Крестьянский король

Глава 6

Утро пришло мягкое. Над межами висел тонкий туман, доски настила блестели после ночной влаги. Я вышел к бочке, подождал, пока вода успокоится, и поймал себя на том, что знаю этот двор уже на ощупь. Где висит запасная верёвка, где под навесом прячется короткая мётёлка, в каком месте ведро чаще всего остаётся кверху дном. Мир становится своим, когда перестаёшь искать глазами мелочи.

Матвей выглянул из тени и кивнул коротко. Этого хватило за приветствие. Лёнька примчался следом, остановился на полшага и, не поднимая голоса, отрапортовал о своём хозяйстве. Две доски перенёс к дальним участкам. На бочку на ночь положил крышку, чтобы не падал мусор. Собаку отогнал от мокрой земли у компоста. Я похвалил одним словом. Он расправил плечи, будто получил настоящий нож, а не моё короткое да.

Мы двинулись вдоль участков. Редис ещё держал плотный лист. Уже не праздник, а рабочая зелень. По краю стояли четыре оставленных мной растения. Они тянули стрелки и делали тише тишины свою работу. Дарья присела, тронула грунт у основания и посмотрела вопросом. Не пора ли притянуть к стеблю ещё щепоть тёплой земли, чтобы корень держался крепче. Пора. Мы обеими ладонями подтянули к краям рыхлую крошку, закрыли светлую полоску у основания, и стрелки тут же выглядели увереннее.

К полудню воздух стал плотнее. Мы перешли к компосту. Там пахло ровным теплом. Дарья принесла два корыта порезанной травы. Антон подбросил сверху тонкое сито земли. Лёнька тащил из сеновала охапку сухих стеблей. Я следил не за словами, а за ладонями. Как берут, как кладут, как не мнут живое зря. Когда большой разговор уже позади, остаются именно эти движения. Они и показывают, будет ли место жить, или останется складом. Наш компост уже жил. Тянул ровным дыханием, как чугунок на малом жару.

К вечеру мы с Матвеем и Романом прошли за огороды, к полосе. Небо оставалось светлым, ветер с ручья шёл ровно. Мы остановились там, где прутик с моим крестиком отмечал узкую ленту. Пояски держали. Межи лежали плавно. Вода больше не искала прямого пути в овраг, а цеплялась за траву и уходила вниз постепенно. Роман прищурился и сказал, что после следующего дождя послушает землю под подошвой. Если будет глухо, значит корка держится. Если в глубине отзовётся мягкая дрожь, значит пора снова открывать. Я кивнул. Мы понимаем друг друга теперь почти без слов.

Здесь же я открыл блокнот и отвёл чистую страницу под ближайшие два месяца. На первой строке написал: участок под горох. На второй: участок под капусту, ту, что любит короткую ровную влажность и быструю руку. На третьей: подготовка целины, расчёт людей и лошадей. Чуть ниже: плуг, что в нём можно поправить без кузни. Рядом отметил мелом на полях: зола, жидкие стоки, настилы, увод следов от сырых мест. В самом низу приписал коротко и твёрдо: сенокос и запас на зиму считать с запасом на пятьдесят.

Про горох мы договорились сразу. Ставим негустые ряды вдоль лёгкой решётки. Собираем первые молодые стручки ещё за лето. Дальше даём нарастить зелёную массу и ближе к концу сезона не жалеем лишнего для почвы. Это быстро и с толком. Для капусты мы выбрали место в полутени, туда, где в полдень дышит влажный воздух от ручья. Я рассказал Дарье, что эта зелень любит короткую ровную влажность, а сплошной крышки не терпит. Дарья поджала губы и сказала, что сможет держать руку на этом участке. Её характер подошёл бы любой рассаде. Терпение без лишней горячки.

Про целину мы говорили уже другим голосом. Это решение меняет не только урожай. Оно меняет ритм жизни. В деревне всего три лошади. У каждой свои хозяева и свои заботы. Нельзя просто взять и сказать, что нам так нужно. Надо расписать время, свести очереди, рассчитать, сколько вытянем за день, не ломая спины. Матвей выслушал всё без лишних слов и предложил собрать короткий совет. Не большой, без толпы. С теми, кто отвечает за лошадей, за тележки, за кромки полей.

