Купеческий сын и живые мертвецы

Глава 25. Водяной компас

1

Иван не был уверен, что его план с "кошачьей" запиской сработает, пока не разглядел в дальнем конце Губернской улицы докторский экипаж с двумя фонарями. Только тогда купеческий сын позволил себе выдохнуть и ещё раз поглядеть на часы.

— И сколько времени у нас осталось? — спросил Валерьян, который выглядел спокойным, хотя на деле наверняка был взвинчен до крайности: он слышал, что рассказала Зину о миске с иголками, но никакого доверия к её рассказу не выказал.

— Около полутора часов, — пробормотал Иван; на деле до восхода солнца должен был пройти час и двадцать минут. — Так что — нам пора бежать!

— Да мы всю ночь только этим и занимаемся! — Валерьян, однако, тотчас шагнул к калитке, которую Иван загодя распахнул; незаконнорожденный сын Кузьмы Алтынова явно более не собирался противиться неизбежному.

А Иван повернулся к Зине, которая стояла позади них — дожидаясь приезда доктора, — хотя, вероятно, ей лучше было бы оставаться со своим покалеченным отцом.

— Мы к утру вернёмся, Зинуша, — сказал ей Иван. — А ты скажи доктору, что это ты написала записку, если он об этом спросит. Ну, а если не спросит, то ничего не говори. Услуги его оплачены, и он, я полагаю, вдаваться в расспросы не станет.

— Ты забыл про воду, Ванечка! — Зина шагнула к нему, протянула заткнутую пробкой бутылку из-под церковного кагора, в которой, однако, плескалось явно не вино для причастия. — И косу твою, уж пожалуйста, не оставляй здесь! Меня от её вида дрожь пробирает — на неё даже глядеть не хочется...

И девушка кивнула на сельскохозяйственный инструмент, который Иван прислонил к забору, окружавшему дом протоиерея Тихомирова. Но, прежде чем купеческий сын взял в руки это жутковатое орудие, Зина вдруг сделала два быстрых шага вперёд и запечатлела на губах Ивана Алтынова краткий поцелуй — для чего ей пришлось на миг приподняться на цыпочки. Только после этого поповская дочка побежала в дом, а Иван вместе со своим дядей-кузеном бегом устремился к Духовскому погосту. Губы купеческого сына слегка покалывало, и на них он снова ощущал вкус имбирного пряника, покрытого жженым сахаром — как и в тот, прошлый раз.

Однако предаваться воспоминаньям ему было некогда. Меньше чем через пять минут они с Валерьяном подбежали к чугунной ограде, за которой мельтешили хорошо знакомые Ивану рваные тени.

2

Драгоценные камни следовало извлечь из земле в том порядке, в каком Валерьян использовал их, производя накануне утром свой нечестивый обряд. Так что Иван вытянул из-за пояса книгу в красной обложке. Однако не оставил её себе — передал родственнику. Как передал ему же и глиняную миску Зининой бабки.

Миску Валерьян принял, а вот гримуар взять отказался — весьма удивив Ивана.

— Мне эта книга не нужна — я и так помню, какие камешки оставил тут вчера утром. — Валерьян криво усмехнулся, и, поскольку их единственная масляная лампа находилась сейчас у него в руках, эта подсвеченная снизу усмешка показалась Ивану похожей на гротескную сардоническую гримасу какого-нибудь персонажа с картин фламандского живописца Босха.

Иван Алтынов спорить не стал — на это у него даже единственной лишней минуты не оставалось. Сунув гримуар обратно за пояс брюк, он вытащил из внутреннего кармана Зинина бутылку из-под кагора и протянул Валерьяну и её тоже.

— Когда мы окажемся на месте, — сказал купеческий сын, — ты выльешь воду в миску, а потом будешь пускать по воде иголки — одну за другой. Ну, да ты и сам слышал, как Зина объясняла принцип работы этого компаса.

— Да насчёт принципа-то я всё понял, — заверил его Валерьян Эзопов. — Я другого не могу понять: каким образом мы доберемся до нужного нам места? Ты что — намереваешься скосить головы им всем? — И он повел рукой, указывая на обитателей Духовского погоста, им же самим поднятых на поверхность земли.

