногтями лицо — принялись с визгом разбегаться по окрестностям. Пока их всем миром ловили и определяли на принудительные помывку и медосмотр — я успел «по-аглицки» слинять и посему не был подвергнут всеобщей обструкции.

— Что с лицом, то, — обеспокоенно спросила Софья Николаевна поздним вечером, — опять с трактора вывалился?

Пожимаю плечами и зеваю:

— Хуже. С малолетками, вот, связался.

Насторожено-недоверчиво:

— «С малолетками»? Не одна, что ль?

Как китайский болванчик, послушно киваю головой:

— Неисчислимый сонм… Но я их тактически обыграл и остался тебе верен, Софья Николаевна.

Всплескивает руками:

— Ах ты ж, Боже ж мой! То одна Графиня, теперь вот… И что тебя вечно на сцыкух тянет?

Ха! Меня на них «тянет»…

Задумчиво гляжу по сторонам, затем недвусмысленно на неё:

— Ну, как тебе объяснить? Эти, например, предлагали «отсосать».

Явно не догоняет:

— «Отсосать»?

Красноречиво опускаю глаза вниз, слегка зардевшись румянцем:

— Вот именно — отсосать.

В испуге прикрывает ладошкой рот:

— Ах ты ж, Боже ж, ты мой! Это же — РАЗВРАТ!!!

— Вот именно! Так и говорят: «Давай, дядя, мы у тебя по РАЗу(!!!) отсосём».

Всплёскивает руками:

— Что в этом может быть хорошего? Чтоб отсосать у мужчины?

Недоумённо:

— Сам не понимаю, Софья Николаевна! Слышал, мол — что сосут, но что в этом хорошего — ещё ни разу, собственными ушами ни от кого не слышал.

Та не может успокоиться и раздеваясь:

— Ох, эта молодёжь, ах уж эти развратники… Как так можно⁈

Укладываясь горизонтально на спину, в одежде прародителя нашего, делаю неопровержимый логический вывод:

— Можно — раз сосут.

Примащиваясь бочком на кровати подле моей расслабленной тушки, задумчиво поглаживая и внимательно рассматривая напрягшийся «нефритовый стержень»:

— Зря-то сосать «его» не будут, как считаешь, Серафимушка?

— Согласен, Софьюшка — народ не дурак и просто так сосать не станет. А раз сосёт, значит — это неспроста.

Улегшись мне на грудь, спускается ниже к обсуждающему «предмету» — который у меня, как жаром обдало…

— Вот и я думаю: раз «его» сосут — значит, им нравится.

Поглаживаю рукой русую головку:

— Как всегда ты права, моя умница: не нравилось бы — так не сосали бы.

Ещё ниже…

— А ты хотел бы попробовать?

В панике, приподнимаюсь:

— КТО, Я⁈

Нерешительно:

— Нет, я у тебя…?

Ещё ниже… Успокоившись, расслабляюсь:

— Ну, прям не знаю — что тебе и сказать. Давай попробуем, а коль мне не понравится — так я тебе тотчас же скажу.

Русая головка Софьи Николаевны решительно ныряет вниз, густо накрыв мои ноги распущенными волосами…

Понравилось нам обоим, хотя моей гражданской супруге — не с первого раза.

Кстати, в тот раз ошибочка вышла — к счастью не приведшая к каким-либо печальным последствиям. Привезённые мной в «ВТУ» к Макаренко девушки оказались не беспризорницами и, даже не сиротами. Все они, оказывается, имели живых родителей и даже достаточно обеспеченных и высокопоставленных. Мнимые беспризорницы просто подрабатывали себе на прикид, бижутерию да косметику — а может быть и на мороженное.

Честно сказать: нравы эпохи НЭПа — были в основном «бесконечно далеки» от представления об них в 21 веке!

Скандал был жуткий, но всё обошлось возращением сопливых блудниц под отеческий кров.

Другой был, довольно интересный случай…

Коллектив «ОПТБ-007» в Ульяновском «ИТК», рос как численно — так и качественно и, требовал такого же увеличения обслуживающего персонала. Конечно же, больше всего — было хлопот-забот с персоналом «банно-прачечного отдела», часть которого должна была оказывать услуги интимного характера — в качестве поощрения инженерам, высококвалифицированным рабочим и прочим специалистам из зэков.

Таких «прачек» я подбирал из числа за что-либо севших на нары проституток, естественно — не потерявших «товарный вид», годных по состоянию здоровья и добровольно согласившихся подзаработать привычным ремеслом.