Совет случился к сумеркам. Пришли хозяева лошадей. Пришёл Савелий, потому что без его слова здесь не начинают новую тропу. Пришёл Антон. Ещё двое мужчин, которых я прежде видел издали. Ефим и Пётр. Один почти всегда держит в руке молоток. Второй знает все ухабы на дороге к солонцам. Мы положили на стол мою схему. Бумага не пахнет потом, поэтому её надо сразу привязывать к телу. Я сказал спокойным голосом.

Сначала распределили дни. Каждой лошади по два дня на целине, затем перерыв. Между этими днями она уходит на обычные хозяйские дела. На целине работаем только утром и ближе к вечеру. Полуденный жар не для тяжёлой тяги и не для людей, которые идут за плугом. Мы прикинули длину борозд и ширину будущих лент. Здесь бобы карликового типа. Рядом репа сплошным посевом. По краю узкая лента злаков только на семена. Отметили места, где пройдём легко, чтобы позже уложить зелёную массу под землю. И несколько пятен, где зададим глубину и перевернём тяжёлый пласт.

Потом добрались до плуга. Старые ножи ещё держали кромку, но целина умеет крошить металл и выдавливать клюв в сторону. Кузни в шаговой доступности нет. Новое железо далеко. И менять весь лист нет смысла. Я положил на стол железную полосу с отбортовкой. Нашёл её у старого сарая, когда разбирал ненужный хлам. Когда-то эта полоса держала бортик тележки. На коротком куске можно сделать накладку на носок. Тогда металл войдёт легче и будет ложиться ровнее. Ефим провёл пальцем по кромке и сказал, что согнуть можно и без огня, если подложить кругляк и бить терпеливо. Пётр добавил, что на плуге один болт давно живёт не на своём месте. Если переставить, ловим другой угол. Мы склонились над железом и разговаривали тем самым тихим мужским разговором. Не про слова. Про узкую деталь, которая сбережёт чью-то спину.

Договорились так. Завтра утром Ефим с Пётром разбирают носок и подбирают старую скобу под направляющую. Антон проверит оглобли, чтобы не гуляли, и крепления на хомуте. Я нарисую на планшете два варианта накладки и отдам людям, которые знают металл на вкус. Мы не делаем вид, что придумали что-то великое. Мы просто хотим, чтобы старая вещь работала тише и ровнее. Само вспахивание целиком отложили на пару дней. Пускай железо ляжет правильно.

Следующий день мы отдали близкой земле. Не той, что ждёт плуг, а той, что кормит нас каждый день. Я расписал короткие дела. Такие, что прирастают в привычку и меняют вкус хлеба. Лёнька повёл детей переносить настилы ближе к мокрому месту у бочки. Там всегда хотелось срезать угол. Мы положили три новые доски и тропа осталась сухой. Дарья взяла на себя утренний полив. Не ведро на плечо, а кружкой под корень, туда, где земля говорит спасибо очень тихо. Антон с Петром поставили над компостом крышу из дерна. Дождь не стал рвать тёплый верхний слой. Матвей с Романом прошли вдоль всей полосы и в опасных местах добавили по одному пояску. Работали молча. Время от времени переглядывались. Этого хватало, чтобы сказать друг другу, что идёт как надо.

К полудню мы с Дарьей вышли на новый участок под горох. Я вбил ряд тонких прутиков. Мы перехватили их редкой верёвкой, чтобы молодые усики зацепились. Рядом провели неглубокую бороздку и положили семена негусто. Поверх уронили слегка подсохшую крошку. Дарья сказала, что к утру всё здесь станет другим. Она редко ошибается. На следующий день тень от прутиков легла ровной сеткой, и в этой сетке уже чувствовалась жизнь.

