Купеческий сын и живые мертвецы

Глава 13. Пожарный

1

Если бы даже Иванушка принял другое решение — бежать к воротам, — им с Зиной всё равно пришлось бы повернуть обратно. Восставшие мертвецы перекрыли бы им путь. Ведь большая их часть двигалась именно со стороны входа на погост. Так что — решение Иванушки последовать за дедом в алтыновский склеп казалось не таким уж неразумным. Точнее, казалось бы — если бы не привело купеческого сына и его спутницу в западню.

Да и сам путь к каменному строению с витражным окном едва их не погубил. Эрик Рыжий хорошо видел восставших покойников в предзакатных сумерках, которые царили под столетними липами погоста. Смотрел на них с диким выражением в желтых глазах. И беспрерывно издавал угрожающее утробное гудение. Однако Кузьма Алтынов был прав: никого отпугнуть котофей уже не мог. Так что пришлось Иванушке отмахиваться от рваных шатунов своим шестиком-махалкой. Он даже не пытался попасть безобразным существам именно в голову — бил куда попало. Слишком уж мало времени оставалось до заката — настоящего заката. И слишком важно было купеческому сыну переговорить с Кузьмой Петровичем до того, как солнце зайдет. Ведь Иванушкин дед не скрывал: после захода солнца он сам станет таким же, как другие восставшие мертвецы Духовского погоста.

И за всеми событиями этого бесконечного дня Иванушка ухитрился напрочь позабыть о том, что дверь, ведущая в фамильный склеп Алтыновых, сорвана с петель. Вспомнил об этом, лишь когда увидел пустой дверной проем — в котором стоял, будто поджидая их с Зиной, купец-колдун. Его согбенная фигура доходила лишь до середины дверной притолоки, так что хорошо было видно: внутри каменного строения царит уже и не сумрак, а почти что полная темнота.

— Дедуля! — Иванушка остановился так резко, что Зина, которую он по-прежнему держал за руку, не успела замедлить бег и едва не упала.

Эрик вырвался у девушки из рук и с возмущенным мявом махнул наземь. А Зина вымолвила, с несказанным изумлением уставившись на согбенную фигуру

— Это — твой дед?

Иванушку этот вопрос даже порадовал мимолетно. Выходило: Зина Тихомирова совершенно ничего не помнит о своем тесном общении с купцом-колдуном! Но на то, чтобы порадоваться всерьез, у Ивана Алтынова уж точно не было времени. Его не было у него даже на то, чтобы Зине ответить.

— Дедуля, — снова позвал Иванушка, — если ты не можешь ответить мне словами, то хотя бы знаками покажи: где сейчас батюшка?

В том, что его дед не сможет больше говорить, Иван Алтынов ничуть не сомневался. Он и в прежнем, дозакатном своём состоянии, мог это делать только через Зину. Но вот чего Иванушка не ожидал, так это того, что именно покажет ему дед при помощи нехитрого знака. Купеческий сын чуть было не начал протирать глаза, думая, что зрение его обманывает.

В уездной библиотеке города Живогорска имелись, среди прочих, и книги по истории Древнего Рима. И на их страницах в деталях описывались бои воинов-гладиаторов, происходившие в древнеримском цирке — Колизее. Причём одна из книг снабжена была превосходными иллюстрациями. Они изображали не только самих гладиаторов и их боевое снаряжение, среди которого Иванушке более всего приглянулись трезубец и сеть — так походившие на шестик с сетью, которые купеческий сын использовал на своей голубятне. Помимо этого книга содержала картинку, на которой разгоряченные древние римляне призывали добить раненного гладиатора. И выражали это своё желание одинаковыми жестами: держали сжатые в кулак руки так, что оттопыренные большие пальцы указывали вниз.

В точности такой жест изобразил и Кузьма Алтынов своей эфиопской рукой — которая, правда, была теперь обычной длины и с единственным локтем.