Однако проститутки, прямо скажем — народ весьма специфический и среди них наблюдалась значительная текучка!

То, какая-нибудь кокаинистка или алкоголичка конченная окажется, то с какими-то своими «тараканами» в голове, то ещё что-нибудь… Вечно их не хватает, а с уже имеющими — скандалы какие-то постоянно. А зэки-мужчины тем временем, начинают вполне недвусмысленно намекать мне на несоблюдение нашего «неписанного» договора.

Набив немало виртуальных «шишек» на лбу, я за полгода обрёл соответствующий опыт и, первым делом «взял на работу» страшную как любовь с ВИЧ-инфицированным, но зато опытную «мадам». Сутенёршу, то бишь — взвалившую на себя все организационные вопросы с кадрами. В наборе же персонала — отошёл от ранее строго очерченных критериев. То есть, в «прачки» брал любую — обладающую некими внешними критериями женщину, давшую согласие поработать телом за определённые преференции.

К ним тоже относились мои слова, ставшими крылатыми:

«Как работаем — так и сидим»!

Так вот, некоторых зэчек — выбранных мной и согласившихся поработать «прачкой», я же и отправил досиживать срок к Макаренко.

Первой из них была воровка, московская бандитка по имени Лена — имевшая как минимум одно (доказанное) убийство за душой. «Червонец», да ещё за «мокруху» — далеко не каждый мужчина-душегуб, получал!

Когда я её увидел у себя в кабинете, я спросил усомнившись:

— Тебе и вправду, уже есть восемнадцать лет?

Та заикаясь, глядя на меня исподлобья, злобно как загнанный зверёк:

— А тебе не один х… (в смысле: а тебе не всё ли равно)? Угостил бы лучше папироской, гражданин начальник.

Подумав, достал из стола не начатую пачку и спички, что держал специально для подобных случаев:

— Бери всю — у меня ещё есть! Насчёт возраста же скажу: если ты несовершеннолетняя — можно попробовать через суд скостить тебе срок и определить досиживать его в детскую воспитательно-трудовую колонию.

Закурив, та разомлев, спрашивает почти без заикания:

— А кому это надо?

— Это надо — прежде всего тебе.

Подозрительно — выпустив в меня облако дыма:

— А тебе что надо? Отодрать меня можешь и без этого — просто перегнув раком через этот стол.

Пока я отмахивался руками от дымовой завесы, действительно: соскочила, задрала юбку — под которой ничего не было(!) и, легла грудью на стол — оттопырив тощий зад.

Ёкарный бабай!

Не прекращая смолить папиросу, хлопнула себя по попке ладошкой:

— Начинай, начальник!

В первые пять секунд, я очумело оторопел — как никогда раньше. Но тут же овладев собой, встаю с кресла и обхожу стол, расстёгивая ремень:

— Сейчас, Лена, подожди — только дверь закрою и портупею сниму. И потом, я тебя как… ВЫДЕРУ!!!

Удерживая на столешнице левой рукой, правой рукой её хорошенько — как сидорову козу, выпорол.

Вся задница — в красных полосах, как тельняшка моряка — в синих!

Рёв стоял на всё лагерное управление: в дверь стучались, ломились — но выломить не решились. Закончив экзекуцию, оправил ей юбку, опоясался сам и уселся обратно:

— Присаживай, поговорим. Ну…? Ты не можешь сидеть⁈

Стоит, держась рукой за задницу: в глазах слёзы, из носа — сопли, в голосе стальная ярость:

— У тебя убью, мусор поганый! Зарежу, не жить тебе!

Я молчал, лишь склонив голову, как крайне агрессивного — но совершенно безопасного зверька, её с любопытством рассматривая.

Наконец, успокоилась, опустив голову и лишь всхлипывая. Повторяю:

— Может, всё же поговорим?

— О чём можно с тобой говорить, дяденька мусор?

— Ну, о многом… Например: о твоём тёмном прошлом и, возможно — светлом будущем.

Вздыхает:

— Нет, гражданин начальник: это прошлое у меня было светлым — а настоящее и будущее…

Рыдает.

Когда она успокоилась, помаленьку-понемногу мне удалось её разговорить.

Своих родителей Лена не помнила — они умерли, когда ей было несколько месяцев отроду. Крестьянскую девочку-сироту удочерила и воспитала бездетная вдовая помещица, которую она почитала матерью. Летом 1917 года, местные крестьяне — получив свободу от Временных, по своему народному разумению свершили месть и правосудие за многовековое угнетение — поделив меж собой барскую землю, разгромив поместье, а «боярыню» зарубив топором.

