Кровавый Гарри

Глава 11

Максим и сам понимал, что поддается под воздействием эльфийки, но не то что не мог, не хотел тому противодействовать. Как и положено качественному подкаблучнику, таковым он себя не считал. Что с того, что она взяла в свои руки все его средства? Не ему же заниматься бытовыми мелочами, не правда ли? Баба должна знать свое место, и очень хорошо, что она его знает и не лезет в мужские дела. Какие именно у него есть "мужские дела", если не считать таковыми тренировки, Максим и сам бы не сказал, но что подруга в них не лезет — был вполне уверен. Тем более она слуга официальная, что часто и охотно подтверждала словом и делом, радуя самолюбие. А траты на шмотки — так то такое. Женское. Разве не стоят эти тряпки ее сияющих манящих глаз?

Когда он вошел в комнату, освещяемую новыми канделябрами (бронза!) с недешевыми свечами, и увидел свою "верную служанку", сидящую поджав ноги на кровати, когда в который уже раз почувствовал как тонет в ее глазах, смотрящих робко и тревожно, словно с затаенной надеждой, раздражение мгновенно улетучилось.

Эльфийка с кошачей грацией соскользнула на пол (паркет!), одним длинным плавным движением оказываясь рядом с Максимом, и, упав на колени, поцеловала его руку.

— Мой господин, Кровавый Гарри, я все подслушала. Вы самый благородный человек на свете, и я благодарю свою судьбу служить вам, — мелодично пропел ее голос.

Максим засмеялся. Эльфийка упорно звала его "Кровавым Гарри", с непременным придыханием. Сокращение имени в ее исполнении звучало как "Кровавый", что немного смущало, и не будь она столь мила, столь наглядно самоотверженна, то могло и раздражать. Потакание милым слабостям служило дополнительной подпоркой под официальным его положением "главы и хозяина", ничего нового.

— Мне надо отдохнуть, милая, — Максим ласково потрепал ее по голове, — мне надо поспать хотя бы полчаса.

— Я все поняла — улыбнулась Сафра, — вы уснете и будете спать очень глубоко, мой господин. Я вам спою.

Господин довольно кивнул и улегся на кровати не раздеваясь. Эльфийка легко запрыгнула рядом и обвила руками его голову. Пение в ее исполнении нельзя было назвать пением в привычном Максиму смысле. Скорее это было похоже на ласковое воркование неведомыми словами ему над ухом. Но действовало безотказно — не прошло и одной минуты, как парень погрузился действительно в глубокий сон.

Эльфийка продолжала напевать, легонько перебирая пальцами волосы господина.

Ровно через полчаса, она дунула Максиму в лицо и тот открыл глаза.

— Мой господин, время.

— А? Что? Уже звали? Проспали? — Максиму казалось, что он спал часов десять.

— Нет, господин. Вы просили разбудить вас через полчаса и вот это время вышло.

Максим подумал как у нее получается делать простейшие вещи с таким удивительным очарованием. Эльфийка едва заметно нахмурилась, легкая тень тревоги пробежала по ее лицу, и, изобразив некую пантомиму внутренней борьбы, обратилась к нему с немым вопросом в глазах.

— Что? — Решил уточнить Максим.

— Я не знаю как сказать вам, господин, о своей дерзости.

— Дерзости?

— Когда вы спали, вы выглядели так прекрасно, господин мой Кровавый Гарри, что я сама не заметила как вплела несколько своих лент в ваши прекрасные волосы. Простите меня.

— Лент? — Удивился Максим, разглядывая изображающую раскаяние девушку. — А это… Не слишком по-женски?

— Что вы, господин! — Она всплеснула руками. — Ленты в волосах признак мужественности! Только самые лучшие из мужчин имеют право носить их.

Максим поднялся и подошел к зеркалу. Ступая но теплому полу, он опять подумал какая молодец эта девушка. Собственный вид не принес никаких неприятных сюрпризов, чего он опасался. В отражении на него смотрел высокий, худой, но уверенный в себе парень с волосами до плеч. Лент оказалось больше десятка, но вплетены они были столь мастерски, что и правда в его виде не было ничего "девчачьего".

— Пускай. — Максим пожал плечами. — Я не против.

— Благодарю вас, мой господин Кровавый Гарри, — служанка вновь оказалась рядом и прильнула к руке. — Кстати, а вы уже продумали свой план на поединок?

— Нет, а нужно?

— Еще бы! Ведь ваш противник маг, и маг опытный. Драться с таким не имея плана — обрекать себя на поражение, что погубит и вас и меня, как вашу верную слугу!