Зина при виде этого ахнула — явно тоже была осведомлена о привычках и обычаях древних римлян. А Иванушка разозлился так, что едва не ткнул своего восставшего из мёртвых деда шестиком-махалкой в единственный глаз. Купец-колдун явно издевался над своим внуком! И при этом добивался ещё, чтобы тот исполнял его поручения!..

И лишь мгновение спустя до Иванушки дошло: это сложенное пополам существо — уже не в полной мере его дед. Возможно, он не был в полной мере его дедом даже и тогда, когда вытягивал его нынче из колодца. А уж сейчас, когда вот-вот должна была опуститься ночь, от прежнего Кузьмы Алтынова и подавно малосчто осталось. И глупо было обращаться к нему с расспросами. А ещё глупее — бежать следом за ним сюда.

Иванушка быстро огляделся, прикидывая: смогут ли они ещё пробиться к воротам? Может быть, им это и удалось бы — если бы он взял в руки вместо ненадёжного шестика-махалки тот чугунный крест, что лежал сейчас где-то за порогом склепа. И купеческий сын только успел подумать о том, что будет вернее: попросить деда освободить дорогу или набраться наглости и попросту его отпихнуть — когда купец-колдун сам сделал несколько шагов назад. Скрылся в тёмной внутренности каменного строения. И тут же следом за ним устремился Эрик — вбежал прыгающей рысью. Впрочем, сразу за порогом он остановился и оглянулся на Иванушку с Зиной, словно бы говоря: поспешите!

Смысл этого взгляда купеческий сын понял только тогда, когда ещё раз оглянулся через плечо.

К алтыновской погребальнице ковыляли с разных сторон уже не просто отдельные рваные силуэты. Восставшие мертвецы сливались в самые настоящие отряды и шли вперёд плотными серыми скоплениями, отбрасывая длинные чёрные тени. Впрочем, света под деревьями погоста оставалось уже так мало, что было ясно: скоро этих теней не станет, а серая рваная масса обретет чернильную густоту.

«Надо было всё-таки бежать к воротам», — снова подумал Иванушка, но как-то отрешенно. Он точно знал, что не смог бы уйти отсюда, не попытавшись ещё раз добиться правдивых ответов от деда. Если, конечно, в одноглазом согбенном покойника всё-таки оставалось хоть что-то от его деда.

— Ванечка! — Зина с силой дернула его за рукав рубахи. — Ну, что же ты? Нам надо зайти внутрь!

Только тут купеческий сын сообразил, что он по-прежнему крепко сжимает руку Зины — не позволяя девушке переступить порог. А медлить и вправду было уже никак нельзя.

Иванушка, увлекая Зину за собой, в два шага преодолел расстояние до отверстого проема, в котором не было двери: она по-прежнему лежала на полу, сразу за порогом.

2

Кузьма Петрович Алтынов стоял в густой тени сбоку от пустого дверного проема. И его единственный глаз то ли светился сам по себе, то ли каким-то образом отражал последние солнечные лучи, попадавшие внутрь через витражное окно. Первым побуждением Иванушки было: тут же обратиться к деду с прежним вопросом — о своём отце Митрофане Кузьмиче. И любым способом добиться ответа от Кузьмы Алтынова. Да, говорить он явно больше не мог, а жест и вовсе изобразил такой, что и толкование ему давать не хотелось. Однако Иванушка рассчитывал, что убедил деда начертать для него пару слов своей невероятной рукой — хоть бы даже в пыли на полу. Готов был даже поторговаться с Кузьмой Петровичем — пусть даже и знал, как опасно того злить.

Но, едва только они с Зиной переступили порог алтыновского склепа, как следом за ними тотчас устремились из-под деревьев все те рваные силуэты, которые до этого всё-таки держались на расстоянии. И купеческий сын подумал: под открытым небом их всех, худо-бедно, продолжал сдерживать свет ещё не закатившегося солнца. А здесь, в сумраке каменной погребальницы, эти твари должны были бы чувствовать себя куда увереннее, чем снаружи. Вот они все и рванули сюда — тем паче, что их добыча сама указала им дорожку.