Для капусты я нашёл на дворе плоское корыто, которое когда-то служило крышкой. Мы сделали в нём неглубокие лунки и посадили туда первые маленькие ростки. На полдня прикрыли тонкой тканью. Дарья достала её из сундука. Так листу легче перенести жар. Мы не спешили. Капуста любит неторопливую руку. Я сказал об этом Лёньке. Он слушал серьёзно, будто я выдал тайну, а не простую вещь.

Вечером Матвей позвал меня посмотреть место, где можно взять целину. Это была полоса между давней осокой и невысоким подъёмом. Весной вода здесь задерживается. Потом уходит в сторону оврага, но часть влаги остаётся в глубине. Корка держится упрямо, а земля под коркой пахнет правильно. Жизнь сидит сбоку и ждёт приглашения. Мы прошли весь кусок, отметили веточками углы, где удобнее разворачивать лошадь, и точки, где стоит сделать вырез под сбор лишней воды. Я показал ладонью место первой ленты под бобы. Рядом, чуть выше, станет репа. Её не будем жалеть. У неё быстрый характер и честный вкус. Она даёт корм и землю не обижает. По краю пройдёт узкая полоска злаков только ради семян. Их мы соберём вовремя и уберём в сухое место. Всё остальное пойдёт обратно в землю. Людям это понравится не сразу. Через год поймут, почему так лучше.

К середине обхода нас догнал Савелий. Он смотрел на землю так, как смотрят те, кто знает, где весной тонет колесо. Он сказал одно. Дайте утру самому сказать, где здесь ходит вода. И только потом ставьте линии. Мы переглянулись с Матвеем и согласились. Мы уже научились не торопить этот разговор.

Пока мы договаривались о завтрашнем утре, женщины разложили свой день. Дарья взяла на себя рассадник капусты. Попросила у соседки Марфы два глиняных горшка. Поставила их на солнечную кромку под навесом. Имена постепенно становились голосами. Марфа смеялась так звонко, что у Лёньки в глазах появлялась смута, и он тут же делал вид, что занят настилами. Антон принёс из сарая длинную лыску старого ремня. Сказал, что хомут сядет тише, если проложить её под пряжками. Пётр выменял где-то тонкую железную полосу, как раз такую, какую я рисовал на планшете. Когда железо появляется из ниоткуда, в деревне не спрашивают лишнего. Просто говорят спасибо и кладут в дело.

Сумерки выкатились из-за кустов. И тут Матвей позвал меня к пустой лавке у прохода. Он посмотрел в сторону соседнего двора. Там жили двое. Отец и взрослый сын. Дом чистый. Дощатый. С низкой светёлкой и сухим порогом. В этом доме давно нет женского голоса. Матвей сказал негромко, что люди предлагают мне перейти под крышу. Места у них хватит. Печь держит тепло ровно. Он не настаивал. Оставил мне решение на ночь. Переезд не вещи. Переезд согласие. Я кивнул. Решу утром.

Ночь принесла тишину. Где-то звякнуло ведро о деревянный край. Где-то ребёнок перевернулся на лавке и стукнул пяткой по доске. Где-то скрипнули петли у дверцы сушилки. Я лежал на соломе и смотрел на тонкую полоску света, которую принёс из-за крыши месяц. Рядом сидел мой рюкзак. Привычный, как ладонь. Я думал о том, как легко ошибиться, если начать гнать. Земля терпит неточности, но не любит спешки. Люди тоже.

На рассвете мы с Романом пошли к намеченной целине. Туман висел у самой травы. В этом тумане видно, как ходит вода. Там, где она любит останавливаться, трава темнее. Там, где уходит быстро, лента светлее. Мы поставили тонкие палочки на границах этих переходов. Савелий пришёл позже, поправил две отметки и сказал коротко. Здесь вода обманчива. Мы не спорили. На краю я воткнул новый прутик с выжженным знаком. Так мы договорились с утренним светом.

Дальше день целиком достался дворам. Я попросил женщин принести тёплую воду и развести в ней вчерашнюю золу. Мы прошли вдоль участков и подсыпали по щепоти. Сразу закрывали влажной крошкой, чтобы не пустить в небо. Эту работу надо делать утром. В полдень каждая пылинка ищет шанс улететь. Ближе к вечеру перебрали компост вдоль краёв. Внутрь не полезли. Там свой ход. С краёв сняли узкую тёплую полоску и дали по щепоти к рядам гороха и будущей капусты. Земля отозвалась мягко. Будто улыбнулась через плечо.