— Не всем. — Иван перехватил свою косу поудобнее, не переставая вглядываться в перемещения равных теней за оградой. — Кое-кого мне точно придётся оставить без головы, это уж точно. Но злоупотреблять таким вот обезглавливанием я совсем не жажду. Надеюсь, что мне и не придется. Ты ведь так и не спросил меня — каким образом мы с Зиной сумели в прошлый раз отсюда выбраться?

3

Именно Лукьян Андреевич Сивцов оказался тем человеком, который первым заметил рыжего котяру Эрика, когда тот ещё только несся к дому. Старший приказчик Алтыновых перехватил котофея, которому кто-то повязал шейный платок, нашел записку и моментально понял, что её написал Иван. Однако никому об этом не сообщил. И просто сказал доктору, прибывшему по вызову, что тот должен будет отправиться в дом протоиерея Тихомирова, когда закончит заниматься Софьей Кузьминичной.

Но как ему самому быть дальше, Лукьян Андреевич понятия не имел. Он ни на секунду не поверил в то, что Иван Алтынов хоть как-то причастен к исчезновению Мавры и своего отца. Однако у приказчика имелись основания опасаться, что полиция может получить разрешение провести обыск в доме купца первой гильдии. Слишком уж странно вел себя урядник Огруцов: темнил, наводил тень на плетень. И что было у него на уме — не представлялось никакой возможности понять.

А между тем Лукьян Андреевич точно знал: в доме Митрофана Кузьмича Алтынова хранятся бумаги, способные пролить свет на обстоятельства гибели его отца, Кузьмы Петровича. Равно как известно было старшему приказчику, что выпадение Кузьмы Алтынова из окна собственного доходного дома отнюдь не являлось самоубийством. Лукьян Андреевич перепрятал бы эти изобличительные бумаги, однако он понятия не имел, в каком именно месте они сейчас находятся. Около года тому назад он самолично порекомендовал Митрофану Кузьмичу спрятать их понадёжнее — и никому не сообщать, куда именно он их поместил.

Конечно, оставалась крохотная надежда, что Митрофан Алтынов не в полной мере внял этому совету. И всё ж таки поделился сведениями о местонахождении тех документов со своей сестрицей — которая была заинтересована в раскрытии позорной семейной тайны ничуть не больше самого Митрофана Кузьмича. И Лукьян Андреевич собрался уже поговорить с Софьей Кузьминичной об этих бумагах — даже направился в её комнату. Но ещё на полпути его перехватила горничная — сказала, что хозяйская сестрица спит непробудным сном, поскольку доктор впрыснул ей морфин.

Одно только и было хорошо: исправник Огурцов покинул дом Алтыновых, после того как уразумел: ни Ивана, ни Валерьяна Эзопова он до утра отыскать не сумеет. И — да: он пообещал вернуться утром. Однако это давало хоть какую-то фору по времени старшему приказчику Лукьяну Сивцову. И тот смог найти этому времени единственное применение: отправиться следом за доктором в дом отца Александра Тихомирова. Где, как полагал Лукьян Андреевич, и скрывается сейчас Иван — вместе со своим двоюродным братом Ввлерьяном Эзоповым.

4

— Держи фонарь повыше! — велел Иван. — Эти существа, как я понял, на свет не особенно реагируют. — А мысленно купеческий сын прибавил: "У многих из них и глаз-то не осталось — столько времени они пролежали в земле, пока ты из оттуда не поднял!"

Валерьян, впрочем, и сам отлично уразумел теперь, что он сотворил своими деяньями. Он вскинул над головой руку с лампой, и в её свете Иван увидел, как лицо его двоюродного брата болезненно кривится — то ли от раскаяния, то ли просто от отвращения.

Однако долго в это лицо вглядываться он не собирался: воззрился на рваную толпу за чугунной оградой. И с удовлетворением кивнул самому себе: толпа эта по-прежнему отчётливо разделялась на две части, в каждой из которых происходило круговое движение. Одну часть составляли правики, другую — левики.

Иван шагнул к воротам и принялся разматывать на них цепь.

— Когда я скажу, — не поворачивая головы обратился он к Валерьяну, — иди следом за мной, шаг в шаг. И держи расстояние не больше аршина. Коли отстанешь, сам сделаешься таким, как они все. — И он коротко взмахнул рукой в сторону погоста, одновременно толкнув створку ворот.