— Ну, уже нет, — прошептал Иванушка почти беззвучно. — Я этим исчадиям — не добыча. И Зина тоже. И Рыжий.

Иванушке показалось, что каким-то образом дед расслышал его слова. Во всяком случае, он обратил на внука взор своего единственного немигающего глаза. И словно бы даже коротко кивнул — соглашаясь с услышанным. Впрочем, в последнем Иванушка не был уверен: в каменном помещении царил слишком густой сумрак. Купеческий сын быстро развернулся, шагнул к пустому дверному проему и взял свой шестик-махалку наперевес, словно казачью пику.

— Зина! — теперь он уже говорил в полный голос. — Отходи к дальней стене! И Рыжего возьми с собой! Только под ноги смотри! Там в полу — колодец, не свались в него.

Он успел ещё увидеть, как Зина подхватила на руки Эрика и начала отступать от входа — спиной вперёд, не сводя глаз с него самого. И мимолетно попенял ей за это. Как, спрашивается, она могла бы при таком передвижении смотреть себе под ноги? Но уже в следующий миг это соображение представилось ему несущественным: в дверном проема возник силуэт самого быстрого из ходячих мертвецов, который опередил всех своих сотоварищей.

Это был молодой ещё мужик — проживший на свете не более тридцати лет, если судить по тому, что он сохранил все свои зубы. И умер он явно не своей смертью. Полотняная рубаха, в которой его похоронили, вся обратилась в лохмотья. И сквозь неё была отчётливо видна грудь мужика — походившая на изломанную голубиную клетку, коих Иванушка повидал великое множество. Ребра этого бедолаги были не просто поломаны, а будто перемолоты, как если бы их крушили кувалдой, и провалились внутрь в полудюжине мест. Но главное — на лице мужика только зубы и уцелели. Ни носа, ни каких-либо следов кожи Иванушка на нем не узрел. И тотчас припомнил историю — как года три или четыре тому назад в охваченной огнём избе погиб один из городских пожарных. На него рухнула крыша дома, из которого он пытался вывести его владелицу: старуху, торговавшую на рынке вязаными носками. Загоревшаяся от свечи шерстяная пряжа, которой её дом был набит битком, и вызвала, надо думать, тот пожар. А в итоге пожарная команда Живогорска не досчиталась одного из лучших своих служителей, а носки на рынке с тех пор существенно вздорожали — никому не хотелось повторить старухину участь, закупая оптом более дешевую шерсть.

И вот теперь бывший пожарный, страшно скалясь безносой рожей, прямо через порог простер к Иванушке руки. Они обгорели так сильно, что даже пребывание под землёй не оказалось на них воздействия: они походили на две обуглившиеся головни.

Иванушку аж перевернуло — и от жалости, и от омерзения одновременно. Однако он отлично понимал: тому человеку, который погиб, пытаясь спасти одинокую бабку, он сам уже не может ни помочь, ни навредить. Тот человек отправился туда, куда ему и положено было: в райские кущи. А эта неживая плоть, которую каким-то колдовством вернули к мнимой жизни, уже давным-давно не является тем отважным парнем. Но все же — рука Иванушки слегка дрогнула, когда он концом своей махалки ткнул погорелого покойника в голову. И в итоге — задел его череп лишь по касательной, не пробил его. И руки-головни цапнули воздух на расстоянии меньше ладони от лица Иванушки.

Пробивавшийся сквозь дверной проем свет позволил купеческому сыну разглядеть, что ногти на этих руках уцелели — пусть даже почернели и потрескались. И ясно было: ходячий мертвец метил этими ногтями своему противнику в глаза.

— Ванечка! — закричала у него за спиной Зина. — Там второй!..

