День 94. Продолжение.
Этот разговор я никогда не забуду.
— Двести тысяч. Серебром.
— Неплохо.
— Вы одобряете?
— Разумеется.
— Но справедливо ли это?
— Это законно. Тем более, что справедливость восторжествует в любом случае, и уже к вечеру. Не без вашего участия.
— Но… — Я недоумевал. — Почему вы тогда назвали их тварями?
— Разве это не так? Наглость и безнаказанность воровства. Даже вы догадались в чем дело. Как же мне называть людей разворовывающих казну, и ленящихся даже придумать что-то менее пошлое, чем подобная схема?
— Вам не нравится примитив?
— Мне многое что не нравится. Но воров не люблю особенно, это правда.
— Так почему вы их одобряете? — Я совсем запутался. Когда мастер маг обратился к нам, внутренее ликование было трудно сдержать. Вот оно, мелькнула мысль, опять мне везет! Сейчас этот монстр вступит в игру и поотрывает головы всем нашим врагам! Но что-то пошло не туда.
— Мне нравится их открытость. Когда враг прям, это уже не совсем враг. Это наполовину противник. Куда хуже если враг закрыт от вас.
— Так это ваши враги? — Мне не хотелось так просто терять показавшуюся было удачу.
— Да. Как и любого честного подданного его императорского величества.
— Но тогда вы бы могли присоединиться к нам и наказать этих "тварей", как вы выразились! — Я развел руки и обернулся к своей команде за поддержкой. Эльфийка стояла с непроницаемым лицом, а вот Иван закатил глаза к небу, словно я предлагал ему участие в глупом фарсе.
— Мне? Вы с ума сошли, юноша.
— Почему же?
— Потому, что только глупец будет пытаться с подобной грацией гиппопотама переложить свою проблему на чужие плечи. Только ненормальный будет думать, что у него это получится. И только сошедший с ума всерьез решится предлагать кому-либо погибнуть вместо него без причины.
— Да ведь есть причина!! Вот же она! — От непонимания и волнения я даже вскричал. — Вы же сами говорите!
— Я говорю? — Маг успехнулся. Это была первая эмоция отразившаяся на его лице за все время знакомства. — А что я говорю? Что они воры? Это так. Что они твари? Конечно. Это мое мнение. Ну и что? Это повод мне умереть вместе с вами? Тем более, что наша гибель лишь утвердит их в своей правоте.
— Да почему же гибель?! С вашими талантами..
— Ваш, с позволения сказать, "отряд" продержится несколько дольше, только и всего.
— Вы боитесь?!
— Нет.
— Но… Я задыхался. Этому магу и в разговоре удалось привести меня в "небоеспособное" состояние с пугающей легкостью. Казалось, что он видит меня насквозь, и увиденное ему нравится не сильно больше городских воров. Это бесило и не давало сосредоточиться одновременно.
— Тогда зачем вы вообще затеяли весь этот разговор? — С горечью очередного поражения спросил я.
— Из любопытства.
— Вот как. Любопытства?
— Именно. У каждого есть свой предел, после которого человек открывается полностью. Во время выступления вы можете погибнуть очень уж быстро, и я рисковал не рассмотреть все хорошенько.
— Но сейчас рассмотрели?
— Вполне.
— И что же вы там рассмотрели? — Я включил гордость уязвленного самолюбия.
— Вы подлец. И это замечательно.
— Продолжайте. Вам ведь есть что добавить.
— Да. Вы поняли, что вам грозит действительная опасность, и хотите вывернуться из нее. Но, в силу вышеупомяного мною свойства вашей сущности, вы желаете осуществить это чужими руками, в данном случае моими. Я же нахожусь в уникальном положении, вы считаете меня своим шансом. Последним шансом. Пусть вы переоцениваете мои скромные способности, но ведь вам и нечего больше оценивать, а утопающий хватается и за соломинку, как всем известно. А потому я имею редкую возможность рассмотреть человека, который внезапно ощутил дыхание смерти, и начинает мучительно отрывать от себя куски, лишь бы избежать ее. Предлагая части там, где боится потерять целое. Время идет и куски становятся все больше. Сколько же оторвете вы?
— Не вполне понимаю о каких частях, отрываемых от себя, вы говорите.
— Вам ничего не остается как попытаться меня купить. Это ясно как день. И вы уже думаете что же мне предложить, не правда ли? — Вот это да. Он улыбался.
— И сколько же вы хотите? Пятьдесят тысяч? Сто? Сто пятьдесят?
Маг расхохотался.