Всё это происходило на глазах у десятилетней девочки, ставшей после этого заикаться.

Став таким образом беспризорницей, Лена чтоб выжить стала попрошайничать, воровать, попала в банду промышлявшую убийствами да грабежами, стала любовницей и «напарником» её главаря по криминальным делам.

После ликвидации банды прославившейся «тёмными» делами, практически всё её члены получили вполне заслуженный «вышак», а моя собеседница — максимальный срок.

Выслушав эту печальную, но увы — вполне типичную для революционного времени историю, вопрошаю участливо:

— Лена, извини, конечно… А почему ты согласилась на моё предложение «работать» прачкой у нас в «ИТЛ»?

Угрюмо, но уже без злобы и агрессии:

— А ты, дяденька мусор, сам посиди в женском исправдоме…

— Нет, уж — спасибо!

Да! Ещё «там» доводилось слышать про «порядки» в женских колониях — дающих по сто очей форы мужским. Однако, продолжаю:

— Лена, но это же по сути — проституция! Тебе ничто не подсказывает — что это нехорошо?

Пожимает плечами:

— Ну, а что делать? Больше я ничего и не умею — только «дырку» подставлять. Воровать же в вашем «ИТЛ» ты мне не предложишь?

Хм…

— Ну а твоя помещица, разве тебя ничему полезному не научила?

— Как «не научила»? Грамотная я и языки знаю! Музицировать, танцевать, вязать, вышивать… Что сама умела — тому и меня учила.

Видели, да⁈

Вот так в куче навоза — иногда совершенно неожиданно для самого себя, вдруг находишь жемчужное зерно!

— Вот, только кому это надо⁈

Встав, походив в раздумьях тяжких и потом остановившись напротив, смотрю прямо в полные боли и скорби глаза:

— Ты попала в очень непростую жизненную ситуацию, Лена! И у тебя два выхода из неё: выйти отсюда через десять лет конченой шлюхой (хоть и с деньгами) — или согласиться на моё предложение и отправиться в детскую воспитательно-трудовую колонию. Это неподалёку отсюда!

— А оттуда кем я выйду?

Как объяснить ей, кто такой «лекальщик»?

— Человеком, Лена, человеком… Получишь перспективную профессию, познакомишься с классным парнем, наплодите с ним кучу замечательных детишек.

Вижу, задумывается:

— А ты случайно не пиз…дишь, дяденька мусор?

Приязненно улыбаюсь, источая саму благую доброжелательность:

— По ремню соскучилась?

Придя с ней к взаимоприемлимующему консенсусу, тут позвал в кабинет зэка Брайзе Иосифа Соломоновича из «Юридического отдела» и, мы с ним быстренько составили предварительный план действий.

Менее чем через три месяца, в Ульяновске «по вновь открывшимся обстоятельствам» состоялся пересуд — где Лене как несовершеннолетней на момент совершения преступления, скостили срок с десяти до двух с половиной лет — с направлением в «Ульяновскую воспитательно-трудовую колонию (ВТК) для несовершеннолетних им. Кулибина».

По своему обыкновению, забегу далёко вперёд.

Отбыв срок, Лена уже по вольному найму осталась работать на «Заводе контрольно-измерительных инструментов им. Кулибина», стала лучшем слесарем-лекальщиком на нём, бригадиром — а затем и начальником участка. «Охомутав» самого гарного из всех хлопцев (об лоб можно порося бить, как-то пробовали!) — прибывших с Макаренко, женила его на себе и, первым же «заходом» родила двух бойких и смышлёных ребятишек.

Жизнь — эта жизнь, удалась!

Таких примеров было достаточно много — я лишь привёл наиболее яркий из них.

[1]Самым красноречивым свидетельством этому является то, что в 1927 г. на XV съезде ВКП(б) Крупская жаловалась, что грамотность призывников в этом году значительно уступала грамотности призыва 1917 г. И говорила она, что ей стыдно оттого, что за 10 лет советской власти — грамотность в стране значительно убавилась.

[2]К чести так называемых «педологов», они тщательно изучали советских школьников 20-х. Их много опрашивали, тестировали, поэтому до наших дней дошла довольно ясная картина умонастроений молодёжь тех лет — опубликованная во множестве открытых источников.