Но Иванушка и сам уже видел: следом за бывшим пожарным к порогу алтыновского склепа вихляющей походной подходил ещё один восставший мертвец. Иванушка взмахнул палкой снова — и теперь уже не промазал: пробил насквозь голову погорелого покойника. И тот упал, как если бы ему подрубили ноги. Однако, падая, он все ещё продолжал двигаться вперёд. Напрасно купеческий сын попытался отодвинуть пожарного от себя — толкая махалку, застрявшую у того в голове. Шестик просто проскальзывал дальше. И обугленное тело рухнуло через порог прямо на Иванушку: свалило его с ног, придавило к каменному полу.

Купеческому сыну показалось: на него свалилось сразу несколько мешков с булыжниками. Эта неимоверная тяжесть не позволяла ему не то, что пошевелиться — он и дышать-то мог едва-едва. По разумению Иванушки, не могло быть такой тяжести в человеческом теле — ни в живом, ни в мертвом. Даже если оно, обуглившееся, много лет впитывало в себя подземную влагу. Иванушка дернулся раз, другой — пробуя стряхнуть с себя эту адскую тяжесть. А в следующий миг его прибавило к полу так, что купеческий сын решил: сейчас его попросту расплющит в лепёшку. Он даже не сразу уразумел, из-за чего это происходит с ним. И понял всё только тогда, когда поверх пробитой головы бывшего пожарного возникла голова другого покойника — вполне себе целая.

3

Тот, второй, о котором предупреждала Зина, моментально начал бы рвать зубами купеческого сына: челюсти восставшего мертвеца равномерно, однообразно клацали прямо над Иванушкиным горлом. Но — добраться до него эта тварь пока что не могла: ей препятствовало в этом тело сгоревшего пожарного. И это было хорошо — давало купеческому сыну хотя бы крохотную фору. Однако нехорошо, совсем уж дурно было другое: из-за этой двойной тяжести воздуху Иванушке в грудь не попадало совсем.

— Дедуля, помоги мне! — прохрипел Иван Алтынов.

И теперь купец-колдун уж точно услышал своего внука: из рукава его черного пиджака начала выдвигаться многосуставчатая рука. Иванушка понял это больше по звуку — уже знакомому ему щелканью. Видеть своего деда он почти что не мог. И не только из-за сумерек вокруг. Тьма начала накрывать и самого Иванушку — от удушья и страшного сдавливания. Он хотел было воззвать: «Поторопись, дедуля!». Но понял, что даже на эти два слова воздуху ему не хватит.

Чуть в стороне что-то кричала Зина. Однако у купеческого сына так звенело в ушах, что разобрать её слов он не мог. И думал почти отстраненно: интересно, что произойдет раньше — верхний мертвец доберется до его горла или он сам лишится чувств?

И тут он вдруг ощутил: чьи-то пальцы просовываются в правый карман его заплатанных штанов, которые он всегда надевал, прежде чем подниматься на голубятню. В первый миг Иванушка решил: это верхний мертвец вознамерился, в дополнение ко всему прочему, еще и обчистить его карманы. Однако — даже в своем нынешнем состоянии купеческий сын понимао, насколько нелепой была эта мысль. Жуткому существу, чью оскаленную пасть Иванушка сейчас созерцал, уж точно не было дела до содержимого его карманов. У него на уме — если хоть что-то от его ума еще осталось — было совсем иное.

Нет, в карман к Иванушке залезла темно-коричневая эфиопская рука его деда. Но купеческий сын вспомнил, что за вещь он сам в этот карман положил, только тогда, когда Кузьма Алтынов выдернул её наружу.

4

— Ванечка, ты должен сбросить их с себя! — кричала Зина. — Ну, пожалуйста, постарайся — сделай это! Там, снаружи, полно других! И все они идут сюда.

Рыжий кот, которого она прижимала к себе, извивался у неё на руках — норовил вырваться. Быть может, хотел поспешить на помощь к своему хозяину, но поповская дочка держала его крепко. Понимала: котофей не сможет ничем помочь Ивану Алтынову. Да и она сама — вряд ли сможет. Но — Ванечка погибал у неё на глазах. И Зина сделала глубокий вдох, оттолкнулась спиной от стены, к которой прижималась, и вознамерилась уже бежать к своему другу. Но замерла на полушаге — увидела фигуру у самого входа.