К вечеру снова случились посиделки. Разговор был короткий и деловой. Ещё раз проговорили очереди к лошадям. Определили, кто смотрит за настилами на полевых тропах. Это оказалось важнее, чем думали. Когда тележка идёт по мягкому, колёса рвут кромку. Потом приходится тратить силы на то, что можно было заметить заранее. Дарья предложила держать у каждого двора связку коротких веток и горсть колышков. Если кто-то видит выемку у тропы, он тут же отмечает и притаптывает. Не ждать общего сбора. Делать руками, которые ближе. Все согласились. Мы и правда стали говорить чаще именно так.

Я достал планшет и показал Ефиму рисунок накладки. Он кивнул, взял железную полосу и сказал, что завтра к полудню поставим всё на место и проверим ход на песчаной кромке у ручья. Там грунт мягче и будет видно, идёт ли кромка как нужно. Он попросил у меня короткий клинышек, чтобы задать угол. Я вырезал его из старой ручки. Инструмент оставили у Романа. У него в сенях всё всегда сухо.

Перед тем как расходиться, Матвей напомнил о доме вдовца и его сына. Сказал имена. Отец Никита. Сын Гаврила. У Никиты крепкая печь и чистая постель на широких досках. Никита держит дом так, как держат хлебную лопату. Без лишних слов. Я поблагодарил Матвея и сказал, что утром приду к порогу и поздороваюсь как надо. Он понял меня с полуслова. Переезд оставили на завтра. Это будет новой страницей и для меня, и для людей вокруг.

Ночь снова была тихой. Я прислушивался к себе и ловил то чувство, которое приходит, когда место начинает стягивать внутрь. За эти дни мы не сделали ничего громкого. Но ухватили главное. Земля перестала жить на одном хлебе из мусора. Она получила пищу, которая пахнет правильно. Люди увидели, что пояски держат воду. Что прутик помогает не спорить с памятью. Что настил спасает межу от ног. Это не чудеса. Это рутина. Но именно из неё складывается живой год.

Утром я разобрал свои вещи. Рюкзак остался лёгким. Внутри блокнот, карандаш, небольшие мешочки семян, нож, узкий свёрток чистой ткани. Я подмёл сарай, как подметают место, где ночевали не один раз. На пороге остановился, положил ладонь на притолоку. Короткая благодарность за сухую ночь и за крышу. Взял рюкзак и пошёл к дому Никиты.

Порог у него был тёплым. Дверь открылась почти сразу. Никита стоял широкой спиной к свету и держал руки так, как держат вожжи. Гаврила поднял голову из сеней и кивнул коротко. Я сказал, что если они не против, буду жить у них до осени и работать и на общем поле, и у них во дворе. Никита ответил просто. Заходи. Места немного, зато чисто. Переезд отложили до вечера. Надо закончить работу у бочки и участков. Иначе в доме будет шумно, а на дворе пусто. Это неправильно.

Весь день мы ходили между дел. Я ещё раз проверил горох и поправил верёвку на опоре. Чуть притенил капусту старой тонкой тряпицей. Дарья варила похлёбку. Запах разошёлся по двору так ровно, что даже куры перестали переругиваться у колодца. Антон проверил скобы на оглоблях. Пётр с Ефимом принесли плуг и положили рядом, как кладут на стол нож и ложку. Завтра снимем первые пробы на песчаном ходу и поймём, правильно ли лёг металл. Роман прошёлся вдоль поясков и в двух местах придавил край, где трава пыталась вывернуться. Лёнька стоял рядом и запоминал, как нога ищет опору, когда прижимаешь кромку. Я молча радовался его вниманию.

