Вот круглая арена, наполненная серебристым сиянием, и что мы увидим, если внимательно рассмотрим то, что происходит на ней:
В самом центре, конечно же – озеро. Красное озеро, но волны на нём уже не волны, а языки пламени, тянущиеся вверх, к небу. Степенное вращение сердечника не может обеспечить такого буйного водоворота, тут дело в чём-то другом. Возможно, дело в девушке в окончательно изорвавшемся бордовом платье, которая стоит у края. Странная тягучая жидкость, не кровь, вытекает из неё и срывается вниз крупными каплями. Там, где капли смешиваются с волнами, вспыхивает слепящий зелёный отблеск, придающий волнам ещё больше ярости. Ножи лезвий взлетают и опускаются, взлетают и опускаются, требуя пищи. Девушка стоит, в её глазах слёзы, и каждому, кто смотрит на неё, ясно, что несколькими мгновениями позже произойдёт непоправимое. То самое, чего хотят острые волны и наточенные лезвия.
Человек, облачённый в то, что осталось от некогда голубой рубашки, ползёт к бьющемуся в конвульсиях монстру. В правой руке – копьё с двузубцем. Это последнее копьё; больше на арене их не осталось. И монстр это чувствует. Он взывает рёвом к кому-то, кто должен ему помочь, избавить от верной смерти, которая приближается с восьмым копьём. Наконец, его крики достигают желаемого: мужчина, до этого бессознательно лежавший на полу, открывает глаза. Он видит копьё и ползущего к «истинному телу» человека. Глаза снова вспыхивают потусторонним огнём; мужчина начинает вставать, опираясь на локти. Он не думал, что у него остались силы, чтобы подняться, но, как видно, кое на что он ещё способен. Он выпрямляется и делает шаг вперёд. Делает второй шаг, но тут ноги подкашиваются, и он падает у подножия мечущегося существа. Падая, успевает крепко-накрепко схватиться левой рукой за ботинок человека с копьём. Тот уже почти у цели; он чувствует, как мёртвые пальцы защелкнулись на голени, но не имеет сил, чтобы обернуться или отпинать задерживающего другой ногой. Человек в рубашке ничего не видит, кроме семи воткнутых копий и свободного места на теле чудовища. Он поднимает руку с копьём. Но ещё слишком далеко… пара дюймов. Их не даёт ему пройти мужчина в синем плаще. Он не только держит, но и тянет назад, и это ему потихоньку удаётся. Ткань рубашки скользит по полу. Человек с копьём издаёт хриплый, гортанный крик, крик отчаяния, когда в голове взрывается мольба женщины, которую он хорошо знает: Генри! Это же моё имя, удивлённо думает он, и тут же изображение перед глазами расплывается, уступая место картине пыльной дорожной развилки. Дорога очень ветхая и давняя; он понимает, что сейчас он как раз стоит на этой развилке, и если ему не удастся сделать бросок немедленно, то ошибок больше в жизни не будет. Не переставая кричать, он делает взмах и кидает копьё. Оно пролетает воронёной стрелой, протыкая молочный свет, и вцепляется зубами-остриями в мягкую детскую плоть чудовища. Одновременно арена сотрясается от вопля, по сравнению с которым все предыдущие крики были младенческим лепетом; жестокий порыв ветра проносится по круглому помещению. Если бы здесь был какой-то интерьер, он легко рассыпался бы в прах. Существо судорожно дёргается, будто пытаясь стряхнуть с себя копья, но они не падают, а продолжают висеть, как негнущиеся железные пальцы, растущие прямо из живота. Рев не прекращается. Под этот неистовый аккомпанемент человек в плаще неторопливо встаёт на ноги, сжимая руками живот. Глаза незрячи. Между пальцами течёт кровь. Её становится всё больше.