— Ну а что бы ты предложила? — Максим привык, что просто так она не говорит ничего, наверняка уже что-то продумала, и потому спросил прямо.

— Если господин мой позволит своей недостойной слуге…. То я бы обратила внимание на не лучшую выносливость противника. Его посох — могучий артефакт. Он бережет ману, концентрирует удары, облегчает атаки. Но он же приучает к тому, что бои длятся быстро. Нельзя дать ему напасть на вас первым, самым сильным ударом. Нападите сами, ошеломите его! После — глухая оборона. Отбивайтесь всем чем можете. Даже не так. Не отбивайте, а сбивайте его атаки, путайте их. Когда почувствуете, что немного проседает — бейте всей силой, не давайте пересобраться.

— Ты мой стратег! — Макс нежно обнял эльфийку и сжал покрепче, так что девушка тихонько пискнула. В принципе план был неплох, своего к тому же не было вовсе, а потому — почему бы и нет?

В дверь трижды настойчиво постучали. Это был вызов. Время пришло. Макс поцеловал девушку в лоб и вышел наружу.

Сперва он даже не узнал площадку, или, вернее, в данный момент Арену. Вся она была обнесена металлической сетью, примерно по грудь высотой, а песок стал непривычно красного цвета. Посреди нее стояли два чем-то похожих мага. В одном из них Максим узнал Самула, имевшего грозный и постаревший вид, другой был незнаком. Догадаться, впрочем, было легко, в крепком мужчине лет сорока на вид, с жилистыми руками, подтянутой фигурой и мрачным вглядом узнавался тот самый "смотрящий", вызванный Самуилом. Посоха у него не было, но от всего его вида тянуло мощью, и будь у них дуэль, а Максим зритель, то не поставил бы на своего наставника и фартинга.

— Ты Кровавый Гарри?

— Я. — С достоинством ответил Максим.

— Маг?

— Увы.

— Почему "увы"?

— Потому что мне нельзя терять концентрацию. А иногда очень хочется.

— Ты вызвал на поединок учителя. Причина?

— Оскорбление. Многократное.

— Извинись.

— Нет.

— Причина?

— Мне нужна его голова, посох и одежда.

— Честь, слава и добыча.

Маг задумался.

— Мне кажется, что он непримирим, — обратился он к Самуилу, — вызов принят?

— Да.

— Причина? Вы не равны по статусу, и в отказе не будет урона чести.

— Я должен его спасти.

— Благородство и долг. Принято. Значит так, — продолжал он обращаясь уже к обоим, — формула стандартная. Две Правды. Правда Ученика, он оскорблен и жаждет доказать, что превосходит учителя. Правда Учителя, воспитать нерадивого ученика. Я мог бы сказать много больше, но вам это не нужно. Разрешено все. Я удаляюсь. Да рассудит вас мать наша Магия.

Он развернулся и пружинящими шагами отошел к окружающей Арену сети.

— Начинайте.

Несколько секунд ничего не происходило, дуэлянты просто смотрели друг на друга, будто прощаясь. Потом Самуил со вздохом взялся за свой посох обеими руками.

— Прости, Максим, — виновато произнес он, — это действительно моя вина. И я же должен все исправить.

Максим плюнул, подправив плевок магией прямо в глаз оппоненту. Угрозы в том не было, и защита пропустила "удар". Этот прием показал ему однажды Иван, который, впрочем, обошелся без всякой магии. Самуил отшатнулся от неожиданности. Максим шагнул на него и изо всех сил ударил ногой по посоху. Тот недовольно загудел, камень в его навершии засветился ярче, а Самуил, опомнившись, волной спрессованного воздуха отбросил от себя безумного наглеца.

Первый раз в своей жизни, что прошлой, что нынешней, Максим дрался так как сейчас. Возможно, дело было том, что и подобного воодушевления он никогда ранее не испытывал. На кон было поставлено решительно все, он понимал это, но понимание не сковывало, а, напротив, раскрепощало. Если бы он мог остановиться и задуматься, постараться подыскать определение, то указал бы что-то вроде как "последний бой" или "последняя песня", возможно даже "когда я все равно уже умер". Но он не мог остановиться, а потому просто чувствовал радость от собственных действий, наслаждался риском, ловил какое-то наитие, позволяющее угадывать действия противника в самом их начале. В некий момент ему даже показалось, словно он смотрит сам на себя со стороны, отчего его тело действует еще более экономно и четко. Максим уходил от захватов, уклонялся от "узких" атак, или парировал их, разрушая, а от "широких", бьющих по площадям, выставлял защиту тела, накачивая маной так, что оставался невредим. Обилие маны удивляло и радовало его, недавно совсем истощенного, и поражало Самуила. Максим догадался, что без эльфийки здесь не обошлось, а раз так — значит она действительно верна ему. Эта мысль заставила его рассмеяться от странного счастья, и он даже попробовал перейти в атаку.