— Вы извиваетесь как червяк и живучи как крыса. Сейчас вам показалось самым правильным довериться интуиции и повести дело так, с внешней отстраненностью и некой усталостью, надеясь на то, что куплюсь на ваше мнимое оскорбленное благородство, то есть поверю, что оно у вас есть. Не на того напали юноша.
— Так озвучьте ваши желания, — я пожал плечами, — если они у вас есть, конечно.
— Да-да, все как я и говорю. Озвучу, не вижу проблем. Представьте на минуту, только представьте, что я согласился на ваше безумное предложение. Что же я захочу? Да попросту то, что у вас есть.
Длч начала — деньги. Пусть. Раз уж вы первым делом думаете о них, не вижу ничего предосудительного, чтобы начать с них. Итак, сколько?
— Сто пятьдесят тысяч. — С неудовольствием отметил насколько слабо прозвучал мой голос.
— Ерунда. Несерьезный разговор.
— Двести? — Я нашел в себе силы улыбнуться. — Это все что есть.
Маг вздохнул.
— Нет, юноша, это то, чего у вас нет. У вас нет этих двухсот тысяч, вы предлагаете мне шкуру неубитого медведя. Да, понятно, что в случае поражения и обсуждать будет нечего, потому рассматривается лишь вариант успеха, но сам этот пунктик весьма показателен. Вы предлагаете то, чего нет. А я хочу получить то, что есть.
— И что же?
— Да попросту все ваши деньги какие есть. Включая выкуп за голову Самуила, естественно.
— Это грабеж.
— Вы шутите? Это жизнь, награда, спасение, высшая ценность, наконец! И вы будете жаться из-за каких-то денег? Но зачем они вам, то есть зачем они покойнику?
— Вы правы, — отвечал я подумав, — деньги можно заработать еще. Забирайте, не вижу проблем.
— Ага! Значит все ваши деньги что есть, плюс те самые двести тысяч, если мы победим, верно?
— Верно.
— Превосходно. Далее. Я хочу посох.
— Посох? Ну уж нет. С ним я могу драться вдвое, даже втрое сильнее. Он будет просто необходим для победы.
— Не несите чушь. Вы отлично осознаете, что в моих руках он тоже будет небесполезен, и мое усиление вдвое куда как весомее вашего, поскольку вы, при всей вашей природной силе, так и не научились нормально магичить, уж извините за прямоту.
Я молчал. Расставаться с посохом было невыносимо жать, труднее чем с деньгами, но мастер был прав.
— Хорошо, — согласился я, — пусть будет так. Действительно, ваше усиление в предстоящем выступлении артефактом подобных свойств можно рассматривать как инвестицию в победу. Хотя и жаль, скрывать не буду.
— Замечательно. Что еще?
— Еще? — Я даже удивился. — Но у меня больше нет ничего.
— Ну как же нет. А эльфийка?
Отлично помню, что в тот момент похолодел. Теперь я понял.
— И как вы себе это представляете?
— Элементарно. Была твоя, станет моя. Никаких проблем. Или ты думаешь, что она будет против?
— Шел бы ты, дядя, знаешь куда?
Маг совершенно проигнорировал грубость.
— Ну-ну, не кипятись. Я понимаю, молодость, шок, старуха с косой поглядывает. Но что тебе до эльфийки, покойнику?
Я молчал. Гнева не было, вообще все эмоции отступили куда-то на задний план, оставив вместо себя лишь холодную и недобрую отрешенность. Маг, тем временем, продолжал:
— Да и впрямь, что же ты боишься повернуться к ней лицом, да спросить прямо? Неужели боишься, а? А чего боишься? Выберет она меня, это ясно, вся нелюдь чрезвычайно практична. Нечеловечески практична, я бы сказал.
— Маги не люди.
— Тю! Это кто тебе такое сказал? Понимаю… Она и сказала. Нелюдь, что с нее взять. Ты эти глупости брось, люди мы, хоть и маги. Разница магических потенциалов препятствует совместному потомству, это верно. Но и только. До семи лет ребенок мага ничем не отличается от ребенка не-мага. Да и после… Не надо забывать ни детство, ни юность. Обладание силой, привычка к силе, не должна затмевать разум. Иначе можно и чиновников людей в отдельный вид вывести, дело нехитрое, они даже обрадуются. А нелюдь слушать… Она наговорит! Но еще важнее, парень, это то, чего она не говорит. Скажи мне правду, хоть раз, хоть один раз, использовала ли она такое слово как "любовь" по отношению к своему "господину и повелителю"? А? По глазам вижу, что нет. И вот в этом заключается правда.
Я молчал.