Когда солнце коснулось дальних деревьев, я вошёл в дом Никиты. В сенях пахло сухим деревом и печью. В комнате было просто. На лавке лежала ровная дерюга. У окна стоял стол с лёгким перекосом в сторону света. В углу висела связка сушёных трав. Этот запах держал воздух свежим даже тогда, когда в печи отлёживался вчерашний жар. Никита сказал, что печь любит неторопливый огонь. Гаврила добавил, что утром лучше не лить на пол много воды. Доски любят быть сухими к полудню. Я слушал эти короткие указания так же внимательно, как слушаю землю. Дом умеет говорить.

Я положил рюкзак на лавку и сел у окна. Видно было почти всё. Двор, бочку, настил, Дарью у участков, Матвея в тени у сарая, Лёньку с короткой палкой, Петра и Ефима возле плуга. В этом кадре было всё, ради чего я пришёл сюда. Работа, которая делает жизнь ровнее. Люди, которые согласны держать эту ровность вместе. Завтра начнётся новая полоска нашей истории. Мы выведем лошадь на песчаный берег. Проверим кромку ножа. Пойдём первыми бороздами по намеченной целине. Посеем бобы и репу. Заложим узкую ленту злаков на семена. Зелёную массу отдадим обратно земле, чтобы она дышала летом бесшумно и глубоко. А сегодня достаточно того, что мы назвали друг друга по именам, разделили небольшие, но честные дела и приготовили металл, дерево и землю к завтрашнему усилию.

Я закрыл глаза и позволил дому принять меня так, как поле принимает узкую борозду. Без лишнего шума. Просто. Ровно. С надеждой, которая не просит громких слов.

Утро, когда мы вывели лошадь к ручью, было ясным. Ефим сразу лёг на колено и провёл пальцем вдоль накладки. Металл сел как надо. Пётр переставил тот самый болт. Мы поставили клинышек под нужный угол. На песчаном ходу плуг пошёл мягко. Первые два метра я держал рукоять сам. Железо слушалось. Роман шёл рядом и смотрел на линию отвалившейся крошки. Там, где она ложилась ровно, мы оставляли борозду. Там, где её скручивало, меняли шаг и глубину. Лошадь дышала без надрыва. На третьем проходе я отдал рукоять Роману и прошёл по лезвию взглядом ещё раз. Линия держалась.

Вернувшись во двор, я собрал короткий круг. Матвей, Роман, Савелий, Никита, Антон, Ефим, Пётр и Дарья. Лёнька стоял чуть поодаль и жадно слушал. Я сказал главное. Сейчас конец июня. Почти начало июля. Мы не успеем сделать всё, что хочется. Но успеем сделать всё, что нужно, если не будем разбрасываться. Нас сорок один человек, но считать будем на пятьдесят. Зимой лишнего не бывает. Я говорил спокойно и по делу. Сначала про еду. Потом про сено. Потом про семена.

Я поднял открытую страницу блокнота. Это не приказ, это расчёт, сказал я. Слушайте и дополняйте.

Первое. Еда на зиму. Считаем шесть холодных месяцев. Нужно держать норму так, чтобы никто не падал, и чтобы оставалось на посев весной. Горох успеет дважды. Первый оборот уже идёт. Второй заложим следом за первым. Часть едим зелёным летом, часть пустим в сушку. На зиму надо набрать не меньше четырёх с половиной пудов сухого гороха. Я перевёл эту величину на их язык. Около семидесяти двух килограммов. Делим на пятьдесят ртов. Получается чуть больше кило с небольшим на человека в месяц. Это не богатство, но это опора для похлёбки и квашеной капусты. Сухой горох легче хранить, он не капризен. На наших участках можно снять эту норму, если второй оборот не съест жар. Для этого я прошу трижды за сезон притенять и подкармливать его компостной крошкой. Дарья, ты сможешь водить детей и смотреть за притенением. Дарья кивнула.

Второе. Бобы карликовые на целине. Мы не успеем сделать море. Но узкая лента в десять шагов и ещё одна через дорогу дадут нам запас белка и семени. Считать будем так. С десяти шагов при хорошей погоде можно получить одну треть мешка сухого зерна. Два участка дадут почти мешок. Этот мешок разделим пополам. Пол мешка на еду. Пол мешка на семя будущего года. Роман тихо сказал, что готов встать на плуг во все утренние часы. Его голос прозвучал как согласие, а не бравада.