Самуил был очень удивлен и озадачен. Ученик показывал уровень боя, которого никак не должен был показать. Не мог же он притворяться столь искусно ранее? Ученик действовал так, словно опытный не только дуэлянт, но и воин прошедший десятки коллективных схваток. Самуил и сам имел большой опыт, но от непрерывного каскада маленьких и неприятных уловок, буквально терялся, тем более что ученику они практически не стоили ничего. Ударив "огненной ладонью", то есть накрыв напалмом территорию в треть площадки, Самуил надеялся, что хотя бы притормозит перемещения юного мага, но тот умудрился показать в ответ изумительную работу с песком, в мгновенье соорудив полноценную, в рост, траншею, выходящую за пределы площади действия заклинания, и, выскочив там, явно в насмешку, метнул снежок.

"Он хочет вывести меня из себя, отлично его понимаю. Но что же делать? Убивать неправильно. Паршивец сделал все так, что это станет моим поражением, а не победой. Поймать и показательно отшлепать. Но как поймать его не навредив фатально"?

Вскоре, однако, удивительная прыть Максима навела противника на мысль, что можно и не стесняться, ведь с тем уровнем боя, что доступен ученику, его не прибить и атаками посильнее, а вот заставить расходовать себя посерьезнее — можно. Самуил перестал сдерживаться и на почти полную мощь задействовал характеристики своего посоха. Ученику поплохело практически сразу.

Максим свирепел. От его удивительно волшебного состояния так быстро не осталось и следа! Когда он, следуя плану Сафры, думал уже решительно наступать, считая, что Самуил подвыдохся, так тот стал наносить удары чудовищные.

От воздушного пресса легко отбиться не получалось. Самуил очевидно решил показать, что тоже умеет насмехаться и, раз за разом поднимая посох, гвоздил по всей площади заклинанием из любимой у Максима стихии. Хуже было то, что одновременно с прессом, лишившего его прежней подвижности, маг начал метать ледяные лезвия, способные разрубить ученика пополам. Причем, контролировать их маг не мог, что тоже намекало о завершении шуток.

Максим попытался защититься воздушными воронками, всасывающими и ломающими пресс, в сочетании с переходом в ближний бой. "Лучше придерживаться плохого плана, чем никакого", — подумал он, бросаясь к Самуилу в момент когда давление отступило. Самым простым и надежным, что ему пришло в голову, были те же воздушные мечи, из спрессованного волей и маной воздуха, и которыми можно было разрубить и доспех при умении. Неожиданно для него Самуил не попытался отступить, а принял бой.

Посох порхал в его руках как невесомая тростинка, он легко парировал наскоки ученика, изматывая его, и добиваясь осознания недостатка своего мастерства. Максим осознал. Теперь он понял, почему после палок и мечей Иван перешел на обучение копьями. Это было начало подготовки для владения посохом, то есть подготавливалось то, что он, Максим, его получит! Обида на свою глупость трансформировалась в еще большую ненависть к учителю и акцентуализации на посохе. "Это не я проигрываю, это все чертов посох", — думал Максим распаляясь, — "это просто нечестно, когда один вооружен усилителем магии, а другой нет". Самуил же, понимая и чувствуя состояние противника, прибавил в натиске.

Жесточайшая боль поразила Максима, когда проклятый посох, описав великолепную восьмерку, раздробил ему левое плечо. Он взревел от боли и ярости, купируя поврежденное место, понимая уже, что ошибся, что бросок на ближний бой был осознанно спровоцирован Самуилом, чтобы совсем уж наглядно показать ученику кто есть кто. Теперь же его просто избивали. Самуил ускорился до какого-то невероятного уровня, абсолютно лишая Максима шансов достать его. Следующий пропущенный удар раздробил правое колено. Ученик не упал лишь потому, что отказался падать, чудовищным усилием воли устояв на одной ноге. В глазах его, однако, кроме непреклонности было и отчаяние и маг решил, что пришло время начинать переговоры.

— Как вы себя чувствуете, ученик? — Самуил дышал тяжело и часто. Поединок стал серьезным испытанием и для него. — Признаюсь, вы меня по-настоящему удивили, юноша. Да, считал вас намного слабее. Но все же… Все же вы не готовы. Не пора ли нам убрать ложную гордость куда подальше и заняться тем, чем мы и должны, а именно развитием вашей личности, мой юный друг?