— И правильно! За что ей тебя любить, не задумывался? Ты же ее изнасиловал, благодетель, причем на глазах у людей (и, кстати, ты явно не соображаешь на глазах скольких людей). А после подарил несколько тряпок и умилился собственной доброте, не так ли? Сидел у себя в конуре и наслаждался своими талантами укротителя, так и вижу. Какой я все-таки замечательный парень, думал ты, делаю всех счастливыми. Даже эльфа. Ей ведь только тряпок в жизни недоставало для счастья, да хозяина такого как я, а как обрела, так и расцвела, красавица. Еще и сосет как пылесос, в доказательство своего счастья, старается. Ну так и мне будет сосать не хуже, поверь, или, если хочешь, можем показать. Ей вообще должно быть уже все равно, после того что ты сделал. Каким нужно быть идиотом, чтобы вообразить, что она тебя любит? А ты вообразил. Открою маленький секрет — она тебя не любит, она тебя ненавидит. А когда эльф кого-то ненавидит…
Это было болезненно. Из меня словно выкачали весь воздух, удалили все кости и забрали магию. Как я устоял тогда на ногах — сам не знаю. Слова мастера превратили всю мою защиту в решето. Но я все же немного собрался и смог повернуться к Сафре.
— А ведь он прав. Но извиняться не буду.
Лицо эльфийки было по-прежнему непроницаемо. С таким выражением, как было у нее, можно одинакого успешно резать хлеб или людей.
— И ты, наверное, прав, мастер. Кстати, не прими за дерзость, но теперь мне бы хотелось узнать твое имя. Иначе разговор закончен.
— Михаил.
— Так вот, Михаил. Прав то ты прав, но выбесил ты меня знатно. И не будет тебе ни эльфийки, ни посоха, ни денег пока я жив.
— А потом? Ведь твое "жив" явно не слишком надолго?
— А после… когда меня не будет — тогда бери все. Я официально заявляю, что объявляю тебя, мага именуемого Михаил, своим наследником.
— Эм. Неплохо. Даже красиво. Где-то изящно. Одно вы позабыли, юноша. Все ваше вероятное наследство — собственность государства, и распоряжаться вы им после смерти не можете. То есть все это пустой звук.
— Да и плевать. Ты, Иван, тоже, кстати, прав. Лучше и правда не ходи. Бери свой отвод.
— Да-да, как будто он его не взял из-за вас. Его вы тоже "облагодетельствовали" так, что лучше и не надо. Теперь ему лучше сдохнуть на Арене, ведь отказ повлечет последствия… А вы собрались героически погибнуть, как я погляжу?
— Вам то что? И почему непременно погибнуть? Вы меня выбесили так, что кажется я порву их всех и в одиночку.
— О! Вздумали шутку пошутить. Похвально. Нет, вы неплохо держитесь. Я ожидал куда худшего. Истерик, топанья ногами, возможно и слез от того, какие все кругом мерзавцы, а не лишь вы один. Нападения на мою скромную персону в приступе суицидальной ярости. А вы молодец. Я сохраню ваш череп для ваших родных. Если они объявятся. После смерти такое бывает.
— Знаете, когда впервые вас увидел, то подумал о вас в ключе положительном. Вот, дескать, хороший человек. После Самуила, мир его праху, который хоть и был в чем-то неплох, но…
— Вы бы лучше помолчали, юноша, о своем преданом учителе. Иначе вы рискуете выйти на свой последний бой в несколько подержаном виде.
— Преданом учителе? — От волнения я расхохотался ему в лицо. — И кто же его предал? Я? Каким образом, позвольте полюбопытствовать?
— Он делал ровно то, что говорил. Он вас спасал, рискуя жизнью, и жаль, что риск не оправдался.
— А поподробнее?
— Не вижу смысла метать бисер. Не в коня корм. Вам не понять. Кстати, а что вы подразумевали под выражением "хороший человек"?
— Не хотите — не надо. Обойдусь. А хороший человек это тот, кто не убивает других людей. Без причины.
— Удобная формулировка. Сами придумали, или подслушали где?
— Идите к черту. Если вы думали посмеяться и испортить мне настроение, то поздравляю, вам удалось. А пока же оставьте нас, нам нужно подготовиться к выступлению.
— "К черту" — это какое-то оскорбление? Будьте осторожны юноша, а то я могу и объяснить вам разницу между смелостью и дерзкой инфантильностью. Но да, не буду вам мешать, удаляюсь. Недалеко. Предложение мое в силе, я хочу ваши деньги, ваш посох и вашу эльфийку. И вещи, что вы накупили, тоже. Все на кон! И вот тогда, я, может быть и рискну положением и жизнью. Разве не занятно, что условиями я выдвигаю все то, что мне на самом деле не нужно? Все это нужно вам. Считайте минуты, извивайтесь, решайте.