Третье. Репа. Это наш быстрый спасательный круг. Репа не капризна. В массе неженка только первые дни. Потом идёт уверенно. Нам нужно не меньше трёх с половиной центнеров репы к поздней осени. Это звучит грозно, но это всего около десяти больших тележек. С каждой тележки уйдёт треть в яму, треть на стол, треть в обмен и на корм. Репу солить не будем. Будем держать её в холодной яме под настилом с песком. Дарья и Марфа взяли это на себя, не сговариваясь, как будто так и было задумано.

Четвёртое. Капуста. Пекинка пойдёт быстро. Нам важны не только кочаны. Нам важна квашеная часть. Если мы засолим к осени шесть больших кадок, то каждый будет получать кружку кислой капусты через день. Это здоровье зимой. Я попросил не жалеть соли на кадки. Соль берут редко, но это тот случай, когда экономия выходит боком. Матвей сказал, что он поговорит с теми, кто ходит за солью. Мы обменяем излишки редиса и сушёный горох на часть соли прямо сейчас, не дожидаясь поздней осени.

Пятое. Злаки. Пшеница и ячмень только на семена. Плодов мы не ждём. Вся зелёная масса уйдёт на корм земле. Здесь у всех дрогнуло сердце, я это видел. Я сказал ровно. Если сейчас съедим зелёнку ради горсти крупы, весной будем смотреть в пустую ладонь. Мы не теряем, мы сеем следующее лето. Савелий поднял глаза и тихо сказал, что так делали его дед и прадед в худые годы. Сразу словно полегчало.

Шестое. Замены и нехватки. Горчицы мало. Значит будем работать тем, что у нас есть. Сидераты можно заменить смесью. Там, где нет горчицы, идёт рожь в молочной спелости для запахивания. Там, где нет ржи, идёт овёс с клевером, если раздобудем горсть, а если нет, идёт пареная крапива и резаная осока. Это не волшебная палочка. Но это честная зелёная еда для почвы в конце лета. Я добавил решение на крайний случай. Если не хватит никакой культурной зелени, мы пройдёмся по окраинам и снимем верх мятлика и лисохвоста на семя. Посеем по влажной полосе в две кромки. Он взойдёт быстро и даст нам чем накрыть землю к августу. Роман усмехнулся уголком рта. Это можно сделать за один вечер, сказал он. И я понял, что он уже распределил в голове, кто пойдёт по левому краю, а кто по правому.

Седьмое. Сенокос. Коровам нужен корм. Зимой не меньше тонны на каждую. Полторы лучше. Мы не вытянем всю норму только нашими руками. Но мы обязаны снять весь ровный травостой по берегу ручья и по низинам, которые держались тёмными в утреннем тумане. Я предложил построить косовищные смены. Две тройки мужчин с рассвета до девяти и с вечера до сумерек. Женщины и подростки в это время вяжут гребни и переворачивают валки. Лёньке поручили командовать переворотом в детской половине. Он вытянулся и сказал серьёзно, что справится. Взрослые улыбнулись, но не свысока. Так рождаются настоящие дела.

Потом я замолчал, чтобы дать словам лечь. В круге стояла тишина. Я видел по лицам, что люди в уме уже раскладывают дни и часы. Тишину первым снял Никита. Он сказал просто. Нас сорок один. Но считать будем на пятьдесят. Пусть останется. Пусть лучше весной посмеёмся над лишней кадкой капусты, чем зимой посмотрим на пустую. Это был правильный финал для моего расчёта. Не мой голос, а голос хозяина двора. Он закрепил решение так, как забивают колышек у края нового настила.