Максим молчал, собирая силы для последней атаки. Он был настолько истощен, что даже не соображал, что не маскирует свои замыслы. Самуил невесело усмехнулся и продолжил:

— Да, воли и решимости вам не занимать. Но все же… Неужели мне придется сломать вам что-то еще, чтобы вы признали неудачу? Поймите, я не садист.

— Я твою маму… — Разлепил губы Максим. Закончить фразу ему не дали. Самуил не сердился, но он видел, что таким образом ученик хочет отвлечь его от атаки, и предупредил его, мощным коротким ударом раздробив плечо и правой руки. Та повисла беспомощной плетью. Максим заплакал.

— Ты плачешь. И это хорошо. Нелюдь не плачет никогда. Никто еще не видел слез эльфа, например. Значит ты еще человек, только околдованный. Но колдовство можно развеять. Я помогу. И в третий раз повторю — в произошедшем моя вина. Но мы все исправим, только доверься мне. Один я не справлюсь, парень. Помоги мне.

Максим молчал.

— Говорят, что признание проблемы есть первый шаг к ее решению. Я признаю. Но признай же и ты, не унижай меня, Максим. Скажи лишь "я признаю поражение" и ничего не закончится, только начнется. Уже через неделю мы будем со смехом вспоминать об этом недоразумении. Ну, Максим?

Тот прошептал что-то неразборчивое.

— Прости, я не расслышал.

— Я не упал. — Громче произнес ученик. Вид его был по-настоящему жалок, даже неприятен, хотелось уйти куда-то от него подальше и выпить воды, но Самуил понимал, что дожимать надо сразу, сейчас, иначе будет неизбежен рецидив.

"Это для твоего же блага, — подумал маг перехватывая поудобнее посох — потом сам мне спасибо скажешь".

Последующий удар раздробил второе колено Максима, и тот упал на спину. Состояние его было кошмарно, магии он практически не ощущал, но была боль, ужасная боль. Самуил же возвышелся над ним как рок, неотвратимая воля, превосходящая его, Максима, волю.

— Ну вот он я! Чего ты хочешь? — Маг возвысил голос. — Что ты можешь? Вот я, стою над тобой переломанным. Ты хотел мой посох? Бери его! — Самуил отшвырнул посох. — Хотел мою голову? Возьми если можешь. Я не прикрыт ничем, на мне нет защиты. Бери. Что же ты? Неужели ты действительно труслив настолько, что не можешь признать очевидное? Трудно кастовать без рук, понимаю. Трудно магичить, когда вся мана растрачена, я понимаю и это. Что же ты можешь? Чем ты нанесешь мне удар? Как ты нанесешь мне удар? Какой конечностью? Неужели тебе недостаточно боли? Что еще ты хочешь заставить сделать меня, чтобы ты соизволил прислушаться? Твоя жизнь полностью в моих руках, но я не хочу убивать тебя. Я. Действительно. Хочу. Тебе. Помочь. Нужно лишь, чтобы морок спал с глаз твоих. Немножечко разума. Хоть капельку смирения. Неужели это настолько сложно?! Нелюдь воспользовалась твоим одиночеством, твоей неопытностью, твоим желанием любви. И где она, когда тебе так нужна помощь? Неужели ты не знал, что вы могли выйти вдвоем? Или это не пришло тебе в голову, потому что она не сказала? Толку от нее может вышло бы и немного, но сам факт. И здесь ты один, лежишь и мечтаешь о смерти. За что?

Максим молчал. Боль в сломаных костях грызла его, но он почти не замечал ее, подавленный куда большей душевной болью поражения. Что делать он не знал и действительно надеялся лишь умереть сейчас каким-нибудь чудом. Чудо смерти не приходило. Однако, он вдруг почувствовал, что его волосы шевелятся. Ленты, вплетеные эльфийкой, буквально ожили. Маленькими змейками они сползли с его волос за шиворот, под одежду, и продолжили свой путь дальше, проникая уже в штаны, где нашли свою цель, единственную неповрежденную конечность и неучтенную Самуилом. Оплетаясь вокруг, ленты "оживили ее". Невероятно, но Максим ощутил в этом месте не просто наличие, а концентрацию магии, и, что совсем его поразило, так это понимание, что он способен ею управлять.

— Вы ошиблись, учитель, — прошептал Максим, — я не один. И отпустил силу.

Короткий и мощный выплеск маны из члена ученика поразил разглагольствующего учителя прямо в солнечное сплетение. Тот замер, неверяще и широко раскрыл глаза, после чего покачнулся и умер еще не упав на песок.