Зазор между правиками и левиками оказался узким. Ивану следовало бы ещё подождать, вот только времени на это у него оставалось вовсе. Так что он ухватил обеими руками рукоять косы, чуть согнул колени — как учил его когда-то делать при косьбе приказчик Лукьян Андреевич — и на резком выдохе взмахнул страшным орудием. Голова подступавшего к нему мертвеца отлетела и покатилась по мокрой траве раньше, чем купеческий сын разогнул ноги, нанеся свой удар. Он услышал, как за спиной у него Валерьян издал потрясенный возглас, но снова к нему даже не повернулся. А обезглавленный мертвец, ухитрившись сделать ещё два или три шага, животом вперёд повалился наземь. Руки его так и висели плетьми вдоль тела — это только живые выставляют их перед собой при падении. Так что, упав, он словно бы принял стойку "смирно": замер в абсолютной неподвижности.

— Идём, быстро! — бросил Иван через плечо. — И не опускай фонарь!

Дорогу к фамильной усыпальнице Алтыновых он бы и без света сумел отыскать, однако ему требовалось освещение на случай новой косьбы. Бритвенно наточенное лезвие косы блеснуло в свете лампы, которую держал Валерьян, но — блеснуло уже не так ярко, как прежде. Его теперь пятнало вещество, название которому Иван Алтынов даже придумывать не хотел. Почти бегом, временами скользя на непросохшей после дождя земле, он устремился туда, где зияло чёрным провалом вместо витражного окна каменное сооружение с двускатной крышей.

5

Лукьян Андреевич не стал, конечно же, закладывать посреди ночи коляску. Во-первых, идти до дома отца Александра ему было всего ничего. А, во-вторых, по пути он желал ещё раз обдумать сложившуюся ситуацию. Решить, что именно он станет говорить Ивану Митрофановичу Алтынову, а о чем предпочтительнее будет умолчать.

Мысленно Лукьян Сивцов стал уже величать хозяйского сына именно так — Иваном Митрофановичем. Ибо предощущал, что скоро он и станет его новым хозяином — наследником алтыновского дела.

— Если только... — прошептал едва слышно Лукьян Андреевич, ходко вышагивая по Губернской улице; но не стал до конца приговаривать свою мысль вслух.

Это его "если" подразумевало отнюдь не возвращение домой Кузьмы Петровича. В том, что тот уже не воротится, приказчик уверился почти что без сомнений. Нет, "если" означало: Иван унаследует отцовский капитал и все предприятия Алтыновых, если его не обвинят в убийстве и отца, и бывшей няньки Мавры. Облыжно обвинят — в этом у Лукьяна Андреевича тоже не имелось ни малейших сомнений. Но — ежели эти обвинения опровергнуть не удастся, Ивана Алтынова будет ждать не отцовское наследство, а Владимирский тракт. И, возможно, пойдёт он по этапу на каторгу не один, а в компании кое-кого из своих родственников. Лукьян Андреевич не знал точно, существует ли срок давности по делам об убийстве. Да и, в любом случае, если правда о гибели Кузьмы Петровича Алтыновараскроется, не поздоровится не только его убийце. Не поздоровится всем, кто оказался причастен к сокрытию улик по этому делу. Включая и самого приказчика Сивцова.

Потому-то он и решил для себя: пока что выкладывать Ивану Митрофановичу всю правду нельзя никак. С такой мыслью он и подошёл к дому протоиерея Тихомирова, от которого уже отъезжал докторский экипаж.

— Погодите минутку, сударь! — крикнул Лукьян Андреевич и крепко ухватился под узцы кобылу, впряженную в одноконную коляску, придержал её. — Мне надо бы задать вам вопросец-другой!

Доктор — это было видно даже при неярком свете фонарей, крепившихся к верху его экипажа — при этих словах поморщился. Однако спорить с Лукьяном Андреевичем не стал: спустился наземь. И они вместе отошли к ограде дома отца Александра.

— Со священником всё будет в порядке! — поспешил заверить эскулап своего собеседника. — Я туго перетянул ему ребра. И признаков пневмоторакса не обнаружил. Сейчас он находится на попечении дочери, а уже завтра должна воротиться домой его супруга.

— Хорошо, что отец Александр не сильно пострадал, — сказал приказчик Сивцов. — Но я не только об этом хотел вас спросить. Был один случай, по которому вы давали своё заключение — около пятнадцати лет тому назад...