И он действительно отошел шагов на двадцать, и, стоя спиной, все так же скрестив на груди руки, стал насвистывать какую-то песенку. Я повернулся к своим.
Иван бесцельно ковырял песок носком сапога, Сафра была столь же спокойна, сколь и непроницаема.
— Ну что, бойцы, вы все слышали. Какие будут добавления?
— Так и ты все слышал, малохольный. Выбора у меня нет, я выхожу с тобой.
— Почему у тебя нет выбора?
— Да какая разница, — поморщился "дядька", — не забивай себе голову. Так вышло. Но я не ругаю в том тебя, парень, только себя если и обвинять. Господим маг человек ученый, да только мне хватает и того, что вы действительно многое не понимаете. Так что я не могу с ним согласиться полностью. И не нужно мне это сейчас.
— Ну а ты, слуга моя верная, — слова Ивана прозвучали как поддержка, и я, немного приободрясь, обратился к эльфийке, — что скажешь? В принципе, я чувствую правоту Михаила, но чувствую и его злость, так что… Как ты скажешь, так и будет.
— Скажу что, мой благороднейший господин? — Захлопала глазами девушка. — Мой повелитель желает, чтобы его верная слуга решала вместо него?
— Я не так выразился, прости, голова идет кругом. Я хочу знать в каком ты сейчас положении. Есть ли у тебя выбор, вариант избежать участия во всем этом? Если да, то я готов помочь.
— Выбор есть всегда, мой добрейший повелитель, — Сафра нежно и печально улыбнулась, — но, если я останусь зрителем и в живых, то мне будет хуже чем умереть. Но вы не должны спрашивать, мой благородный господин Кровавый Гарри, вам достаточно приказать.
— А что ты хочешь, чтобы я приказал? Смотри, вон стоит маг посильнее меня. И высказался он вполне недвусмысленно. Хочешь к нему?
— Мой господин спрашивает хочу ли я стать слугой господина мага Михаила?
— Да. Господин спрашивает именно это.
— Нет, мой добрый повелитель, ваша послушная слуга не хочет этого.
— Почему? — С трудом я скрыл внутреннее ликование.
— Потому что служить магу, пусть даже такому могущественному, для эльфа нестерпимо. Это наибольшее унижение, которое только возможно представить. То что пожелаешь далеко не всякому врагу. Служить магу — впасть в полное, совершенное ничтожество. Любой эльф предпочтет смерть служению.
Мне показалось, что песок Арены уходит из под ног.
— Но бывает ли такое, — слова подбирались медленно и с трудом, — что эльф все же оказывается в услужении магу, предпочтя жизнь смерти?
— Бывает, мой благороднейший господин, случается и такое. Когда эльф в чем-то провинился столь сильно, что его требуется наказать самым суровым, как сказали бы у вас, бесчеловечным образом. И когда эльф сам понимает, что смерть для него, сколь угодно мучительная и долгая — недостаточное наказание.
Казалось, что я понимаю рыб выброшенных на берег. Это был разгром. На какое-то время я даже потерялся, и осознал себя в комнате, стрящим посредине и нервно сжимаюшим посох. Сейчас я видел убогое помещение, чрезмерно заваленное всяческим хламом, еще недавно служившим доказательством… чего-то там. Ничего из этого мне не было нужно, да и просто видеть все это было неприятно. Я вышел. На Арене ничего не поменялось. Маг все стоял и насвистывал что-то веселое, Иван же с эльфийкой продолжали молча ждать. Ждать. Чего? Что их поубивают?
Все было не так. Повеяло чем-то забытым, знакомым чувством. Прислушавшись к себе, я узнал его. Это было отвращение. Не хотелось ни к кому прикасаться и ни с кем не говорить, особенно с самим собой. Я и встал сам по себе, поодаль. Будь что будет. И посох я не отдам. Опершись на него, я нечаяно коснулся головой камня навершия, и резко отдернулся, едва не выронив посох. Камень оказался наэлектризован и будто "ударил током". Удивительно, но в голове как посвежело. Мне понравилось. Я дотронулся до камня рукой — никакого эффекта. Притянув к себе посох, я еще раз прикоснулся к камню головой. Ударило действительно словно током. Интересно. Но какая разница? Мне очень бы не помешало встряхнуться, подумал я, устанавливая посох прямо перед собой и всем лбом прижимаясь к магическому камню. Больно не было, но мир вокруг померк.