Там, в полумраке, стояло скрюченное существо, которое Ванечка назвал своим дедом. И теперь у этого якобы деда начала вдруг отрастать рука. Если только можно было назвать этим словом ту длиннейшую, изломанную во множестве локтей часть тела, на конце которой Зина, почти не веря собственным глазам, разглядела подобие мужской ладони. Эрик на руках у девушки крутанулся с особенной силой, и она, отвлеченная немыслимым зрелищем, чуть разжала руки — упустила кота.

Рыжий — чуть бочком и как бы приплясывая — подскочил к Ванечке, выгнул спину дугой и зашипел. А тем временем тот монстр, который прятался в сумраке у входа, запустил свою руку в карман лежащего на полу Ивана Алтынова. И вытянул наружу какой-то продолговатый предмет, перламутрово блеснувший в солнечных лучах, что ещё пробивались внутрь через витражное окно.

Между тем тот умирашка, что клацал зубами, лёжа поверх своего неподвижного собрата, заметил Эрика. Запрокинув голову, он повернул то, что ещё оставалось от его лица, к рыжему коту. И Зина подумала: он сможет в один укус охватить Рыжему его круглую башку.

— Эрик, вернись! — позвала девушка и сделала к дверному проему два или три замедленных шага; бежать она не могла — от вида жуткого существа с рукой-хоботом ноги Зины будто одеревели.

Тут раздался металлический щелчок — почти мелодичный. И Зина поняла: из продолговатого предмета, оказавшегося складным ножом с перламутровой рукоятью, выскочило лезвие. И в тот же момент клацающий зубами умирашка скатился с Ивана Алтынова и простер свои костлявые руки к коту. Который, надо отдать ему должное, молниеносно отскочил в сторону — в эти руки не дался. И тут же другая рука — та, что имела не менее десятка локтевых сгибов, — сделала бросок к голове зубастого мертвеца. Лезвие ножа вошло в череп умирашки по самую перламутровую рукоять.

Раздался тошнотворный хруст, от которого у Зины что-то перекувырнулось в желудке. А в следующий миг живой мертвец перестал вытягивать свои руки к Рыжему. И щерить пасть перестал тоже. Его неживая плоть словно бы просела внутрь, сдулась, потеряла весь свой объём. И неподвижно распласталась на каменном полу.

А рука с множеством локтей даже не стала этот выдергивать нож из черепа мертвеца. Равно как и не стала высвобождать Ванечку из-под того, первого умирашки. Существо, что пряталось в тени возле дверного проема, явно имело представление о том, что происходит сейчас снаружи. И понимало, что случится, если оно промедлит.

Сорванная с петель дверь так и лежала на полу. И Зина была уверена: даже Ванечка, которого Бог силушкой не обделил, не сумел бы вернуть её на место в одиночку. Однако рука согбенного существа в один миг подняла над полом дубовую дверь, перенесла её к пустому проему и даже приладила так, что дверь почти без зазоров встала на место. Внутри тотчас же стало еще темнее, но Зина знала, куда идти. И ноги снова слушались её.

Она подбежала к Ванечке и хотела пинком скинуть с него обгорелого умирашку. Но не тут-то было! С ноги Зины во второй раз свалилась одна из туфель, а обгорелый даже не колыхнулся. И Зина поняла, почему. Сумела-таки в густом сумраке рассмотреть спину обгорелого.

На этой черной, как печная копоть, спине что-то выпирало из-под рубахи, разлезшейся рубахи. И сперва Зина даже решила: это просто ребра. Однако потом до неё дошло: человеческие ребра не образовывают такие вот правильные прямоугольники! К спине мертвеца словно бы приросла раздвижная лестница. Судя по всему — чугунная.