6

Расчёты не подвели Ивана Алтынова: до фамильного склепа они с Валерьяном добрались почти что без препон. Всего один раз купеческому сыну пришлось снова пусить в ход свою косу — когда дорогу им заступил безглазый мертвец, отбившийся то ли от правиков, то ли от левиков. Но он почти что не замедлил продвижение Ивана и его спутника: безглазая голова покатилась в кусты бузины, и они побежали дальше. До рассвета, по прикидкам Ивана, должно было оставаться ещё около часа. У него даже не было времени, чтобы поглядеть на часы и проверить это, однако он заметил, что небо на востоке уже начало сменять чернильно-синий оттенок на серо-лиловый.

Саженях в пяти от склепа Валерьян остановился, повернулся к Ивану:

— Примерно здесь я был утром.

— Тогда, — сказал купеческий сын, — отсюда поиски и начнём. Наливай в миску воду!

Валерьян сделал, как ему велели: поставил наземь глиняную миску и наполнил её до самых краёв водой из бутылки. А потом бросил в воду первую из иголок, переданных им Зиной.

Игла моментально ушла на дно глиняного сосуда, и в голове у Ивана мелькнуло: "Наврала Зинина бабка: никакой этой не компас". Однако уже черед секунду утопленная иголка словно бы шевельнулась, сделавшись похожей на тощего малька. А потом — сама собой всплыла. И начала вращаться против часовой стрелки, вначале — медленно, потом — всё быстрее.

Как завороженные, Иван и Валерьян следили за ней, из-за чего едва не проморгали появление ещё одного мёртвого гостя, которому пришлось отсечь голову. Но за то время, пока купеческий сын маха косой, игла как раз успела своё движение прекратить: замерла на поверхности воды, чуть притопив острый кончик — так, что он указал на определённую точку на земле, примерно в аршине от них.

Валерьян тотчас опустился на колени и принялся руками разгребать в этом месте размокшую почву. Лампу он при этом опустил рядом с собой на землю, и в её свете переливающейся каплей смоляного цвета блеснул первый из камней, оставленных здесь: морион — черный хрусталь.

Они ещё раз повторили операцию — уже с новой иголкой. И снова были вознаграждены находкой: кроваво-красным рубином. Аналогичным образом найдены были также и обсидиан, и хризопраз.

— Остался всего один камень, — сказал Валерьян; голос его чуть дрожал не то от волнения, не то от возбуждения. — Самый важный: чёрный бриллиант.

И, едва он это произнес, как зашуршали кусты позади них. И они увидели ещё одну гостью.

Мавра Игнатьевна — о которой Ива только сегодня узнал, что она носила фамилию Топоркова — шла к ним, почти что и не похожая на рваную тень. Да что там: она выглядела именно так, как несколько часов тому назад: хоть и в окровавленной одежде, но с абсолютно человеским обликом.

Из-за этого-то её облика Иван Алтынов и дал слабину. На миг ему померещилось: его бывшая нянюшка все ещё жива. И — руки купеческого сына сами собой опустились, острие косы уперлось в землю и ушло в неё сразу же вершка на три.

— Да что же ты?.. — услышал он откуда-то — словно издалека — крик Валерьяна.

Но ключница уже налетела сходу на Ивана — валя его наземь, заставляя его выпустить рукоять косы. Бледное, обескровленного лицо Мавры показалось Ивану даже не маской — подобием лика чудовищной мраморной статуи. Вот только — статуи не имеют привычки клацать зубами, стремясь впиться ими кому-либо в горло. А ключница Топоркова именно это и делала теперь.

— Баба Мавра, нет! — Иван мгновенно понял, как глупо было взывать к погибшей ключнице, словно к человеку, вот только — ничего иного он измыслить не мог; и лишь уперся ей в грудь обеими руками, пытаясь хоть как-то отстранить от себя страшную скалящуюся личину.

А в следующий миг что-то вдруг произошло. Иван услышал звук удара, костяной хруст, и после этого по лицу его заструилась вода. И — Мавра Игнатьевна как бы отвалилась от него: скатилась наземь с разбитым черепом, когда Валерьян толкнул её в бок ногой в сапоге.

Иван вскинулась взгляд на своего кузена-дядю — понимая, что нужно его поблагодарить. Однако слова благодарности купеческий сын выговорить не сумел: в руках своего родственника он увидел глиняный осколок с неровными краями: все, что осталось от водяного компаса, которым Валерьян Эзопов разбил голову восставшей из мертвых ключнице.