Мы разошлись по делам. А работа пошла быстрее. Участок под горох задышал, как только ему дали тонкую влагу и крошку компоста. Капустная рассадка держалась терпеливо и просила лишь плотной тени в полдень. Ефим с Петром вернулись к плугу и закрепили накладку уже окончательно. Антон снял оглобли, прошёлся по ним ладонью и сказал, что дерево ещё поживёт. Матвей отвёл меня в сторону и спросил, сколько людей мне понадобится на первую борозду целины. Я сказал честно. Четверо. Один держит плуг. Второй ведёт лошадь. Двое идут по бокам и ломом поправляют пласт, если его поведёт. Он кивнул и назвал имена. Роман, Пётр, Ефим, а он сам станет у головы лошади. Так и решили.

В полдень мы сделали пробу на целине. Плуг вошёл, как будто ждал этого движения всю жизнь. Пласт поднялся и лёг на бок. Я присел и вдохнул. Запах был правильный. Не гниль и не холод. Живой хлебный душок. Мы прошли пятнадцать шагов и остановились. Больше не надо. Пусть земля поймёт, что происходит. Пусть подышит. Мы не пришли брать силой. Мы пришли звать её в работу.

Вечером ко мне подошла Дарья. Она молча положила на лавку у бочки узел с тонкой белой тканью и двумя мотками ниток. Сказала потом. Это на капустные подвязки. И ещё для мешочков под семена. Я кивнул. В таких жестах и живёт деревня.

За ужином у Никиты было просто. Каша, кислое молоко, ломоть тёплого хлеба. Никита ел молча. Гаврила спрашивал коротко. Он хотел понять, как держать корыто с водой, чтобы не размывать у порога. Я объяснил ему про узкую струйку. Он понял с полуслова. В этом доме всё держалось на том, что видно и трогается рукой.

Ночью я долго не мог уснуть. Думал про зиму. Про кадки. Про мешочки. Про две ленты бобов на целине. Про репу, которая вытянет нас в самую тёмную пору. Про горох, который станут сушить на решетах у тёплой печи. Про сенокос, где звон косы будет слышен дальше, чем любой разговор. И вдруг всё сложилось в один ровный узор. Не богатство. Достаток. Он держит людей лучше, чем суета и крик.

Утром мы вывели лошадь к первой большой борозде. Солнце ещё не успело нагреть железо. Роса лежала полосами. Я положил руку на рукоять плуга, посмотрел на Романа и сказал. Пошли. Лошадь двинулась, пласт шевельнулся и лёг. Мы шли размеренно. Не рвали, не тянули. Пахотный звук смешался с дыханием земли. На пятом проходе у меня внутри отпустило то напряжение, которое всегда держит человека в новой работе. Я знал, что мы успеем. Не всё. Достаточно.

К полудню первая лента целины была открыта. Мы дали ей час полежать и сразу прошли второй раз, но мельче. На развороте Матвей показал на низинку. Здесь вырежем маленькую чашу. Весной сюда встанет вода. Отсюда раскидаем её обратно по межам ведром. Я улыбнулся. Это уже не мои слова. Это их мысль. Значит, всё идёт как надо.

После обеда мы сеяли бобы. Короткая ладонь глубины, два зерна в гнездо, ладонь пустоты до следующего гнезда. Пальцы сами выбрали размер. Рядом шла репа. Здесь ритм другой. Узкая бороздка, щепоть, прижать крошкой, молчать. Дарья держала мешочек и подавала так, словно мы пересыпали не семя, а соль на стол. Аккуратно, без потерь. Я видел, как Лёнька считал в уме расстояние между колышками. Он уже не мальчишка у бочки. Он маленький мастер своего дела.

К вечеру мы ещё раз прошлись по участкам у дворов. Горох поднял зелёные пальцы и держал их цепко. Капуста стояла без жалоб. Компост тянул ровным терпким теплом. Пояски держали кромку. Настилы не просели. Весь день был завязан в один крепкий узел.

Я вернулся в дом Никиты, снял сапоги и сел у окна. За окном синела тропа, на которой сегодня не осталось лишних следов.

Я закрыл глаза и услышал, как в сенях Гаврила чинит рукоять вил. Дерево постанывало, как старая лошадь, но не ломалось. Я улыбнулся в темноту. В этой деревне всё будет держаться. Не на чуде. На упрямстве, на счёте, на уважении к земле и друг к другу. Этого будет достаточно, чтобы пережить зиму.